Хроники Третьей Мировой войны, которой не произошло

– Хорошо, но, может быть, есть другие варианты?

Дурову было стыдно за своего молодого сотрудника. Ну как можно терять лицо? Понятно, что ничего этот Алексей никогда не добьется, еще не начал жить, а уже отработанный пар. Но ничего не поделаешь, старая дружба иногда требует жертв.

– Да, Михаил, у нас есть альтернативные предложения, думаю, они будут интересными для вас. Предлагаю послушать юриста, господина Потуриди, он изложит нашу точку зрения.

Колбасов тем временем приходил в себя. Произошедшее было для него страшным ударом, ему захотелось сесть в машину и уехать отсюда – чтобы глаза этого не видели, ни кафе, ни публики, прибывающей на автомобилях с красными иностранными номерами, ни дворца напротив.... Отстановил его только удар ногой под столом, полученный от Федорковского.

Тем временем прибывший извлек из портфеля два одинаковых пластиковых «уголка» с бумагами, скрепленными разноцветными этикетками.

– Мы рассмотрели ваш проект. В основном, он нас устраивает, за исключением одной важной детали – предполагаемое совместное предприятие НТТМ будет образовано не с Фондом, а с кипрской компанией, в которой Фонд участвует –«Элефтерос Капитал».

– А можно узнать, чем вызвано такое решение, – поинтересовался Федорковский. – Я разницы не вижу, еще одно промежуточное звено, вам это зачем?

– Хороший вопрос – отозвался Димитрис. – Я мог бы не отвечать, но скажу – эта схема, во-первых, обеспечит большую гибкость в будущем, во-вторых, снизит налогообложение, поскольку владелец – на территории, свободной от налога на прибыль.

Михаил удивился. О каких налогах шла речь? Это же копейки, стоит ли огород городить? Но помолчал.

Паузу заполнил Дуров.

– По организационному плану. Предложения – господин Федорковский –генеральный директор, господин Колбасов – заместитель – принимаются, но с поправкой – господин Потуриди будет заместителем генерального директора по экономике с правом первой подписи.

Алексей подскочил на стуле. Настроение скачком сменилось на противоположное, мечта сбылась! Он – заместитель Генерального Директора!!! Серый и немой мир тут же приобрел цвет и звук. Все было отлично. Остальное было несущественным.

Федорковскому так не казалось. Это что же получается – каждый его шаг будет контролироваться?

–И я считаю, что это справедливо, – продолжал седой джентльмен. – Мы, в конце концов, вносим нашу долю уставного капитала в твердой валюте и в количестве, значительно превышающем ваш вклад даже по официальному курсу. В этой связи мы должны иметь возможность влияния на финансовую политику. Но, Михаил, не беспокойтесь – мы не собираемся вмешиваться в ежедневную жизнь предприятия, Димитрис в основном находится за рубежом, он будет оказывать вам содействие в тех операциях, которые вы напланировали в вашем проекте.

Федорковский успокоился. По крайней мере, на первых порах у него развязаны руки. Но Алексей – проблема. На чью сторону он встанет в конфликтных ситуациях? Но ничего, как-нибудь решим.

Показалась официантка, от подноса струился аромат шашлыка.

Федорковский листал проект Устава. Вначале дела, потом удовольствие. А здесь было что почитать – от первоначального проекта, который они состряпали с Алексеем, остались рожки да ножки. Чувствовалась рука профессионала, – он с уважением посмотрел на сидящего слева Потуриди.

Вдруг взгляд Федорковского остановился. Он поднял голову. Лицо выражало удивление.

– Это что, прибыли делятся пропорционально вкладам в уставной фонд?? ОТ ВСЕХ ПРОЕКТОВ И ОПЕРАЦИЙ???

– Да, безусловно, – улыбка слетела с лица Потуриди, глаза, до того смеющиеся и блестящие, теперь казались бездонными черными дырами. – Более того, при необходимости увеличения нашего вклада прибыль будет делиться в той же пропорции. Этот пункт не обсуждается, – в голосе звучал металл, – и касается, читайте внимательно, и настоящих, и всех будущих операций с возможными дочерними и аффилированными структурами. Если вас такой подход не устраивает – ищите другого партнера, который согласится предоставить вам такие же гигантские средства в твердой валюте, причем сейчас – в решающий момент, единственный для завоевания конкурентного преимущества. Посчитайте и поймете – в любом случае вы берете себе часть рынка, которую только сможете проглотить, и длительное время оперируете как вам вздумается со всей вытекающей отсюда огромной прибылью.

