Hannibal ad Portas – 10 – Идули на Вы – К Звездолету

– Отказать отцу, а потом пойти на виноградник, – или, наоборот:

– Согласиться, но не ходить? – вопроса нет, ибо и ответ на него находится тоже у:

– Человека.

Есть, следовательно, разница между тем и:

– Тем же, но сказанным уже не Вами, – а:

– Самим собой, самим собой.

Тем не менее, уже настолько намешкался, что давалку за двадцать – за десять получалку, – и то:

– Потерял, – абсолютно не понимая к самому себе:

– Такова недоверия.

Они бегут от меня, как ладан от:

– Неужели они живые эти, кого здесь и так поминать страшновато.

– Знак вопроса, – пока воздержался ставить.

Утром – если судить по моим записям на подошвах – некоторые явились.

Попросил доказать, что это они – хотели:

– Спеть Лили Марлен, – настоял, нет, не на Катюше, но что-нибудь довольное веселое из ансамбля Битлз:

– Надо.

– Из зэ энибади герл ту лисен ту май стори

Олл эбаут зэ гёл ху кэим ту стэй? – хорошо, с третьего раза получилось.

– Это недолго, – радостно объявил, несмотря на то, что даже в принципе никого не видел.

И так и пошел дальше, принимая их слова в их самих невидимом контексте. И всё же настолько боялся нечаянно оступиться, что одна взяла под ручку, но невидимой:

– Так и осталась.

Как:

– Героиня романа Евгения Онегина – всегда тут настолько, что даже письма за Онегина:

– Так и пишет, так пишет, – сам-а.

– Неужели и за себя, и за того парня?

– Точно!

И наконец понял, что иду, как Герой Романа:

– Их.

Спросил:

– Кто из вас может устроить мне Промельк Маховой.

Молчание оказалось знаком именно омертвления здесь:

– Всего.

Сам про себя я не думал, как про тень только Отца Гамлета.

***

При взгляде на Московский Университет у меня падает сердце. Замер он, как замерз в А-Де без своих вечных жителей, – не увы, а ужас:

– Уже никому не нужный.

Как и многие другие районы Мос-Кау.

Или уже и замерла, как для погружения в А-Де? Похоже застыла от ужас-офф.

По земле ходят люди, существуют магазины, улицы, проспекты, – а:

– Уже ничего этого нет!

***

Работая у Алика всё же сочинил для себя развернутую формулу двух бензольных молекул, участвующих в одной и той же реакции. Каждая – в строчку, но сократил до шести, даже до пяти ее – этой молекулы – колебаний.

Индепенденс ни одной из них нельзя определить без взаимодействия с одной из соседей.

Показал Алику, он решил, что я всё-таки о чем-то думаю, – а:

– Пока рано? – успел спросить.

– Любую теорию здесь надо доказывать экспериментально.

– Надо для этого Надо деньги?

– Очень большие деньги, а их просто так никто не даст.

И я понял, что надо сдать свою теорию американцам или англичанам, потом мы украдем ее у них, и только тогда ее здесь проверят. По – тоже – украденной у одного или у одной из них:

– Технологии.

Тем не менее, разница между моим подходом и общепринятым – как фиксированное сцепление атомов в бензольное кольцо – и моим, как:

– Вариантным их положением в кольце, – как минимум до пяти таких соединений надо рассматривать, – можно в примерном виде зафиксировать, как совсем другое уравнение.

– По отношению к общепринятому виду, тут ясно виден другой приоритет в освещении хода этой реакции.

Алик ответил, что для проверки не хватит объединения даже двух лабораторий, не говоря уже о полном отсутствии такого высокоточного оборудования.

– Я уверен, – ответил, что для простого доказательства ошибочности той схемы, по которой проводится здесь эта реакция.

– Многое можно сократить, – согласился он.

Но, – добавил, – я через две недели уезжаю в отпуск на Байкал.

– Ловить рыбу?

– Есс.

– Разрешите мне приходить вместо вас и попытаться провести эту реакцию на местных центрифугах.

– Нужен еще и Анализатор последовательности аминокислот, иначе тебе не успеть провести все эти твои Аберрации и за пять моих отпусков.

Хотел сказать, что буду по ночам пользоваться директорским Ю. Ов., – но он только махнул рукой, как медвежьей лапой:

– Когда Анализатор простаивает его запирают.

