Мы были сделаны из стекла

– Мы с детства сдаём экзамен по умолчанию, – сказала Аделин.

– Да, – отозвался Клинфот. – И некоторые сдают не очень хорошо.

Смех был глухой. Лекция закончилась. Студенты потянулись в коридор, откуда пахло дождём и дорогим лаком. Аделин повернулась так, чтобы было видно лишь ее профиль. Она чувствовала тяжелый взгляд Тайлера и его презрение к ней.

Днём в дворике, где плющ сжимал стены, как украшение, их компания расселась вокруг узкого столика: Виктория – идеальная осанка, зато резинка на запястье – живая, значит, нервничает; Себастьян – глаза с красными прожилками, но улыбка держится; Оливер – маленький блокнот без названия; Лукас – переводчик с языка "нам п…" на "мы справимся". Всем друзьям пришлось играть нормальный студентов, чтобы не привлекать внимание ни администраторов, ни полиции.

– Игра? – предложил Себастьян с видом человека, который просит воду в пустыне. – Две правды и одна сплетня.

– У нас наоборот, – лениво сказал Оливер. – Одна правда и две сплетни – это и есть реальность.

– Начинай, Деверо, – Виктория повернулась к ней с тщательно спрятанной просьбой. – Смеши. Нам нужно смеяться так, чтобы не сорвать маски.

Аделин пожала плечом и поставила локти на стол, как на нотную линейку. Она провела рукой по своим волосам и хищно улыбнулась.

– Первая: детектив Шо знает, что мы лжем – правда. Вторая: кого-то из нас сегодня вызовут не только на опрос, но и на разговор с юристами – правда. Третья сплетня: у одного из вас – новый любовник, но его фамилия слишком длинная, чтобы помещаться на приглашениях.

– Первая и вторая – правда, – сказал Оливер. – Третья – сплетня, но звучит как желанная цель. – парень откинул руки назад, словно он уже победил.

– Неправильно, – улыбнулась Аделин. – Наоборот.

– Я знал! – вскинул руки Себастьян. – Слишком длинная фамилия – это наверняка… – он замялся, и в паузу легла коллективная тень. Октавия. Всё, что звучало слишком, внезапно стало лишним. Аделин одарила его улыбкой, но студент замялся.

– Давайте, – ровно сказала Виктория.

– Договорились, – кивнул Лукас и посмотрел на Тайлера. – Морленд, насмеши.

– С удовольствием, – сказал тот. – Моя правда: я не спал. Моя правда: я не хочу, чтобы из трагедии сделали легенду. Моя сплетня: я – влюблён.

Стол на секунду перестал быть горизонтальным.

– В кого? – спросил Себастьян, разумеется.

– В себя, – ровно ответил Тайлер. – Это честнее.

Смех, нервный и облегченный, прошёл по кругу. Аделин закатила глаза и бросила взгляд на Тома. Тайлер же посмотрел на неё, и глаза у него сузились. Он обратил внимание, на кого именно она обернулась.

Том подошел с двумя бумажными стаканами – отдал ей один, не спрашивая, что она пьёт. Всегда чёрный, без сахара, зато слишком горячий.

– Мы с ним сегодня играем в кто дольше будет молчать?, – сказал он спокойно, глядя на Тайлера.

– Я пока проигрываю.

Вся компания облегченно выдохнула: если два полюса не сталкиваются, можно жить. Тайлер достал сигарету и тяжело затянулся. Он медленно выдыхал дым прямо в сторону Аделин, словно пытаясь привлечь ее внимание или разозлить. Девушка не могла понять, чего он добивается. Поэтому приняла тактику – игнорирование.

Ближе к вечеру капли дождя опять начали подписывать воздух. Детективы вернулись – без шума, в тех же пальто, с теми же глазами. В Combination Room поставили чай и тарелку с печеньем так, что казалось, печенье может ответить на вопросы, если его правильно раскусить. Шо отметила еще раз и всего пару уточнений – и на самом деле много увидела.

