Долгая зима

Замечательно играли Даша с братцем на балалайке, но куда было им до Василия, соседа через двор. Заслушивалась Даша его наигрышами, ворочалась ночью в постели. Ей и раньше, до замужества, нравилось слушать Васю. Нравились и взгляды его робкие, достаточно красноречивые. Похоже, тогда ещё сдружила бы их балалайка, да женился Вася на Лизе и к ней перебрался на другой конец улицы. За кусок хлеба, считай, заставила мать сына на ней, нежеланной, жениться. Уж очень бедно жили они. Семеро по лавкам, и без отца-кормильца. Васина балалайка и та наполовину самодельной была, собранная им из найденных в хламе за избой-читальней балалаечных деталей. Подкормился Василий в новом семействе, подобрел с виду. Только всё равно рядом с толстушкой-женой мальчишкой выглядел. Старался как можно реже с ней на людях появляться, усмешек дружков боялся. Почти в открытую подтрунивали они над ним. Однажды и вовсе обсмеяли его, впору сквозь землю провалиться. В сенокосном июне это случилось, на бригадном дворе возле конюшни. При выезде со двора не справился он с норовистым конём, зацепился колесом своего рыдвана за телегу, на другие подводы наехал, застрял среди них. Как говорится, ни влево ни вправо, ни взад ни вперёд. Хотел телегу от колеса отодвинуть, да куда там, силёнок не хватило. Тут как раз Лизок появилась, быстрее других на помощь муженьку подоспела. Взялась за телегу, чуть ли не подняв её, оттолкнула в сторону, заодно бричку, вставшую поперёк рыдвану, откатила.

– Эх, Вася, Вася, я снеслася, – беззлобно, дружно засмеялись видевшие всё это мужики. – С женой тебе надо одёжкой поменяться.

Не вынес Василий такого позора. Вечером же ушёл от жены. Ни слёзы Лизы не остановили, ни уговоры матери, пригрозившей закрыть перед ним дверь родной избы.

– В бане буду жить, чем с ней, – было его окончательное решение.

Вскоре после этого они и сошлись с Дашей, уходу которой от мужа тоже не были рады в родном доме. Квартирантами в пустующую избу ушли, с нуля жить начали. Без отдыха работали в колхозе. Он прицепщиком по две смены пыль глотал, она по разным работам безотказно ходила. Обжились было маленько, повеселели, как Василия на армейскую службу призвали. Без него Даша дочку родила. К его возвращению подросла она, не признавала отца.

– Вот мой папка, – показывала на его фотографию. – Не подходи к мамке. Уходи от нас…

Дарья Григорьевна улыбнулась давнему, растрогалась, всплакнула даже, дальше завспоминала.

…После возвращения Василия из армии лет пять они до хорошей жизни добирались. Наконец-то избу себе новую справили, мебель купили, приоделись. Само собой, живностью обзавелись, с большого огорода хороший урожай собирали. Деньжонки у них появились, сберкнижки завели. Дочку выучили, в городе определили. На её свадьбе Дарья Григорьевна зятю автомашину «Волгу» подарить обещалась. Услышать такое от осторожной, многие годы в буквальном смысле нищенствующей женщины многое значило, о её устоявшейся уверенности говорило.

Словом, обеспеченно, душа в душу жили они. В колхозе по-прежнему безотказно трудились: она – на разных сезонных работах, он – трактористом. На хорошем счету в колхозе был Василий Петрович, самые ответственные работы выполнял на гусеничном тракторе, оборудованном бульдозером. Успевал и односельчанам помогать по вспашке огородов, перевозкам, выравниванию дворов и подъездных дорог к ним. При этом денег с них не брал, но от самогонного магарыча не отказывался. Постепенно и пристрастился к выпивке. Да так сильно с «зеленоглазой» сдружился, что дня не мог без неё обойтись. Важнее работы она ему стала. Вернее, на тракторе вместе с ним ездила. Однажды мимо моста его трактор направила, чуть к погибели не привела. Хорошо, что трактор был с бульдозером, который, над речкой повиснув, в противоположный берег упёрся. Милее жены водка была. Попытки Дарьи оторвать мужа от «зеленоглазой подруги» не приносили результата. Ничего лучшего не придумала она, как самой выставлять ему на ужин спиртное:

– Пусть уж лучше дома пьёт, спокойнее будет.