– Можно сделать второй ключ.

Он только тяжело вздохнул.

Хотел ответить, что Чашу Грааля потому трудно найти:

– Никто не верит не только, что ее можно найти, но главным образом в то, что ее дадут на исследование именно нам.

***

Как войти в состояние печали здесь, если сейчас трудно заметить разницу между этим положением, и тем, когда ходили деревянные рубли и кожаные полтинники. Нет ничего нового в конструкции мира этого и того, что мы уже видели, – если – правда – не предположить, что не только местной, но и той, что была – так сказать – раньше:

– Мы уже забыли даже, как помнить.

Появилась опять Веснушка, и этим своим появлением объяснила, что здесь жизни больше, чем осталось там, на Земле.

Обрадовался.

– Чему? – она.

– Что здесь мы еще существуем, а там, Наверху – уже нет.

– У тебя есть доказательства?

– Этого? Мне не нужно, ибо эту правду – я просто вижу.

Решил отменить, что Веснушка – это не то ее имя, которые было раньше, но и не Вахтерша военных заводов с винтовкой почти в своей рост:

– Ибо иногда может казаться, что выше, выше, выше.

Винтовка, имеется в виду.

Интересный вопрос:

– Почему люди трахаются? – имеет здесь однозначный ответ: больше здесь вообще делать нечего!

Имеется в виду, по собственному хотению, а не по усмотрению Кого-то Другого.

Мы:

– Думали наоборот, что трахаться людей заставляют обстоятельства продолжения рода, а всё остальное:

– Учеба в университете, научные открытия – это уже от природы самого человека.

Ибо и знали, не Мишку-Машку за углом, а Приключения Тома Сойера и Гекльберри Финна плюс Мартин Иден с образцами умственной деятельности, наклеенными прямо на стену пред собой, – чтобы не забыть:

– Не только, что:

– Мы с вами где-то встречались, но и – были уверены – обязательно встретимся в Силиконовой Долине, – откуда есть, есть:

– Выход не только к другим планетам, с Земли хорошо видным, но и сюды-твою, в А-Де, куда мы уже и испускаемся.

Сейчас, здесь, однако, придется подниматься на гору, но не настолько высокую, чтобы испугаться сразу.

Тут же явилась А-Ва – уверен, чтобы занять очередь первой, но с оправданием:

– Мы снова будет играть с немцами в футбол?

Ее подруга Че-Ну настояла на том, что в этот раз:

– Будем просто так трахаться.

Как и сказал сейчас в кино Пункт Назначения – один из них:

– Я никогда не умру.

Андрей Гаврилов, скорее всего, думает, что тоже.

Поэтому обратился ко всем, как с праздничным поздравлением:

– Не надо печалиться, чтобы уже никогда не станете.

– Ась?

– Вы считаете, что я никогда не смогу не только быть, но и всё равно, что стать.

– Да, Ми-Лая, начальном цеха уже слишком поздно пить.

– Боржоми я не люблю.

– Я в это время могу думать о Хеннесси.

– Давайте попробуем! – О-Клю.

– Прости, но только на вершине горы.

– Я уже там.

– Уверена?

– Йэс, сё!

– Тогда пей.

– Спасибо.

– Надеюсь, это не моча осла, – подзадорила ее Че-Ну.

– Это Хеннесси, – зачем-то сказал я, как автоматически, но с осознанием, что не хотел говорить этого.

И она:

– Сейчас проверим, – выпила пару глотков из горлышка.

Многие ужаснулись – она успокоила:

– Ничего не почувствовала.

Но и не упала замертво, как давно не пила.

Все, как по мановению волшебной палочки А. С. Пушкина с Вилли Шекспи за одним столом, вертящимся в разные стороны:

– Полезли на гору прямо так.

– Без специального снаряжения? – спросила На-Ви, оказывается так за моей спиной и прятавшаяся.

– Всё это время? – Че-Ну, тоже тут кукарекнувшая.

Кто, собственно, тогда полез на гору, – не понял я, – так как все, кого сейчас помнил – были здесь!

Боги не боятся смерти, – ибо:

– Это не их Пункт Назначения? – поставила знак вопроса Че-Ну, хотя и уже давно – как прочитал ей под не-липами план нашего далеко непростого объединения.

