Порочные короли

Подойдя к своей палатке, Влад услышал голоса на гу-ннском наречии, это говорила Вера. Привыкший в своей жизни всегда бояться и ожидать только плохого, этот славянских евнух сразу подумал, а не случилось ли чего плохого. Но сразу смягчился, когда, ещё не откинув входную шторку шатра, услышал голос её сына, Аттилы.

Гуннским детям от наложниц строго-настрого запре-щалось посещать своих матерей. Как считали гуннские вожди, наученные горьким опытом, эти матери могли оказать «дурное» влияние на своих детей. А ведь действительно. Поставьте себя на место такой матери. Предоставьте, что ктото сначала убил всю вашу семью, спалил дотла ваш дом, изнасиловал вас и взял в долгое пользование в том же смысле – не захотите ли вы отомстить? Например, настроить своего ребёнка против отца… Вспомнив обо всех этих обязательствах и запретах, к Владу тут же вернулся привычный страх и опасение:

– Аттила!, – полушёпотом воскликнул он, – тебе ведь нельзя быть здесь! Если тебя увидят…

– Я просто хотел увидеть мать! – виновато ответил тот. Ну конечно же, пока вожди ушли на полуночный срочный совет, этот парень захочет попасть на полуночную встречу с матерью.

– Долг велит мне… – начал было Влад, но его прервала сестра:

– … увести его отсюда и доложить старшим… – продолжила она за него, – Но ты этого не сделаешь, брат.., ради меня.

У Веры отняли сына с самого начала его взросления, как только он перестал кормиться грудью, и увели на воспитание в «официальную» семью вождя и на обучение, а матерью назвали официальную жену Мундзука – Ирину. Прошлые их встречи ограничивались лишь перебрасыванием взглядами. Нет, она точно спятила. Её чуть не убили, когда она осмелилась рассказать Аттиле, что является её матерью. Нет, это чудо!, что её тогда не убили.., теперь же её точно убьют, если Влад ничего сейчас же не предпримет..:

– Ради тебя… – сделал короткую паузу Влад, – Ради тебя мне лучше увести его отсюда… Прямо сейчас! – сказал Влад, и схватил Аттилу за руку.

– Пусти! Пусти меня! Не хочу уходить! Не хочу!.. – отозвался ребёнок, – Дурацкие законы! Отменю их, когда стану царем!

У матери на глазах выступили слёзы.

– Твоё упрямство погубит твою мать, сынок… Вера, ты забыла, что сделали после прошлой подобной… встречи?

Конечно, она не забыла. Она не забыла, как ей до крови забивали розгами всю спину. Лишь за неимением луч-шего Мундзук ещё регулярно пользовал её – со шрамами во всю спину. Кто знает, может, среди тех же бедных лугиев, которых скоро ждёт смерть, найдётся канди-датура… «поновее», эта поизносилась, и тогда – от неё попросту избавятся…

– Послушай меня, Влад… – подползла на коленях к нему сестра и положила его руку себе на щёку, и продолжила говорить, глядя при этом ему прямо в глаза, – Разве это жизнь? Посмотри вокруг. Дай мне насла-диться однойединственной встречей со своим сыном, и будь, что будет… Пусть меня убьют. Ты думаешь, что ты страдаешь, брат?.. Да, тебе крепко досталось, тебя лишили… сам знаешь, чего, но я… Я страдаю каждый день, милый брат. Страдаю каждый раз, когда этому мерзавцу вновь захочется… этого. Нет, ты не знаешь, какое он чудовище, что он заставляет меня делать… А когда моё тело ему не нужно – страдаю от осознания того, что не могу видеть, как растёт мой сын… Что плохого в смерти? Неужели где-то вне этого мира может быть что-то хуже того, что мы с тобой уже перенесли?.. Мне кажется… Мне кажется, со смертью наконец придёт освобождение от всех тягот жизни. Неужели, после стольких мук, я не заслужила оказаться в Небесном Ирии (аналог христианского рая у славян)?.. – закончила свой монолог Вера.

У читателя могло сложиться оправданное впечатлени-е, что всё происходящее за последние несколько лет с этим потерянным славянским семейством есть самый настоящий ад. Возможно, так оно и есть, вот только древние славяне не знали ада в понимании других верований, потому Вера в данном монологе и не употребляет этот термин. Возможно, жизнь славян в то время, причём у всех, в большей или меньшей степени, была столь трудна, что и ад-то никакой выдумывать не нужно, который у них по той же причине и отсутствовал в мифологии. Ад здесь и сейчас, в материи. Но вернёмся к происходящему на сцене.