Федорковский прикидывал. Действительно, возможности колоссальные, сейчас все представляется очень справедливым и перспективным. Зачем они обращают на это такое внимание?

Но деваться некуда. Деньги и СП нужны сейчас. А потом разберемся.

– Хорошо, я согласен. Что надо подписать?

Москва, в это же время

Конечно, один из главных персон будущего предприятия – основатель кипрской фирмы Александр Дуров должен был бы участвовать в важнейшей встрече на Николиной горе. Но, к сожалению или к счастью, были дела поважнее.

Борис Николаевич Ёшкин, получивший сообщение о готовящемся шествии по Калининскому проспекту, по утвердившемуся убеждению принял решение – надо идти к народу. Люди должны были его видеть, а он, в свою очередь, должен был быть готов к ответам на неприятные вопросы.

Как лучше всего подготовиться?

Да очень просто – вначале подумать, какой вопрос является худшим.

Потом понять, на что он может реально ответить – вроде бы как и по делу, но без отклонений для «генеральной линии» и без ущерба для своей установившейся репутации правдолюбца и защитника народных интересов.

Потом привлечь профессионалов для формулировочки, незаметно трансформирующий острый и неприятный вопрос в весьма желательный и выигрышный для имиджа.

Потом подготовить человека, который и задаст этот вопрос.

На Бориса Николаевича работала целая команда специалистов, но выбранная стратегия могла быть успешной только в одном случае – ничего не должно было просочиться наружу. Для этого нужна хорошая организация, в первую очередь, необходим четкий и абсолютно надежный человек, привыкший держать язык за зубами. Александр Иванович Дуров, бывший начальник секретной части, а ныне тихий и исполнительный аппаратный работник незаметно для себя стал персоной, держащий в своих руках все нити, из которых складывался успех публичной политики вождя Московской партийной организации.

Когда разворачивалось действо, описанное в прошлой главе, Александр Дуров находился в одной из многих черных «Волг» со штыревой антенной на крыше, стоящих на Садовом у выезда на Калининский проспект. К приборной панели скверной липкой лентой типа скотча было прилеплено несколько листов бумаги, черно-белый экранчик показывал все, что видела размещенная на столбе видеокамера.

Из динамика над передним сиденьем послышалось

– Остановились. Главный выходит, наши вокруг.

– На трибуне.

Александр нажад головку большого секундомера.

– Говорит речь.

Александр окинул взглядом сценарий на листках напротив, взял в руки микрофон, глядя на бегущую стрелку.

– Осталось три минуты, четвертый, я База, передавай напоминальник. Как поняли на трибуне?

– База, поняли и подтвердили.

– Восьмой, готовность первого вопроса

– База, я восьмой, готов.

– Восьмой, не забудь, как только аплодисменты начнут стихать, тут же кричи вопрос.

– База, понял . Выполняю.

Камера выхватывала новых персонажей из толпы.

Вот показалась Елена Бонмеир, Валерия Новогородская (как же без них), а это кто? Руководство компартий Латвии, Литвы и Эстонии – не первые лица, конечно, но вторые, в сопровождении корреспондентов прибалтийских газет. Что они делают здесь в выходной? Что хотят услышать? Или увидеть??

Речь Ёшкина закончилась аплодисментами. Искренними, судя по всему… И тут же выкрик с места:

– Борис Николаевич, а почему руководство и номенклатура имеет такие привилегии? Почему у них бесплатный проезд, продовольственные распределители, почему при любых прегрешениях они остаются неприкосновенными и неподсудными?

– Спасибо за вопрос, действительно, эти позорные факты иногда имели место в нашей жизни. Но решения исторического Июньского Пленума ЦК КПСС категорически осудили эту порочную практику, зачастую действительно имевшую место. Вы знаете, что даже руководство предприятий выбирается трудовым коллективом. А что говорить об аппарате? Теперь у нас все равны, и законы для всех одинаковы!

Конец речи потонул в очередных аплодисментах.