Моя вечная любовь Че-Ну! – возопил, но не как прямую речь, а только, находясь внутри нее.

Зачем залез? Думаю, только с одной целью:

– До сих пор боюсь, как следует трахнуть.

Как до сих пор боюсь овчарку:

– Очень уж не любят они чужих людей, – видимо:

– Чуя в них диких зверей.

Удивился только тому, что Видение может быть после того, как уже произошло само событие, – и тем не менее, оно называется:

– Предвидением.

Предвидел На-Ви за соседним деревом, но ее там не было. Да и дерево – только показалось, что и здесь иногда бывает.

Молвил русским языком:

– Если я мыслю, то ты существуешь.

– Пока?

– Не откукарекала.

Вывел на лестничную площадку. Попытался поцеловать. Не дается. Почему? – только хотел спросить.

Попыталась дать пощечину, но только пока в уме, но и это – уже знаю – реально.

Нет, теперь изменила намерение, впилась в губы, как впитывающая всю мою кровь губка.

– Да ты, деточка, вампирша, – хотел на ей проинтонировать, но она отказалась слушать, хотя и повернулась спиной, но без дальнейшего раздевания.

– Нет, мне это не подходит, – сказал.

– Так трудно?

– Да.

– Я сама под тебя не полезу.

– Хорошо, договорились, будешь ходить по мне.

– Тебе это нравится?

– Как Робинзону Крузо.

– По нему бегал Фрай-Дик?

– Уверен.

– Хорошо, походи по мне, попробую понять, кем быть лучше: нижним или верхним.

Глава 6

И так намяла мне бока, что, обомлел:

– Больше пока не хочу.

– Это плохо, я хочу, чтобы меня любили всегда. и:

– Продолжила.

– Там кто-то идет, – мяукнул.

– Мне страшно.

– Очень?

– Да.

Не думаю, – решил, – что она думает даже сейчас о Пш-ве.

Понял, наконец, что:

– Слез печальных не смываю – это и значит, что не зачеркивается, чтобы начать сначала, а остается навсегда, чтобы хоть раз исправиться.

Может быть, даже уже после всего.

Кто должен уступить дорогу, инвалид-ка по зрению в зелено-синих очках с палкой для более точной ориентировки движения, – тем не менее за 50—30 метров уже обнаружившая эту сладкую парочку с тигровым догом в качестве одного из них, – или они, как более страшные и сильные? – Ибо:

– Есть противоречие:

– Если она такая сильная, что ей уступают дорогу даже тигровые немецкие доги с их поводырями – тем более – значит, она и сильнее всех!

Как и мы с ним думаем, что сильнее всех, – тем не менее.

Кто всё-таки уступает дорогу:

– Слабый или сильный?

Ибо априори идет установка, что уступает ее всё-таки слабый. Так как ему для этого и делать ничего не надо, а только:

– Пройти мимо с испугом.

Сильному тоже с испугом, ибо не может не ужаснуться тому, что уступает дорогу именно тому и именно потому, что встречный его:

– Боится!

Реально это то же самое, что не набирать на поле Манны Небесной больше, чем на один день.

Что и значит:

– Вполне можно уступить дорогу сегодня, – и ужасно думать, что так будет всегда.

Пока что я с ужасом иду в универсам – на поле Манны Небесной – ибо не удается уступить отмашке Иисуса Христа:

– На сегодня хватит, – никак.

Чего тут больше:

– Ужаса или фантастики – уже не важно, но факт остается неизменным, – я:

– Как заколдованный.

Хотя уже сразу совершается ошибка в посылке:

– Иду с целью взять этот барьер, а надо наоборот, иметь в виду, что он не-берущийся.

Хотя качание этого шарика на доске – возьму-не возьму – не может быть определенным. Ибо части эти, да, вместе, но должны быть разделены, как форма и содержание – в разных местах. Что значит – одна часть у меня, а другая у:

– Бога.

Иначе не выйдет.

Мог ли хоть кто-нибудь соблюсти это правило – не набирать Манны Небесной больше, чем на один день в Ветхом Завете? Или так и маялись всю жизнь, понимая только одно, – что они:

– Бессильны перед этим алгоритмом Бога.

Вплоть до смешного:

– Хоть амулет вешать придется на шею.

Забыть про него можно, но не всегда.

