Девять кругов рая. Книга Третья

Но зато когда Лёня был в добром расположении духа, от него можно было услышать что-то вроде: «А я говорил, терпение – и всё получится! Вот, что значит всего девяносто девять раз человеку напомнить! Хотя нашему же человеку надо сто раз сказать", пояснял он. «Так что один ещё за мной».

Если нужно было позвать молодого оператора на съёмку, он говорил: Чупрунов, дама сердца на выходе», – в том смысле, что его ожидала у дверей корреспондентка. А когда тот проходил мимо, добавлял: «Я тебе всё лейку с дачи всё забываю привезти". "Зачем?", хлопая глазами, смотрел на него Чупрунов. "Как зачем? Чтоб ты лучше поливал. Ты же всё подряд снимаешь, без разбора. Тебе по-моему нет вообще разницы, чем поливать – телекамерой, лейкой. Так лучше лейкой. Хоть людей дёргать не будешь. Один возьмёшь и польёшь". "Нет, а почему?", обижался оператор. "Да потому что ты садовая голова от слова "маркиз де Сад", принимался дальше объяснять Лёня. "Скажи, ну, кто так выстраивает кадр? Я вчера весь вечер любовался на твои художества. Ты меня измучил, чего об остальных говорить? Как ты снял уличные планы – рыдания в горле! Киске камеру к ноге привязать и то чётче картинка будет. Вот одно слово – поливал! Я смотрел и чуть не плакал, так что лейка с меня…".

Марину, как я уже говорил, он не задевал. Она неплохо снимала. В отличие от операторов -мужчин, во всяком случае, была не ленива и не напивалась на съемках. Глядя снятые ею материалы, все отмечали чистую картинку, выверенный баланс и грамотную раскадровку. Марина умела снимать, вычленяя из общего нагромождения предметов главное и беря общий, средний и крупный планы попеременно. У нее в кадре всегда было много света. Брака в работе почти не было. На Лёнину похвалу она отзывалась сдержанным смехом и положив ему руку на плечо, говорила: «чья школа – то?», намекая, что его тоже в первую очередь.

Она всегда искала что -то новое, повод отличиться. Через пол –года после нашего знакомства с Мариной нам с ней предложили ехать в Таджикистан. И вот эту с ней командировку я запомнил на всю жизнь.

Глава девятая

Про-сти-тут-ки!

Еще в Москве нас предупредили, что командировка будет не из лёгких. Республика недавно пережила гражданскую войну. Я зашёл в архив, чтобы посмотреть видео. Правда, в Душанбе повсюду ходили бородатые мужики с автоматами. Город был поделен вооруженными бандами на сектора. Диктор захлёбывался. На одной из хроник, какой -то мужчина, ехавший на заднем машины с оторванной кистью, пытался кусать зубами мясо своей изуродованной взрывом руки. В конце видео диктор сообщил, что мужчина в больнице умер.

Дальше я зашёл в библиотеку, чтобы взять гид по Душанбе. В списке экзотических подробностей о Таджикистане меня удивил пункт, где говорилось, что местным женщинам посторонний мужчина не может смотреть в глаза. «Господи, куда же ей смотреть?» -то и дело испуганно спрашивал меня в самолете Саша, которому я рассказал об этом. Саша, как дальше выяснилось, отличался крайней любознательностью во всем, что казалось женщин. Ему мало было просто увидеть иностранку, ему непременно надо было её потрогать, а ещё лучше с ней переспать.

– Куда ж ей смотреть, – бормотал Саша, глядя то на меня, то в иллюминатор. – Все остальное же у неё закрыто!

– Смотри на меня, так и быть, -милостиво разрешила сидевшая рядом с нами двумя Марина, приставляя стаканчик к бутылке коньяку, которую я наклонил к ней. -Только не так нахально! – Осадила она его, когда извернувшись в кресле, тот немедленно показал, как нагло он может смотреть на женщину.

