Тайна Вселенской Реликвии. Приключенческий, научно-фантастический роман в двух книгах. Книга первая

– Альфа1.. Альфа!.. – выходя из леденящего душу оцепенения, наперебой закричали Остапенко с Малышевым, бросаясь вслед за собакой и пытаясь отвлечь её на себя. Да куда там: та не обращала на них никакого внимания.

Сколько кругов сделал Сапожков, никто уже не подсчитывал. Если бы в этот момент за действиями друзей наблюдал совершенно посторонний человек, то его взору предстала бы до невероятности странная картина: здоровенный малый, с болтающимися во все стороны ушами зимней шапки и развивающимися на ветру полами халата, огромными прыжками скакал на задворках дома по большому кругу на какой-то палке, восседая на ней, словно Баба-Яга на помеле, торопясь на свидание с Кощеем-Бессмертным; следом, не отставая, мчалась огромная собака, пытавшаяся ухватить скачущего за штанину или полу халата; еле поспевая за ними, по малому кругу, сновали двое ребят, призывая собаку опомниться, от бессилия своего бросая в неё шапки и комья снега.

– Одно из двух – промелькнуло на какое-то мгновение в Митькином сознании, – или я разобьюсь вдребезги, и меня похоронят с музыкой, или же Альфа бросится под моего «Кенгуру» и я проткну её насквозь концом снаряда, или, попросту говоря, придавлю при падении.

И он решился на отчаянный шаг. Выйдя на очередной круг, и набрав максимальную скорость, оставив при этом собаку далеко позади, Сапожков по прямой помчался в сторону полутораметрового забора, смотревшего на большой пустырь. В конце последнего прыжка Митька, что было мочи, спружинил свой аппарат, а затем изо всех сил оттолкнувшись им от земли, взмыл высоко над забором, успев в последний момент оттолкнуть «Кенгуру» в сторону, который, недовольно поскрипывая пружиной, перевернулся в воздухе несколько раз, гулко лязгнул о нижнюю перекладину забора и затих, утонув в снегу.

Великолепную дугу Сапожков описывал молча, с растопыренными конечностями, на манер Волка из мультика «Ну, погоди!»

– … Ой!.. – дико взвизгнула какая-то невысокая, упитанная тётка, проходившая в это время по протоптанной невдалеке от забора тропинке, и испуганно шарахнулась в сторону, выронив от неожиданности из рук две полные продовольственные сумки. Раздался приглушённый звук битого стекла.

Митьке жутко повезло: угодил он прямо в огромный сугроб, метрах в четырёх от забора, по другую сторону тропинки, пропахав в нём и за его пределами длинную взлётно-посадочную полосу.

– Господи Иесуси!.. Сохрани и помилуй!.. – быстро и мелко перекрестилась женщина, вытаращив глаза. – Ты откуда?!..

Поднявшись с земли, отряхиваясь, и ещё не успев овладеть даром речи, Сапожков неуверенно повёл головой из стороны в сторону и возвёл глаза к небу, будто воздавая ему должное за то, что остался цел и невредим.

– Врё-ё-ёшь! – чуть ли не шёпотом пролепетала тётка, по-своему истолковав непроизвольное Митькино движение.

– Это вы о чём, тётенька? – спросил он её, всё ещё стряхивая с себя снег и поднимая с земли шапку.

– Как – о чём? Ну, … что ты… оттуда! – Она в нерешительности ткнула пальцем в область небесной сферы.

– А-а-а, – промямлил Митя, до которого, по-видимому, ещё не полностью доходил смысл слов собеседницы. – Вот вы о чём!.. Только учтите, я никогда, никому не вру! И, коли я «оттуда», – Сапожков вновь возвёл глаза к небу, – то по всем правилам должен величаться на ВЫ.

Какое-то время они молча стояли друг против друга, не решаясь продолжить разговор. Но тут женщина, вдруг прищурив глаза, наклонила голову и пристально стала вглядываться в Митькино лицо.