Эта придумка помогла Василию уменьшить дозу пития на работе и по-прежнему быть востребованным трактористом. Но не надолго. Собутыльникам по работе не мог отказать, раз за разом опять притянувшим его в свою компанию.

Словом, пил, не просыхал Василий. Лишь когда дочь с зятем и внуком в отпуск из города приезжали, умерял свой пыл. Накануне их очередного отпуска про балалайку вспомнил, повертел её в руках, пожалел:

– Отыграла своё. Струна порвалась, закрутки заржавели… Рассохлась вся, растрескалась, того гляди рассыплется. Новую надо по почте выписать.

Вовремя её прислали, вместе с телеграммой от дочери, сообщающей, что завтрашним утренним автобусом они приедут. После работы сразу же занялся Василий балалайкой, натяжку струн регулировал, пальцы тренировал. Даже о выпивке забыл. Утром пораньше к отцу Дарьи сходил, баян её братишки принёс для внука Игорька, который в музыкальной школе учился, сказал жене, пробующей на балалайке сыграть плясовую:

– Вот теперь полный порядок! Можно и гостей встречать. Пойду-ка потихонечку к автобусу. Скоро должен быть. Заодно к бригадиру зайду, отпрошусь на пару денёчков. Думаю, не откажет. Посевную завершили, до сенокоса далековато…

…Усевшись под берёзой в палисаднике, слаженно играли дед с внуком, настоящий концерт устроили. На бис просили их повторить «Златые горы» и «Коробейников» набежавшие слушатели. Дивились они игре городского баяниста, которого из-за баяна еле видно было, а ещё пуще были поражены своим деревенским балалаечником. Многие из них, молодых, пожалуй, впервые видели дядю Васю трезвым и весёлым. О его музыкальных способностях, конечно же, даже и не слышали!

Когда все разошлись, внук обнял деда:

– Молодец, дедушка! Классно сыграл!

– Получилось! – удивлялся самому себе Василий Петрович. – Выходит, не пропил ещё талант.

– А ты не пей, дедушка, здоровье береги. Балалайкой занимайся побольше, и на следующий год мы с тобой ещё лучше сыграем. Согласен?

– Попробуем, – ответил Василий Петрович. Посчитал, что ловко выкрутился: вроде бы и внуку пообещал бросить пить, и душой не покривил, поскольку в своём ответе имел в виду только балалайку. Про себя же добавил: «Как без пития-то?»

…Всё же слова внука возымели действие. Поубавил он питейные обороты, только не настолько, чтобы свой тракторный авторитет удержать. Всё чаще подводил своего бригадира, прощавшего ему многое и чуть не пострадавшего за подчинённого, когда тот из кабины трактора на ходу выходить стал и свалился с движущихся гусениц. Чудом свой же трактор его не задавил, зацепил хорошо, клок мяса вырвав с его бедра. Обеденное время было. Жара к тому же. Обезлюдел двор мастерских. Лишь бригадир, только что переговоривший с подъехавшим Василием Петровичем, рядом с мотороллером возился. Увидел он движущуюся саму по себе махину. Сообразил запрыгнуть в кабину и развернуть её буквально в нескольких метрах от будки слесарей. Заглушив трактор, тут же погрузил пострадавшего в свою мотороллерную тележку и в районную больницу отвёз к другу-хирургу, грех на душу взял, сказав, что тракториста прищемило сорвавшимся с домкрата блоком дизеля. Убедившись, что кости целы, попросил врача не поднимать шума и после перевязки привёз Василия Петровича домой, перепуганную Дарью Григорьевну успокоил, что ничего страшного не случилось, поранился лишь малость при ремонте.

На другой день раненько заехал он к протрезвевшему трактористу. Не стал ругать, только с укоризной головой покачал, поинтересовался самочувствием.

– Живой, – пытался улыбнуться Василий Петрович. – Я же весь проспиртован, никакое заражение не грозит.

– Хорошо, что жив остался и на будку с людьми не наехал твой трактор. Иначе бы тебе в сырой земле лежать, а меня уж точно на тюремную баланду определили бы. Что с тобой случилось? Ведь минут за пять до этого с тобой говорил. Вроде бы с ног не валился, в разуме был…

– В кабине поллитровка лежала. Дожидалась, пока трактор на место поставлю. Не выдержал. Приложился как следует. Посидел, подождал пока водка растечётся во мне. Трактор тронул да сразу же и тормознул его, чтобы ещё выпить. В голове закружилось, на сон потянуло. Подумал, выйду из сенец, где я обычно перед сном сижу, курну и спать отправлюсь. Встал, открыл дверь и шагнул, а трактор уже поехал… – Василий Петрович вытер полотенцем заслезившиеся глаза на морщинистом худом лице, покаялся: – Прости меня, Николай. В последний раз! Больше такое не повторится…

– Да не держу я на тебя зла, Петрович. Лишь бы обошлось всё по-хорошему. Надеюсь на это. Но сам понимаешь, нельзя тебя на пушечный выстрел к трактору подпускать…

– Исправлюсь я, Николай. Пить брошу. До пенсии только дай доработать. Осталось ведь всего ничего.