– И не наливай ему больше! – Строго приказала она мне.

Знакомство с Душанбе началось, едва мы приземлились. После посадки на выходе из салона Сашу, который нес кофр со штативом, остановил маленький таджик и, представившись пограничником, потребовал 50 долларов за ввоз аппаратуры. Мы с Мариной на беду к тому времени уже вышли из самолета. Минут через десять, увидев, что техника нет, я пошёл обратно в самолет, чтобы выяснить, что случилось.

Зайдя в салон, я увидел Сашу, пунцового, как девственницу, который в десятый раз обыскивал свои пустые карманы. «Вот старший!» -облегченно сказал он, когда я, наконец, появился. Таджик, оценив мой воинственный настрой и изучив мои галстук, очки, а также удостоверение журналиста Неон ТВ, сказал нам обоим: «проходите, не задерживайте…»

Внутри аэровокзала толпились люди. У таможенных столов лежали открытые сумки, в которых рылись люди в зеленой форме. Какой-то таджик в канадской дубленке, спортивном костюме и в тюбетейке отчитывал жену. Рядом играли симпатично одетые, азиатские дети. Две огромные очереди, смыкаясь на горизонте в одну раздувшуюся, как старый чулок, затычку перекрывали единственный выход из аэропорта. Гудел, будто осиный рой, от разговоров воздух. От духоты кожа сделалась липкой и мы постоянно чесались, будто нас искусали мелкие насекомые.

Неожиданно громко заорал ребёнок. Мать спокойно дала ему пощёчину, а потом закрыла ему ладонью рот. Чем -то всё это напоминало невольничий рынок, где потерявшие надежду люди, стоя на адской жаре, молятся, чтобы пришёл, наконец, господин и купил их. Марина, думавшая, как и мы, что проверка будет быстрой, постояв чуть -чуть, опустила сумку на пол . «Какой карощий девочка», -качая головой и раздевая её глазами, сказал ей проходящий мимо таджик в зелёной, как у лесника форме. Марина проводила таджика испуганным взглядом.

– Что –то мне всё это не нравится, -жалобно призналась она мне. –Хочу на воздух, мне плохо.

Лицо её от стояния в душном посещении в самом деле было серым. Я подошёл к двери на улицу и дёрнул её. Она была заперта. Дернув ещё пару раз, я начал искать глазами кого – нибудь, кто мог бы ее открыть. Все, к кому я обращался, пожимали плечами. Лишь через некоторое время я понял, что таковы местные правила. Когда все пассажиры заходили в здание вокзала, дверь запирали, чтобы никто уже не мог выйти наружу. "Господи, спаси нас!", пробормотал я. Оставалось надеяться на чудо в виде какого – нибудь Вергилия, который бы вывел нас из этого ада. И вдруг такое чудо произошло. Возле нас, словно из -под земли, неожиданно вырос другой таджик в зелёной форме и в упор глядя на Марину спросил:

– Ваша телекамера?

– Да, – ослабевшим от духоты голосом сказала Марина.

– Следуйте за мной!

Мы последовали за лесником, внутренне готовясь к чему угодно. И, как оказалось, напрасно. Все неприятности, оказывается, были позади.

– Телевидение из Москвы? – Весело спросил он. Я кивнул головой.– Люблю телевидение. Что снимать приехали?

– Так…зарисовки, – не стал откровенничать я.

