Хроники Третьей Мировой войны, которой не произошло

Короче, Михаил, думать надо не о жалкой сумме наличными у тебя в кассе, а абсолютно обо всех деньгах на счету предприятия. Вот тебе решение правления – Потуриди пришлет бумагу по факсу – оставляем деньги на месяц аренды и на будущую зарплату, все остальное на рублевом счете используем на приобретение кооперативов, попавших в тяжелое финансовое положение. Очевидно, что первые кандидаты – те, которым твой банк сейчас ссудил денег под волчий процент. Не гонись за сумасшедшей прибылью сегодня, послезавтра получим больше. Попробуй их выкупить, в крайнем случае, присоединить. И еще. Вторые кандидаты – в реальном секторе, ищи кооперативы в добыче нефти.

– Но это же дохлое дело, они сидят без денег и дышат на ладан, нефть две копейки стоит! Зачем? Компьютерные фирмы, банки…

– Это все временно, а то, что в земле – постоянно, железки и у нас научатся делать, а бензинчик-то вся Европа покупает и будет покупать… Так что продолжаю – хорошо бы обосноваться в Татарии и Башкирии, но, боюсь, не получится. Надо двигать на запад Сибири, сейчас там проезжие дороги по зимникам, нет комаров, запусти кого-нибудь из своих людей, пусть разведают и купят. Только срочно! Если будет что особенно хорошее – решим за счет валютных резервов. И не теряй времени на всякую мелочевку! Думать надо о завтрашнем дне, «сегодня» уже кончилось.

Ресторан «Ангара», вечером того же дня

– Ну что, проспали сегодняший день? Как это могло быть? – седой и представительный, один из двух мужчин в хороших костюмах, вытащил пачку Честерфилда, оглянулся по сторонам, спрятал, с ненавистью засунул в рот дешевый «Дымок». Закурил, присоединившись к большинству в зале. Пиво оставалось нетронутым – заказывать любимый «Шампань» было неуместно, а к пиву Игорь Владимирович Красных был совершено равнодушен.

– Сам удивляюсь! – высокий блондин в тонких очках искренне недоумевал. – Я работаю в Управлении делами не первый год, и мимо нас никогда и ничего не проходило, обо всех событиях мы узнавали первыми… а такое – вообще представить себе невозможно….

– - Значит, бывает! – Красных был всерьез раздражен. – Я говорил с Демьяновым, после Вильнюса и он был уверен, что Трепачев под контролем, наживку с альтернативной компартией Литвы и «возмущенном народе» он проглотил «на раз», любой мир с Вильнюсом теперь невозможен. Но этот шаг никто предвидеть не мог. Мне кажется, что есть группа людей, с которой он работает, и это – не ЦК. Думай быстрее, как узнать! Мы можем потерять все уже завтра – мало ли что этой группе придет в голову! И поактивнее, прямо с завтрашнего дня!

Житная улица, на следующее утро 

Размышления о завтрашнем дне были единственным средством скоротать медленно текущие ночные часы. Герман Кайрес, замерзший как собака, с трудом тормознул рабочий автобус на Ленинском в половине третьего, тот добросил его до Промстройбанка. Холод был лютый, в сырой Москве минус восемнадцать казались сущим адом.

Но около банка все было в порядке. Прилегающая территория дымилась от выхлопов – по взаимной договоренности никто не приезжал на личных автомобилях, народ созвонился и в складчину заказал десяток городских ЛиАЗов. Так что никто не мерз на улице – только иногда выходили покурить.

Герман, отпустивший Клима Соловьева, ждал Валерия Рогатина, тот должен был появиться в шесть и пробыть до момента открытия банка.

Время шло, народ в автобусе обсуждал свои дела, по кругу ходили пластиковые крышки термосов с чаем, и на этом фоне мысли текли свои чередом.

Умный Герман понимал – если эти правители решились на такой резкий шаг, то в дальнейшем ожидать можно чего угодно.

Обмен денег его не очень касался (хотя и был направлен напрямую против него). Герман, пользуясь загранпаспортом и приятным фактом, что таможня считалась подразделением Минвнешторга, то есть типа коллегами, наладил прекрасный бизнес – конвертацию тех самых сторублевых бумажек в венгерские форинты, а форинтов – в чехословацкие кроны. Весь прошлый год он завершал процесс преобразованием крон в рубли – карусель давала не менее % прибыли за каждый оборот, коих было достаточно, по счастливой случайности на сей раз эти кроны у него остались в наличии. Так что на обмен Федорковскому он отдал и не так уж много.

