Хроники Третьей Мировой войны, которой не произошло

Но то, что последывало за этим, было вообще неожиданным.

– Михаил Борисович, но это еще не все. У меня есть личное предложение. Предлагаю заключить соглашение о партнерстве, типа организовать новую фирму из двух учредителей – нас двоих. И войти в будущий проект именно этой новой компанией. Тогда прибыли будут делиться в другой пропорции, более интересной для вас и для меня….

Федорковский вздрогнул. Ничего себе! Этот мужик откровенно «крысятничает» – обманывает своих. Скорее всего, обманет и его. Может быть, просто жаден без меры? Или что-то еще?

– Хорошо, это можно обсудить, а, собственно, что вы лично планируете вложить в новое предприятие?

Услышав ответ, Михаил задумался. Цифра была очень, очень велика. Зачем этот самый Спасский идет на столь рискованный шаг? Конечно, показывать такие деньги легально нельзя, те же «свои» сожрут. А узнают о сегодняшних переговорах – тем более, через мясорубку пропустят без разговоров.... Может быть, подстава? Хотя где ЦКовцы, а где Федорковский? …. Что же делать?

Михаил молчал. В голове все более формировалось решение – на этого толстого очкарика рассчитывать нельзя. Не компаньон. Но и явно отказывать не стоит – испортишь отношения с этим Спасским, и все дело может рухнуть….

– Виктор Петрович, то, что вы говорите, очень заманчиво. Давайте созвонимся завтра в это же время и договоримся о сроках начала работ над учредительными документами.

– Отлично, только надо сделать все до Съезда народных депутатов, за неделю.

1990: Мышеловка сработала

Москва, на следующее утро

Валерий Рогатин допивал кофе на кухне, уже одетый. Над ухом бормотали «Последние известия», семичасовой выпуск. Все было как всегда, школа через час двадцать, сейчас в гараж и обратно – за дитем.

– Наталья, давай быстрее, я буду через двадцать минут, выходи!

– Хорошо, папа (голос у тринадцатилетней девицы-подростка в самом расцвете трудного возраста был недовольным. Понятно, почему. В школу никому неохота, тем более в столь ранний час).

Валерий сполоснул чашку под краном, бросил ее на сушилку, и тут звуки из радио привлекли его внимание.

– В Совете Министров СССР. На вчерашнем заседании принято Постановление с разъяснением порядка налогообложения малых предприятий. Согласно ему льготное налогообложение распространяется на текущий отчетный финансовый год.

– О спорте…

Валерий дальше не слушал. Его как будто ударили по голове.

Как на текущий финансовый год? Ведь зарегистрировались только в октябре! Это что же, два месяца? И что можно за два месяца сделать? Только договор заключить!

Нет. Не может быть. Ведь было сказано – на календарный год! Наверное, он что-то не так понял.

Пора было бежать за автомобилем.

Через три часа он наконец-то дозвонился до Михаила. У того было занято – и по рабочему, и по домашнему телефонам.

Федорковский уже не был в ярости. Он только смеялся. Как безумный.

– Валера, ты знаешь только половину плохих новостей. Тем же постановлением отменена монополия внешней торговли. Так что в ближайшие две недели – перед Новым годом – рынок будет наводнен малайзийской и тайваньской электроникой.

– Ну и что?

– Да то, что наши пульты теперь никому не будут нужны! У нас чистый пролет! И о видеомагнитофонах надо забыть, производство продавать, кому оно к черту нужно! Трудолюбивые азиаты завалят рынок электроникой! Даже комплектующие при таком подходе не продашь!!

– И немецкий контракт?

– Остатка денег не хватит даже на то, чтобы заплатить налоги по этому контракту. Так что ты без зарплаты, я – тоже, «Арбат Плюс» – в **пе, лавочку надо просто закрывать, банк ИНТЕП – тоже, поскольку я залез в кассу по самые некуда, а готовую продукцию, под которую были взяты кредиты, можно отнести на ближайшую помойку.

– И что теперь?

– Не знаю. Понятно только, что с этим правительством дел иметь нельзя. Бывают бандиты, но ни один из них не может раздеть тебя до нитки, вообще не прикладая рук. А вот Рыжиков – запросто. Тебе что-то может капнуть как завлабу – типа номенклатуры внутри института…. А я потерял вообще все. И не знаю, как теперь выкручиваться.