– Приезжайте к нам в Нурек! – Блестя золотыми коронками, сказал таджик. – Природа – глаз не отвезти! Приедете? – Спросил он Марину и вдруг очень медленно, так чтобы она оценила, какого размера властью он обладает, достал из нагрудного зелёного френча нержавеющий футляр цилиндрической формы и начал его раскручивать. Марина, как завороженная смотрела на предмет в руках таджика. Выражение, которое было у неё на лице, словно бы говорила: «глядите, сейчас будет вспышка и мы всё забудем! А потом где -нибудь очнёмся и… ох, мама!». По тому, каким напряженным было ее лицо, стало ясно, что она готова вскочить и убежать, не дожидаясь развязки. Но таджик сделал еще несколько оборотов крышки и извлек из футляра…печать. Мы все перевели дух. «Недавно печать сделали», -пояснил он. -Новьё – прямо целую ручки! Ну, где Ваши бумаги? Саша, еще не веря, что все может так прекрасно кончиться, достал из папки кипу бумаг с перечислением аппаратуры и положил перед лесником. Тот торжественно поставил всюду, где надо оттиски. «Можно идти?» -недоверчиво спросил я. «Конечно! Ай, какая девушка с вами красивая! Приедете ко мне домой, а ? – Напрямик спросил он Марину. -Шашлык – машлык, плов -млов, беш -бармак – все будет! ».

– Я подумаю, – сказала Марина, едва дрогнув уголками губ. На полноценную улыбку у неё уже не было сил.

Едва мы вышли за пределы аэропорта, то, увидев первое же такси, бросились к нему наперегонки.

– Чтоб я?! С таджиком?!!! – Задыхаясь от возмущения, говорила на бегу Ветрова. – Да лучше я съем бараний глаз! Без соли и без перца! И запью его кровью гремучей змеи!

Мы с Сашей даже переглянулись, удивляясь такой образности речи, совершенно ей не присущей. И даже приготовились её пикировать, чтобы посмеяться над этим. Но во всём её облике в этот момент было столько искреннего негодования, что мы решили этого не делать. Добежав до стоянки такси, мы стали помогать водителю – таджику средних лет в тюбетейке и с золотым зубом, загружать аппаратуру в багажник.

– Куда едем? – Спросил он, опасливо косясь на ярко рыжую женщину без паранджи в нашей компании.

– Хоть к черту на рога, только подальше отсюда! – Категорично заявила Марина, усаживаясь на заднее сиденье.

– Ай, сорванец девчонка, шайтан тебя бери! – Засмеялся наш шофёр.

В местном отделении телекомпании работали Сулаймон Абдулов и Тавар Хекметов. Оба симпатичные парни, которые целыми днями занимались поисками материалов для новостей. Сулаймон, кроме того, был по совместительству пресс – секретарем одного из местных главарей бандформирований, которые на тот период заменяли в республике и армию и полицию. Так что безопасность нам вроде была гарантирована. Проблема состояла в том, что в городе бандформирований существовало несколько и все они, мягко говоря, не находили между собой общего языка. По ночам в Душанбе слышались автоматные очереди. Утром газеты писали о новых жертвах уличной войны. Днем в городе было тихо. Работали рынки, магазины, немногочисленные чайханы, пункты обмена валюты и гостиницы. Но стоило начать сгущаться сумеркам, все, побросав дела, спешили домой.

– Доллары не берем, – сказала мне вдруг пожилая таджичка за гостиничной стойкой. – Обменяйте, пожалуйста. Тут за углом, недалеко.

Количество местных "рублов", которую мене выдали в обмен на сто долларовую купюру, не пролезало в узкое оконце обменника. Кассир, таджик средних лет в бархатной жилетке, расшитой золотом и такой же тюбетейке, вышел из своей будки и щедро улыбаясь стальными зубами, вручил мне большой полиэтиленовый пакет, внутри которого лежало не менее дюжины толстенных пачек местной валюты, стянутых резинкой.

– Сто тридцать две тысячи рублов. Можете не считать, – сказал он. Взвесив на руке пакет денег и пробормотав: "вот это, понимаю, кошелёк!", я направился в гостиницу. Таджикские рублы оказались российскими пятисотенными дореформенными купюрами, с той разницей, что на отдельных дензнаках были отпечатаны портреты Фирдоуси.

– Расселяйтесь, – пересчитав на машинке деньги, сказала администратор, протягивая ключи. – После четырех на улицу лучше не выходить. – посоветовала она. Будут проблемы. Ресторан на первом этаже. Бар рядом. Питьевая вода выдается бесплатно.