Нет понимания, что деление времени на дни – не является условным, – а именно:

– Это реальная дискретность.

Не удается почувствовать очевидное:

– Невероятно!

Здесь?

– Щас будет видно.

Вот так – как кошка и кот – мы месяц встречались на лестнице, – ибо ответила только на следующий день:

– И мне это понравилось.

Ужаснулся:

– Значит, уже и без меня пробовала.

Ответила на вид разумно:

– Почему ты так думаешь?

– Так обычно бывает.

– Я не знала.

– Тогда, возможно, я ошибаюсь, как Гринев в поисках Капитанской Дочки:

– Уже намедни ее там не было.

– Имеется в виду, что и родилась только к его приезду?

– Разумеется.

– Почему, чтобы не мельтешила перед Швабриным раньше времени?

– Точно! – как ответил Владимир Высоцкий обомлевшему Шарапову:

– Ибо не нужна она ему была даже за бесплатно, как жена.

– Так как?

– Да, моя милая, зачем она ему, если только намедни едва успели развестись.

– Для этого?

– Да, значит знали, что едет-едет-карачится женишок-то на перекладных, так как и не Гринев он вовсе, а такой же шалопут, как сам Емелька.

– Ибо?

– Царь – я есть – наста-ящий!

– Петр Третий, или этот, как его?

– Кого его?

– Ну, тоже, был еще один самозванец то ли до него, а возможно, и после.

– Гришка Отрепьев?

– Скорее всего.

– Или Петр Третий, до сих пор не убиенный?

– В этом и весь смысл, что запутаться очень даже легко можно.

Решил подумать одну ночь, – нет, не кто из нас будет Петром Третьим, а им, или наоборот:

– Распутиным? – она.

Заволновался.

– Хорошо, – ответил, – я назначу тебя.

– Кем?

– Этим, как его?

– Кого его?

Гришкой Отрепьевым не буду.

– Та-не, его польской Землячкой.

– Эта которая белых офицеров в Гражданскую вешала?

– Не хочешь?

– Разумеется.

– Хочешь при царском дворе ошиваться?

Молчание.

Ясненько.

– Не думаю, – ответ.

– Но не директором же Силиконовой Долины, на самом деле, тебе хочется?!

– Спасибо и на этом, я подумаю.

За что? – спрашивается, такая беззаветность, и всего-то за три раза на лестнице.

Бесстыдство, – но только и хотел сказать, – пока?

– Разумеется, воздержался.

До такой степени разволновался, что забыл, на что, собственно, она согласилась, – решил:

– Май диэ-диэ чайльд – это будет в самый раз для нее.

Вышло, как у Пушкина, за следующий раз запросила столько, что сам надорвался:

– Царицею морскою?!

– Мало или много?

– Да ты что! на самом деле, я сам ее еще ни разу не пробовал.

– Вот и попробуешь, если захочешь, милок.

Ужаснулся. Один обман, один обман, а опять – уверен – думает, что еще никогда пока что:

– Неужели не трахалась, а я сам всё и придумал?

Кто дал ей право порабощать меня? Ибо не только уверен, но и отчетливо понимаю:

– Хочет испытать меня в этом деле, а потом продать за дорого.

Кому только? – уму непостижимо! Ибо и так все мной пользуются за бесплатно, – хотя и:

– Без моего прямого участия, – но Ауру – эксплуатируют – уверен.

Ибо:

– Чуть что – один трахтенберг.

Хотелось услышать не то, что:

– Я тебя люблю, но пусть: вижу, вижу, ты меня любишь уже настолько, что можешь трахнуть даже:

– Если я не буду знать об этом.

Ответил достойно:

– Хорошо, завтра попробую.

– Сегодня нельзя?

– Это будет стоить.

– Хорошо, тогда перенесем на завтра. И запомни до послезавтра: не всё переводится.

Сразу повернул ее задом и не ответил на ее вопрос:

– Зачем это надо? – и до такой степени, что плохо видел ее голую жопу, а только чулки под ней, держащиеся, – на чем?

– Пока так и не понял, но было лучше – однозначно.

Делает она так неплохо первый раз или уже не последний – не зашла в гости, к счастью, ибо могла испортить многое недостаточно уместной конкретизацией.

Во время этого перестал обижаться на слова:

– Дам, но только не тебе, – ибо – значит – имела в виду, что со мной ей не справиться.