– Без работы не оставим. Подлечись сначала, после и обсудим, куда тебя устроить. – Бригадир встал, увидел балалайку. – Новенькая?

– Из Москвы выписал.

– Вот и занимайся ею…

…Дарья Григорьевна с душевной теплотой подумала о тракторном бригадире. Сколько раз выручал он её мужа! И после того случая помог…

Как только поправился Василий Петрович, на люцерновое поле направил его бригадир, мотористом поливных установок определил. Воду с речки Ток принимал он по трубам в большую ёмкость, потом из этой ёмкости подавал её в нужном количестве на поливные установки. При поломках поливальщикам помогал ремонтировать технику. Три укоса люцерны за лето успевали сделать, вдосталь сена заготавливали.

Дарья Григорьевна радовалась за мужа:

– Наконец-то перестал пылью и соляркой дышать. Главное – от спиртного почти отказался. Ещё бы курил поменьше…

– Как на курорте! – говорил Василий Петрович о своей новой работе. Всё чаще после ужина за балалайку брался.

Но не пришлось ему как следует поиграть. В конце сенокосного сезона почувствовал недомогание, рукой махнул. Потом сильную ломоту в теле ощутил, опять же не забеспокоился. Думал, временное это, пройдёт. При усилении боли, на ночь, тайком от жены, снимал её водкой, благо несколько поллитровок, закопанных им в огородном смородиннике, сохранились. Помогало. В открытую стал спиртным лечиться.

– Три раза в день по три капли воды на стакан водки – и порядок! – пошучивая, расхваливал свой рецепт.

Так бы и дальше терпел и лечился, не случись в октябре, после окончания уборочных работ, принудительная отправка механизаторов на флюорографию. На этот раз, как лет пять тому назад, не отвертелся он. Со всеми поехал в райцентр, откуда с направлением в областную онкологическую больницу вернулся.

– Сказали, нужного врача нет, – успокаивал он растревожившуюся не на шутку жену. – Ничего страшного, прокачусь до города, проверюсь. Заодно к нашим зайду, гостинцев отвезу.

Не знал он о запущенной, неизлечимой уже болезни, поразившей его лёгкие…

…Хоронили его в богатом на снега декабре, под самый Новый год. Снежным и метельным выдался день похорон. Хорошо, приехавшему только утром Виктору сильно помог тракторный бригадир: бульдозером снег со двора убрал, дорогу до кладбища очистил, копальщиков могилы организовал. Сказал он прощальное слово и на кладбище, и после похорон в избе, где рядом с занавешенным зеркалом висела балалайка.

– Осиротела без тебя, – обратил на неё внимание. – Рано ты ушёл, Василий Петрович, не доиграл…

…Дарья Григорьевна с трудом поднялась, под впечатлением воспоминаний потянулась к той самой балалайке, лежащей на кровати внука. Присев на стоявший рядом стул, здоровой рукой взяла балалайку, как и положено, за гриф, прижала к груди, к правой подмышке сдвинула. Пальцами правой руки, точнее, всей кистью попыталась ударить по струнам. Взмах руки получился вялым, прикосновение по струнам – не отрывистым, не резким, как должно быть, отчего и звучание вышло совершенно не музыкальным. Повторные её попытки ничего не изменили, лишь новые слёзы выжали:

– Бесполезно. Не слушается рука…

25

Насыщенным на воспоминания оказался этот февральский день долгой зимы и для Виктора Ярцева. Только короткими были эти воспоминания. Каких-то пару с половиной лет охватывали и касались сугубо производственных дел. Чаще всего они связывались с Кренделевым, для Виктора третьим по счёту заместителем директора завода по производству.

Раньше обычного собрался Виктор на работу, чтобы не опоздать на планёрку тепловозников, проводившуюся задолго до начала рабочего дня. Его присутствие на ней было необязательным. По обеспечению тепловозного производства собирались позже, но на этот раз сам Кренделев обязал явиться. На заводскую развозку не успел. В маршрутном автобусе поехал.