Федорковский лукавил. На самом деле он уже придумал, как выйти из положения. Так известная лягушка, попав в банку с молоком, изо всех сил дрыгала лапами, пока не сбила масло. И теперь бесчестный ход Рыжикова при известной удачивости мог привести к блестящим результатам для него, Михаила Федорковского. И только потому, что нашелся такой Виктор Петрович Спасский – беспринципный делец, готовый предать своих при призраке выгоды.

Холодный и расчетливый ум будущего миллиардера просчитывал варианты. Кризис. Да, его фирма потерпела крушение. Но ведь таких были тысячи!

Сейчас они, все как одна, кинутся отдавать нежданные долги, ведь всем надо платить налоги. А на какие шиши? Банков ведь считанное число, и один из них – ИНТЕП. Кредитная ставка может быть очень и очень большой – ведь у заемщиков вообще положение безвыходное ….

Сам же ИНТЕП может кредитоваться у Центробанка. По официальной ставке межбанковского кредита…. А недостающие активы – иначе эти кредиты невозможны – предоставит новый партнер по фамилии Спасский.

Около кондитерской фабрики имени Бабаева

Высокие материи типа конституционного порядка мало беспокоили немолодого человека с глазами слегка навыкате, только что закрывшего за собой двери проходной. Скорее наоборот – он хорошо вжился в процесс законотворчества внутри этого порядка и никак не был настроен что-нибудь менять.

Михаил Ильич всего за полгода стал очень нужной частью депутатского корпуса. Доктор наук с широким кругозором с легкостью организовывал нужные «мнения экспертов» как для депутатов, так и для прикормленных средств массовой информации. Важные законы, зачастую менявшие прежний советский уклад жизни, проходили в Верховном Совете очень гладко во многом благодаря деятельности доктора наук Микульского.

И для Михаила Ильича эта деятельность не была безвыгодной. Он как-то незаметно для себя переместился на другой уровень благосостояния – благодарные инициаторы законов не оставляли его своими милостями; более того, рекомендовали его следующим «ходокам» как вполне вменяемого и весьма полезного деятеля.

Последние две недели были очень напряженными – предстояло голосование по порядку одобрения строительства АЭС на территории России. Молодой и симпатичный Борис Певцов – депутат от Нижнеокска – похоже, намеревался всерьез осложнить жизнь сторонникам «мирного атома». Михаил Ильич его всячески поддерживал это стремление.

Но, упаси Господь, только не в этих стенах! От данной конторы сейчас слишком многое зависело – лично для Михаила Ильича. Только что весь комплект бумаг для Американо-Советского Фонда был собран, прошнурован и зарегистрирован. Все. Через неделю предстояла завершающая стадия – научно-технический Совет.

Михаила Ильича, по большому счету, деньги какого-то Фонда теперь и не особенно интересовали. Дело было в принципе – доказать всем свою правоту, помахать бумагой перед носом коллег из собственного Института и, в конце концов, поставить на место некоторых особо заносчивых кооператоров (к сожалению, все же пришлось включить мерзкого Рогатина в список исполнителей. Тем хуже для него – поработает в коллективе и будет делать то, что скажут, если хочет получать свои деньги).

1990: Предчувствие гражданской войны (декабрь 1990-август 1991)

Старая площадь, декабрь 1990 года

Спасский докладывал начальнику о результатах визита.

– Очень хорошо, действуем как договорились. Образуем общество, вклад фирмы Федорковского (Спасский внутренне возликовал), вклад наш как юридического лица – не удивляйтесь, я только что образовал фирму с согласия Генерального секретаря – и вперед. Но вы разберетесь

– У нас другая задача, – продолжил Лучина, – Михаил Сергеевич при разговоре дал указание об инвентаризации имущества КПСС для последующей национализации. Займись этим, пожалуйста. План работы у тебя на столе.

Ресторан «Ангара», поздним вечером того же дня

Исчезнувший ныне ресторан на Калининском проспекте был исключительно удобным местом для конфиденциальных встреч – интерьер гигантского зала, напоминавший типовые заведения общепита, чрезвычайно затруднял прослушивание.