Но он уже не мальчик – пятый десяток! Нельзя всю жизнь крутиться как Федорковский, каждому свое. Михаил зарабатывает деньги в постоянной суете и борьбе, а собственный родитель всю жизнь прожил как король просто потому, что вовремя занял подходящее место.

Нынешнее место таких возможностей не давало. Там все застыло в раз и навсегда установленном состоянии. Искать новое. То, что только что народилось, и еще пока не занято.

Даже Литва попробовала другой путь.Литва. Интересно! – какая-то новая мысль проскочила в голове…

Мысль исчезла, прерванная появлением Рогатина – тот, заросший инеем за недолгий путь от только что открывшегося метро, вошел в салон. Но Герман знал – мысль вернется.

Аэропорт «Внуково», середина февраля

Рогатин немножко ошибся. Микульского не сожрали, покусали, но не до смерти, а справедливость восторжествовала лишь на короткое время.

В настоящее время «Заслуженный изобретатель…» с важным видом погружался в самолет до Вильнюса. Было от чего задирать нос – самолет был выделен парламентской делегации Верховного совета РСФСР, направлявшейся с дружественным визитом в Литовскую Республику.

Михаил Ильич никогда и никому не признавался, каких трудов стоило вписаться в эту делегацию и скольким малоприятным людям пришлось покланяться. Решающая встреча состоялась в известном здании на улице Архипова, которое пятьдесят с лишним лет сознательной жизни он обходил за три переулка – для идеологически выдержанного коммуниста было «невместно» даже упоминать о нем.

Но деваться было некуда. Уже второй раз в жизни Михаил Ильич совершил большую ошибку, после которой было необходимо под каким угодно благовидным предлогом исчезнуть на время из Москвы. Любой депутат вполне мог задать вопрос члену экспертного Совета, а после недавних событий делать вид, что ничего не произошло, было весьма рискованно.. Перестройка давала свои плоды, и завеса секретности над научным сообществом стала заметно прозрачнее; но все бы обошлось, если бы не состоявшееся уже решение приснопамятного НТС и несомненный факт, что оно дойдет до Министерства. Деятели с Большой Ордынки были вполне в почете, их мнение вполне могло похоронить так хорошо развивавшуюся карьеру.

Но и исчезать надолго с политического горизонта было тоже невозможно – раз откажешься от работы, два – откажешься. А третий раз и не спросят, глядишь, могут и выкинуть с теплого местечка…

Так что пришлось просить человека, о котором достоверно было известно – когда-нибудь тот обязательно попросит о встречной услуге. Возможно, что и о нескольких.

И спустя неделю Михаил Ильич получил приглашение пообедать.

Кооперативный ресторанчик пугал обывателей заоблачными ценами, но собеседник воспринимал цифирки в меню без содрогания. Симпатичный улыбающийся мужчина средних лет перешел к делу сразу после того, как удалился официант.

– Михаил Ильич, вы обращались с просьбой. Как вы знаете, готовится делегация в Литву. По вашей просьбе вы можете быть включены в ее состав.

– В ваших словах слышно «но».

– Конечно. Более того, есть условие.

– Послушаю и с удовольствием и – приму. Если оно выполнимо.

– Михаил Ильич, ситуация немного другая. Вы принимаете это условие и в этом случае уезжаете в Литву, скажу откровенно, сильно повышая тем самым свой статус. Нет – остаетесь в Москве. Не мне вам говорить, что в разгар работы комитетов Верховного Совета экспертная комиссия должна работать очень напряженно и четко. Любые вопросы к члену комиссии чреваты подрывом авторитета Председателя, так что совет об изменении персонального состава будет воспринят с пониманием, особенно если приложить к таковому совету копии материалов для Министерства.

Шестидесяти – с лишним-летнему мужчине стало не по себе. Он впервые за свою жизнь столкнулся с силой, для которой ни карьера, ни самочувствие какого-то доктора наук не представляли вообще никакой ценности, а заявленные акции, которые сам Микульский (по отношению к себе) считал подлыми и бесчестными, были в порядке вещей – как мусор вынести.