– А в городе можно поесть? – Спросила Марина.

– Можно… здесь есть пара хороших ресторанов в районе центра, но если честно, – бросив взгляд на её голые ноги, сказала администратор: – Лучше не надо.

Мы с Сашей взяли вещи и пошли в сторону лестницы, оставляя позади затихающие голоса: «А дискотека есть? Понятно…А боулинг? Ну, ясно…».

– Куда ты меня привез? – Спросила Марина за завтраком. – Здесь из развлечений только обмен валюты.

– Не переживай. Сейчас поедем в корпункт. Там свои ребята…

– Таджики? – Поморщилась Марина.

– Не таджики, а Таджики! С большой буквы. Кстати, наши советские литераторы называли их европейцами Средней Азии.

– Кто именно называл? -Спросила Ветрова.

– «Человек меняет кожу» читала?

– Нет. А про что это?

Я уже точно не помнил.

Наше такси остановилось в одном из Душанбинских дворов перед приземистым одноэтажным домом с синей крышей и белыми стенами. Во дворе играли дети. На растяжках сушилось свежевыстиранное белье. Вдоль дороги, подбирая соринки, лениво гуляли куры. За высоким забором, над которым возвышалась мусорная куча, доносилось коровье мычание. Услышав очередное «му-у», Марина озадаченно наморщила лоб и, подойдя к забору, встала на цыпочки:

– Мать честная! – Пробормотала она.

Мы с Сашей тоже подтянулись, чтобы посмотреть. На помойной куче, как на лужайке паслись коровы. Марина схватила камеру и побежала искать лаз в заборе. Я догнал ее, когда она уже брала интервью у пожилой таджички с ребенком на руках. «Вот и снимите всё это», -говорила та. « Коровы здесь грязь едят, а мы это молоко пьем»!

– Давно не вывозят мусор? – Спросил я.

– Три года, – сказала женщина. – Обнаглели совсем!

Не став выяснять, кого она имела в виду, я огляделся. За помойкой были дворы, где на козырьках подъездов многоэтажных домов дымились костры, возле которых суетились мужчины в тюбетейках. Окна лестничных клеток были выбиты почти целиком. Таджички в цветастых национальных платьях и косами до пояса мыли ковры, разложив их на тротуаре. Увидев камеру, они закрыли лицо руками и, засмеявшись, убежали. Во дворе одного из домов несколько пожилых женщин пекли в хлеб в огромной глиняной печи. «А эта печь когда здесь появилась?» -спросил я. «Танур? Он всегда тут стоял», – ответила нам таджичка вполне доброжелательно. «Мы магазинный хлеб не едим. Только свой.» «А там тоже хлеб пекут?» -спросил я, кивнув в сторону козырька, над которым взвилось пламя. «Нет», -покачала головой таджичка. «Это люди с гор приехали. Еду себе готовят. На плите не умеют. Дикие совсем. В этом районе прежде русские жили. Художники, в основном. Хорошо было, тихо…Сейчас лифт не ходит, воды никакой нет -совсем плохо…».

Мы закончили снимать и вернулись к одноэтажной постройке, в которой размещался местный корпункт.

– Добро пожаловать! – Обрадовался, выходя нам на встречу, глава корпункта Сулаймон. – Уже работаете, я вижу?

Глава корпункта оказался полноватым круглолицым таджиком с веселыми карими глазами. В руках он держал мобильный телефон, который беспрестанно звонил.

– Алле? Смонтировали…да…Еще один? Мы ведь уже два сделали! Понятно…-Сулаймон выключил телефон, на его лице появилась виноватая улыбка. – У нас тут замминистра убили. Все на ушах стоят. Москва достала. Звонят каждый час -дай материал, дай материал. Думал, посидим с вами, а вот....Сумасшедший дом! Надо опять на съемки ехать. – Я сочувственно покивал.

