banner banner banner
Избранное
Избранное
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Избранное

скачать книгу бесплатно

Близок ключ, да выскользнет – об одно лишь
Слово твое запнусь, полечу в обиду,
Как в погреб, где в наказанье
(Впредь, мол, лучше гляди под ноги!)
Тесно, сыро и ничего не слышно, —
Потому что Бог не любит унынья.
Только выбравшись и пойму, что из иных потоков
Ни напиться, ни выбраться невозможно.

8

Слоистая пагода лопуха, буддийский
Голубой колокольчик,
Шаманский бубен ромашки,
Ель, увешанная четками шишек, —
Все они громко славят Бога,
Хоть имени Его не знают.
Даже маленький серый лягушонок,
Живущий в пожарном водоеме,
Носит на спинке одну Его букву —
И страшно этим гордится.
Только я своей хвалою недовольна,
Только мне она в кровь раздирает губы.
Видно, вместе с нею
С плачем рвутся наружу
Нерожденные слова, что я тебе не сказала, —
И не скажу, не бойся.

9

Сколь любезна сердцу моя пустыня!
В ней благословенны жара и холод
И не тягостно послушанье:
Целый день я стираю, поливаю,
Варю, кормлю и таскаю воду.
Правда, бесы вьются комарами,
Всё хотят, чтоб я на тебя рассердилась.
Но я вспоминаю твои губы
И завешиваю окно марлей.
Иногда мне кажется, что вокруг так тихо,
Словно что-то стряслось —
то ли поезд сошел с рельсов,
То ли какие-то враги всех завоевали
И ушли… Я сама зарастаю бурьяном,
Как положено после крушенья.
И когда мы в последние дни говорим с тобою,
Он шуршит от ветра – неужели не слышишь?

10

Надо же, какая насмешка:
Я готова быть твоей тенью,
Ты же тени отбрасывать не хочешь.
Или я мало старалась,
Или тот, кто тени своей из-за меня лишился,
Слишком много слез пролил —
И они заслонили мне солнце,
Словно эти облака над покатым полем
Встали после грозы – как морские волны —
Поглотить фараоновы колесницы.
Когда Бог сидел на пустой земле Робинзоном,
Трепеща от любви и разгораясь,
Всё вокруг он склеил, сшил, замесил на страсти,
На страстях, вернее.
Ты же сам повторял мне часто,
Что сильнейшая из них – это жалость.

11

Утром, стоя в траве, побитой градом,
Я гадала, отчего это боль и ревность
Со временем становятся печалью. —
Так вот наши соседи-погорельцы
Который год живут во времянке,
По безденежью сделавшейся вечной.
Когда ты целуешь меня вот так устало,
Вытянувшись рядом,
Но не смешиваясь, как ртуть с водою,
Я смотрю на острое плечо, на живот темный и
впалый,
И одна мне отрада:
Так я мало для тебя значу,
Что тебе-то уж не причиню горя.
Хотя согласись, что это —
Слишком терпкие капли от унынья.

12

Отче наш, иже еси, – а значит,
Был и будешь, – на небесех, конечно,
А не на небе, – да святится
Имя Твоё, которого я не знаю,
Как любая трава, стоящая пред Тобою,
Да приидет – пусть даже меня сжигая —
Царствие Твое, в котором
Лишь любовь и не сгорит, – да будет
Воля Твоя, становясь и моею,
Яко на небеси, где стрижи несутся,
И на земли, пропахшей грозой и мятой, —
Потому что я боюсь мрака.
Хлеб наш насущный,
Любви нашей хлеб – с полынью
И лебедой – дай нам днесь, голодным,
И мне тоже – хоть крошку,
И остави нам долги наши,
Не попомни зла, которое причиняем —
Даже целуя – друг другу,
А я, верно, побольше прочих,
И прости нас, яко же и мы, измучась
От попыток забрать назад, что отдали сами,
Оставляем, вздохнув, должником нашим.
И не введи нас, легких, как сухие листья,
Во искушение, не отпускай надолго
От Себя – но избави… избави… избави…

13

После дождя в небе – виолончели
Долго звучат. В радугу шириною
Промежуток между грозой и грозой, —
встречей и встречей.
Скоро ты уедешь – и радуги мне не хватит.
Не то чтобы три недели
Без тебя не прожить, но маленькая разлука —
Восковая куколка настоящей.
Ты ведь не в первый раз уезжаешь;
Погляди на меня – есть ли дальше страны?
Скажи, вот так, без одежд и вёсел,
Стиснув до боли запястья,
Зажмурясь от страха,
Прижавшись губами,
Качаясь, как после крушения, на обломках, —
Есть ли опасней плаванье, чем друг в друге?

14

Ночью в грозу, как всегда, в поселке
Свет погас. Хорошо, отыскалась свечка,
Привезенная тобой прошлым летом.
Я ее посадила в консервную банку,
И она расцвела. Молнии к ней слетались
Бабочками, а внизу, в картошке,
Серый лягушонок блестел глазами.
Я боюсь темноты (лучше треск и вспышки),
Хотя знаю – кто долго глядит на солнце,
Увидит его черным.
Недаром мудрецы говорили:
Слишком яркий свет грозит тьмою.
Может, и к лучшему, что ты меня не любишь, —
Зато свечка твоя не гаснет,
И я при ней все яснее вижу:
Ни о чем на свете говорить не стоит,
Кроме любви и смерти.

Искушение

Два стула, стол, две чашки с молоком,
Две стопки книг, влетающий бегом
Ребенок – за игрушкой и конфетой,
Скрипение пером на чердаке,
Желтеющее поле вдалеке
И зреющие яблоки – все это —

Пустыня. Потому что нету в ней
Твоей любви. Зане – песчаных дней
По низким крышам плещут перекаты.
Еще висит мираж, но сквозь него
Уже витает грач, и естество
Дождя блестит. И мы не виноваты.
Пустыня – это родина камней,
Лежащих на душе. К тому же в ней
(В пустыне) обитают искушенья.
Они выныривают из травы,
То скалятся, голодные, как львы,
То с детским плачем требуют решенья:

Душе дрожащей быть или не быть,
Напиток смертный пить или не пить,
Что слаще вин; от здешних помогает
Недугов – но нездешние влечет.
Кладет мне тихо руку на плечо
Кудрявый дух – и смотрит не мигая.

«Тихо, как облако, ходит печаль и не старится…»

Тихо, как облако, ходит печаль и не старится —
Все молодеет, и губы ее – точно ранки.
Вечер дышит сыростью, и душа моя – странница —
Нынче – венецианка.

Никогда не пила я сумерки эти креплёные,
Полные йода и нарда,
Никогда не ступала на ступени краплёные —
На раскрытые веером карты.

Никогда не сжимала ни ручку дверную медную
В старой гостинице, ни перила
Темного дерева, и слово последнее
Ночью не говорила