Михаил Ильич все пытался выйти из взвешенного состояния, убеждая себя, что он спит, и видит нехороший сон, но симпатичный мужик никуда не девался, не сходящая с загорелого лица широкая улыбка одним ртом не оставляла сомнений – да, действительно, с той же улыбкой он положит на стол начальству ту самую зеленую папочку из Института.

– Что вы от меня хотите? – голос был тихим и сдавленным.

– Да ничего противозаконного. Просто у так называемого президента Литвы надо было бы узнать – готов ли он к новому союзу, такому как Россия плюс остальные, кто пожелает. Получите ответ в любой форме, и запишите его дословно.

– Как я могу гарантировать, да что потом?

– Если получите, то больше ничего, а если нет, то… Одним словом, постарайтесь! Я найду вас сам через день-два после возвращения…. Счастливого пути, Михаил Ильич!

Вашингтон, неделю спустя 

– Все завязалось в один клубок, и концы по-любому запрятаны в Советском Союзе, – тембр голоса и проговариваемые слова были неприятным контрастом с привычной улыбкой.

– Почему? – невысокий и очень худой мужчина лет семидесяти был серьезен. Его дела не улучшались, конечно, пока это не было поводом для серьезного беспокойства, но надо было понять, чего ожидать.

– Не буду затруднять вас подробностями, просто скажу, что в нынешней ситуации не будет ни увеличения расходов на оборону, ни открытия проектов с русскими.

– И сколько ждать?

– До визита Бушмана в СССР. И я точно знаю, что в феврале визит не состоится – мы, то есть конгресс, приняли резолюцию по Литве и Латвии, любой проект с Советами будет заблокирован. Денег не дадут.

– Если я тебя правильно понял, Пит, то нам было бы полезным сдвинуть процесс в России в любую сторону, предпочтительнее, оставить Трепачева у власти, тогда будет хоть что-то!

– Дон, вы не поверите, но Президент США такого же мнения….. – Джованичи вспоминал слова Бушмана этим утром, не заседании Совета по разведке.

– Все же я все больше склоняюсь к тому, чтобы поддерживать именно Трепачева. Даже после событий в Вильнюсе и Риге. Но конгресс не одобрит ни цента помощи после кровопролития. Маленькая девочка, раздавленная гусеницами советского танка – самая большая преграда на пути сотрудничества Трепачева с Западом. Да, это так. Добавлю, что Трепачев, как может показаться, делает все, чтобы слететь со своего поста. Из Москвы вернулся Пол Штейнмец, он наблюдал, как люди ходят на демонстрации с лозунгами «Долой Трепачева – палача Литвы».

– Я слышу «но».

– И это так. Да, Трепачев не пользуется популярностью в стране. Но ни один лидер кроме него не может даже претендовать на роль лидера сверхдержавы, пусть даже сегодня такой слабой. Мы получили важнейшее сообщение из Москвы – Ёшкина, демократа и успешного конкурента Трепачева, не признает даже Литва, не говоря уже об Украине, Белоруссии и Казахстане. Ёшкин не выживет без лидера перестройки, он это понимает, поэтому и мы будем по мере сил ориентироваться на Трепачева и ни в коем случае не должны форсировать отделение каких-то провинций, просто контролировать процесс.

– Это новая идея! – в голосе звучал скептицизм. – Мы же все годы боролись за распад СССР!

– За что боролись, на то и напоролись – тихое бурчание хмурого человека с шевелюрой цвета солончака – рыжина наполовину с солью – было хорошо слышно во всех уголках зала.

– Джентльмены, спокойно, действительно боролись и победили, теперь старого СССР уже не будет. А лучше иметь дело с одним новым, чем с пятнадцатью неизвестно кем, и что будет в голове у новых удельных князей – большой вопрос! Чего один Шлаус стоит, хотя от него пользы было много! –

На несколько минут установилась тишина.

– Но что там происходит?

– Штейнмец убежден, что в окружении Трепачева образовались две группы. Одна – сторонники рынка, демократии, равноправия с Союзными республиками. Вторая – та, которую Трепачев чувствует, но не видит, повидимому потому, что они у него буквально под носом, и именно они-то формируют совершенно неуклюжие и противоречивые акции, отвращающие народ…. И мы пока не знаем, зачем!

