скачать книгу бесплатно
И вот покуда у всех мозг так устроен, Филипп берёт всю ответственность на себя.
И опять же совесть чиста.
Спросит Филиппа совесть: «А ответственность всю взял?»
«Да, вот», – покажет Филипп.
«Хорошо», – скажет совесть и станет дальше смотреть кинокомедию про ниндзя с Караченцовым в главной роли.
Удобно.
А ответственность таким образом профанируется, практически обесцвечивается.
Бывало, в Колумбии придёт к власти наркобарон и построит противозаконным путём всем детям бесплатные школы, а Филипп и за это ответственность на себя возьмет, сколько успеет.
Ему некоторые, возможно, сразу скажут: «Постой, ну здесь-то уж явно ты ни при чём! Однозначно незачем тебе ответственность за это на себя брать».
– Да? А вот это так прямо на мне-принамне лежит?
Так спросит Филипп, показывая, что он в прошлый раз на себя взял.
И в позапрошлый. И третье время назад.
«Ну да так-то», – согласятся сразу, возможно, некоторые.
Там столько уже этой ответственности накопилось, что она вся хоть и аккуратно разложена, но слежалась, спрессовалась…
Если вы попробуете аккуратно какую-нибудь старую ответственность отделить от лишней, то, скорее всего, просто порвёте.
Самооборона
Однажды друг еле-еле уговорил меня посещать какой-то бойцовский клуб. Я не помню, как он назывался. Там было две аббревиатуры: тарам-парам-парам-с-оружием и тарам-парам-парам-без-оружия. Мы ходили на тарам-парам-парам-без-оружия. Уникальный вид единоборья для офисного планктона, превращающегося в полнолуние в офисный нектон.
Парни, придумавшие это, выглядели серьёзно, как будто они прошли две войны и три ремонта. Я по интернету видел. Всякие монахи в камуфляже, разработавшие неповторимый стиль. Им удалось соединить подводное самбо гималайских грабителей и трехэтажный мат прапорщиков. Обладатель коричневой тесёмки в прыжке криком убивает котёнка.
В обилии демонстрировался бесконтактный бой для брезгливых людей.
Правило у этого клуба только одно – не проглатывать капу.
Капа – такая штука из гибкой пластмассы, надеваемая на зубы с целью защиты от выбивания этих самых зубов. Купил я эту капу, прочитал инструкцию: нужно поместить капу на пару минут в кипящую воду и, когда капа станет мягкой, надеть себе на зубы.
Через час жена заходит на кухню: «Ой, а что это у нас там сегодня на ужин?»
Я отрываюсь от книги, перестаю помешивать и произношу нехорошее слово.
А тренировки проходили следующим образом.
Сначала шла так называемая разминка. Это такой ад, после которого ты на всё готов. Тренер выбирал взглядом человека, у которого то или иное упражнение получается лучше всех, и ждал, пока он не начнёт трястись от напряжения.
Пары общего пота конденсировались на всех носах.
Затем отрабатывались конкретные удары и блоки в спарринге. Но на самом деле там решались всего лишь две задачи.
Первая, относительно лёгкая для нашего брата, интеллигента, тем более после «разминки», – не бояться получать удары в лицо.
Вторая посложнее – не бояться наносить удары в лицо. И желательно не себе.
Потом шли всякие интересные игры. Типа «коридор боли».
А в конце давали иногда побаловаться. Помимо перчаток и наголенников надевались маски, как у пещерных хоккейных вратарей, и разрешалось делать с напарником всё что угодно. Я обнаружил у себя способность бегать по стенам.
Ну, допустим, она не очень развита. Как и музыкальный слух. Никогда на свой музыкальный слух не жаловался. Но в отличие от многих знакомых нет у меня такой проблемы, что я пытаюсь заснуть душной ночью при открытом окне на семнадцатом этаже, а в соседнем дворе гопники орут песни под гитару и пятая струна не строит на четверть тона.
В общем, это оказалось очень весело – драка.
А затем несколько мужчин стояли каждый в своей душевой кабинке и стонали от изнеможения и удовольствия. И кто-то даже сказал, что это лучше, чем с женщиной. И все согласились. И я тоже согласился, но потом поправил: но когда с женщиной, это остаётся на твоём счету, а вот это забудется.
Выходишь на улицу оглушённый. То есть, собственно, достигший нужного эффекта, для которого всё это и затевалось. Оглушённым жить гораздо легче.
Идёшь, например, по улице, и перед тобой все расходятся. И даже милицанеры. Делают вид, что что-то вон там интересное увидели и расступаются. Не видят тебя совершенно. И сам ты это отражаешь, когда уже прошёл мимо, но лень задумываться. Тело вместе с мозгом занято тем, что пьёт воду. Потому что после такой тренировки начинаешь разбираться в лакомствах. А лучшее лакомство – это вода!