– Постой, постой, голубь!.. А вот и врёшь! – нараспев, уже ровным, каким-то тягучим, въедливым голосом произнесла она. – Да ты, никак, из Сапожковых будешь, а?

– Так-с точно, из них!

– Уф-ф, – облегчённо вздохнула она, вытирая рукавом полушубка выступивший на лбу пот. – До смерти перепугал старуху, шалопай проклятый.

Однако, подобревшее было тёткино лицо, вдруг приобрело озабоченный вид. Поведя несколько раз носом и потянув ноздрями воздух, она бросилась к своей поклаже.

– Люди добрые!.. Да что же это такое творится на белом свете? – громкогласно и слёзно запричитала она речитативом, извлекая из сумки, за горлышко, пятилитровую бутыль с отколотым дном. – И куда только родители смотрят? Ах паразит, ах басурман ты поганый! Чтоб гореть тебе синим пламенем и не сгореть! – верещала она в сторону Сапожкова, потрясая в воздухе битой тарой.

Она быстро выпотрошила вторую сумку, извлекая из её недр такую же, но целёхонькую бутыль с прозрачной, как слеза, жидкостью, игравшей и переливавшейся в лучах заходящего солнца всеми цветами радуги.

– Тётенька, давайте помогу, – подходя к ней, предложил свои услуги Сапожков, но, учуяв резкий запах самогона, остановился.

– Пропади, сгинь отседова, чтоб глаза мои тебя больше не видели, окаянный! – не унималась она, держа в руках драгоценную ношу и прижимая её к груди.

– Мить!.. Ну ты как?.. – послышались со стороны забора встревоженные ребячьи голоса.

Потерпевшая испуганно посмотрела в ту сторону.

– Твои что ли? – живо поинтересовалась тётка, переводя взгляд на Митьку.

– Товарищи!

– Ну что зенки-то вылупили, това-а-арищи? – огрызнулась она в сторону ребят. – Над старой женщиной потешаетесь? У-у-у!..

– Да мы, тётенька, ничего…

В это самое мгновение тётка заприметила Альфу, спешившую по тропинке к своему хозяину, радостно повиливая хвостом. Подбежав к месту происшествия и учуяв резкий, непривычный запах, она осклабилась и басовито зарычала: Альфа страх как не выносила запаха спиртного. Пальцы тёткиных рук непроизвольно разжались и… Собака ошалело отскочила в сторону и залилась неистовым лаем, опережая звуки лопающегося сосуда.

– Десять литров, … коту под хвост.., – отрешённо, про себя, прошептала тётка и, придя в себя через некоторый промежуток времени, уже твёрдым, решительным голосом сказала, обращаясь к Сапожкову:

– Ну чего ты всё время щеришься, ирод?.. Утихомирь свою тварь подлую и скажи пожалуйста, что мне теперь делать?

– Есть, есть один выход, тётенька! – немного поразмыслив, ответил Митя.

– Да ну?! – воскликнула она. В глазах её затеплились огоньки надежды. – Какой?

– Пойти в милицию и добровольно сдаться местным властям!

– Та-а-ак, значит, издеваться? Ну ладно, – злобно прошипела тётка, подбирая с земли неоспоримые улики и укладывая их в сумки. – Погодите же, ох как ещё отольются вам мои слёзоньки-то, дайте только срок.

И жертва несчастного случая вперевалку заковыляла в обратном направлении. Митька её узнал с первого взгляда: это была тётка Марфа-самогонщица, жившая на хуторе у самого леса. Дом её пользовался худой славой…

– Что у вас там ещё за шум? – стоя на пороге дома, спросила Любовь Матвеевна вошедшего в калитку сына.

– Да так, играемся.

Мать внимательно посмотрела на него, но уточнять не стала.