«Опять что-то затевает», – подумал он о Кренделеве, былое вспомнил.

…Кренделев отличался от предыдущих начальников Виктора работоспособностью, дерзостью на грани оправданного риска и нахрапистостью в производственных вопросах, что делало его самобытным руководителем. Но, как показалось Виктору, по своей натуре был человеком с ограниченным кругозором, не терпящим возражений до злопамятства, к тому же склонным к спиртному. Последнее по-своему оправдывал:

– На производстве, как на войне. При штурме плана в решающие моменты без производственных ста граммов не обойтись.

Пил он редко, но запойно. Правда, угадывал снимать стресс только во время отсутствия на заводе директора, как правило, оставляющего вместо себя именно его, своего заместителя по производству, а не главного инженера. Тот пытался было восстановить статус-кво, заходил с осторожным доносом к директору, но, с ходу одёрнутый им, смирился с создавшимся положением, подумал, себе дороже будет: всё-таки тянет Кренделев план и – с одобрения директора – в инженерную службу с пользой для производства влезает.

К появлению директора на заводе, о чём Кренделев по своим каналам уведомлялся первым, он приводил себя в порядок, успевал даже с утра пораньше пробежаться по цехам и провести расширенное производственное совещание, с тщательным анализом недостатков в работе по каждой службе.

– Разнюнились, смотрю, без меня, сопли распустили, по всем позициям из графиков выбились, – в своей привычной развязной манере напускался на руководителей цехов и отделов, словно не он, а они пьянствовали несколько дней кряду. – Подотру вам носы, если не исправитесь. Вечером жду с отчётом. Всё, разбежались!

Выходили начальники из кабинета заместителя директора по производству, озадаченно головы чесали. Из-за своих производственных промашек приходилось им воспринимать кренделевскую агрессию и его питейную слабость как должное. Строптивые и те сдерживались открыто выступать против него, во всём поддерживаемого директором завода. Некоторые, правда, подходили к Ярцеву, в заводской производственной иерархии второму после Кренделева, с предложениями собраться после работы и поговорить по душам с распоясывавшимся то и дело начальником. Виктор, сравнительно недавно возглавивший тепловозное производство, поневоле, в целях сохранения чести производственного мундира незапятнанной, уже не раз прикрывавший своего начальника в запойные дни, не возражал, но инициаторы вскоре сами сняли своё предложение: нечего бодаться, сказали, работа, мол, такая, не для слабонервных. Не попрекнул их Виктор, не стал убеждать в необходимости такой встречи. Сам перед уходом с работы рассказал об этом Кренделеву.

– Пусть заходят, потолкуем. Не со зла, наверное, обидел, – неожиданно для Виктора изменился тот в лице, но тут же ухмылкой стёр эту мгновенную обеспокоенность. – Хотя стоп! Назови-ка мне этих жалобщиков, что по делу от меня схлопотали. Вернее, за безделье. Сам дойду до них, неблагодарных.

Кренделев поднялся с кресла, заходил по кабинету:

– Точно, неблагодарные. Верно говорят, хочешь врага нажить, сделай доброе дело. Не я ли в начальники их выводил, помогал во всём…

– Да не волнуйтесь, Алексей Фёдорович, – попытался остановить его Виктор, обрадованный замешательством начальника, но не пожелавший выдать свернувших на попятную подчинённых. – Слукавил я. Своё мнение таким образом выразил.

– Гляди-ка, какие они нежные! Тут же вам не институт благородных девиц… – продолжал вышагивать Кренделев, от услышанного резко остановился. – Слукавил, говоришь?

– Случился грех. Если впрямую: не смог по-другому свои претензии выразить. А сказать надо было. Для пользы дела.

– А-а-а… Жить стало лучше, жить стало веселее! – нервно хохотнул Кренделев. – А я-то думаю, к чему клонишь. Теперь понятно. На моё место, значит, метишь. Бунт на корабле готовишь.

– Типун вам на язык.

– Готовишь, готовишь… Не зря же с другого завода к нам перевели с замдиректорской должности. В Главке, слышал, на хорошем счету.

– По семейным обстоятельствам переехал… Будут ещё вопросы?