– Вы ели что -нибудь? – Как -то по-домашнему спросил Сулаймон и не дождавшись ответа предложил: – слушайте, а потерпите до вечера, тогда уже закажем ужин в казино.

– Тут казино есть? – Удивилась Марина.

– Конечно, и казино и…неплохой ресторан, я надеюсь. – засмеялся Сулаймон. – А Вам наверно сказали, что здесь пустыня и верблюды ходят?

– Верблюды, может, и не ходят, а коровы пасутся, – сказала Марина. -На помойке.

– А…это дикие с гор спустились, – перестал улыбаться Сулаймон, кивнув в сторону окна, из которого виднелась помойка. – Мы от них забором отгородились. Но теперь уже и это не помогает. Все война. Русские уехали, а свято место пусто не бывает…

До вечера мы ходили по Душанбе и снимали виды города. Был декабрь. До Нового года оставалось несколько дней, в Москве давно стояли морозы, а тут было тепло и мы жадно ловили каждый лучик солнца, чтобы насладиться убегающим летом. В парках буйным цветом цвели акации, плоды лимонов висели на деревьях желтыми новогодними игрушками, и их никто не рвал. На площади перед зданием правительства таджики играли свадьбу.

– Девушка, снимите нас, – попросил Марину один из молодых людей, таджик с ленточкой свидетеля, повязанной наискосок, и с этими словами протянув ей старый «Зенит Е». – Просто на кнопочку нажмите, – сказал он.

– Как это "просто кнопочку"? Надо же резкость навести вначале! – Смутилась Марина.

– Ничего, я так всегда снимаю и нормально…Видно, мне везет.

Марина вздохнула, скомпоновала кадр, расставила людей, как надо, затем сделала несколько вертикальных снимков и два горизонтальных.

– Порядок, – сказала она, возвращая фотоаппарат.

– Спасибо, девушка! – улыбнулся таджик. – А что вы вечером делаете? Давайте ко мне, а? Шашлык – машлык…

«Господи, они тут все помешанные…» – схватив нас за руки потащила нас Марина с площади. Мы еще немного побродили по переулкам, но видимо усталость дала уже себя знать и не сговариваясь мы решили идти домой. Зимнее солнце клонилось к закату и, едва оно скрылось, заметно похолодало.

– Ну, где тут их казино? – Ёжась от холода, спросила Марина. – Нас вроде бы обещали покормить ужином. Пошли что – ли сами?

– Что, прямо вот так? – Глянул я на всё ту же одежду, в которой летел в самолёте.

– Нет, конечно! Переоденемся, – сказала Марина.

В гостинице мы разбредись по номерам, договорившись о встрече через двадцать минут у входа. Марины долго не было. Затем она появилась в невероятном по красоте вечернем платье цвета маренго с громадным вырезом у левой ноги.

– Обалдеть! – Заявил Саша, уставившись на неё.

– А это не будет…того, чересчур? – Спросил я, глядя на её обнажённую, выглядывающую из разреза ногу.

– Да они только этого тут и ждут! – Заявила Марина. – Я просто выполняю их скрытые желания.

– А, ну, ясно! – Энергично закивал Саша с таким видом, как будто ему всё, наконец, объяснили.

– Конечно, тогда совсем другое дело! – Подыграл я ему.

– Фривольно…Надо же так меня обозвать! Сами -то вы кто? -Спросила она.

– Кто? – Удивился я.

– Да, кто? –Подыграл Саша.

Спросили мы по очереди.

– Про-сти -тут -ки! – По слогам сказала Марина.

– Это почему? – Хором спросили мы.

– Да потому что "вы даёте!", сказать девушке такое про её лучшее платье!

В казино, куда мы пришли, за столиком было всего два человека.

– У вас закрыто? – Испуганно спросила Марина официантку, на которую Саша тоже обратил внимание.

– Нет, но сейчас исламский пост, – объяснила девушка. – Поэтому мало народу.