Я понял, что являюсь посвященным, но никто об этом не знает до такой степени, что бывает и сам сомневаюсь, что меня когда-нибудь допустят до сбора Манны Небесной, – ибо:

– Могу ли, господи?

В следующий раз, прежде чем начать, она предупредила:

– Если не прокатишь меня на Роллс-Ройсе – больше не буду тобой наслаждаться.

– Хорошо, хорошо, – заторопился, – куплю тебе и это.

– У тебя мало денег.

– Возьму у будущего.

– Именно на это я и надеюсь, но вот теперь и посмотрим, есть ли они у тебя в будущем.

Попросил ее не шепелявить, когда переводит меня, – ибо.

– Ты не я, иначе не будет смысла переводить.

– Не наоборот?

– Прости, но ты начинаешь хрюкать, что и мне приходится делать то же самое, чтобы не конфузить тебя перед будущим. Прекрати.

– Тогда мне придется делать, что-то другое.

– Хорошо, вяжи свитер или носки на зиму, пока я добьюсь от тебя радости от этого.

– Кого Его?

– Не лебези.

– Я и не подлизываюсь, но и ты смотри, куда суешь.

– Кого его?

– Да.

– Я сегодня не привязывал.

– Не надо врать даже лишний раз.

– Ты так часто мне грубишь, что это до утра не кончится.

– Я никуда не спешу.

– Неужели не устаешь?

– Я так долго ловила одних Бражников, что теперь радуюсь даже этой лестничной площадке лестницы черного хода.

– Я тоже мечтал помогать тебе в этом.

– Долго?

– Пожалуй, – наконец разогнулась.

Не может быть, чтобы предложила еще раз, ибо:

– Не смогу отказаться, а сил не знаю хватит ли на всё, ибо может подвалить и Че-Ну – всегда ко мне безотказная, но и мы – как спел Владимир Высоцкий:

– Тоже негоже, чтобы опростоволосились.

– От безденежья?

– Не то, чтобы, но всё равно за бесплатно мне уже иметь и иметь тебя становится всё больше не с руки.

– Это я тебя имею, и не знаю – так как беспокоюсь – чем платить придется.

– Я подумаю, как тебя осчастливить ответом.

И добавил:

– У меня есть примета, что мы уже находимся на пути.

– В Эмма-Ус?

– Нет пока еще.

Но предполагаю, что нам устроили эту свиданку на пути к Зиккурату А-Де.

– Зачем так долго?

– Ты настолько капитально заколдована, милая, что До Того тебя не уговорить даже за двойку в дипломе.

– Не наоборот?

И даже обернулся, так как увидел такое дуновение ветерка, что даже не поверил:

– Это место, эта площадка за коридорной дверью, – по крайне мере, – находится именно:

– В А-Де. – Восклицательного знака потому нет, – что:

– Не удивился.

Так как:

– А-Де – уже везде, где только удается сосредоточиться на чем-то приятном.

И вот как раз трахтенберг с ней оказался таким диэлектриком.

– Ты тоже почувствовал, что между нами бегают?

– Ась?

– Я грю, искры не заметил?

– Нет, но пламя, как ты летела-пердела намеревался.

– Не успел?

– Побоялся.

– Врешь.

– Спасибо, что не очень обиделась.

– Я хочу видеть твоё лицо во время этого.

– Да, это не так просто, как некоторые думают.

– Многие – значит – по-твоему, могут.

– Я могу тебя научить.

– Через зеркало?

– Через зеркало, я думаю, ты и так умеешь.

И наслаждался, иногда оглядываясь через плечо, не появился ли уже недалечко Морвин, – огнем:

– Дышащий.

Нет, пока – значит – гасят друзья мои, но не прямо, а косвенно из параллельного измерения.

И как немного научился, присоединил к этой, уже имеющей право на существование сцене параллельную:

– Появилась Че-Ну, как в соседнем номере, но не гостиницы, а в другой душевой кабине.

Удивился только одному:

– Почему они не похожи? – ибо:

– Подругу ее такого же роста – трахать не буду.

Если надо ее оживить только этим?

Только минет с клыками, спрятанными в формуляры далеко идущей дезинформации. Ибо ее враждебность видна априори.

– Лесбиянки?

