скачать книгу бесплатно
Качается, зажав ворону в кулаке.
По скользкому крыльцу мужик скребет лопатой.
На стеблях фонарей – погашены цветы,
И судорогой сведены мосты,
И волны, как рукав тюремный, полосаты.
Мне холодно. Висит комета надо мной,
Склонясь, как райский плод на ветке ледяной,
Не нужная земле, еще летящей рядом,
Неся свои сады. Влача соленый шлейф,
И я вот так уйду во тьму; не пожалев,
Наверное, и ты меня проводишь взглядом.
«Медленно льются из горл закопченных дымы…»
Медленно льются из горл закопченных дымы.
В трещинах – чернофигурная ваза зимы.
Слизанный ветками окон разбавленный морс.
Воздух дремучий. Собора мохнатого торс.
Запах конюшни: бензин или одеколон.
Стоптана площадь. Тупые копыта колонн.
Мойкой петляя, мелькая, стираясь в глуши,
Рваным узором по краю – прохожий спешит.
Лица погашены, неразличимы в снегу.
День, как треножник разбитый, лежит на боку.
Как темнота на пороге пустого жилья,
Слово замерзло во рту – и звенит о края.
Ночь козлоногая тычет в глаза бородой…
Спи, мое солнце, чтоб завтра взойти надо мной.
«Вздрогнет ли сотней рук куст или белый донник…»
Вздрогнет ли сотней рук куст или белый донник —
Спит, разметавшись, луг, спит и себя не помнит.
Вспыхнут ли облака, скрипнут ли коростели —
Вытянулась река в узкой своей постели —
Мелко дрожат ерши, кончики остролиста,
Но не слыхать души, дышащей слишком близко.
Вскрикнет ли из-под ног выскочивший булыжник —
Тих одинокий Бог в облаке неподвижном.
Всхлипнет ли мышь – лесной воздух колюч и сомкнут.
Спит и любимый мой – спит и меня не помнит.
«Неужели я встречу тот город, чье имя – судьба…»
Неужели я встречу тот город, чье имя – судьба,
С чуть замедленной речью и раскрашенной, как скорлупа
На пасхальном яйце, предзакатной водою – разбив
Ее клювами, церкви настороженно смотрят в залив.
Неужели я встречусь с этим городом: кровь его – грусть,
Прикасанье калечит – я разбить ненароком боюсь —
Словно мыслью о лодках – вещество отраженья в глазах.
Отзвук, тающий в легких. Потому что любовь – это страх.
Я стакана касаюсь, расплескав ледяное питье,
И петляет, как заяц, между ребрами сердце мое:
Невозможно прижаться, эти мокрые крылья согреть,
Ни малейшего шанса целовать их и не умереть,
Утолить эту жажду, подворотен замшелую тень,
Влажный камешек каждый я, не видя, ревную ко всем —
Эти стены нагие – от любви ли, от сырости дрожь,
Этих башен ростки – и шпиль, разрезавший воду, как нож.
Этот город – сирена, и мне песня отсюда слышна,
В его имени – пена, и венец, и вино, и вина.
Суждено их испить нам вопреки предсказанию: страсть —
Это власть над событьем и над жизнью, идущей не в масть.
Что ей смерть, что ей старость – гибкий мостик, лавровый листок,
Нам обоим осталось слишком мало – лишь моря глоток.
Ну так пусть он продлится – не сдержать ни ладьи, ни коня, —
Потому, как Улисса, не привязывай к мачте меня.
«Это Бог, податель наготы…»
Это Бог, податель наготы
Смертной, наравне с водой и хлебом,
Вожделенной жгучей пустоты,
Сжатой одеянием нелепым,
Мне тебя оставил до утра,
Как подарок из страны далекой,
Что по краю росчерком пера
Обведен, подернут дымкой легкой;
Вдруг попав из холода в тепло
(Изнутри пока что холоднее),
Ты – как запотевшее стекло:
Не пригубив, я уже пьянею.
Из цикла «Песочные часы»
5
Древние брезговали рифмой:
Варварская забава.
Вот и мне стихи с незаплетенной гривой,
Волнующиеся, как травы,
Нравятся – без седла себе скачешь,
Строчки выхватывая длинней, короче, —
Только целься точно, не наудачу,
Перемахивай кочки.
Как в любви, рискуешь заехать глубже,
Чем хотел, отпуская поводья,
Наугад, а главное, в ту же
Сторону, – вылетаешь, свободен,
В поле; дым залихватски воткнут
В чью-то крышу – перышком; даль же —
На ладони.
Екает сердце: вот он,
Долгожданный предел – а дальше?
9
Слабое, мягкое живет, – говорят китайцы, —
Жесткое обречено смерти.
А у нас говорят – где тонко, там и рвется.
Скажи, время твердое или нет на ощупь?
Гнется оно, когда ты меня не помнишь,
Или когда выбираем зелень на рынке,
Или когда засыпаем, не в силах укрыться?
Что до песочных часов, то неважно,
Где сколько осталось
И когда стеклянные небеса перевернутся:
Слышишь, в тонком их осином перехвате,
Между мной и тобой, туда и обратно
Течет узкая золотая цепочка,
Сковывающая наши запястья.
Это и есть время.
10
Рифма – женщина, примеряющая наряды,
В волосы втыкающая розу.
Она плещется в крови, как наяда,
И выныривает, когда не просят.
Рифма – колокол, отгоняющий злых духов
От души виновной, безлюдной,
Когда ветер в зарослях чертополоха
Плачет ночью холодной.
Рифма – серебряный колокольчик,
Поднимающий меня из гроба,
Когда ты приходишь, мой мальчик,
И, блеснув очками, целуешь в губы.
Рифма – тропинка с земляникой по краю,
То мелькнет, то исчезнет – так бьется сердце,
Я иду по ней – а куда, и сама не знаю,
Заговариваю зубы смерти.
11
Лес качается, не соблюдая такта,
Ветер ворошит опушку соболью,
Глядя в одну точку, шевеля подорожник, —
так вот,
Говоря со мной, ты говоришь с собою.
Всяк заслушается прихотливым ладом —
Это свирель, полуденный отдых фавна,
Ну а смерть моя, идущая рядом,
Заслушается и подавно.
– Сядь, – скажу ей, – сложи атрибуты,
Не спеши сужать вкруг меня петли,
Никуда не уйду, – но ради этой минуты,
Палец к губам прижав, я скажу: – Помедли!
Не коси мои волосы – они будут твоими,
И рубец возле кисти, и с летним отливом кожа, —
Все получишь, косточкой выплюнув – имя,
Но… – не мешай разговору… – потом… попозже…
12
Слово, слово!
Ты мелькнуло во сне и скрылось
В толпе масок на мосту Вздохов,
Не открыв лица, не ступив на бумагу.
Так мой милый уходит —
Подушка еще тепла, не потушена сигарета.
Постой, милый,
Сядем за стол – ах, как бьется посуда! —
Пополам —
Словно жизнь,
словно голос
До и после встречи с тобою.
Не смотри на слезы —
Слово, слово опять скрылось,
Но походку его, но профиль
Я узнаю из тысяч. —
Значит, странствие продолжается,
Я иду – земля горит под ногами,
Шуршит песчаная струйка,
Не порвалась цепочка,
Не замолчал кузнечик,
Не рассыпался каперс…
Ива
Когда я клонюсь над тобой,
Как дерево над водой,
Разлитой на много миль,
Я забываю мир.
Я бросаю в поток
Книгу или платок,