Оказалось столик нам всё же заказан. Официантка показала рукой, куда идти, с восхищением проводив глазами платье Марины. Когда мы расселись, она сказала:

– Сулаймон позвонил и передал, что задерживается. Просил сказать, чтобы вы сами всё заказали.

– А вас как зовут? – Вызвав тут же неудовольствие Марины, спросил официантку Саша.

Таджичка представилась. Оказалось, её зовут Джамиля. Разговаривая с ней, Саша постоянно смотрел ей куда-то между мочкой левого уха и плечом. «Почему вы на меня так странно смотрите?», – не выдержала она. «Ну…здесь же не принято смотреть женщине в глаза», – зарделся от её вопроса Саша. «Во – первых, нельзя смотреть только замужним, а во – вторых женщинам, у которых одни только глаза и видны», – рассмеялась Джамиля. – Так что смотрите на здоровье!

И взглянула на Сашу довольно откровенно.

– Вы говорите совсем без акцента, -заметил он.

– До войны была учителем, вела русский класс, -охотно пояснила Джамиля. – Мы пели песни, ходили в походы, учили русские стихи…Потом все запретили, школу закрыли.

– Но почему? – спросил Саша.

– Политика… – опустила глаза Джамиля.

Минут через двадцать появился с друзьями Сулаймон. За столом нас теперь было семеро. Рядом с Сулаймоном сели его приятель Эргаш и техник по имени Гнез. Слева от меня сидел Саша и ещё левее художница Вера Хатанга, которая прилетела с нами, чтобы сниматься в фильме про русских переселенцев из Душанбе. Напротив меня была Марина, а рядом с ней устроился оператор Тавар Хекметов. Из всей компании он был кажется самым тихим. Не броский внешне, но стройный и с очень печальными глазами, с первой минуты знакомства он проникся невероятной симпатией к Марине. Когда все знакомились, он подошел к ней, протянул руку, и сказал:

– Тавар.

– Какой ещё товар? – Испугалась Марина, одёргивая руку. Ей снова померещились таможенники с печатями в карманах с их жуткими ухаживаниями.

– Тавар – имя, – смутился он, увидев испуганное выражение на ее лице, и поспешно добавил: Товар – по-русски значит вещь. А по -японски – герой.

Он покраснел еще больше:

– Вы – японец? – Удивилась Марина.

– Нет, туркмен. Просто у меня отец известный в Узбекистане японовед, профессор. Он назвал меня в честь героя японской легенды о победителе змея – Тавар.

Весь вечер они просидели молча, лишь изредка Тавар галантно подносил Марине тарелки с салатами, подливал вино и по-восточному вежливо ей улыбался. "Что -то с ней не так", наклонившись ко мне проговорил Саша. Ветрову действительно словно подменили. Обычно говорливая, теперь она больше молчала, изредка лишь вставляя слово. Когда официантка спросила Марину, что она будет пить, та впервые за все время нашего знакомства попросила вина, а не коньяк, как делала обычно. Услышав это, мы с Сашей переглянулись. «С ума сошла», -одними губами произнёс Саша, решив покрутить пальцем у виска, но поймав гневный взгляд Марины, лишь почесал себе пальцем скулу. "Тебе от вина плохо", напомнил я ей, "Забыла"? «Мне от вас плохо», кисло ответила Марина. «Идите оба знаете куда»?

– Знаем, -сказал я.

– Да-да, знаем, – подтвердил Саша – Не волнуйтесь, мы же туда пару раз ходили и снова пойдём.

– Ну, и отлично, -сказала Марина.

Вдруг зазвучала живая музыка. Молодой мужчина на сцене, подражая призывному крику муэдзина, запел что-то протяжное и тревожное.

– По-русски сейчас почти не поют, – весело пояснил Сулаймон, который пришёл и сел за стол во время песни. -Министерство культуры за этим следит. К тому же сейчас пост. Но, как говорится, в любом правиле, есть исключение, если знаешь подход.