Особенно столика возле самой эстрады, за которым разместились трое.

И обсуждали они новость, возглашенную белобрысым высоким мужиком в очках – предстоит национализация имущества КПСС. Особый интерес представляли заключительные слова, достойные быть занесенными в анналы будущей олигархической революции:

– Никто ведь не знает, сколько именно этого имущества и активов. Только Лучина, да, как я понял, и то не все – предприятия и недвижимость ему неведомы.

– Ты хочешь сказать, Виктор Петрович, – раз никто не знает, значит, этого и нет? – улыбающийся человек в хорошем костюме- оторвался от легкого «Шампань-коблера» и подал голос.

– Точно. Это все, считай, на данный момент вообще почти что ничье. А будет – чье. Кто знает, как быстро?

Третий мужчина – седой и благообразный, судя по костюму и галстуку в полоску приехавший прямо из рабочего кабинета отозвался без промедления.

– Очень коротко. Михал Сергеич коротко звонил в районе обеда и, как своему, довел вкратце подробности. Ёшкину и Салазкову уже обещана часть от КПСС, дальше слышали – в Литве еще одна компартия, «на платформе КПСС». Ей-то точно много чего перепадет…. В сухом остатке – процесс запущен. Раздел Союза на принципах Трепачева – то есть референдум, пять лет переходного периода, далее на все четыре стороны. Понятно, что на следующий день после референдума говорить о каких-то деньгах не придется! Вся страна пропадет, и мы вместе с нею….

Человек резко оборвал свою патетическую речь, изобразив дежурную улыбку и с кем-то приветливо поздоровался. Затем заторопился

– Все, вынужден откланятся, уже узнавать начали, потом вопросов не оберешься и от товарищей, и от благоверной – что делал в какой-то «Ангаре»? Заканчивайте без меня, Игорь, потом сообщишь!

Артем Иванович Демьянов заторопился к выходу, за ним – двое молодых людей, сидящих за соседним столиком, которые обязаны были сопровождать его повсюду. Очень важная персона – почти что председатель парламента СССР – не порвал связей с ЦК, где он отработал Заведующим Общим отделом ЦК несколько лет. Об инициативе Спасского он узнал чуть ли не первым после Николая Ефимовича Лучины, конечно, ему было и «не по чину» общаться с каким-то Спасским, но Красных, работавший в ЦК еще с начала 60-х, и Ветлугин – генерал всесильного ведомства – представляли интерес.

Особенно для реализации планов самого Демьянова. Тот хорошо знал Трепачева еще по Университету, возрадовался, что тот отправился на свое Ставрополье, подальше от Москвы, был чрезвычайно удивлен карьерным взлетом старого приятеля во времена Андронова, а за последнее время все больше и больше убеждался, что кресло руководителя страны оказалось великовато для Михаила Сергевича. Дело не в обиде вельможи Красных, и не в алчности Спасского, дело в стране, которую надо сохранить. Удастся сохранить страну – все увидят, кто больше подходит на роль Президента СССР. Пока что с оставшимися двоими Демьянову по пути. Посмотрим, впрочем, что произойдет на грядущем Съезде Народных депутатов.

Кремль, двумя днями позже

– Страна пропадает, надо смотреть правде в глаза! – Олег Дмитриевич Пеликанов наблюдал реакцию зала на выступление Фариды Магомедовой. Экспансивная горянка с крашеными «под блондинку» волосами, взбежала на сцену и, сверкая горящими глазами, предложила немедленно – до начала работы Съезда – рассмотреть вопрос об отставке Трепачева.

Больше половины зала встретила эту идею с пониманием. Но преуспевший в аппаратных играх Президиум перенес вопрос на следующие дни. Это означало, что никакой революции не будет. После того, как люди услышат о падении производства на 5% за год и о том, что будет еще хуже, делегатам будет не до Трепачева.

По правде говоря, отставка Михаила Сергеевича сейчас нежелательна. Хотя бы потому, что он наконец-то понял, что дальше так продолжаться не может, и готов к решительным действиям. Да и Бушман заинтересован в известном и предсказуемом партнере для переговоров.