Александр был бы очень удивлен, если бы смог заглянуть в голову одной из дамочек-корреспондентов. Женщина неброской внешности специально старалась теряться среди коллег, больше всего она боялась, чтобы ее лицо не выдало блестящую идею, пришедшую на ум только что, во время митинга. Будем надеяться, что за время длинной дороги до Вильнюса мысли придут в порядок и выстроятся в план действий.

1987: Ускорение

Московская Кольцевая автомобильная дорога, август

Ее называли «дорогой смерти». 108-километровое кольцо, по две полосы в каждом направлении, разделенные невысоким бывшим газоном, а ныне – когда вся растительность просто умерла, не выдержав круглосуточных облаков выхлопных газов – просто чем-то типа тротуарчика, с обеих сторон ограниченного бордюрными камнями.

Пост ГАИ располагается в овраге, после моста через Сколковское шоссе. Инспекторам зевать не приходится даже сейчас, а тогда тем более – более чем километровый спуск являлся постоянным источником опасности на узкой дороге, в особенности, конечно, зимой.

Но и летом проблем хватало. Особенно, когда на дороге попадаются такие придурки как водитель темно-зеленого «Вольво». Маленький автомобиль выскочил на разделительный «газон», нырнул под колеса автобуса, перестроился в правый ряд, по оснащенной «гребенкой» обочине обогнал фуру и опять метнулся влево. Один из немногих дальнобойных измерителей скорости, имевшихся в распоряжении дорожной милиции, был установлен в этом опасном месте, он показывал 110 при разрешенных 60.

– Что он, совсем сдурел? Видит же, что ГАИ, и так по-наглому себя ведет? Надо с ним разобраться.

С этими мыслями капитан вышел из маленького домика-пикета, поднял полосатый жезл.

С визгом тормозов остановился «Вольво», совсем молодой парень открыл окно.

– Чего надо?

Ничего себе, как разговаривает, – подумал офицер. – Пьяный что ли? Но надо быть вежливым, за годы службы он видел всякое. – Прошу документы – водительское удостоверение, свидетельство о регистрации, талон техосмотра

– А в чем дело? – парень явно нарывался на скандал.

– Вы должны предъявить ваши документы по требованию сотрудника милиции, находящегося при исполнении служебных обязанностей. Еще раз прошу – удостоверение, техпаспорт, талон техосмотра.

Спустя несколько секунд в окне показалась карточка с фотографией. Парень крепко держал ее в руках. Капитану пришлось наклониться. Он прочитал – «Колбасов Алексей Валерьевич».

– Ты что, капитан, не видишь, кто с тобой разговаривает? Звезды на погонах надоели? Я – сын академика Колбасова и заместитель Генерального директора СП. Сейчас позвоню, куда надо, сразу лейтенантом станешь.

Офицер едва сдерживался.

–Алексей Валерьевич, вы грубо нарушили сразу несколько пунктов правил дорожного движения. Прошу вас выйти из машины и проследовать за мной для составления протокола.

Алексей Колбасов был в ярости, даже во гневе. Большой начальник – а таковым он себя искренне считал со вчерашнего дня, когда комплект документов совместного предприятия был принят для регистрации – мог гневаться с риском для подчиненных. Капитан милиции был в его глазах существом низшим, призванным служить ему, хозяину жизни. Что он, не видит, что ли?

Надо ставить таких на место. Сейчас найти телефон, позвонить отцу и Дурову, те отчитают капитана (так он почему-то был уверен), и тот униженно извинится. Еще просить будет, чтобы осталось без последствий. Сладостный гнев разрастался.

Но что, он время тратить будет? Сейчас разберемся, чтобы и другим неповадно было.

Алексей толкнул дверь автомобиля, капитан отошел в сторону, повернувшись полубоком и уже делая движение по направлению к пикету.

Парень развернулся на ноге и вложил всю энергию движения и силу молодого и здорового тела в мощный удар.

Капитан рухнул на асфальт.

Парень медленно сел в автомобиль, завел двигатель и умчался.

Лейтенант, напарник капитана, внимательно следил за дорогой, происходящего не видел, но боковым зрением зафиксировал отъезд автомобиля, по привычке отметив в памяти цвет, марку и номера. Спустя секунду он увидел капитана, медленно встающего с земли, Лейтенант выбежал на помощь.