Когда очередь дошла до Аделин, у окна, как и вчера, стоял Патель. Он запомнил её паузы и сегодня ловил сбивки.

– Мисс Деверо, – мягко сказала Шо, – нам сообщили, что между вами и мистером Морлендом есть… как бы это назвать… энергичное несогласие по поводу того, как вести себя в чрезвычайных ситуациях.

– Между мной и мистером Морлендом есть энергичное несогласие по поводу многого, – спокойно произнесла она. – И оно не мешает делать правильные вещи. Нам обоим. Не вместе

– Правильные – по чьей шкале? – без улыбки.

– По той, где живой всегда дороже красивого. – Аделин поймала на себе взгляд Шо – не насмешливый, присутствующий. – И да, инспектор, мы оба живые. Это редко для нашего мира.

Патель отметил что-то карандашом, не глядя. Оба живые – звучало как подсказка к чему-то личному. Он ничего не сказал.

В обеденном зале стоял привычный шум – звон посуды, смех, перекличка имен. Все старались казаться беззаботными, но после смерти на вечеринке в воздухе оставался металлический привкус. Слухи бродили по коридорам быстрее, чем кофе успевал остывать.

– Ты слышала, – прошептала Изи, новая подруга Аделин, – что полиция снова допросила трёх человек?

Аделин кивнула. Изи была наивна и растерянна, но в ее глазах горело желание прижаться к кому-то сильнее. Она смотрела на Аделин так, словно та могла её защитить.

Том присел рядом. Его улыбка смягчила напряжение, но в тот же миг к столу подошёл Тайлер. Он поставил чашку кофе на стол, как будто это было его место.

– Милый семейный обед, – протянул он, и в его голосе была издевка. – Разве вам не стоит держаться подальше друг от друга?

Том поднял глаза, спокойно, без вызова.

– Мы просто разговариваем.

– О, я вижу, – Тайлер усмехнулся. – Но есть разговоры, которые стоят слишком дорого.

Аделин почувствовала, как кровь ударила в виски. Она хотела бросить в него что-то острое, но ее собственная улыбка вышла холодной, почти изысканной:

– Тайлер, иногда ты говоришь так, будто мир вращается вокруг тебя.

Он наклонился ближе.

– Для кого-то он именно так и делает.

Тайлер развернулся на каблуках и покинул студентов. Его скучающий вид полностью дал понять, как ему все безразличны.

Зал братства, всегда шумный и полный бравады, сегодня выглядел иначе. На длинных дубовых столах стояли лишь пустые бокалы и остатки сигаретных пачек. Никто не пил. Никто не шутил. В воздухе висело напряжение, от которого хотелось сорвать воротник рубашки.

Полиция была в кампусе уже третью неделю. Опросы, тайные наблюдения, люди в штатском, которые слишком долго задерживали взгляд на тех, кто выходил из братства. Никто вслух не говорил, что это петля. Но каждый это чувствовал.

– Мы должны быть четкими, – сказал Лукас, пальцами постукивая по столу. – Никаких лишних слов. Никто не валит на соседа. Все держат одну линию.

Тайлер сидел в тени, сжимая бокал так, что стекло едва не треснуло. Его взгляд метался – с лица на лицо, но на каждом он видел слабость. И его это бесило. Он никогда не умел по-настоящему объяснять, что с ним происходит. Тайлер не спал почти двое суток. Его трясло не только от усталости, но и от того, что куски головоломки, которую он пытался собрать последние недели, никак не сходились. Внутри всё кипело – боль, ярость, разочарование, ненависть к себе самому. Но когда он смотрел на Аделин, всё это обретало удобную форму: обвинение.

Она всегда казалась ему слишком спокойной. Слишком правильной. Будто стояла по ту сторону стекла и наблюдала, а не участвовала. Когда он разрывался на части – от бессилия, от собственных ошибок, от страха провала, – её холодная выдержка действовала, как кислота.