– Мы тут с отцом к соседям собрались, ненадолго, – предупредила она. – Захотите есть, еда стоит на столе. И не задерживайтесь особо, а то всё остынет.

– Хорошо, мам! – пообещал сын и направился к друзьям.

Ребята, раскрасневшиеся от мороза и всего ими пережитого, с нетерпением ожидали того за углом дома.

– Сильно ушибся, Мить? – сочувственно спросил Саня, держа в руках «Кенгуру».

– Бог миловал: ни единой царапины!

– Повезло-о-о!

– Здорово у тебя всё это получилось, на максимальных режимах, – подал свой голос Кузя. – Ну-у, думаю, всё – хана, финал всему, погиб смертью храбрых.

Сгрудившись в кучу и пританцовывая на одном месте, друзья торопливо, наперебой обменивались полученными впечатлениями по поводу произошедшего события.

Верхняя половина солнечного диска, чётко ограниченная линией горизонта, одаривала природу своими последними, эфемерными лучами, призывая всё живое следовать её примеру. Проникая в лёгкие, морозный воздух захватывал дух и сковывал движения.

– Это же вездеход какой-то, твой «Кенгуру»! – тараторил Кузя, пытаясь расширить область применения конструкции. – Представляете, как он будет незаменим, ну, например, для доставки почты в сельскую глубинку?

– Чего уж там! – отозвался Сапожков. – Представляю почтальона, который скачет семимильными прыжками с развевающейся на ремне сумкой по сугробам заснеженного поля или по раскисшему весенне-осеннему бездорожью…

– Или колхозного бригадира, – с серьёзным видом добавил Саня, – мчащегося на полевой стан к своей передовой бригаде.

Ребята весело рассмеялись.

– Пойдём ещё что-то покажу, – уже как ни в чём ни бывало, предложил Сапожков друзьям, направляясь в сторону мастерской.

10. Наше вам здрасьте!

Отряхнувшись, сняв с себя одежды и потирая озябшие руки, оставив в покое «Кенгуру», ребята поспешно проследовали за Митей. Он провёл их почти в самый конец тёмного коридора и открыл крайнюю дверь перегородки, пропуская гостей вперёд и щёлкая включателем. Ребята очутились в большом, ярко освещённом помещении, посреди которого стоял какой-то летательный аппарат.

– Ух ты! – вырвалось невольно из Кузиной груди.

– А это ещё что такое? – удивлённо спросил Саня.

– Это – махокрыл, – не без гордости ответил Митя, – собственной конструкции, один к одному. Мы его с батей целый год строили.

– А чего – махокрыл, а не махолёт? – спросил Остапенко, применив бытующий термин названия аппаратов подобной конструкции.

– Для тебя может и махолёт, а по мне, так – махокрыл.

– Усёк! – улыбнулся Саня. – Пардон! Сказал, не подумав.

– И летает? – поинтересовался Кузя.

– Ещё не пробовал. Но – должен, по всем расчётам должен.

– А ну, проедься хоть немного, – попросил Малышев.

Длина комнаты позволяла выполнить его желание. Отрулив аппарат вручную в самый конец помещения, Сапожков взгромоздился на него – в мотоциклетное сиденье, – ухватился за какие-то рычаги, выступавшие снизу, и закрутил велосипедными педалями. Два крыла, расположенные над ним, пришли в колебательное, машущее движение. Конструкция медленно, но уверенно тронулась с места и, проехав метра четыре, чуть ли не уткнувшись в противоположную стенку, остановилась.

– Устроен и работает махокрыл очень даже просто, – начал на ходу свои пояснения Сапожков, водворяя аппарат на прежнее место в центре помещения. – А весь секрет заключается в одной маленькой особенности конструкции крыльев. Аппарат состоит из шестиметровой – в длину – металлической, треугольной в поперечном сечении фермы с основанием внизу и вершиной наверху. Ферма эта сужается к своему концу, на котором установлены горизонтальное и вертикальное оперения с рулями высоты и поворота, как и у обычного самолёта. Спереди ферма опирается на два больших велосипедных колеса, а сзади – на одно, маленькое, от детского велосипеда.