Вашингтон, в это же время

Президент Джордж Бушман действительно был в раздумьях. С одной стороны, он взял на себя определенные обязательства, касающиеся как его страны, так и его лично. Он видел, что Трепачев очень полезен для Соединенных Штатов; если посмотреть правде в глаза, то Михаил Сергеевич сделал для США больше, чем многие американские президенты. С другой стороны, если в СССР грянет революция – что будет? Ведь в 1917 году новое большевистское правительство без колебаний денонсировало все прежние международные договоренности. Вдруг в 1991 году будет то же самое?

И его собственное окружение неоднородно. Пит Джованичи тянет в одну сторону, Джеймс Карпентер – в другую, Джордж Калт – в третью, прямо таки Лебедь, Рак и Щука.... Фрэнк Картано – вообще всегда себе на уме, в итоге поступает так, как он считает наиболее правильным для Соединенных Штатов, местами слишком резко. А отвечает за все Президент, то есть он, Джордж Уокер Бушман. И для правильных решений нужна верная информация....

И ее может дать человек со свежим неангажированным взглядом на проблему.

Бушман перебрал всех, с кем встречался по русским вопросам последние несколько лет.Тренированная память выискала молодого и способного парня – бывшего второго секретаря, высланного из СССР несколько лет назад «за деятельность, несовместимую с дипломатическим статусом». После этого они не встречались, он куда-то запропал… Надо найти.

Через две недели, аэропорт Джона Ф. Кеннеди, Нью-Йорк

Довольно молодой человек, украшенный коротко подстриженной бородой, загружался в «Боинг», следовавший до Москвы.

Еще позавчера он и представления не имел, что страна опять от него чего-то хочет. Пол Штейнмец готовился к поездке в Москву с ощущением, что круг его жизни замкнулся – встретил в Загорске о. Германа, крестился в Троице-Лыкове, познакомился с митрополитом Лавром, незаметно втянулся в жизнь православной общины Нью-Йорка, получил богословское образование, привык отзываться на обращение «отец Вениамин» и возвращался в тот же Загорск – сдавать что-то типа госэкзамена.

Но его попросил Президент через доверенное лицо, и такое обращение бывший (ли?) разведчик игнорировать не мог. Суть была проста – Джорджа Бушмана очень интересовало мнение обычных советских людей, и их отношение к происходящему в стране и к Трепачеву в частности.

Специально подчеркивалось, что никаких акций предпринимать не надо, просто разговаривать с людьми, наблюдать и делать выводы. И трехнедельная «сессия» в Загорске была очень кстати – кто как не приходские священники лучше других знают проблемы, волнующие прихожан, тех самых обычных советских людей?

Тупик и поиски выхода (1990-1991)

О том, что текущая ситуация далее нетерпима и какие действия предпринимаются, всеми действующими силами для выхода из кризиса.

1990: От плохого к худшему

Москва, в это же время

Простые люди были в шоке. Даже оптимист Рогатин.

Всего год прошел, а где ощущение невиданного праздника свободы, которым был буквально пронизан московский воздух весной 89-го?

Газеты как в рот воды набрали, телевидение освещало Съезд очень скупо. Народ из лаборатории предполагал, что причиной является выступление Магомедовой и предложение отставки Трепачева.

Но Рогатин, глубоко шокированный событиями предыдущей недели – все же из кармана по-наглому вытащили деньги! – подозревал, что дело в другом. В цифре, мельком прозвучавшей в отчетах.

Падение производства на пять процентов. Одновременно с объявлением о реализации основных целей перестройки! Это что же получается – боролись именно за нищету и разруху? Хотели как лучше, а получилось....

Трепачев с трибуны съезда, не дрогнув, произносит слова о том, что это и есть настоящий социализм. С точки зрения Валерия, это был настоящий сумасшедший дом.

Масла в огонь подлил Министр иностранных дел. С немыслимым грузинским акцентом он объявил, что «стране грозит диктатура». С этими словами он подал заявление об отставке.

Вильнюс, в это самое время

Казимира Петрене, наблюдая трансляцию заседаний Съезда из своего кабинета на набережной Немана, предполагала, что мотивом отставки является желание избежать ответственности – уступки американцам в значительной мере были плодами трудов данного импозантного грузина. В изменившейся ситуации, глядишь, и призовут к ответу, так что лучше сбежать самому….