Аделин сидела чуть в стороне. На ней был простой серый свитер, волосы собраны небрежно. Она выглядела чужой среди этих мужчин, но в то же время – центром.

– Ты понимаешь, что полиция цепляется именно к тебе? – резко бросил Тайлер, впервые подняв голос.

В зале стало тише. Аделин обернулась.

– Я понимаю, что вы ищете виновного, – её голос был спокойным, но внутри всё дрожало. – Но я не позволю тебе валить всё на меня.

– Ты уже всё испортила, – сорвался он. – Своим лицом, своими разговорами, своей… – он замолчал, но все услышали, что он хотел сказать.

Её дыхание перехватило, как будто он ударил кулаком.

Том поднялся, оттолкнув стул.

– Хватит. – Его голос был низким, но твердым. – Ты не имеешь права срывать на ней злость за свои же ошибки.

Тайлер вскочил, бокал полетел на пол и разлетелся осколками.

– Что ты сказал?

Том не отступил. Стальные глаза смотрели прямо.

– Ты слышал.

И тогда Тайлер взорвался. Его сдержанная аристократическая холодность исчезла. Он рванул к Тому, толкнул его в грудь. Стулья попадали, кто-то закричал, кто-то рассмеялся от шока. В следующую секунду Том уже лежал на полу, а над ним навис Тайлера. Братство бросилось их разнимать, но это выглядело так, будто они выплескивают месяцы сдержанного напряжения.

– Хватит! – крикнула Аделин, и голос её сорвался. Она шагнула вперёд, глядя на Тайлера так, словно в нём больше не осталось ничего человечного- Ты ненавидишь меня? Так и скажи. Ты винишь меня во всём? Так и скажи!

Он вырвался из рук друзей, тяжело дышал. Взгляд – как у зверя, загнанного в угол.

– Я… – он замолчал. И тишина была страшнее любых слов.

Аделин почувствовала, как в груди поднимается волна.

– Я устала быть твоей мишенью, Тайлер. Я устала бояться, что одна твоя вспышка обрушит всё. Ты думаешь, я не вижу, как полиция смотрит на тебя? Думаешь, я не понимаю, что именно ты что-то скрываешь?

В зале стало ледяно. Кто-то отвел взгляд, кто-то уставился, затаив дыхание.

– Ты разрушаешь не только себя, – продолжала она, и слезы блестели на ресницах, но голос ее крепчал, – ты разрушаешь всех вокруг. И я больше не хочу быть частью этого.

Тайлер сделал шаг к ней, но Том встал между ними. В этот миг братство замерло – не драка, не крики, а что-то страшнее. Трещина.

– Посмотри на себя, – прошептала Аделин, и её голос дрогнул.

Он опустил глаза. Сжал кулаки так, что побелели костяшки. Кто-то из ребят тихо засмеялся, нервно, почти истерично. Другой – выругался, бросил стул в угол. Взгляд полиции, что тенью легал за окнами, ощущался сильнее, чем когда-либо.

Аделин развернулась и вышла. Её шаги гулко отдавались в коридоре, пока двери зала не захлопнулись. Остальные молчали. Только тяжёлое дыхание Тайлера и гул крови в висках каждого. В этот вечер братство впервые выглядело не как элита, а как приговорённые. Она показывает надлом Тайлера, его бессилие, то, как полиция душит, и как братство впервые видит его уязвимым.

Теперь все понимают: дальше будет только хуже, и никто не выйдет чистым.

Глава 5

Полицейский участок оказался меньше, чем казался изнутри разговора о нём. Пыль на лампах, дешевый линолеум, запах пережаренного кофе, который, кажется, варили утром и забыли выключить. Стены ждали признаний – терпеливо, без пафоса. За зеркалом кто-то дышал, скрипел стулом, перелистывал бумаги. Здесь все звуки имели цену. Как только появлялись какие-то новые зацепки, студентов вызывали в полицейский участок при кампусе, чтобы быстрее получить новые сведения. Элита настолько привыкла в таким процедурам, что не замечала этого.