Около Московского зоопарка, в это же самое время

Но была и третья группа. Собственно говоря, пока что какой-то стихийно сформировавшийся коллектив.

Олег Дмитриевич Пеликанов, неожиданно приглашенный на экскурсию в зимний зоопарк, а потом – выпить и закусить по причине знакомства с хорошими людьми, нимало удивился – знакомых было более половины из семерых присутствовавших.

– Наконец-то Трепачев определился. Страна – главное, остальное может и потерпеть – невысокий крепкий мужик с седыми висками грустно улыбнулся. – План действий такой. Отсосать старые сто- и пятидесятирублевки – сделано почти полностью, миллиардов на двадцать долларов, отменить их кросс-конвертацию через валюты стран бывшего Варшавского Договора – сделано, снять деньги с каких-то резервных счетов Генерального секретаря ЦК КПСС – скорее всего, это будет сделано в ближайшие месяц-два, Валентин Сергеевич получил от Трепачева генеральную доверенность, объявить курс свободного обмена валюты на два месяца, одновременно запустить кампанию паники и неуверенности,

– Зачем? –

– Народ должен быстро понести деньги для обмена. По расчетам, мы снимем до 80% денежной массы, находящейся в обращении.

– А что потом?

– Трепачев планирует, что все эти меры позволят получить помощь Запада типа оплаты за окончание холодной войны.

– Ошибается, – возразил хорошо знакомый Пеликанову человек в роговых очках. – Не получит ничего.

– Да и мы так считаем, поэтому рассчитываем только на собственные финансы.. И сам Михаил Сергеевич, в общем, начал понимать, что уговорами больше ничего не сделаешь… запустим контр-пропаганду, уберем банкиров с телеэкрана, вернем рабочих людей, и одновременно прекратим всякие спекуляции на тему «незалежности» и «независимости». Без церемоний. Законы СССР действуют в полном объеме, пока нет признания еще кем-нибудь, а, пока у нас единая армия, этого и не будет… Свобода розницы и монополия внешней торговли. А дальше – разговаривать с Западом с позиции суверенитета…

– А набранные долги?

– Очень просто. Продать с аукциона имущество профсоюзов и ЦК, главным образом то, что за рубежом…. Там на все хватит.

– Хорошо, я согласен. Будем готовить решение ЦК по этому поводу.

– Олег Дмитриевич, убедительно прошу вас – не торопитесь! Залог успеха операции – полная секретность. В аппарате ЦК более тысячи человек, утечки до момента начала активных действий быть не должно.

– Согласен…. А когда могли бы начаться эти самые активные действия?

– Хорошо бы прямо после объявленного референдума о сохранении СССР! Но это уже через полтора месяца, не успеем… Перед отпусками – визит Бушмана, после этого – во время всеобщих отпусков – и и запустить пропаганду новых ценностей в прессе и на ТВ. А числа 15-20 сентября, помолясь, и приступить к делу.

Краснопресненская набережная, через два дня

Александр Иванович Дуров, высокопоставленный чиновник Верховного Совета РСФСР, был страшно занят – Ёшкину удалось договориться с Трепачевым о том, что мартовский референдум о сохранении СССР будет совмещен с российским – о введении поста Президента РСФСР. Так что приходилось утрясать массу нестыковок, в том числе и с чиновниками Союза. Поэтому телефонный звонок важной персоны из ЦК КПСС совсем не удивил – дискуссии со Старой Площадью происходили по несколько раз на дню.

Но предложение пообедать, и где – в «Ангаре» – было странным. Настолько, что Дуров снял трубку оранжевого телефона без диска – впервые за все время работы в этом здании – подержал и положил обратно.

Ответный звонок раздался уже через двадцать минут.

– Говоришь, из Управления делами? Интересно…. Конечно, иди! К вечеру обсудим.

Там же, поздним вечером того же дня

Двое мужчин – один высокий и грузный с пышной серебряной шевелюрой, другой – более молодой, кареглазый и хорошо причесанный с кожаной папкой в руке – медленно шли по ковровой дорожке большого белого здания. Со стороны могло показаться, что референт осаждает начальника неуместными просьбами, тот отмахивается.

Однако это было не так. Коридор и постоянное движение оставляли хоть какую-то надежду поговорить без вездесущих микрофонов.