– Ладно, – ухмыльнулся Кренделев. – Разберёмся с твоим мнением…

…И разобрался вскорости. Случилось это после совещания на директорском уровне по качеству выпускаемой продукции, на котором за посыпавшиеся на завод претензии от заказчиков был снят с должности руководитель заводской службы технического контроля, а Кренделеву было поручено подготовить проект приказа с наказанием виновных производственников.

Кренделев, посоветовавшись с директором, незамедлительно вызвал к себе Ярцева, специалиста по подготовке приказов и распоряжений.

– Появилась хорошая возможность рассчитаться с тобой за твоё мнение обо мне и с твоими сообщниками, – без предисловий начал он, передал присевшему к столу Ярцеву листок бумаги со своими пометками. – Вот их фамилии. Надеюсь, никого не пропустил. По строгому выговору каждому впишешь. Себе же – снятие с должности.

Помолчал, наблюдая, как пунцовеет Ярцев, жестом усадил его, было привставшего, артистически метнул руку к потолку, где над ними на втором этаже находился кабинет директора:

– Согласовано!

– Какая мотивировка? – всё же поднялся Ярцев.

– Сам сочинишь. Не в том суть. Главное – твой выбор. На освободившееся место начальника ОТК пойдёшь или производство запасных частей возглавишь?

– Но… но в таком случае не снятие получается, а перемещение, – с пунцового лица Ярцева стала заметно сходить краска. – Надо посмотреть…

– Вот и смотри, а я пройдусь по цехам, с твоими дружками встречусь, строгачами обрадую. Вопросы есть?

– Есть, есть, – заторопился Ярцев. – А куда Назимова, если я на запчасти…

– Если ты согласен запчастями заняться, на тепловозы его двинем. Так называемую рокировку сделаем, – не дал договорить заспешивший Кренделев. – В листок мой глянь. Там всё прописано…

Виктора чувствительно толкнули:

– Уснул, что ли?

– Извините, – оторвался он от наплывших воспоминаний, приподнялся, выпустил сидевшего у окна бородача. – Какая остановка?

– «Авторемонтная».

Через остановку он вышел, быстрым шагом прошёлся по улице Наставнической до заводской проходной. В красном уголке ремонтно-сборочного цеха, где проводилась планёрка, становилось тесно от подходивших людей.

– Что за столпотворение? – присел Виктор к Назимову, раскладывающему на столе бумаги. – Похоже, за освоением новых запчастей не совсем я в курсе последних тепловозных дел.

– Директор с министерской делегацией за бугор уехал опыт перенимать. Считай, до конца месяца. Кренделева за себя оставил. А план по всем швам трещит. С января, сам знаешь, без переходов вышли. Фёдорыч, естественно, рвёт и мечет. Утром стал на час раньше собирать, вечером держит допоздна, дополнительный автобус на развозку в моё распоряжение выделил. Расширенную планёрку вот решил провести. Со всех служб на тепловозы дельных мужиков собирает, а с инженерной – всех без исключения во главе с главным инженером. – Начальник тепловозного производства охотно проинформировал своего предшественника о создавшейся ситуации.

– А я для чего понадобился?

– Тепловоз получишь. Будешь им заниматься до завершения ремонта.

– Неразумно. У меня же своих неотложных дел невпроворот!

– Это не ко мне. Кренделев распорядился в приказ включить… Кстати, вот и он. Рассаживаемся по своим местам.

Кренделев был верен себе. Не поздоровавшись и не извинившись за ранний сбор, что, по разумению Ярцева, надо было бы ему сделать, сразу же пошёл в наступление.

– Февраль к середине подкатил, а у нас лишь четыре тепловоза на выходе вместо двенадцати запланированных. Полнейший срыв! А вам хоть бы что! Ни один задницу свою не поднял с насиженного места и не пришёл ко мне, как исполняющему обязанности директора завода, с предложением помочь. Наплевать, что план горит синим пламенем! – Кренделев отхлебнул воду из ёмкого стакана, возвысил голос: – Но я не потерплю такого наплевательства! С сегодняшнего дня объявляю чрезвычайное положение. Сейчас каждый из вас получит задание на оставшиеся февральские дни и немедленно приступит к исполнению. Зачитай, Ахмет Абдуллович, приказ и приложение к нему.

Пока Назимов зачитывал бумаги, Кренделев дважды приложился к стакану с водой.

«Трубы горят, – определил Виктор похмельное состояние начальника, посочувствовал. – Не водой бы их ему гасить, да больно уж тревожное положение с ремонтом тепловозов, героически терпеть приходится до завершения планёрки».