Два несущих крыла – по шесть метров в длину и одному метру в ширину каждое, – установлены над сиденьем пилота, одно за другим, на расстоянии в полметра друг от друга. Каждое из них строго посредине укреплено в подшипниках качения на общей верхней, продольной, несущей трубе и имеет возможность совершать машущие колебательные движения от ножного, педального привода через цепную передачу и через тяги, шарнирно связанные с каждым из четырёх полукрыльев.

Если левая половина переднего крыла опускается вниз, то правая, соответственно, поднимается вверх. В то же самое время, левая половина заднего крыла поднимается вверх, а правая – опускается вниз. Таким образом, крыльям придаются взаимно противоположные колебательные движения, обеспечивающие аппарату машущий режим полёта…

– Это всё понятно, как Божий день, – перебил Остапенко. – Крылья махать будут, мы сами убедились в этом. Но за счёт чего махокрыл движется вперёд?

– А я как раз и подхожу к этому. – Сапожков взялся за заднюю кромку переднего крыла. – Задняя кромка каждого полукрыла – на ширине трёхсот миллиметров по всей его длине, – выполнена из мягкого и, в то же самое время, упругого, эластичного материала. Когда какое-либо полукрыло опускается вниз, то его задняя кромка изгибается вверх. Если оно поднимается вверх, то она изгибается вниз. Но, независимо от того, изгибается ли задняя кромка вверх или вниз, в любом случае она создаёт горизонтальную составляющую силу, направленную в одну и ту же сторону и толкающую махокрыл вперёд.

Митя, для пущей убедительности, ещё раз продемонстрировал машущие движения крыльями, попросив друзей попридержать аппарат в средней его части. И действительно, задние кромки крыльев изгибались то вверх, то вниз, обдувая друзей упругими, прохладными струями воздуха.

– Когда, при разбеге, махокрыл достигает скорости около двадцати километров в час, – Митя освободил пилотское место и вновь подошёл к своим слушателям, – то можно отрываться от земли и набирать высоту. Подъёмная сила обеспечивается обычным аэродинамическим профилем жёсткой части крыла.

Друзья молча слушали Сапожкова, с каким-то благоговением поглядывая на своего товарища, великого изобретателя-самоучку, о котором когда-нибудь услышит и заговорит весь мир. В головах от всего увиденного и услышанного царил полнейший сумбур и невероятная сумятица. Но Митька настойчиво, методично «добивал свою добычу».

– Ну, и последнее, что хотелось бы вам показать, так это персональный, ракетный летательный аппарат, – сходу ошарашил Сапожков своих благодарных слушателей.

Он подвёл их к какому-то уж очень низкому кожаному креслу с общим упором для ног. Оно было установлено в самом дальнем углу комнаты. От середины подлокотников вверх шли две трубы. Наверху они были жёстко соединены между собой третьей, поперечно-горизонтальной трубой с гораздо большим диаметром, раза в три-четыре. Оба конца этой трубы заканчивались раструбами, от которых шли какие-то тяги к двум рычагам кресла, установленным впереди сиденья.

– Садимся в кресло, – выдал Сапожков. – Видите? Сел! – Слова свои он старался сопровождать наглядными действиями, решив, по-видимому, что подобное сочетание не особо-то утомит друзей. – Ставлю ноги на упор, облокачиваюсь на спинку, берусь за оба рычага управления и на левом нажимаю кнопку зажигания.

Друзья в напряжении чего-то ждали, полагая, что Сапожков вот-вот воспарит в подпотолочную высь.