– Так, говоришь, эти люди, по факту, предлагают свои услуги в обмен на сохранение их позиции?

– Точно так, Борис Николаевич! Они сильно беспокоятся грозящим разделом имущества и денег КПСС, а, как я понял, за три года после ухода бывшего главного финансиста дела там довольно сильно запутаны. Есть собственность за рубежом, как в странах народной демократии, так и в старой Европе, даже в Азии и в Африке. Но главное – куча предприятий с долей партийных денег в уставном капитале, кстати, в одной из таких компаний генеральным служит известный вам Федорковский, а я в Совете директоров. При разделе и инвентаризации все всплывет наружу, и организаторы могут остаться не у дел со всеми вытекающими.

Тем временем коридор закончился.

– Так что мне им ответить, Борис Николаевич?

– Скажите так – содержание разговора передал. И все. Пока что.

Барвиха, поздним вечером

– Вот такой разговор состоялся сегодня у Александра.

Оба старых друга успели изрядно промерзнуть на то время, пока Иван Артемович излагал факты – такие, что говорить можно было только вне стен государственной дачи. Теперь, в тишине гостиной, Дуров с тревогой наблюдал, как и без того бледное лицо собеседника прямо-таки покрывается желтизной.

Колбасов неотрывно глядел на пламя в камине. Видно было, что он хочет что-то сказать, но слова не идут наружу. Наконец Алексей Викентьевич поднялся.

– Иван, ты посиди, а я позвоню, – заметив предостерегающе поднятый палец, отозвался, – слушают или не слушают, это теперь неважно. Стране все равно приходит конец, если партией начинают рулить просто аппаратчики. Я что, сорок лет копил партийные деньги для этих проходимцев?

Дверь закрылась.

Иван Артемович допивал второй стакан чаю, когда хозяин буквально ввалился в гостиную. Вид его был страшен – пожилой человек за полчаса превратился в глубокого старика.

– Иван, Трепачев даже ответил на мой звонок! Но лучше он бы этого не делал! – речь замедлялась на глазах, обессиленный Колбасов рухнул в кресло.

– Да, Михаил Сергеевич внимательно меня выслушал, но просто допустить мысли об измене в ближайшем окружении он не может вообще. Уверен, что старик – то есть я – просто блажит! Трепачев вырос именно в партийном аппарате, нравы и обычаи аппарата и стиль аппаратной жизни не позволяют посмотреть себе под ноги….

… А жаль, что моя жизнь так кончилась…. –

Дуров увидел, что глаза старого друга начали закрываться. Кресло под ним вдруг дернулось.

Кунцево, на следующее утро 

Дверь «Лады» открылась – Александр Иванович Дуров не заметил, как подошел отец.

– Давай на выход, надо кое-что погрузить.

Александр всерьез забеспокоился – отец выглядел откровенно плохо. За один вечер он постарел лет на десять. Почему он так настаивал на ранней встрече, было тоже непонятно.

– Не торопись, Александр, на работу сегодня я не пойду, добрось меня до поликлиники на Сивцевом, оттуда меня служебная заберет. Да и у меня мания – можем говорить только на открытом месте и быстро…

– Что с тобой?

– Алексей умер сегодня утром – инфаркт. Не перебивай, времени мало, а сделать нужно много.

Я вчера рассказал Викентьичу… покойному (голос дрогнул) о твоем разговоре, тот позвонил Трепачеву и даже дозвонился. Михаил Сергеевич не принял это всерьез, Алексей разнервничался и… Я вызвал врачей, но сделать они уже ничего не могли.

Не знаю, записывали его разговор или нет, но надо исходить из того, что ИМ известно как содержание, так и то, что я при сем присутствовал. Но ОНИ никуда не денутся, твой Ёшкин – их единственная надежда, да и Ёшкин без силы партийного аппарата тоже мало чего стоит. Денег у него нет, армия тоже под командованием главкома Трепачева, а на журналистах и криках и свободе долго не продержишься.

– И что?

– Вдвоем им не ужиться, но время и аппарат играют против Трепачева, Ёшкин стремится к полной власти, что подтверждает намерения о референдуме. Одно дело – Председатель парламента, другое – всенародно избранный президент. Двух президентов в одной стране не бывает, поэтому надо ожидать чего-то чрезвычайного, в результате чего останется один, и это будет Ёшкин. Вот увидишь, он будет форсировать события, чтобы поставить страну перед фактом раскола – суверенная Россия, но без денег и вооруженных сил, и Союз – без территории, но с армией и финансами. Ёшкин пока что не может отказаться от помощи твоих деятелей из ЦК, но приложит все усилия, чтобы получить партийные активы просто по праву сильного.

– И какое имеет это отношение к нам?

– Самое прямое. Организовывал главное дело Алексей Викентьевич, я у него в компаньонах. Финской компанией владеем мы на паях, остальные – пустышки,

– Ну ничего себе, – подумал Александр и открыл рот для вопросов, но отец не дал сказать.

– Все потом. Полный комплект нотариальных копий здесь, держи, – Александр только что заметил большой полиэтиленовый пакет на снегу, – и не выпускай его из рук. Единственный владелец Фонла – Stardust corporation, АО с ограниченной ответственностью, по 100 акций у меня и у Викентьевича, последние автоматом переходят к единственному сыну – покойному Валерию, при наследовании будут делиться на три равные части – вдова и двое детей, начало процесса – через шесть месяцев, не раньше, а когда решение суда – вообще неизвестно, поскольку предприятие в оффшоре, а судебная процедура в этом случае – штука, неизвестно насколько долгая. На шесть месяцев мы – точно единственные владельцы, доверенность на тебя в пакете. Я дал указания Федорковскому покупать все, что продается,. Но ты туда не лезь, просто прими к сведению, у тебя совсем другая судьба. Ты должен – должен! – в кратчайший срок получить совершенно исключительную позицию, такую, чтобы без тебя Ёшкин не мог бы обойтись вообще. Может статься, что меня выведут их игры, но дело останется и деньги – тоже. Мы и будем новыми хозяевами страны, которая сейчас называется РСФСР, вернее, ты и твои дети….. Поехали, все торопятся!

Ресторан «Ангара» поздним вечером того же дня 

–Как мне сообщили, кто был в гостях у Колбасова, установить не удалось, да и сам покойный финансист не раскрыл имени. Впрочем, это неважно. Главное – мы знаем, что Трепачев не поверил! Это совершенно очевидно, для него дика сама эта мысль. Ёшкин понимает, что мы можем ему предложить, но мысль о том, что он кому-то будет обязан ему просто немыслима.

– Пока что…. – отозвался белобрысый блондин в тонких золотых очках. – Одними журналистами силен не будешь!

– Он будет форсировать события, нагибать Михаила Сергеевича, добиваться чего-то типа независимого статуса, говорить о самостоятельных частях в его подчинении, но на конфронтацию не пойдет – прервал Спасского мужчина очень солидного и благообразного вида – просто эталон государственного мужа .– У Трепачева трудная задача – выскочить как-нибудь из ловушки, которую сам организовал, и он надеется на помощь Штатов.

– И напрасно! После Литвы он не получит ничего – Спасский был преисполнен чувства собственной значимости. Делает прогнозы развития страны и влияет на судьбы первых лиц!

– Тем не менее, пройдет референдум, и тут же Ёшкин начнет процедуру легального отделения от Союза. И Трепачев будет с ним солидарен… – продолжил Игорь Владимирович Красных. Он обсуждал ситуацию с Демьяновым, тот, похоже, был в курсе дел как Верховный Совет и просто старый приятель Трепачева, поэтому ему можно было верить.

– Но Ёшкин в этом случае останется без того, что мы ему предлагаем!

– Думаю, что он это понимает, но все равно попытается нагнуть нас силой. – Зря…. Мы сделаем ему предложение, от которого он не сможет отказаться.

В голове Игоря Владимировича Красных план действий был готов, была готова и команда, план реализующая. Единственный минус – вельможа Красных действовал привычными аппаратными методами с большой долей демагогии. Высокомерие Игоря Владимировича не дало ему возможности обратить нужное внимание на активность одного из команды – помощника Александра Головлева, работавшего с ним еще в Канаде, там же познакомившегося с нынешним послом США в Москве Мэтлоком.

1991: Боливар не выдержит двоих

США, через неделю   

Телефон на столе высокого начальника неожиданно подал голос. Это был Джек Мэтлок – Москва.