А что касается практических навыков, они мне только один раз пригодились.
Когда мы с женой стояли на набережной и смотрели на закат, она протянула руку, чтобы убрать ресничку с моей щеки, а я такой чисто на рефлексах опа-опа – и технично ушёл вниз и влево.
Красавчик!
Трубы
Однажды смотрел я немецкий короткометражный фильм про то, как одинокая томящаяся дама в пеньюаре вызвала к себе домой сантехника для ремонта труб под мойкой (раковиной) на кухне. Сантехник пришёл молодой, высокий, статный, как кирасир или даже драгун. Какое-то время он возился с трубами, а дама всё ходила вокруг и подбоченивалась на разные лады, пока во время передачи разводного ключа между двумя людьми не вспыхнула страсть. Возможно, она перерастёт во что-то большее, возможно, она их погубит – неизвестно. И с трубами тоже неясно.
Раньше, с какого-то неопределённого момента, всё – и учёба, и выбор профессии, и работа, и отдых, и правила дорожного движения, и служба пожарным пограничником, и умение ориентироваться под землёй, и знание советских кинокомедий – всё это было лишь трубами под мойкой.
Чем-то таким, с чем самое главное становится гораздо интереснее. А что было главным – я не знаю.
Но было что-то самое главное.
И трубы под мойкой.
Люблю февраль
Люблю февраль за то, что его не жаль.
За то, что время никуда не летит как полоумное.
А значит, заниматься можно чем угодно: румынский учить, корейское кино смотреть, в древнекитайскую настольную игру играть, клеить макет эскадренного госпиталя «Помешанный», мастерить мумию Ленина из папье-маше.
Люблю морозы за то, что никуда не пойдёшь – и тут уж ничего не попишешь, следовательно, не будешь корить себя, что не пошёл.
А если и поедешь с друзьями под сугроб на дачу, то не скучно от того, что не придумали, чем бы позаниматься. Просто топите печь и жмётесь друг к другу в немодных, но тёплых свитерах. А чтобы стать героем дня, достаточно выбежать во двор и наколоть новых дров.
И вообще нет повода сожалеть об отсутствии в жизни экстрима.
Если друг оказался вдруг
И не друг и не враг, а – так,
Если сразу не разберёшь,
Плох он или хорош,
Парня прикурить аккумулятор на пять минут из офиса тяни. А впрочем, к чёрту его, аккумулятор этот, побежали обратно.
Люблю морозы за то, что можно прибежать в офис и пить горячий чай. И планёрка превращается в «да какая ещё планёрка, чаю!».
За ясность того, что к чёрту эти много денег на стройке или на вахте (или в рейсе, или в поле). Отчётливую ясность.
Люблю за то, что их нельзя отменить ни в каком чтении, нельзя купить, нельзя обхитрить, проявив смекалку, отругать, проявив жёсткость. Это стихия.
Люблю снегопады за то, что всё замело, всё встало в пробки. Да и ну его, это всё.
Люблю за то, что можно позвонить своим на юг и похвастаться морозами, а потом позвонить своим на север и почувствовать тепло.
Но главное, за то, что не жаль, что это скоро закончится.
Швеция
Сегодня сны мои закончились тем, что я – Швеция.
Возможно, потому что я спал головой на юг. С запада у меня была стена и спинка дивана Скандинавских гор, а с востока – ковёр на полу Ботнического залива. Одну руку подложил себе под Уппсалу, а другую свесил в Балтику, почти касаясь своим Мальмё гладильной доски Дании. С нею у меня было связано что-то культурное.
Я знал, что складки рек на одеяле все до одной ниспадают в Балтику. Я чувствовал, как к холодной ноге моей, торчащей из-под одеяла лесов далеко на север, текут через всего меня тёплые уютные поезда.
Так уж сложилось исторически, что моё население и вся моя общественная жизнь сосредоточились на подушке. Ряд правительственных мер способствовал достижению высокого уровня неги в этом регионе.
Лёжа животом на балтийском щите, почувствовал я под утро нового тысячелетия, как богаты мои недра, и захотелось поразрабатывать.
Труд
Например, может быть так.
Меня в детстве родители приучали к труду, если можно так выразиться.
Во-первых, у меня были определенные обязанности (ежедневные, еженедельные, плавающие, основные, дополнительные). И, что характерно, в детстве и всяком там отрочестве, когда количество этих обязанностей было конечным – помыть посуду, купить сметаны, пропылесосить, выгулять собаку, тогда был смысл их быстро и качественно выполнить, доведя этот процесс до филигранности, и потом с чистой совестью заниматься «своими делами».