Прошедшие два года превратили довольно-таки наивную журналистку в осмотрительного политического деятеля. И по настрою Съезда она понимала – Трепачев загнан в угол. Ему придется действовать решительно и жестко. И первой жертвой будет ее собственное правительство, поскольку курс Союза останется неизменным – все расчеты в валюте.

Сейчас она ни за какие блага не развязала бы безумную кампанию за отделение от СССР. Результат такой «свободы» очевиден – цены взлетели. Работы нет, и до замирения с СССР – и не предвидится. Рабочие бастуют. Образовалась какая-то новая коммунистическая партия, куда идет народ, и, не дай Бог выборы, тогда эта партия вполне получит большинство. А если забастовка продлится, то выборов не избежать. Люди уже потихоньку выходят на улицы с лозунгами протеста.

Впрочем, к отставке она вполне была готова, и уходить надо самой, а не ждать, пока разъяренная толпа решит все за нее. Михаила Сергеевича от такого сценария отделяло совсем немного. Как знать, как проголосует Съезд по предложению Магомедовой.

Москва, через два дня

Николай Иванович Рыжиков именно сейчас и должен был поставить вопрос на голосование. И никак не мог заставить себя это сделать, хотя это была его обязанность как Председателя Съезда.

Наконец-то надо было решаться. Но если сделаешь шаг – придется быть готовым к тому, что если того, не дай Бог, снимут, то на месте Трепачева окажется он сам. В условиях полной экономической катастрофы. Это было чересчур для Николая Ивановича.

И в этот момент его сердце не выдержало. Его увезли в Кремлевскую больницу прямо из зала заседаний.

Вместо снятия с должности Президента Съезду пришлось выбирать нового Премьера – финансиста Павлищева. Вопрос госпожи Магомедовой остался без ответа.

Этим же вечером новый Премьер уединился с Президентом.

– Так что, выхода нет? – Трепачев был мрачен. –Как народ будет смотреть на нас? Мы же предстанем чистыми бандитами!

– Но другого выхода нет, Михаил Сергеевич! Слишком много денег ходит по стране. Как минимум, надо сократить излишек, то есть спекулянтов, кооператоров....

– Но по кооператорам, как ты говоришь, ведь только что прошлись так что «мама, не горюй»! Раньше хоть они были какой-то моральной опорой, а теперь ведь ничего почти что и не осталось.

– Вы – Президент, но я ничего другого придумать не могу.

Вильнюс, четырьмя днями позже

Президент самопровозглашенной Республики Литва Витаутас Шлаус ничего не мог придумать.

Завтра начинается визит Трепачева в Литву. Конечно, ни о каких переговорах речь не идет – даже не поставил в известность о приезде. Будет ходить по улицами агитировать.

И ему не помешать.

Народ и так бастует. Цены растут день ото дня, предприятия стоят – сырье по мировым ценам в валюте, зарплату не платят, рабочие митингуют круглые сутки. Как не поддаться агитации, тем более, если действует Трепачев, искушенный в политической борьбе ?

И идей никаких. Неделя-другая, и – прощай, Президентский дворец! Еще не факт, что не догонят и не добавят на долгую память!

Рассчитывать можно только на чудо.

Краснопресненская набережная, в это же время

Шлаус и понятия не имел, что половинка чуда для него находится здесь, на берегу Москвы-реки, на четвертом этаже здания, похожего на торт со сливочным кремом.

Борис Николаевич Ёшкин вообще привык принимать решения, руководствуясь чутьем, впечатлениями, интуицией. И он верил – при нынешней экономической ситуации Трепачев у власти не удержится, и это шанс для него, руководителя России, стать во главе нового Союза – федерации равноправных республик. Конечно, злорадство тоже имело место – пять лет назад Трепачев сказал, что в политику его, Ёшкина, он не пустит. Посмотрим, что скажет сам Михаил Сергеевич через месяц- другой.... А на потуги литовского «президента» можно смотреть сквозь пальцы – сам прибежит за помощью.

В квартале между улицами Куйбышева и Разина

Вторая половинка «чуда» для самопровозглашенного "Президента" Литвы возникала в мужском туалете, под шум воды в умывальнике.