Аделин сидела в коридоре, спина прямая, пальцы – переплетены в замок. Шум внутри был громче, чем снаружи: сердце, память, слова, которые она сказала в зале братства, и которые не забрать обратно. На стуле напротив – Том. Он держал её взгляд, как держат руку у операционного стола: не дать догнать.

– Ты не одна, – сказал он тихо.

– Я знаю, – ответила она. – Но это не облегчает, Том.

Дверь открылась без предупреждения – Шо, без пальто, рукава закатаны. Она кивнула им обоим, словно отмечала присутствующих в классе.

– Мистер Морленд – первый, – сказала она. – Он просил. – И добавила так, чтобы это услышала только Аделин: – Такие, как он, редко просят. Вниманием к очереди дорожает.

Тайлер встал со своего места у стены, будто его не звал никто. Прятал ли он нерв – не прятал. Шёл, как всегда, – лениво, будто ему принадлежал коридор, и зеркало, и воздух. На секунду задержался возле Аделин – слишком близко, чтобы это было случайно. Она не взглянула. Он усмехнулся. Вошёл. Дверь закрылась, щелкнул замок. На табличке загорелась лампочка "занято".

Комната для допросов была ровнее коридора. Стол. Три стула. Записывающее устройство, красный индикатор. На стене – часы, не спешащие и не отстающие. Шо села напротив, Патель – сбоку, блокнот, ручка, спокойные глаза.

– Детектив-инспектор Шо, детектив-сержант Патель, – Шо включила диктофон. – Дата… – продиктовала, – время… – четко, – интервью с мистером Тайлером Морлендом. Вы понимаете, что запись ведётся?

– Разумеется, – сказал он, усаживаясь так, будто это его стол.

– Хотите присутствия адвоката? – Патель вежливо, почти заботливо.

– Нет, – лениво. – Я не собираюсь говорить ничего интересного.

– Это редко мешает людям говорить, – сказала Шо. – Где вы находились с двадцати двух тридцати до двадцати трёх десяти в ночь… – дата прозвучала сухо.

– На террасе, в верхнем салоне, – отчеканил он, не задумываясь. – Как уже записано в ваших протоколах.

– Вы заперли окна раньше приезда скорой? – ровно.

– Я… – он впервые на мгновение споткнулся, но тут же очнулся, – проверил, закрыты ли они. Сквозняк мешал.

– Внутренний замок с умной системой. – Патель перевернул лист. – Аккаунт, с которого поступила команда lock all, зарегистрирован на вас.

– У меня доступ, как и у половины братства, – бросил он. – Это же удобно, помните?

– Мы проверили. – Шо положила на стол распечатку. – Вечером доступ был отключен для всех, кроме вас и администратора дома. – Пауза. – И ещё одного пользователя, не поименованного в списке – гостевой ключ, созданный утром того же дня. Он активирован через устройство, привязанное к вашему телефону.

Тишина врезалась в его шкуру.

– Это не доказывает, что нажал именно я.

– Это доказывает, что кто-то хотел, чтобы в момент паники двери были закрыты, – сказала Шо. – А теперь, мистер Морленд, к тому, почему я задаю вам вопросы именно так. – Она достала из папки конверт с пометкой "закрыто". – Вы были несовершеннолетним, когда произошел другой инцидент. В Эвендейл-Хаус. "Несчастный случай на воде". Официальная версия: алкоголь, темнота, неосторожность. Потерпевший – студент по стипендии в закрытой школе. Дело… – она перевела взгляд на Пателя, – архивировано, по ходатайству семей. Согласовано вне суда. – Она вынула фото: лунная река, деревянный настил, оранжевая лента, мокрый кед на песке. – Вы были там.

Он усмехнулся. Губы без крови.

– Вы коллекционируете трагедии, инспектор?