Через десять минут Алексей Колбасов в прекрасном настроении съезжал с кольцевой дороги в направлении Таллинской улицы. На трамвайном круге стоял одинокий милиционер-лейтенант, рядом – несколько «Жигулей», очевидно, задержанных для проверки. Милиционер махнул жезлом в сторону обочины.

Ни на какую обочину Колбасов съезжать не собирался.

Он приостановился, открыл окно.

– Чего надо?

Через секунду двое крепких парней из стоящего рядом автомобиля ворвались в салон, один прижал шею парня к подголовнику, стоявший милиционер мгновенно выхватил ствол и направил его на водителя.

– Гражданин Колбасов Алексей Валерьевич? Вы задержаны по обвинению в нападении на сотрудника милиции при исполнении им служебных обязанностей.

С этими словами лейтенант столкнул Алексея вправо, левый оперативник выскочил из машины и защелкнул наручники на руках Колбасова.

Улица Твардовского, несколькими часами позже

Майор милиции внимательно изучал документы публики, сидящей «в обезьяннике» – за решеткой возле дежурного.

Пижонистый парень, выделявшийся хорошим костюмом и фингалом под глазом из невеликой стайки задержанных, совершил весьма нехороший проступок, который был чреват серьезными, даже фатальными последствиями – ведь милицейская мудрость говорит, что неважно, сколько сидеть, важно – как сидеть. А нападение на человека в погонах в высшей степени не приветствовалось представителями органов правопорядка, они могли значительно ухудшить жизнь виновного, причем на совершенно законном основании.

Но парень принадлежал к немногочисленной ненавидимой в милицейских кругах группе «золотой молодежи» – тех самых, которых нельзя было трогать, что бы они ни творили. Фамилия этого Алексея была известной, в основном, по выступлениям папаши-академика по телевидению.

В прежние времена дело было бы спущено на тормозах, парня бы просто тихо выпустили. Но теперь партия провозгласила равенство всех перед законом. Майор слушал выступление Ёшкина, стоя в оцеплении на Калининском проспекте, видел общий настрой и радовался. Он наконец-то может работать спокойно, без оглядки на личности.

– Лейтенант, – крикнул он в коридор, – оформляй установленным порядком, и в «Матросскую Тишину». Ждать нечего – нападение на сотрудника при исполнении.

На следующий день

Михаил Федорковский ждал звонка Алексея. Дело близилось к обеду, но телефон молчал. Начинать новое дело при таком наплевательском отношении было немыслимо.

Он позвонил в контору, о Колбасове там не знали. Михаил решился и набрал номер, который ему дал Алексей как совершенно «аварийный». Отец тоже не знал, где его сын. Михаил начал беспокоиться.

Отец беспокоился еще больше – всякое бывало в жизни, но чтобы так, без всякого следа пропал взрослый сын? Валерий Алексеевич вытащил из ящика стола замусоленную пачку листков с машинописным текстом, нашел нужный телефон.

– Дежурный по городу слушает.

– Колбасов Валерий Алексеевич, у меня куда-то исчез сын.

– Подождите, – в трубке послышалось – Колбасов, посмотрите в сводке, – и спустя минуту

– Колбасов Алексей Валерьевич?

– Так точно, – почему-то на военный лад ответил академик

– Находится в следственном изоляторе «Матросская тишина».

Валерий Алексеевич почувствовал, как кресло уходит из-под него, тело стало ватным. Но нашел в себе силы спросить

– А что случилось?

– Нападение на сотрудника милиции при исполнении им служебных обязанностей. Извините, больше ничего сказать не могу, звоните туда.

Валерий Алексеевич потерял сознание. Через несколько минут вошедшая дама-референт вызвала врача, но до приезда медиков Колбасов нашел в себе силы позвонить отцу.

Алексей Викентьевич удивился меньше – ему не застили глаз родительские чувства, тем более, что такие инциденты иногда случались в номенклатурных кругах, за пятьдесят лет службы он наблюдал всякое. Система решения проблем была известной, телефоны – тоже.

Однако ответ был разочаровывающим.

– Конечно, Алексей Викентьевич, мы поможем. Но это будет трудно и долго. Проблема в том, что Алексей уже в «Матросской тишине», и там его держит целый пуд документов. Уголовное дело возбуждено, проведено по всем инстанциям, и теперь требуется определенная последовательность действий, на что нужен не день и не два. В общем, ждите.