Виктор Петрович Спасский знал, что свободно говорить в зданиях ЦК нельзя, микрофоны располагались даже в курилках на лестницах. Поэтому если хочешь что-то сказать – иди в туалет, включай воду во всех трех кранах, и постарайся управиться за две минуты, не более. Иначе подозрений в чем-то тайном не избежать.

Собеседник – седой и представительный, в костюме и галстуке в полоску – слушал внимательно. Честно гововоря, всего месяц назад Игорь Владимирович Красных вообще бы не ответил на звонок какого-то спасского, но сейчас они были связаны общим делом.

– Мирное разрешение литовского вопроса недопустимо. Только сохранение status quo дает нам шанс. Иными словами, любые договоренности между Шлаусом и Трепачевым как Президентом СССР для нас неприемлемы и должны быть исключены в принципе.

– И что ты предлагаешь?

– Ясное дело, армия должна вмешаться в беспорядки. Только тогда имущество останется неприкосновенным, и у нас остается надежда вмешаться в его дальнейшую судьбу.

– В какие такие беспорядки?

– В те, которые не могут не возникнуть. Петрене наверняка подаст в отставку, левые поднимут голову, Шлаус выведет на улицу всех, кого он считает своими сторонниками, они между собой неизбежно столкнутся, и тут армия скажет свое веское слово.

– Но это же угроза кровопролития!

– Шлаус стремится именно к этому, без пролитой крови ему хана. Да и кровь не наша, а литовская, какая нам разница?

Ответа пришлось ждать долго, очевидно оценка ситуации требовала времени… Наконец-то прозвучали слова, которые Спасский уже и не надеялся услышать.

– Хорошо, я поговорю с военными. С партийных позиций. Тем более, что я включен в состав делегации

– Правда?

– Точно говорю. Заверили с самого верха.

Около кондитерской фабрики имени Бабаева

– Все возвращается, даже Микульский! – Рогатин выругался, в очередной раз поскользнувшись на заледенелом тротуаре Верхней Красносельской. Он брел на заседание научно-технического совета, мероприятие, совершенно для него неитересное и ненужное. После вчерашнего дня настроение было «ниже плинтуса» – выстаивание в толпе народа, изумление при виде сумм, которые обменяла хорошо знакомая дама-бухгалтер (откуда такие деньжищи, даже с учетом Кайресовских?), вечером – информация о сегодняшнем НТС с Микульским в главной роли, чтобы его черти унесли (положительный ответ на заявку Валерий отправил два месяца назад, не покривив душой – в конце-то концов, текст он сам писал в июне прошлого года, и придраться там уж точно было не к чему).

Утро началось со звонка радостного Арнольда – работы на территории СССР полностью завершены, можно ехать в Германию на пусконаладку. Иными словами, надо было перечислить остаток денег и окончательно распрощаться с иллюзией о том, что по немецкому договору удастся получить хоть две копейки; хорошо, что Федорковский все же нашел способ выплатить небольшую «утешительную премию» по итогам года. И, кстати, Михаил сильно изменился, стал немногословным и сосредоточенным, неохотно делящимся своими мыслями, наверное, что-то нашел....

Но Рогатину было неинтересно. Все обрыдло. У него лично деньги не отняли – у нищих не воруют; а Михаил Ильич прорвался! И опять же – пусть провалится, только оставит в покое.

Михаил Ильич никуда не провалился. Совсем наоборот. Cерый пиджак хорошо отглажен, зеленоватые глаза навыкате излучали довольство.

В малом зале НТС почти все знакомые, даже симпатичный остроносый азиат невысокого роста, интересно, где же могли видеться? Никак не вспомнить.....И эта сияющая улыбка в 32 белейших зуба?

– Валера, привет! Не узнаешь? Помнишь Куйбышев?

– Шакир, неужели? Молодец, выглядишь отлично!

– Да, недавно защитился…

– Что-то поздновато, – подумал Валерий, но спросил другое

– Какими судьбами?

– Да, понимаешь, нас убедительно попросили помочь человеку, поручили мне, вот и приехал. Заодно родственников повидать, в Москву-то выбираешься редко....