– Воспламеняется твердотопливный заряд в камере сгорания – она надо мной, – он похлопал над своей головой ладонью по корпусу поперечно-горизонтальной трубы большого диаметра. – Из сопел, на противоположных концах трубы, с треском выбиваются заглушки и с гудением вырывается пламя реактивных струй. – Тут Митька заметил, как ребята невольно втянули головы в плечи.

– Да вы не бойтесь! – засмеялся он. – Просто представьте себе всё это мысленно, в своём воображении. В камере сгорания нет твёрдотопливной, пороховой шашки, не изобрёл ещё. Направление сил реактивных струй сопел – взаимно противоположное, в горизонтальной плоскости. Результирующая сила равна нулю, аппарат стоит на месте. Но вот этими рычагами начинаем изменять взаимное положение сопел, которые подвижно, шарнирно, соединены с корпусом камеры сгорания. Видите?, они пошли у меня вниз. Начинаем поднима-а-аться, поднима-а-аться… – Комментируя свои действия, Митька смешно растягивал свои слова и энергично ёрзал на одном месте. – А теперь нам надо лететь вперёд, для чего отжимаем от себя рычаги и сопла начинают слегка отклоняться назад. Набор высоты и скорости, торможение и посадка, и прочее, так же осуществляются с помощью изменения положения обеих сопел.

– А когда ты хочешь всё это испытывать? – поинтересовался Кузя, жестом руки обводя помещение.

– Когда времени свободного будет побольше. Летом, наверное.

– А как же ты вытащишь из мастерской свой махокрыл? – Остапенко вскинул на Сапожкова густые, чёрные брови.

– Очень просто, по частям, а на месте соберу: он у меня сборно-разборный. А вот с ним, – Митька указал в сторону реактивного аппарата, – придётся повременить. Ну, во-первых, надо создать такой твердотопливный заряд, чтобы он при небольших своих размерах, горел хотя бы минут пять с максимальным выделением энергии. Во-вторых, ещё не решён вопрос управления горением заряда. А то ведь как получается? Полетал одну минуту, приземлился, встал, говоришь с кем-нибудь, а двигатель знай себе работает до полного выгорания топлива. Неэкономично!

– Да-а-а, – в задумчивости протянул Малышев, – неэкономично… И откуда только ты такой взялся, Сапожков, ума не приложу. Нет, ты, всё-таки, гений технического прогресса, и не спорь!

Митька расплылся в добродушной улыбке: ему было очень лестно и весело на душе оттого, что он смог подарить своим друзьям столько необычных минут, а главное – не ударил лицом в грязь.

– Знаете что? – Сапожков задумчиво переминался с ноги на ногу. – Вы тут побудьте уж без меня немного, а я отлучусь на пару минут. Хорошо?

– Давай, давай, поторапливайся, друг мой, – пошутил Малышев, мысленно проиграв свою версию Митькиной просьбы, – а не то опоздаешь.

Сапожков быстро вышел, хлопнув где-то в отдалении раза два дверьми, и всё стихло. Ребята молча слонялись по освещённому помещению, трогали и ощупывали различные части конструкций аппаратов, то нагибаясь, то привставая на цыпочки, заглядывали в их труднодоступные места.

Посидев поочерёдно в кресле реактивного летательного аппарата, подвигав рычагами управления и убедившись в справедливости Митькиных слов, они перешли к махокрылу. Усевшись на его сиденье, Малышев стал манипулировать рукоятками привода рулей высоты, крена и разворота. Их плоскости повиновались ему без больших на то усилий. Кузя закрутил педалями ножного привода машущих крыльев. На Остапенко повеяло прерывистыми, упругими струями воздуха. Махокрыл тронулся с места. Но Саня тут же остановил его движение, ухватившись за Кузино плечо.

– Хватит, хватит, раскатался, – сделал он внушение не в меру распоясавшемуся испытателю, – хорошего понемногу. Дай и мне попробовать.

Они поменялись ролями: теперь Саня двигал рычагами и крутил педали, а Кузя придерживал махокрыл на месте.