– Я коллекционирую повторяющиеся паттерны, – сказала она. – И на обоих снимках есть вы. На одном – в списках гостей. На другом – в системных логах. – Пауза. – В той истории тоже были закрытые двери. И поздний вызов. И никто ничего не видел.

Он наклонился вперёд, медленно, как перед ударом.

– Вы пытаетесь шить мне чужую смерть? Или две?

– Я пытаюсь понять, – ровно, без вызова. – Почему вокруг вас всегда так тихо. И зачем вам тишина.

– Потому что в нашем мире шум – это газеты, – сказал он. – Газеты – это семьи. Семьи – это кровь. – Он улыбнулся тенью. – Не стройте из меня чудовище. Я просто умею закрывать окна.

– И давать таблетки? – Патель перевел страницу. – Токсикология Октавии: алкоголь плюс бензодиазепины. Не диазепам, как ходит по коридорам. Лоразепам. А в нём – маркер. Трассирующая примесь, которую используют в одной частной клинике, чтобы отслеживать утечки препаратов. Эта клиника – Morland Private Health. – Он положил на стол фото блистера. – Партия 7L-A11. Выписывалось по рецепту на имя "T. Морланд".

На мгновение в комнате стало очень тихо. Даже часы как будто сделали паузу.

– Вы серьёзно? – голос Тайлера хрипнул. – Лоразепам – это… таблетки моей бабки. – Он рассмеялся, но смех вышел пустым. – Вы хотите сказать, я пришёл на вечеринку с аптечкой?

– Я хочу сказать, – Шо подняла глаза, – что у нас есть фармакологическая привязка таблеток из её крови к партии, выписанной вашей семейной клинике на ваше имя. Я хочу сказать, что у нас есть камера у соседей, на которой вы входите в дом с маленькой белой коробкой в руке за сорок минут до крика. И я хочу сказать, что у нас есть переписка, где от вашего номера Лукасу уходит: "Закрывай окна". За семь минут до 999.

Он молчал. Плечи словно стали уже. На скулах играли мышцы.

– Она была… – он сглотнул, – истерична. Пила без меры, несла чушь. Это всегда так заканчивается. Я… хотел её успокоить.

– Вы давали ей препарат? – мягко, почти ласково.

– Нет, – он дернулся. – Я не врач. – Пауза. – Она могла взять у любого. В доме всегда есть таблетки.

– Но у лоразепама из её крови – фирменный маркер вашей клиники, – повторила Шо. – На чьем столе стояла белая коробка?

Он откинулся на спинку, уставился в потолок. И вдруг улыбнулся – широко, по-мальчишески, ужасно.

– А вы знали, – произнёс он, – что она была беременна?

Чашка кофе в руке Пателя на секунду качнулась. Шо не моргнула.

– Вы знали? – тихо.

– Нет, – прошипел Тайлер. – До сегодняшнего утра. – Он повернулся к зеркалу. – Ну давайте.Покажите всем. Это же ваша игра: сначала ударить, потом спросить.

– У нас нет привычки показывать всем, – сказала Шо. – Только тем, кому это необходимо. – Пауза. – Вы любили ее?

Он рассмеялся. Неправильным, хриплым смехом.

– Никто из нас никого не любит, инспектор. Мы друг друга… используем. – Он наклонился. – Не делайте из меня героя романа.

– Тогда сделаем из вас протокол, – отрезала она. – Запишем: вы принесли в дом препарат, совпадающий по партии с веществом из крови погибшей; вы инициировали закрытие окон; вы были в похожей ситуации до этого; вы отказываетесь от адвоката; вы говорите, что хотели успокоить. – Она выключила диктофон. – На сегодня достаточно. Спасибо, мистер Морленд.

Он поднялся. Кивнул зеркалу. На секунду задержал взгляд на Шо.

– А вы… – сказал он, – из тех, кто умеет слушать кровь. Осторожнее. Она говорит громко.