– Вот и все, – подумал пожилой человек, всего-то три месяца назад почти что всесильный.

Рига, через неделю

. Люди держали плакаты на русском и латышском языке – «Позор советско-фашистскому пакту Молотова-Риббентропа!», «Позор поджигателям Второй Мировой войны!». Довольно большая группа корреспондентов выставляла микрофоны на длинных удилищах, телевидению были предоставлены лучшие места

Сотрудница “Overseas Consultants and Services” Сьюзен Мосс снимала происходящее на видео, слушала перевод и удивлялась – фактически, переписывались итоги войны и делались первые шаги, чтобы от Советского Союза отколоть кусок, обращая внимание на соседку – даму, отрекомендовавшуюся Казимирой из вильнюсской «Tiesa» и сносно говорящую по-английски. Слушала она очень внимательно.

Милиция безмолвствовала, партийные деятели – тоже. Что, поддерживают митингующих? Одно дело – эта толпа человек в пятьсот, другое – пятьсот солдат. А организованные люди – те же солдаты.

Вашингтон, через два дня

Фрэнк Картано с удовольствем просмотрел запись. Сборища где в десятки, а в Таллине – и в несколько тысяч человек были явно организованы и сплочены. 23 августа митинги прошли одновременно в нескольких городах прибалтийских республик.

И не только Прибалтика. Нагорный Карабах – из Москвы собщали, что инициативный комитет собрал несколько десятков тысяч подписей в поддержку требования о передаче Карабаха Армении. Главные коммунисты поддержали эту петицию, но всю работу организовала журналистка Марина Манучарян (финансировал, естественно, Фонд Свободы и Демократии, но это оставалось за кадром – народ готов отдать последнее для великой цели. Как бы не так!).

Это был несомненный успех. Старания людей Фрэнка, наконец, дали осязаемые плоды – в монолитном советском обществе обозначилась явная трещина, причем возглавляемая людьми, обладающими властью. Трещину надо расширить, для этого есть средства и специалисты, один из которых – в Москве, в хваленом советском КГБ.

Москва, на следующий день

Михаил Сергеевич Трепачев уже минут десять пытался добиться ответа от собеседника – как же Комитет Государственной безопасности проспал явно антисоветскую акцию? Ответа он получить не мог, от этого настроение Трепачева, и без того неважное, стало совсем плохим. В раздражении он бросил трубку.

Михаил Сергеевич ехал в Волынское, там шла работа над очередными подзаконными актами, продвигающими экономическую реформу. Пути назад не было; ситуация ухудшалась на глазах. Он в который раз покорил себя за то, что два года назад пошел на поводу у ортодоксальных деятелей типа Соломина и одобрил антиалкогольную кампанию.

Но людей и традиции не переделаешь.

Летом исчез сахар – и неурожай, и самогоноварение. Придется вводить карточки. Не позор ли? Сорок лет после войны?

Кстати, о традициях и людях, особенно руководстве. Кто лучше – ортодоксальный Лозгачев, при котором хоть есть порядок, или Ёшкин со своими митингами и демонстрациями? В Москве пока что все в русле политики партии. А вдруг завтра те же толпы выйдут под прибалтийскими лозунгами? Нет, Политбюро должно быть сбалансировано, и Ёшкин, и Лозгачев должны уравновешивать друг друга.

Михаил Сергеевич перевернул лист бумаги, экономическая реформа, предложения академика Шатлина, в том числе и новые персоналии. Академик Колбасов? Где-то он слышал эту фамилию в последние дни.

Михаил Сергеевич снял трубку телефона.

– Посмотри, не мелькала ли на днях фамилия Колбасова?

Помощник отозвался сразу.

– Что, сын в тюрьме? За что?

Трепачев выслушал ответ и повесил трубку.

Таких людей вводить в высший, пусть и неформальный, штаб страны не годилось. Что подумают люди, если узнают? Отец рулит экономикой, а сын без всякого повода безнаказанно бьет милиционера? Жаль, конечно, но Шатлину придется обойтись без Колбасова.

Институт Измерительных приборов, на следующее утро

В динамике раздался тихий голос референта

– Валерий Алексеевич, академик Шатлин.