С этими словами он встал, подошёл к музыканту и, вытащив из нагрудного кармана пиджака сложенную пополам купюру, стал о чём –то с ним тихо переговариваться. Через мгновение по залу прокатились волнующие аккорды аргентинского танго. Тавар сразу же пригласил Марину на танец. Отложив салфетку, она поднялась со своего места и, плавно качая бёдрами, пошла к центру зала, сверкая обнажённой ногой в разрезе и заставив на миг всех таджиков, сидевших за столом, затаив дыхание, замереть. Приблизившись к Тавару, Марина элегантно закинула руку ему на плечо, а потом стала танцевать.

– Какая красивая девушка, мамой клянусь! – На одном выдохе произнёс Гнез.

– Вам-то что жаловаться? – подал голос Саша, не отводя глаз от Марины. – У вас гаремы кругом…

– У нас гаремов нет, – возразил Гнез. – Одна жена, как у русских, только хуже.

– А развестись можно? – Спросил Саша.

– Можно. Только разницы никакой! – Засмеялся Сулаймон.

– А мне моя жена нравится, – сказал вдруг Эргаш, который все это время молча сидел за столом, не притрагиваясь ни к еде, ни к выпивке. – Готовит, шьет, убирает и сына мне родила – слава Аллаху! – Сулаймон опасливо покосился на него и налил себе еще водки.

Марина вернулась назад немного раскрасневшаяся и ещё более красивая. Рядом, но чуть позади неё осторожно, словно туркменский аргамак, ступал Тавар.

– Выпьем за наших русских гостей! – Поднял тост Гнез, сверля глазами Марину. Все, кроме Эргаша выпили. Сулаймон, поискав глазами Джамилю, пригласил её жестом руки и заказал еще водки.

Двое таджиков, сидевших до нас в казино, давно ушли. Ресторан оказался в нашем распоряжении. Музыка вдруг прекратилась. "Больше нельзя", объяснила Джамиля, "Время. За этим следят".

– Может пойти на зеро поставить? А то скучно… – объявил о своём желании Саша.

– Я щас на лбу кому -то зеро нарисую вот этим предметом! – Пригрозила Марина, поднимая со стола бутылку и стукая пальцем по её дну.

Джамиля, подошла к Сулаймону и что -то шепнула ему на ухо. "Закрывается?", нахмурил он брови. "Принесите ещё две, нет лучше три бутылки. С собой", сказал Абдулов. Джамиля ушла. Опять начались тосты и здравицы. Зал ресторана словно бы раздвинулся и осветился. Рюмки и бокалы над барной стойкой заискрились непередаваемо тёплым, гостеприимным светом.

– Хорошо у вас тут…-задумчиво сказал Саша, пытаясь посмотреть на мир через скрученную кольцом водочную пробку. – Почти, как в Москве. Жаль девушкам нельзя в глаза смотреть.

– Почему нельзя?!– Возмущенно заревел охмелевший уже Сулаймон. – А ну-ка, позовите Розу!

Когда мы вышли на улицу, освобожденные женщины востока уже стояли, выстроившись перед казино в шеренгу. Их было примерно с дюжину. Первым выбрал себе девушку Саша. Таджикские проститутки, все как одна в черном, наверно, из -за поста, смущённо отводили накрашенные глаза, пока он их разглядывал. Как ехидно заметила позже Марина: " девушки рассчитались на первый – второй и с нетерпением ждали, кому бы отдать честь". Гнез и Эргаш, испугавшись начавшегося разврата, незаметно исчезли в глубине парка. Марина, стоя рядом с Таваром с любопытством наблюдала за тем, что происходило. Один раз она отмахнулась от Тавара, который наклонившись к ней, что-то деликатно прошептал ей на ухо.

– Что-то они страшненькие…-рассмотрев вблизи девушек, пожаловался Саша Сулаймону и подойдя к мамке, пожилой таджичке, похожей на цыганку, спросил:

– Вот эта сколько?