– Я не боюсь громких, – ответила она. – Я боюсь тихих.

Том вошел сразу после Тайлера. Лицо ровное, свитер – тот же, пальто – на сгибе руки. Он сел, не спрашивая, можно ли, и положил ладони на стол. Внутри всё сжалось – от злости на себя за вчерашний удар, от облегчения, что вмешался, от страха, что сделал хуже.

– Фамилия, имя, – формально Патель.

– Томас Рэтклифф, – без паузы. Голос низкий, усталый.

– Кому вы отдавали воду? Кого оттаскивали от двери? Кому говорили дыши?

– Изи – воду, – ответил он сразу. – Клару – от двери. Себастьяну – дыши. Лукасу – убери руки. – Пауза. – И да, я слышал. Он – говорил закрыть. Но я не видел, как он нажимал. У нас… в этих домах всегда закрывают.

– Вы видели, у кого была белая коробка из семейной клиники Морлендов?

– Да, – ответил он и впервые поднял глаза на инспектора. – У него. – Пауза. – Но это не доказательство, что он дал.

– Это доказательство, что мог, – сказал Патель.

Том кивнул. И неожиданно добавил:

– Если вы хотите знать, кто умеет пользоваться чужими руками – спросите Лукаса. Он любит настройки. И он всегда там, где отключено для всех, кроме....

Шо кивнула – крошечная отметка на полях её внутреннего протокола.

– И ещё, – добавил Том. – Не делайте из Деверо свидетельницу против. Она – часть этой системы. Но не её паразит. Если вы сломаете её – вы просто получите ещё одну красивую молчащую женщину. А вам нужны слова.

– Нам нужна правда, – сказала Шо.

– Правда – больнее, чем вы думаете, – сказал он.

– Мы привыкли, – отозвалась она. – Спасибо, мистер Рэтклифф.

Он встал, посмотрел на зеркало – там, где, он знал, сейчас сидит кто-то с фамилией, которая плавает в университетском фонде. И вышел.

София отвечала как в салоне: вежливо, остро, с намеками вместо фактов. Себастьян путался – не в датах, в чувствах. Изи говорила просто, как ученица, которая впервые получила пятёрку – без гордости, но с облегчением. Клара плакала, но ровно, не истерично: её слёзы выглядели как доказательство наличия сердца, не вины. Лукас улыбался. Улыбка – у меня всегда адвокат в телефоне.

– Это интервью пишется? – первое, что он спросил.

– Всё, что вы говорите, может быть использовано, – ласково ответил Патель.

– Что ж, – Лукас откинулся. – Тогда я скажу аккуратно: у Морлендов слишком много клиник, чтобы отслеживать каждый блистер. И слишком много врагов, чтобы верить каждой камере. – Его улыбка расширилась. – А если вы ищете гостевой ключ, который умеет обходить отключено для все, – ищите там, где всегда. У администраторов. У поставщиков. У людей со скучными именами и зарплатой в шестьдесят тысяч. Мы – слишком заметны для настоящих нехороших дел.

– А вы – слишком профессиональны, чтобы пачкать руки сами, – мягко заметила Шо.

– Я? – он изобразил удивление. – Я всего лишь студент. – И добавил, уже не притворяясь: – И человек, который умеет дружить.

– С кем? – Патель.

– Со всеми, кто платит вовремя, – сказал Лукас и улыбнулся зеркалу.

Когда позвали Аделин, коридор показался узким, как горло. Она вошла с прямыми плечами. Присела, поправила манжет пиджака. Посмотрела на часы. И только потом – на Шо.

– Добрый день, – сказала девушка. – Давайте честно.

Шо выключила одно из потолочных освещений – стало мягче, тише.

– Я не собираюсь ломать вас, мисс Деверо, – сказала Шо. – Я собираюсь понимать.

– Начните с того, что вы уже понимаете, – попросила Аделин. – Мне надо знать, где вы, чтобы не тратить время на ваши вопросы и мои оговорки.