– Здорово всё-таки! – доверительно произнёс Саня. – Представляешь? Летишь высоко-высоко, крутишь себе педалями, легко и свободно, как на обычном велосипеде. Вокруг тебя – тишина-а-а. Небо синее, солнышко, птицы разные там с тобой наперегонки соревнуются. Внизу – дома и люди такие маленькие-маленькие…

– … и весь наш класс, – не дал договорить Кузя, – пребывая во чистом поле, из-под руки любуется машущим полётом отважного воздухоплавателя Александра Остапенко. Торжественные звуки оркестра, ликующие возгласы, девчонки визжат от восторга и удивления, бросают в воздух чепчики, а ребята от радости, с чувством мужского достоинства, энергично жмут друг другу руки, тайком утирая невольно скатившуюся скупую мужскую слезу удовлетворения…

– Слушай, я же серьёзно! – прервал Саня.

– И я тоже – серьёзно, – вторил ему Малышев. – Пора и честь знать, производи посадку и…

Не успел Кузя докончить фразы, как дверь вдруг с шумом распахнулась и на пороге выросла странная фигура, от вида которой друзья невольно вздрогнули и почувствовали, как по всему телу поползли мурашки. Перед их обескураженными взорами предстал громила, в прямом смысле этого слова, со смуглым, немытым, иссечённым жуткими шрамами лицом, заросшим густой, непролазной щетиной. Волосы его, цвета смолы, были ужасно растрёпаны и торчали во все стороны космами. Из-под распахнутого овчинного полушубка виднелась расписная косоворотка, навыпуск, до половины закрывавшая ватные штаны, заправленные а кирзовые сапоги. Рука его сжимала рукоятку длинного хлыста.

– Бандит! – промелькнуло лихорадочно в сознании каждого из присутствующих.

– Вы как сюда попали? – прохрипел амбал надтреснутым, пропитым голосом, сверля лица друзей иступлённым, больным взором горящих глаз. – Ну! Отвечать, когда спрашивают! – рявкнул он.

– Да мы, дяденька, к Мите, – робко вымолвил Малышев. – Это его мастерская…

– Какому Мите? Этому сукиному сыну, прохвосту? – вытаращил глаза страшный незнакомец. – Я здесь день и ночь тружусь, творю, а он плоды чужой деятельности вздумал себе присваивать? – гнев этого человека был неподделен и страшен. – Ну хорошо, я ещё с ним разберусь! А вы живо выметайтесь и улепётывайте отсюда подобру-поздорову, пока целы. Чтобы духу вашего здесь больше не было. Митина мастерска-а-ая, – передразнил он.

Ошарашенные, плохо что соображающие ребята стояли в нерешительности, не в состоянии сдвинуться с места.

– Неужели Митька обманул?! – невольно пронеслось в Санином сознании. – Неужели он привёл нас в чужую мастерскую? Зачем? – Тут ему вспомнились слова Митиной мамы о том, что сын её не прочь и приврать иной раз. Но всё, что сейчас произошло, противоречило законам дружбы и не укладывалось ни в какие рамки этого понятия. Все прелести так хорошо проведённого дня сразу как-то поблекли и потеряли свою привлекательность.

– Кому говорят? – прохрипел детина. – Умыливайте отседова, да поскорей, не то.., – он поднял хлыст и потряс им в воздухе.

Растерянные и вконец расстроенные ребята, понуро опустив головы, направились к выходу, подгоняемые угрозами и ругательствами.

– Да одёжку-то свою не забудьте прихватить, – промычал дядька, указывая кулаком левой руки в сторону вешалки.

Мельком узрев этот жест, Саня вдруг остолбенел от неожиданности, не в силах ещё поверить промелькнувшей молнией в его сознании догадке: в указующем кулаке этого варвара был зажат большой палец. Взяв себя в руки и решив проверить правильность своего предположения, Остапенко опустился по лестнице назад и, вместо того, чтобы проследовать к вешалке, со строптивым видом уселся на последнюю ступеньку.