Помню, как родители с сестрой уезжали на шопинг в Свердловск, недавно превратившийся в Екатеринбург, а я, «раз уж оставался дома», должен был тогда «вот это всё» переделать. А нас, аутистов, хлебом не корми, дай только одним дома остаться.
Родители вставали в выходной пораньше, собирались, и как только они закрывали за собой дверь, я вскакивал, надевал костюм Супермена (синее или чёрное трико), и вжжих – через полчаса всё было сделано.
Они ещё даже пост ГАИ на выезде из Асбеста не проехали, а у меня уже был полностью мой, абсолютно свободный день. Допустим, восемь часов непрерывного прослушивания музыки с такой степенью погружения и концентрации, что по сравнению с этим пилот реактивного истребителя – просто расслабленный дачник, летающий в облаках.
При этом я делал всё качественно, но если бы рассказал, сколько времени у меня на это ушло, то заставили бы переделывать. Пыль же не может с такой скоростью исчезать – это нарушение ритуала.
Впоследствии, когда количество обязанностей перестало быть конечным (а в дальнейшем и само понятие «обязанность» куда-то поплыло), исчез и смысл их сразу все «выполнять». Причём мгновенно, без всякой инерции.
Во-вторых, помимо регулярных обязанностей и специальных поручений, было такое своеобразное времяпрепровождение в труде. От забора и до обеда. И от полдника до пока дождь не пойдет. Это главным образом поездки с родителями в сад и походы с отцом в гараж.
Именно там всё и ковалось, да.
Ну были ещё отдельные песни типа сбора картошки, когда картошку сегодня нельзя перестать собирать, пока всю не соберёшь. С определённого момента это стали делать мы с отцом вдвоём. Сначала, конечно, не веришь, что её можно всю сегодня собрать. Это же поле. Как можно руками собрать поле?!
Соответственно, психика заставляет думать, что у меня и нет в планах такого абсурда. Просто в охоточку покопаемся. И вот в такие моменты формировалось умение работать и не обращать внимания на тяготы или монотонность процесса, а просто думать о чём-нибудь хорошем, интересном, пока работа сама делается. И вообще во всём видеть всё хорошее.
Замечать его вокруг.
Не уподобляться ни стонотикам, ни халявщикам, которые за счёт других хотят поменьше сделать или побольше получить. Не торопиться. Чтобы, во-первых, не переделывать, во-вторых, себя об лопату не сломать – это вообще первое правило в любом деле.
Вот когда будет середина, тогда перекусим. Но середину нельзя торопить. Быстрее всего она наступает, когда её совсем не ждёшь. Как любовь.
Поэтому нельзя стремиться приближать завершение работы. К тому же это ведь жизни твоей кусок.
Я даже когда зимой приходил из школы без ключа и понимал, что мне теперь смотреть на работу электросчётчика три часа, я всё равно запрещал себе хотеть, чтобы маленький кусочек жизни быстро пролетел. Мне всегда это казалось святотатством.
Так и с паслёновыми.
Сначала второе дыхание, потом третье, потом четвёртое, потом я сбиваюсь.
В общем, когда появляешься помытым на диване, можно смотреть выключенный телевизор.
И не сказать, чтобы какое-то особое удовлетворение от проделанной работы, хотя и не без этого, но просто во мне столько правды. Как в возвращающихся из Берлина солдатах в 1945-м, которые могут убить взглядом, если не успеешь отбежать, пока они голову поворачивают!
Но и удовлетворение тоже есть, спасибо картошке.
Другое дело, что такое удовлетворение можно получить за 20 минут секса. А бывал и такой секс, что я как будто собрал 80 тонн бананов и ещё сам приплыл с ними в Европу и успешно продал. Выходишь на балкон покурить, и даже птичкам ясно, какой ты молодец.
О, гараж!
Запах чего-то горючего и гнилого. Громкое дыхание паяльной лампы. И кто-то эмигрировавший или мёртвый поёт из открытой дверцы автомобиля.
Обычно отец туда ходил один. Должен же человек хотя бы час в сутки побыть один. Но зачастую брал и меня.
Приучать вроде как. Так же вроде надо делать, если сын у тебя растёт? А то вдруг гомосеком вырастет. Я бы так же делал. Отец своего сына может научить принципиально одной вещи – как быть отцом своему сыну. Остальное факультативно.
Он мне сразу поручал что-нибудь интересное: снег с крыши скидывать, папоротника в лесу набрать, что-нибудь шкурить. Машину интереснее мыть в саду, когда полоть надо – это и дураку понятно.
Что ещё может быть интересного в гараже? Смотреть, как насос воду из ямки откачивает. Что ещё? Вообще-то, много дел находилось. Всегда можно какой-нибудь херовиной громко стучать по другой херовине.
А ещё определять, что бы можно было поделать такого. Что можно начать, а там видно будет, надо оно или нет, а что совсем бессмысленно по разным причинам.