Шо улыбнулась чуть-чуть. Это был редкий кивок профессионала – спасибо за прямо.

– Хорошо, – произнесла она. – Мы знаем: вы были на террасе, потом – в библиотеке, потом – внизу, у лестницы. Вы вмешивались, когда Лукасу показалось, что доброта – это близость. Вы удержали Изи, вы глянули на Клару так, что она не пошла. Вы… – она переглянулась с Пателем, – стояли между. Часто. – Пауза. – Мы знаем, что у вас были разногласия с мистером Морлендом.

– Это было после, – ровно сказала Аделин. – И это – мои разногласия.

– Я не спорю, – Шо кивнула. – Но это влияет на то, как вы видите его. А нам важно, как вы видите факты. – Она придвинула к ней прозрачный пакет. Блистер. Стрелка в углу. – Лоразепам. Партия 7L-A11. Morland Private Health.

– Я не фармацевт, – сказала Аделин. – Я не могу по звуку узнать ящичек.

Аделин все же посмотрела. Прочла. И мир на секунду накренился. Буквы расплылись, как от воды. Воздух стал вязким.

– Это… – сказала она и остановилась.

– Да, – тихо Шо. – Вот почему внимание. Не потому, что мы любим охоту на наследников. Потому что у нас есть паттерн. И – потому что в крови Октавии – препарат из их клиники.

– Он… – голос сорвался. – Он не убийца.

– Я не говорила убийца, – мягко. – Я говорю причастен. Закрытые окна. Партии препаратов. Поведение в кризис. – Пауза. – И ещё. – Она достала из другого файла тонкую бумажку. – Медицинский факт, который вы должны знать, потому что, судя по всему, никто в вашем кругу вам этого не скажет: Октавия была беременна. Небольшой срок. Это могло усилить действие препарата и алкоголя.

Слово беременна ударило по груди, как резиновый молоток: не ломает – оглушает.

– Вы хотите, чтобы я… – её губы побелели, – озвучила имя отца? Я не знаю.

– Я тоже не знаю, – сказала Шо честно. – И пока не спрашиваю. Я спрашиваю: мисс Деверо, вы видели у Морленда эту коробку?

– Да, – ответила она. – На столе в библиотеке. Я… не придала значения. – Пауза. – Мы привыкаем к таблеткам. – Она усмехнулась короче лезвия. – Они в наших домах как соль.

– Вы слышали, как он говорил закрыть окна?

– Нет, – сказала она и впервые опустила взгляд. – Но он… всегда хочет держать всё внутри.

– Ваша правда сегодня – не против него, – сказала Шо, – а про всех. Включая вас. Вы понимаете, что ваш круг привык покупать тишину. Но тишина, купленная задорого, – это договор с чёртом. – Пауза. – Если я попрошу вас назвать тех, кто мог создать гостевой ключ к умным замкам – вы назовёте Лукаса?

–Имена техников, поставщиков, людей с скучными именами я не знаю. Но он умеет влезать в настройки, как в чужие души, – сказала Аделин, не задумываясь.

– И всё же, – Шо склонилась вперёд, – вы будете защищать Морленда.

– Я буду защищать правду, – ответила она. – Он не хотел её убить. Он хотел – закрыть мир. – Пауза. – И да, я буду защищать его от вас, если вы начнете шить то, чего не было. И от него – если он начнёт закрывать окна, когда надо открывать.

– Это – честно, – сказала Шо и выключила диктофон. – Последний вопрос вне протокола. – Пауза. – Вы знали, что было в Эвендейле?

– Нет, – сказала Аделин.

– Тогда спросите, – сказала Шо.

В коридоре пахло дождём – кто-то только что занес мокрое пальто. Том поднялся, когда она вышла, увидел её глаза и всё понял без слов.

– Что они? – спросил тихо.

– То, что мы боялись, – сказала она. – она расправила плечи, словно сняла тяжелый рюкзак. Тяжелый выдох.