– Вопросы будут? – спросил закончивший чтение Назимов.

– Никаких вопросов! – поднялся Кренделев, сразу же опустил несколько взметнувшихся было рук. – Я же сказал, немедленно к исполнению!

– В рабочем порядке порешаем, – несколько смягчил обстановку Назимов, заметивший недовольство некоторых присутствующих.

– А ты их не балуй, – тотчас одёрнул его Кренделев, своё любимое выражение употребил: – Здесь не институт благородных девиц! Требуй от всех по полной программе. Даю тебе полномочия полковника, который командует генералами. Контрольный отчёт в конце второй смены проведи. Дальше – по обстановке. Буфет и развозку организую лучшим образом. Если что, нерадивых и непослушных ко мне, или добро даю сразу же напрямую в распоряжение отдела кадров и на выход.

Всё же интуитивно смягчился и он:

– Впрочем, давайте без угроз и обид. Не в свой огород вас на сбор картошки пригласил, а план государственный выполнять. Негоже нам директора из Европы срывом плана встречать. Ещё не всё потеряно. Сообща ещё можем с планом справиться. Есть возражения?

Возражающих не нашлось: кто же против выполнения плана?

– Тогда всё. Закончили планёрку. – Кренделев подозвал начальника литейного цеха и вместе с ним первым вышел из помещения.

Виктор взял у Назимова номер предназначенного для него тепловоза, кивнул в сторону дверей:

– Пошёл доспиртовываться.

– За пару дней управится, – понял его намёк Назимов. – Хорошо, что всех на выполнение плана зарядил. Умеет!

– Психолог! – согласился с ним Виктор, уже не впервые подумал о Кренделеве: «Не такой он и плоский по натуре, каким вначале показался. Не пил бы – цены бы не было!»

26

Доставшийся Виктору тепловоз оказался старой серии, какие уже не выпускают. Оценив его состояние, он поспешил к Назимову.

– С комплектующими узлами проблема будет, новых деталей не наготовимся. Не успеем отремонтировать до конца месяца и другие задержим, – высказал своё беспокойство, предложил: – Давай отставим эту машину, следующую на план пустим.

– Нельзя отставлять! – Назимов был категоричен. – С декабря отставляем. То год спасали, то январь… Доотставлялись вот, заказчика дождались. На днях прикатил, шум поднял.

– Тут-то Кренделев про меня и вспомнил, дохлый тепловоз мне удружил?

– Точно. Самолично вчера красным фломастером в новый график и тепловоз этот, и твою фамилию вписал, – пооткровенничал Назимов. – Ухмыльнулся при этом: «Пусть только попробует не сдать!»

– Грозится – значит уважает, – улыбнулся Виктор, умело скрыл от собеседника досаду от услышанного: всё же в глубине души надеялся на положительную перемену в Кренделеве.

– Не уважает, а побаивается, – продолжал откровенничать Назимов. – Знает, что у тебя в Главке кореша есть и ты можешь в отличие от других, в том числе и меня, открыто высказывать своё мнение. Потому и не упустит нужный момент для нанесения удара. Сильно ударит, открыто, показательно для других.

– А ты, коллега, оказывается, тоже психолог! Поздравляю!

– Главное при всём при этом, никто и не подумает, что счёты сводит, – поощрённый похвалой, продолжал Назимов. – В декабре, к примеру, такая возможность ему представилась. Запчасти за год по номенклатуре не получались. Буквально в последние декабрьские дни, в твоё отсутствие, поездил Кренделев по пунктам поставки, уладил всё чин чинарём. Возвратившись, на твою службу полкана спустил: «Оборзели совсем! Зажирели, как коты. Мышей перестали ловить! Из-за вашего безделья здоровье приходится терять. Сопьёшься того гляди. На сухую ведь не столкуешься…» Тебя, естественно, как начальника по запчастям при этом полоскал, обещал за ворота отправить.

– В первый раз слышу, – удивился Виктор. – Не то что разговора, намёка даже на эту тему было.

– А что говорить-то, если вскоре выяснилось, что производственники здесь ни при чём. Сбытовик, кренделевский родственник, при отправке деталей всё напутал. И ничего ему, словно с гуся вода. – Назимов глянул на часы. – Отвлеклись мы, однако, от нашего дохлого тепловоза. Оживлять его придётся. Другого варианта нет. В случае чего обращайся за помощью в любое время суток. Теперь мне дневать и ночевать здесь до конца месяца придётся.