– Валерий Алексеевич, привет тебе! Извини старика за плохие новости. Трепачев не утвердил твою кандидатуру, говорит, что ему жаль, но, возможно, позже – когда с твоим Алексеем ситуация разрешится. Не горюй, скоро отпуска, Трепачев тоже уезжает, вот вернешься – что-нибудь придумаем. Будь здоров!

В трубке раздались гудки отбоя.

– А стоит ли возвращаться из отпуска, – пронеслось в голове Колбасова. – Один позор. Героя не дали, в Совет здесь не выбрали, ректором МГУ – тоже, сын-уголовник, экономический совет – тоже мимо! Хватит.

Колбасов открыл сейф, достал квадратную коробку, вынул из нее склянку темного стекла, вытряхнул содержимое на ладонь. Отхлебнул чаю, который дымился на столе, опрокинул содержимое ладони в рот, допил оставшийся чай.

– Вот и в бессрочном отпуске – это было последней его мыслью.

Старая Площадь, в это же время

Отпуск Генерального секретаря пришелся весьма кстати – член Политбюро ЦК КПСС Егор Кузьмич Лозгачев мог работать свободно, без оглядки на первое лицо в партии. Он пережил несколько неприятных минут неделю назад – при известиях о демонстрациях 23 августа, письме в ЦК из Нагорного Карабаха и последующих объяснениях с Трепачевым. Тот почему-то защищал Ёшкина, хотя для Егора Кузьмича было ясно – именно Борис Николаевич Ёшкин развязал кампанию очернительства партии в Москве, остальные просто поддержали.

Но с бардаком надо кончать. Надо наводить порядок. Методы были известны, он с успехом практиковал их во время работы в Томске. Вначале ставится вопрос, дальше создается комиссия, далее итоги заслушиваются и делаются оргвыводы. Ближайшее Политбюро будет без Трепачева, и тут-то Ёшкину придется попотеть. Вспомнит, как прорабатывал секретарей райкомов год назад при снятии их с работы. Глядишь, и самого Первого секретаря МК снимут с работы, не сразу, конечно, но скоро. Через месяц будет большая разборка.

Запад Москвы, вечером того же дня

Главный врач ведомственной клиники вздохнул с облегчением. Большая разборка откладывалась – ему только что сообщили, что very important person, академик и родственник – не поверите, кого! – пришел в себя. Система медпомощи верхам сработала – референт, обеспокоенная молчанием Колбасова, вызвала «скорую», та примчалась на охраняемую территорию уже через семь минут и незамедлительно приступила ко всем необходимым в этом случае действиям.

Первым вопросом Валерия Алексеевича, когда он пришел в себя, было – Что с Алексеем?

Вопрос, естественно, остался без ответа.

Вблизи реки Яузы, в это же время

Алексей Колбасов проводил время в довольно своеобразной компании. В камере все так или иначе имели проблемы с правоохранительными органами. Все знали, насколько плохо кончаются прямые конфликты с милицией, поэтому нервничали, отмалчивались, частенько застывая в одной позе по десятку минут и прикуривая одну сигарету от другой.

Спокойны были только двое. Одним был Алексей, который, как та птичка, «весело ходил по тропинке бедствий, не предвидя от сего никаких последствий». Вторым – немногословный солидный человек лет сорока в дорогих очках (и с татуированными пальцами), к которому все сокамерники относились с разной степенью почтения. Человека звали Вячеслав Кириллович Иванников, в определенных кругах они был известен как Лёнька Пантелеев, прозванный так за сходство собственных подвигов с жизненным путем известного питерского бандита 20-х годов.

Причина спокойствия «пантелеева» была понятной – он провел за решеткой более пятнадцати лет, был коронован как «вор в законе» и твердо знал,что ему грозит, а что – нет. По его мнению, милиция его выпустит через два-три дня, поможет знакомый адвокат и «братва» на воле, да и ничего серьезного он не совершил. А вот почему спокоен тот пижонистый малый, Иванникову было не понять. Ведь можно было загреметь «под фанфары» лет на семь в очень-очень неприятное место, где многие держались не более года, далее свое дело делали условия и окружение, а этот малый спокоен как скала. Почему? Вячеслав Иванников никогда бы не стал легендарным Лёнькой Пантелеевым, если бы оставлял вопросы без ответа.