– Никуда мы не уйдём отсюда, дя-я-ядя!

– Что-о-о? – бешено возопил тот, надвигаясь на непокорного всем грузным туловищем и зловеще заслоняя собой свет. – Да я тебя…

– А может я всё-таки ошибся? – отрешённо, с горечью в душе, подумалось Сане. – Тогда всё – ла финита! – Однако, не показав вида и набравшись храбрости, он произнёс: – А ничего!.. Что слышал! Брось дурачиться, Митька…

– Эх ты! – округлились глаза незнакомца. – А как ты догадался?

– Военная тайна! – обиженным голосом пробурчал Остапенко, сидя на ступеньке.

– Ну надо же так пролететь! Не получилось! – Отбросив с досады хлыст в сторону, Сапожков сорвался с места, метнулся к спортивной «колбасе» и, высоко подпрыгнув, нанёс ей молниеносный, всесокрушающий удар. – И-и-йя!..

Раздался резкий, словно выстрел, хлопок, а за ним – треск. Послышался звук рвущейся материи. Нижняя часть «колбасы», отсоединившись от верхней, повисла и заболталась на жиденькой матерчатой перемычке. Из верхней её части на спортивный мат гулко плюхнулась куча песка. Не выдержав перегрузки, перемычка лопнула и туда же последовала нижняя половина «колбасы». Никто, даже Сапожков, не ожидал удара такой силы.

– Да-а-а, – озадаченно протянул он, почёсывая затылок. – Ладно, завтра отремонтирую.

– Таким ударом он, пожалуй, и слона смог бы завалить, – с трепетным восхищением подумал Саня.

Друзья не знали, то ли обижаться на Митькину выходку, то ли радоваться его удивительным способностям к полному перевоплощению. Второе, плюс любопытство, взяли верх.

– Ну прямо – арти-и-ист! – выдавил из себя Малышев, когда Митька стянул с себя парик, выполненный заодно с маской. – Дай хоть посмотреть.

Друзья нередко посещали городской драмтеатр, видели игру хороших и не очень хороших артистов. Но чтобы обладать такими феноменальными способностями к полному изменению своей внешности, голоса, манер!.. Увольте!.. Подобного они ещё не встречали на своём коротком, жизненном веку.

Сапожков показал ребятам свою гримёрную, если можно было так назвать небольшую тумбочку в уголке авиамодельной мастерской, всякие принадлежности, с десяток мастерски выполненных париков с масками, вкратце пояснил технику гримирования.

– Всё, пора закругляться! – сказал, словно отрубил, Сапожков.

Решение было как нельзя кстати: избыток информации начал уже перехлёстывать все разумные рамки и критическую черту ребячьего рассудка; мысли уже не укладывались под сводами их черепных коробок и беспорядочно, хаотично витали в воздухе, натыкаясь друг на друга.

– Уф-ф-ф… – Малышев исступлённо потряс головой. – Котелок прямо раскалывается!

– А это всё потому, что мы так и не перекусили, – пояснил Митька. – А посему давайте-ка поторопимся, чтобы чертям тошно стало.

Оживлённые, переполненные сногсшибательными впечатлениями, смеясь и переговариваясь на ходу, ребята покинули мастерскую и направились к дому. Умывшись, приведя себя в порядок, они окружили стол.

– Та-ак… Что у нас здесь вкусненького? – забубнил себе под нос Митька, постукивая крышками кастрюль. – У-у, да почти всё остыло. Потерпите немного, сейчас подогрею.

– Знаешь что, Мить? Мы не очень-то проголодались, – попробовал вежливо отказаться Саня. – Нам домой пора, уже поздно.

Не обращая никакого внимания на предпринимаемые друзьями попытки отказаться от приглашения, Митька продолжал настойчиво и беспардонно шастать по кастрюлям.