– Ну, не знаю, можно ли докатиться до такого глубокомыслия.

Хотя, да, удивляться не перестаю разнообразию этого мира, весьма удивительно спрятанному в обычной дурости. С другой стороны, эта чем-то обозленная дурочка, скорее всего, и обделена именно своей подругой, которая всем нужна – она всегда:

– Безразлична.

Хотя и удивительно, откуда у одного человека берется обозленное настроение почти ко всем остальным. Ибо можно думать, что она дочь начальника, а остальные только:

– Мы дети рабочих.

И злится она только потому, что по лозунгу – рабочие и правят этим миром, – априори.

Обычно все этому радуются, ибо одни – рабочие – как правящие этими миром и видят его именно, как:

– Разлюли-малину кабаков, и всей прочей свободной рыбалки в любом месте реки, – но:

– Не замечают, что всегда ловят максимум на Перетяжку через всю реку, но всё равно только на крючок.

Их вассалы по своему внутреннему закону не используют даже сети, а прямо и натурально:

– Бомбят рыбу.

Власть, следовательно, не мы, а, наоборот, внутри нас. На это никто не обращает внимания, ибо и имеют всегда в виду – эти рабочие – только мир снаружи – изнутри:

– Недоступен.

Почему Данте и спускался в А-Де, как в свой желудок. Но вот не уверен, откуда он зашел:

– В рот или через жопу?

В этом суть мистификации:

– Поворот начинается не за углом, а уже на перепутье.

Изгнание Человека из Рай – это, скорее всего, то же самое, что :

– Выход Иисуса Христа в люди, как бежавшего почти из тюрьмы, – а, скорее всего:

– Именно оттуда только что вышедшего. – как не только Отре-обре-занного от жизни:

– Аплодисментов и успехов, – но и:

– С позором:

– Он не смог, – неважно по каким причинам.

А.

Так хочется быть первым!

***

Я решил задачу правильного проведения реакции, которого – уверен – никто не сможет понять, – но:

– Всё же, всё же, всё же.

Заодно написал ее от локтя до кисти на всех руках, ибо чувствовал, что могу забыть.

И покинул этот зал студенческих заседаний навсегда.

Хотел зайти еще и в комнату поменьше – в преподавательскую, или – точнее – в кабинет – тоже с доской – но для более доверенного уже общения, когда любые идеи – не только есть смысл, но и надо рассматривать, так как вера в них здесь существует даже:

– В приказном порядке.

Мы в Раю?

Наверное.

***

Иисус Христос выходит, – как:

– Джон Вик, – в идущем сейчас фильме Джон Вик – 2, – где все априори против него.

Частенько покупает себе замысловатым способом пистолеты.

Пистолет Иисуса Христа – в направленном на Него Противоречии. Что:

– Много имеющем трудно войти в Царство Небесное.

Противники постоянно вооружают Иисуса Христа:

– Последний – будет первым! – почему?

Потому что, как и сказано:

– Они во Мне ничего не надут.

Ибо атака на Него идет Количественная, не видящего даже существования Качества, – а именно:

– Мира, – как Сцены.

Что значит, за воротами есть-есть еще не только фоторепортеры, но и запасные игроки, – отличающиеся тем, что их ни за что не хотят принять во внимание, как Эдуарда Стрельцова, – имеющего:

– Не той системы наган.

На-Ви, как и забыла, что было не только вчера-позавчера, но и намедни, – спросила:

– Мы будем ребенка делать в чашке Петри?

– Милый, я только что посмотрела фильм Собачье Сердце.

– Да, спасибо.

– Какое всё-таки скотское отношение медицинских докторов с протоиерейским прошлым и наследственных судебных следователей было к председателям Подотделов Очистки!

– Тебя это удивляет? Ибо для меня они оба хороши, один убивает, как само собой разумеющееся котов и кошек, другие – тоже:

– Да, не дают ему и шагу ступить. Чуть что:

– Вон из квартиры.

Собственно, делают операции новому человеку 17-го, ибо:

– Через чур на хрена он здесь нужен!

– Но и их зазнайство стало неприемлемым настолько, что и приплелся этот страшненький 17-й год.

Вот сейчас убили человека, несмотря на то, что Шарик-офф уже говорил, но вот, видите ли:

– Ишшо не был человеком.

Вопрос: