Тайна Вселенской Реликвии. Приключенческий, научно-фантастический роман в двух книгах. Книга первая

– Ну чего ты плетёшь, Гена? – упрекнула мужа Любовь Матвеевна, раздражённо забирая от него властной рукой бутылку и пряча её в шкаф.

– Лю-юба, Лю-юба, – разгубленно воскликнул он ей вслед, а потом, безнадёжно махнув рукой, залпом допил недолитую рюмку водки.

Воцарилось неловкое молчание, нарушаемое потрескиванием сухих поленьев в русской печи, да тиканьем настенных ходиков.

– Вы его, ребятки, не слушайте, – сказала Любовь Матвеевна, возвращаясь к столу и с укором посматривая в сторону мужа. – Выпил маленько лишнего, вот и несёт всякую ахинею.

Окончив трапезу и встав из-за стола, друзья поблагодарили хозяев за вкусный, сытный обед.

– Гена! Кур надо бы покормить, – напомнила хозяйка мужу, собирая со стола, – с самого утра ведь не кормлены. Да, и дровишек малость наколите вместе с Митей. А я уж как-нибудь постараюсь развлечь наших дорогих гостей. Ну, ступайте же.

Пока её мужчины занимались исполнением возложенных на них домашних обязанностей, Любовь Матвеевна успела кратко, но содержательно, рассказать о своей семье. Под конец она упомянула о Митькиной стеснительности, о его душе «врастопырку» и о том, что он любитель иной раз приврать.

– Да мы за ним подобного что-то не замечали, – переглянулись друзья.

– И не заметите. Он у меня вели-и-икий артист. Ну ничего, всё ещё впереди, – как-то уж больно загадочно произнесла Любовь Матвеевна. – Но от меня он всё равно ничего не скроет. Я по нему сразу могу определить, когда он говорит неправду.

– А как это вам удаётся, тёть Люб? – поинтересовались гости.

Она добродушно рассмеялась и в глазах её засветились весёлые, хитрые огоньки.

– Как? А когда он мне врёт, то, не ведая того сам, делает вот так, – и она, прижав большой палец левой руки к ладони, сжала его в кулаке.

Раскрасневшиеся от мороза, в дверь ввалились отец с сыном, неся в своих объятьях по охапке дров, пахнущих свежестью леса и зимнего дня. Скинув дрова на пол, они аккуратно сложили их под небольшую нишу рядом с печкой.

– Что ещё, мам? – спросил сын.

– Больше ничего, дальше я уже сама справлюсь. А вы идите, занимайтесь своими делами.

Любовь Матвеевна продолжала хлопотать на кухне, Геннадий Акимович уселся в гостиной смотреть воскресную телепередачу, а Митя повёл своих друзей в свою комнату. Обставлена она была просто и неприхотливо, без всяких излишеств, по-спартански: стол с тремя стульями перед окном, две аккуратно застеленные кровати, над одной из которых висел в рамке портрет улыбающегося, молоденького морячка, а над другой – гитара на верёвочке, книжная полка в углу, да вот, пожалуй, и всё.

– А это кто? – спросил Малышев, указывая на портрет.

– Федя, брательник мой, старший. В мореходном училище учится, – не без гордости ответил Сапожков.

– А гитара чья? – поинтересовался Остапенко, протягивая к ней руку.

– Моя, конечно.

– А можно?

– Чего спрашиваешь? Конечно бери.

– Эх ты, балда! Чего же раньше молчал, что умеешь играть на гитаре? – пожурил Саня друга, снимая инструмент с гвоздика. – Получается что-нибудь?

– Да когда как: иной раз – получается, иной раз – нет.

Саня присел на краешек стула и стал перебирать струны, перемежая аккордами. Но получалось плохо, игра была прямо-таки неважнецкой. Потом он стал пиликать на одной струне какую-то, только одному ему известную мелодию. Кузе, смиренно сидевшему в качестве слушателя со сложенными на коленях руками, в конце концов всё это дико надоело.

– «Не тяни кота за хвост!» называется, – сделал он вслух заключение. – Послушай, Санька, – обратился он к исполнителю, потеряв всяческое терпение. – Кончай модулировать эфир своими трелями. Видишь, у меня от твоей игры уже и уши успели отвиснуть, как у слона.

– Ничего, звучная, – проигнорировал Остапенко словесный выпад друга, с видом знатока похвалив всевозможные качества музыкального инструмента и похлопав ладонью по его корпусу.

– Мить, сыграй-ка лучше ты нам что-нибудь, – попросил Кузя.

Долго упрашивать того не пришлось. Он нежно, как-то благоговейно, взял в руки протянутую Саней гитару, присел на уголок кровати, немного подумал и без всякой предварительной подготовки заиграл, а потом… запел. Но как он играл, как он пел! Друзья, не шелохнувшись, затаив дыхание, сидели и завороженно слушали друга. А пел он свою любимую песню о море, про флибустьеров, о бригантине, которая поднимала паруса, о «Весёлом Роджере» и людях Флинта.

– Ну-у, Митька, не ожидали! – нарушил молчание Кузя, когда песенка была окончена. – Молоде-е-ец! Где это ты так здорово научился? Послушай, спой ещё что-нибудь.

И Митя заиграл и запел снова, а затем – ещё и ещё: о васильках, что росли в поле, о Есенинском клёне и о матери-старушке, которая всё ждёт, не дождётся своего сына…

Через полчаса друзья вновь очутились в мастерской.

– Вы тут посидите немного, – обратился к друзьям Митя, – а я сейчас, только дровишек подкину в печурку.

– Мить! – остановил его Малышев. – А что это вон там у тебя, спрятанное, висит?

– Где?

– Да вон там! – указал он на что-то прикрытое материей и подвешенное к самому потолку на длинной бечевке.

– А-а, – улыбнулся тот. – Это дископлан. Вы уж потерпите чуточку, я быстренько обернусь.

Сапожков вышел, а Малышев поднялся с табуретки и хотел было направиться в сторону предмета его любопытства. Однако Саня успел осадить его, схватив за край рубашки, выбившейся из-под свитера, насильно водворив на прежнее место.

– Чего тебе? – огрызнулся Кузя.

– Ничего. Сядь себе и сиди на одном месте, – спокойно ответил Саня. – Тебе же было сказано: «Потерпи!»

– Потерпи, потерпи! А что, нельзя что ли?

– Нельзя! Любопытной Варваре нос оторвали!

8. Сапожков, ты – гений техники!

Митя приоткрыл дверку печки. Огонь еле-еле тлел, пробиваясь сквозь пористую, спечённую угольную массу. Слегка разворошив её, он выгреб пепел и подбросил в печь свежую порцию древесного угля…

Будучи по своему складу характера душевным и очень стеснительным, он стыдился всех своих достоинств, так щедро отпущенных ему природой, и пытался скрыть некоторые из них под маской напускного равнодушия. Многие бы из его сверстников не преминули бы воспользоваться подобными качествами и непременно бы гордились этим, выпячивая напоказ. Мимо чего бы он не проходил, за что бы не брался, всё приобретало в его руках какую-то свежесть и новую окраску, облагораживалось и совершенствовалось, впитывая в себя элементы новизны и неуёмной фантазии.

Пытливый, раскрепощённый ум, плюс какая-то обострённая интуиция не позволяли ему долго задерживаться на одном и том же месте. Так было, например, в секциях авиамоделизма и каратэ, наставники которых считали Митьку одарённым, но трудно управляемым воспитанником: он плохо вписывался в рамки их учебных программ, занимаясь, по их словам, «самодеятельностью».. Он покинул эти секции, уйдя с головой в самообразование.

Больше всего на свете Митька боялся предстать перед своими сверстниками хвастунишкой или выскочкой. Поэтому он долгое время и не решался пригласить к себе друзей, полагая, что в этом случае он будет просто вынужден «хвастать» своими достижениями. А сами они не напрашивались. «Но что же это за дружба такая?» – входил в противоречие с собой Сапожков. В его сознании постепенно накапливалось и укреплялось чувство детской обиды за то, что плоды его активной, творческой деятельности, которые может быть, когда-нибудь, ещё очень и очень понадобятся всему человечеству, так и останутся невостребованными, никем не понятыми и никому не нужными. Мятущаяся душа требовала выхода, необходима была отдушина. И вот судьба свела его с теми, кого так долго ждал и в кого сразу поверил. А те, словно прочитав его мысли, сами пришли на помощь…

Друзья ждали Митиного прихода, умостившись на табуретках и тихо переговариваясь.

– Это, как я вам уже говорил, дископлан, – сразу же начал Митя, входя в помещение и направляясь к конструкции. Он сбросил с неё матерчатую накидку и перед глазами друзей предстал необычный летательный аппарат.

– Мать честная! – не выдержал Малышев. – На летающую тарелку похожа.

Сняв дископлан с подвески, Митя поставил его на пол. Конструкция опиралась на своеобразное шасси – трубчатую, кольцевую опору, соединявшуюся с корпусом аппарата четырьмя стойками.

– Самое главное здесь – дисковое крыло с центральным отверстием, – вдохновенно принялся пояснять Сапожков. – Его передняя кромка «смотрит» вовнутрь этого отверстия, а задняя, острая, образует наружный диаметр дископлана. Этот диаметр равен одному метру, а диаметр внутреннего, центрального отверстия – его половине.

Митя опустился на колени, жестом руки приглашая друзей последовать его примеру.

– Внутри отверстия расположены, одна над другой, две горизонтальные лопасти, которые вращаются во взаимно противоположных направлениях с большой и одинаковой окружной скоростью. – Он засунул пальцы руки в область отверстия, указывая на лопасти винтов. – Они гонят воздух навстречу друг другу, снизу и сверху, сжимают его между собой и выбрасывают под давлением на переднюю кромку крыла. Подъёмная сила обеспечивается обычным профилем крыла. Лопасти тут, правда, не особо хорошо просматриваются: их заслоняют собой вот эти две полусферы, одна из которых наверху, над лопастями, а другая – внизу, под ними.

Ребята, склонившись и вытянув шеи, внимательно слушали и рассматривали то место, куда указывал Митя.

– В верхней полусфере находится кабина пилота, а в нижней – система топливного питания и аппаратура управления. Вы можете меня спросить, а где же двигатель? Отвечаю. Звездообразный, плоской конструкции двигатель внутреннего сгорания, выполненный совместно с дифференциалом, обеспечивающим вращение лопастей в противоположных направлениях, установлен горизонтально, на горизонтальных распорках, внутри отверстия, между лопастями винтов, насаженных на выходные, вертикальные валы двигателя. Лопасти винтов, сжимая между собой воздух, обеспечивают мощное поступление воздуха в камеры сгорания поршневых групп двигателя и надёжное охлаждение его корпуса.

– А это что у тебя на крыле? – поинтересовался Малышев, осторожно дотрагиваясь пальцами до каких-то небольших плоскостей.

– Это аэродинамические рули, – пояснил Сапожков.

Он взял ручку для запуска двигателя, вставил её в крохотное отверстие верхней полусферы и крутанул. Мотор пронзительно зажужжал, упираясь децибелами в перепонки ушных раковин. Одной рукой придавив к полу аппарат, а другой, показывая друзьям, чтобы они отошли в сторонку, он, отпустив его, и сам присоединился к ребятам. Дископлан стал медленно подниматься вверх по расширяющейся спирально-винтовой траектории. Достигнув двухметровой высоты, он начал медленно кружить по воздуху, описывая одну окружность за другой. Спустя некоторое время, поймав дископлан на лету за кольцевую опору и на весу заглушив двигатель, Сапожков водворил его на прежнее место.

Ребята переходили от одной секции полок к другой, на которых красовались любовно доведённые до блеска и изящества модели летательных аппаратов различных конструкций. Митя охотно давал друзьям пояснения, если им было что-то непонятно. Посетители приметили, что в любой конструкции модели, даже давно уже известной, создатель стремился к максимальной рационализации и новизне. Так, например, он показал им самолёт обычной винтомоторной группы, чем-то напоминавший ИЛ-2 военных лет, где выпуск передних шасси он сделал более полезным, связав их стойки с дополнительными подвижными плоскостями, увеличивающими общую площадь крыла при взлёте и посадке, и, убирающимися в тело фюзеляжа совместно с шасси на марше. Это позволило уменьшить взлётную и посадочную скорости. Кроме того, по бокам фюзеляжа, ближе к его центру, были установлены две специальные аэродинамические плоскости, позволяющие самолёту отклоняться от курса в тот или иной бок таким образом, что продольная его ось при этом перемещалась параллельно направлению движения аппарата. Это нововведение давало возможность, по Митькиным словам, увернуться, уйти в сторону от преследования самолётом противника или ракетой, а затем, резко сбавив скорость, оказаться у них в хвосте.

Кроме прочих моделей летательных аппаратов ребята обнаружили на полках несколько диковинных конструкций, некоторые из которых Сапожков показал в действии. Одна из них смешно прыгала, как кузнечик, описывая в воздухе небольшие дуги, а друзья, смеясь, увёртывались от неё. Другая, похожая на черепаху, сначала медленно поползла, а потом, оторвавшись от пола на два-три сантиметра, начала быстрый и беспорядочный облёт помещения, пока не наткнулась на одну из стоек стеллажа, перевернувшись «вверх тормашками».

Очередную авиамодель Митя не смог показать в действии. Он только пояснил, что она предназначена для перемещения по водной поверхности по подобию движения речной гальки, когда, как говорится, бросая её, «пекут блины». Передвигаться она должна с большой скоростью волнообразными скачками, едва касаясь поверхности воды. Конструкция представляла собой двояковыпуклый диск, нижняя и верхняя половинки которого приводились во взаимно противоположное вращательное движение. Сверху диск как бы закрывался неподвижным, металлическим кожухом, повторяющим обводы форм верхней, подвижной половинки диска. Этот кожух имел центральное, глухое углубление для водителя, над которым, вдоль диаметра «блина», размещался прямоточный воздушно-реактивный двигатель.

– Вообще-то, двигатели подобного типа не способны развивать тяги, не пребывая во встречном воздушном потоке, – пояснил Митя, положив ладонь на корпус двигателя. – Этот недостаток пришлось устранить введением в выходное сопло цилиндрической трубы меньшего диаметра, крепящейся на распорках. Проходя сквозь сопло на некотором расстоянии от его стенок, она одним своим концом располагается примерно посередине корпуса камеры сгорания, а другим – выходит наружу далеко за пределы сопла. Благодаря этому, при запуске на земле, двигатель работает в пульсирующем режиме. При наборе определённой скорости труба выводится из камеры сгорания на уровень сопла передним своим концом. Двигатель начинает работать в прямоточном режиме. Поэтому правильно было бы назвать его – прямоточно-пульсирующий воздушно-реактивный двигатель.

Осмотр уже подходил к концу, когда ребята приметили какую-то странную модель, приютившуюся в самом дальнем углу нижней полки. Очертаниями своими она сильно смахивала на стрекозу, но только без хвоста.

– А это моя самая любимая штуковина, – промолвил Митя, бережно беря её в руки и любуясь ей. – Я её так и назвал – «Стрекоза-бесхвостка»: такое же туловище с лапками, четыре прозрачных крыла, по два с каждой стороны. Масштаб – пять к одному.

Митя предложил друзьям присесть, а сам, порывшись в одной из тумбочек, извлёк из неё какой-то небольшой, блестящий предмет и сунул его в карман. Затем он взял с полки «Стрекозу» и поставил её на пол в полутора-двух метрах от наблюдателей. Усевшись напротив них на пол в небольшом удалении от модели, и приняв позу факира со скрещенными ногами, он вынул из кармана губную гармошку.

Ребята с нетерпением, в неподдельном изумлении глазели на своего товарища и его непонятные действия. А тот, неторопливо облизав губы, будто испытывая долготерпение терзаемых любопытством зрителей, приложил их к гармошке и заиграл. Комнату заполнили звуки вальса Штрауса из «Сказок Венского леса». «Стрекоза», вдруг ожив по каким-то непонятным причинам, встрепенулась всем корпусом и быстро стала набирать высоту, производя частые, колебательные движения своими крыльями, которые слились в единое, прозрачное целое. Она послушно вальсировала под музыку, то неподвижно зависая на одном месте, то, вдруг, проваливаясь вниз, то взмывая вверх, кружа по двухметровому диаметру и обдавая друзей лёгким, призрачным ветерком, когда пролетала почти рядом с ними.

Завороженными взорами созерцали ребята необычайную картину, внутренне уносясь в какое-то эфирное, неосязаемое пространство, в котором существовали лишь великая музыка и неукротимая человеческая мысль, облачённая в фантастические, сказочные образы живой природы. Звуки музыки постепенно стихали, предвещая скорое завершение музыкального произведения. Словно повинуясь воле своего создателя и повелителя, «Стрекоза» в своём кружении, всё ещё вальсируя, медленно опускалась вниз. И когда был взят последний аккорд, она плавно приземлилась по правую Митькину руку и, вздрогнув, застыла на месте.

Остапенко с Малышевым, словно загипнотизированные, пребывали в позах каменных истуканов, вперив взоры в предмет своего интереса. Рты их были широко раскрыты, изумлённо округлившиеся глаза затуманены и задумчивы до такой степени, что Кузя, подавшись невольно всем корпусом вперёд в момент посадки «Стрекозы», нарушил собственное равновесие и брякнулся вместе с табуреткой на пол, увлекая за собой какую-то металлическую трубу, стоявшую рядом, за которую при падении инстинктивно ухватился, в попытке сохранить равновесие. Очутившись на четырёх опорах, Малышев какое-то время так и оставался в чрезвычайно нелепом положении, не отрывая взгляда от диковинки и наклонив голову, словно пытался разглядеть конструкцию с её нижней части.

– Кузя! Ты чего это? – воскликнул недоумевающий Сапожков. – Музыкальная кода прозвучала вовсе не для тебя… Ну даё-ё-ёшь!

– Сапожков, ты – гений техники! – с трудом переводя дыхание, прошептал Малышев.

Раздался дружный смех и наступила общая разрядка: нервное напряжение, казалось, было снято.

– Вы не очень-то удивляйтесь. Ничего такого особого в этой конструкции нет, – сказал Митя, поднимаясь с пола и подхватывая модель. – В ней использованы давно всем известные законы акустики. Правда, повозиться с ней пришлось долго, работа чрезвычайно тонкая и деликатная, я бы сказал даже – ювелирная. Попробуйте её на вес.

Ребята, воспользовавшись предложением друга, поочерёдно убедились, что модель, при всех её, казалось бы, внушительных габаритах, весила не более пяти граммов.

– А как же двигатель? – спросил изумлённый Саня. – Что-то его не видать.

– И не увидишь! – успокоил того Сапожков. – Он внутри «Стрекозы» упрятан. Чтобы его увидеть, надо полностью разобрать модель, а у меня там всё до долей граммов и миллиметров сбалансировано и отрегулировано. Так что я вам лучше все на словах поясню. Лады?

– Лады!

– Двигатель работает по принципу акустического резонанса, – продолжал Сапожков. – То есть – это резонансный, акустический двигатель. Он представляет собой двенадцать цилиндрических резонаторов в пределах звучания одной октавы. Каждый резонатор снабжён мембраной. К каждой мембране, в свою очередь, жёстко прикреплено по одной вертикальной тяге. Эти тяги через подвижную систему рычагов крепятся к внутренним силовым рычагам крыльев. Каждый из резонаторов реагирует только на определённый звук октавы, совпадающий с его собственной резонансной частотой. В данном случае, мембрана этого резонатора приходит в колебательное движение, передавая его на крылья через их силовые рычаги. При этом, если передние крылья опускаются вниз, то задние – поднимаются вверх, и наоборот. Если взять аккорд, то в действие приходят сразу несколько резонаторов и мощность двигателя возрастает. То же самое получается, если увеличить силу звучания какой-либо одной ноты. Траектория движения каждого крыла имеет форму восьмёрки. Это обеспечивается специальной конструкцией самого крыла и подвижной системы рычагов.

– Ну и уморил же ты нас, любезный! – облегчённо вздохнул Саня. – Дай хоть малость дух перевести.

Но Митька, при всей кажущейся своей простоте, был малый, как говорится – «сам себе на уме», разумеется, в лучшем смысле этого слова. Он и не думал предоставлять друзьям передышки, пытаясь взять их на измор и заодно проверить на выносливость. Он водрузил «Стрекозу» на место, гармошку спрятал в тумбочку и, улыбаясь, подошёл к своим товарищам. Глаза их блестели, щёки и уши отливали ярким румянцем. Этот незначительный факт не ускользнул от наблюдательного Митькиного взгляда. Сам он пребывал на «седьмом небе» от счастья и гордости, сделав, по выражению лиц друзей, важное для себя открытие: всё, о чём думал и успел сделать он, не напрасно и способно даже вызвать восторг и восхищение.

– А знаешь, за что ты ухватился, когда падал? – спросил он, обращаясь к Малышеву.

– Э-э! – выдавил тот из себя.

– За «Кенгуру».

– За какого ещё такого кенгуру?

– Ну, это я такой спортивный снаряд придумал для укрепления мышц ног и улучшения чувства пространственной ориентации. Я его так и назвал – «Кенгуру». – Митя взял прислонённую к стене конструкцию. – Устроен он очень просто и состоит из двух тонкостенных труб разных диаметров. Верхняя труба подвижно насажена на нижнюю, а внутри они подпружинены между собой мощной пружиной. Чтобы они не выскакивали друг из друга, то пришлось их зафиксировать в исходном разжатом положении. Верхняя труба на обеих своих концах имеет две горизонтальные перекладины: одну, нижнюю – для ступней ног, а другую, верхнюю – для рук. Вот, смотрите.

Сапожков установил конструкцию в вертикальное положение и, ухватившись руками за верхнюю перекладину, быстро вскочил обеими ногами на нижнюю и мелко запрыгал вместе с конструкцией вокруг друзей, то всем корпусом слегка приседая, то распрямляясь и отталкиваясь вверх. Направление движения он регулировал изменением положения корпуса всего тела.

– Дай попробовать, Мить! – попросил Саня.

Однако, сделав несколько небольших прыжков, он потерял равновесие и чуть не упал, вовремя соскочив с подножки. То же самое попытался проделать и Малышев, но те же результаты не замедлили сказаться.

– Ну, во-первых, стартовая пружина здесь очень мощная. Я её установил, исходя из собственного веса. А для ваших комплекций она жестковата, – попытался успокоить Митя слегка приунывших и расстроенных друзей. – А во-вторых, надо сначала немного потренироваться, чтобы выработать устойчивость.

Покрутив во все стороны головой, словно оценивая квадратуру площади помещения, он добавил:

– Да-а-а, здесь особо-то не разгонишься. Айда на улицу, покажу, на что способен мой «Кенгуру».

– Пошли! – разом откликнулись друзья, спешно направляясь к двери.

– Куда вы так разогнались? – поспешил остановить их Митя. – А одеваться за вас я что ли буду? Холодно же на дворе. Шапки-то хоть напяльте на головы, да фуфайки, что висят при самом входе, накиньте на себя. А я халат рабочий надену.

9. Жертва несчастного случая

Когда друзья вышли из мастерской на свежий воздух, на них смешно было смотреть: две неуклюжие фигуры с нахлобученными шапками, почти с головой утопавшие в Митькином одеянии, выплывали, словно гномики, из тёмного подземелья, а следом за ними вырастал из-под земли циклоп со своим детищем наизготовку, как на параде.

Синь предзакатного неба, окрашенная в оттенки багряных тонов, была иссечена тонкими, трепещущими линиями солнечных лучей, лениво ложившихся на землю и окутанные шубой инея мёрзлые ветки кустов и деревьев. Мороз крепчал. Дышалось легко и свободно, словно воздух был пропитан чудодейственной, живительной силой планеты, на которой стояли трое подростков, пытаясь постичь её тайны и заглянуть в будущее.

– Давай, показывай уже, – нарушил молчание Саня.

– Это мы раз-два. – Сапожков лихо вскочил на нижнюю перекладину и поскакал вдоль задней стенки забора, постепенно наращивая скорость и увеличивая длину прыжков.

– Это ещё не на полную силу, – прокричал Сапожков дребезжащим, прерывистым голосом, сделав первый круг и проскакивая мимо глазевших на него ребят.

Он стал с равномерной скоростью обскакивать второй круг, делая прыжки длиной не менее двух с половиной метров полуметровой высоты.

– Ещё один раз, – проблеял он, заходя на третий круг и нарушая тишину скрипом пружины и резкими щелчками «Кенгуру» в конце его распружинивания.

Но этому не суждено было сбыться. Митька и не подозревал, какую гримасу скорчит ему судьба. Привлечённая голосом хозяина и, какими-то посторонними, новыми для её слуха звуками, из-за угла дома вынырнула Альфа. Сапожков уже приближался к финишу, когда собака нагнала его и, играючи, стала хватать за ноги. Почувствовав это, он непроизвольно, как говорится, «поднажал на газ», пытаясь уйти от преследования и тем самым не расквасить себе нос. Но Альфа не отставала и ещё пуще, с лаем, старалась уцепиться за штанины своего хозяина. Тот невольно наращивал скорость, длину и высоту прыжков. Ему уже тяжело было брать повороты. В течение минуты он успел обскакать вместе с собакой пять или шесть кругов. Прыжки достигали уже пятиметровой длины, а высота их доходила до одного-полутора метров.

Положение становилось критическим. Чтобы оторваться от преследования, Митьке надо было ещё увеличить скорость, чего не позволяла сделать ограниченность пространства в рамках забора. Уменьшить скорость он тоже был не в состоянии, так как мог быть сбит на ходу корпусом наседавшей сзади на него собаки. И в том, и в другом случае последствия обещали быть печальными для здоровья.