Влад не заметил, что, пока его сестра держала слово, её сын Аттила прижался к ней, сидящей на коленях, обнял обеими руками, уткнулся носом в грудь (да, и не скажешь, что этот паренёк когда-то станет главным бедствием раннего средневековья Европы…). Тут он отстранился, и Влад смог рассмотреть его лицо в сравнении с лицом сестры. Странно, на правда ли? Как столь красивая девушка с тонкими чертами лица, голубыми глазами, правда, черноволосая, смогла поро-дить такого уродца, напоминающего то ли обезьянку, то ли страшилку из сказок, беса… Нет, бесёныша, упыря… Сильно над этим задумавшись и уйдя в себя, Влад не заметил, как даже приоткрыл рот.

– Брат, пойми меня… – вновь начала Вера.

– Я хочу умереть с тобой сестра, я останусь здесь. – зак-рыв рот, ответил Влад.

– Нет, ты не умрёшь со мной, у меня к тебе… просьба. Если ты любишь меня, Влад, присмотри за моим сыном. Стань его опекуном, кем ты уже в какой-то степени являлся для его брата, Бледы. Я уверена, рано или поздно, тебя приставят и к нему, как некогда выбрали «нянчить» его брата Бледу. Ты на хорошем счету у Мундзука, он тебе доверяет за хорошую службу… Даже если этого и не случится – я хочу, чтобы ты был где-то рядом с ним… – умоляюще смотря на Влада, закончила Вера, гладя рукой прижатую к груди голову Аттилы, которую она поцеловала после завершения просьбы.

Не долго думая, ибо времени было мало, Влад промя-млил:

– Х-хорошо! Я уйду и сделаю вид, что и не видел вас вовсе. Не зная, зачем, Влад послушался сестру и сделал так, как заверил, поспешно оставив их в палатке одних.

«Упырь бы их побрал!.. Да лучше бы и упырь, чем гу-нн… Нет, теперь нас точно убьют!», – выругался про себя в мыслях Влад.

Влад направился к той самой границе между лагерем гуннов и венедов, по которой он ещё не так давно прогуливался – там он приметил уютное давно пова-ленное сухое дерево, на которое можно было присесть и… ждать. А красивое здесь всётаки безоблачное звёздное и тёмное небо этой летней ночью… Не прошло и полчаса, как в гунном лагере началось оживлённое движение. Ещё бы, ведь гуннский «принц» потерялся… Низкорослые уродливые кочевники начали сновать кругом туда-сюда в своих кожаных тряпках на уродливых и маленьких коренастых телах. Нет, долго этот поиск длиться не должен. Очевидно, уже есть подозрения, особенно после уже бывшего подобного случая, что юный Аттила находится со своей матерью. Разумеется, и Влад уже в списке подозреваемых на первых местах…

Какой будет казнь его сестры?, размышлял про себя Влад. У гуннов в этом плане было с фантазией весьма не бедно. Одной из любимых казней этих мерзавцев женской половины человечества была случка женщины человеческого рода с конём. Вообще же конь играл очень важную роль в жизни этих свирепых кочевников гуннов даже с их религиозной точки зрения (их религия назы-валась «тенгрианство» или просто «тенгри»), вдаваться в подробности этих примитивных культов смысла ника-кого нет. Такого рода казнь производилась следующим образом: гуннский разводчик лошадей смачивал тряпицу из ткани жидкостью от течки лошадисамки, мазал сокровенные места человеческой женщине, а далее нужно было лишь «направить» в нужное «русло» непосредственно самого жеребца. Бывали случаи, когда от таких соитий женщины выживали. Тогда, процедура повторялась… Но чаще всего, этого не требовалось. Органы разрывались слишком большим половым орга-ном животного. Подобного рода казни вызывали в гуннской толпе настоящий ажиотаж и бурный восторг, что говорит о чрезвычайно низких нравах этого народа. Даже думать об этом противно, но Влад не исключал, что против его сестры за подобный проступок будет применена именно такая казнь…

«Лучше бы я ошибался…», – подытожил мысленно Вл-ад.

Не успел Влад перебрать в уме другие возможные каз-ни своей сестры, как он увидел приближение к себе четверку гуннов. Он сразу понял, что это конец… Это за ним. Ничего не говоря эти четверо подошли, Влад же успел лишь встать с дерева, прежде чем его начали жестоко избивать. Избиение длилось недолго, ровно столько, чтоб оно не помешало в дальнейшем избива-емому идти пешком. А зачем оно вообще было нужно? Спустя несколько секунд руки Влада уже были связаны за спиной, а на шею ему накинули и затянули петлю с длинной верёвкой, чтобы как бы вести его под узды, как лошадь или шавку. Так Влада и повели на «суд», или что там у них намечалось?

В стрессовых ситуациях у человека, как правило, чувс-тва притупляются, из-за чего время бежит быстрее. Это и происходило с узником в данный момент. Влад даже и не заметил, как быстро он предстал перед своим госпо-дином Мундзуком. Военный совет, очевидно, закончен, но вокруг шатра верховного вождя собралось народа даже больше, чем было при этом самом военном совете. Не долго думая, словно бы по какому-то неведомому инстинкту, не взирая на натяжку узды на шее, Влад пал ниц перед своим повелителем Мундзуком, прямо своим обритым лицом в грязь. Ведущие Влада на суд четверо сопровождавших гунна от такого порыва раба услужить своему господину рассмеялись. Мундзук же тоже явно оценил такую преданность своего верного славянского раба…

– Встань. – твёрдо приказал он, Влад повиновался, – Скажи-ка, – начал расхаживать он полукругом вокруг Влада, – сын мой, тебе знакомо это существо? – плод скрещивания беса с человеком назвал Влада «существом» – это выглядело даже забавно, тем не менее, обращался он сейчас к Аттиле, как Влад сразу не заметил, стоящему совсем рядом со своим отцом, указывая при этом указательным пальцем на Влада, потупившего голову.

– Нет, отец. – довольно успешно постарался сделать не-принуждённое лицо Аттила.

Влад поднял голову. Взгляд Мундзука на Аттилу был поистине страшен и недоверчив, с немного склонённой головой, руки же верховный вождь гуннов при этом держал сомкнутыми за спиной у копчика. Но не было страха в глазах Аттилы, зато он был в глазах Влада. Конечно, ведь если вдруг узнается, что Влад замешан в этом, если вдруг узнается, что Аттила знает личность Влада, знает, что он является братом его матери, с ним, с Владом, придётся тоже распрощаться. Ведь никто же не хочет, чтоб Влад оказывал «дурное» влияние на своего племянника… Но Влад также понимал и то, что Муднзук особо не горит желанием избавляться от своего верного евнуха – зря он что ли тратил на него время и прочие ресурсы для его обучения ремеслу толмача? Очевидно, Вера наказала сыну скрывать, что он знает Влада, дабы не навлечь на брата беду и чтоб её план осуществился. Спустя не меньше восьми секунд, после долгого и пристального взгляда Мундзука на сына, пытавшегося уловить хоть какие-то нотки лжи на лице Аттилы, Мундзук наконец кивнул:

– Хорошо. Уведите моего сына К ЕГО матери. – на словах «К ЕГО» вождь сделал особенный акцент, произнёс эти слова более чётко и громко.

Кто-то из слуг принялся выполнять приказ, Аттила оп-устил голову, и ушёл прочь. Взгляд глаз и направление головы Мундзука повернулись теперь на Влада, отчего тот дрогнул, всё равно ожидая расправы.

– Что мне с тобой делать… Ответь мне, только честно, ты знал, что твоя сестра встречается с моим сыном? – сказал он это так, словно Вера и вовсе не имеет к Аттиле никакого отношения. Если бы Влад час назад не помочился, наверное, сейчас его мочевой пузырь уже был бы опорожнён…

Влада вместо ответа начало трясти. Если он и хотел что-то сказать, то не мог. Дрожь сковывала голосовые связки.

– Я повторять не буду!.. – повысил голос Мундзук, сло-вно бы разговаривал с провинившейся собакой или раздувал пламя костра, в котором роль пламени играла бы речь вопрошаемого, отчего страх сковал Влада с ещё большей силой, но нужно было отвечать.

– Нт, мой господн, н знал… – трясясь всем телом, смог коекак выговорить это Влад, глотая слова – эта короткая реплика далась ему сложнее многого другого в его жалкой жизни.

– А почему ты, тогда, так боишься меня?.. Неужели я был к тебе когда-то несправедлив?.. – добрым тоном произнёс это вождь.

– Нт, мой господин… – снова начал глотать слова Влад.

– Назови мне хоть одну причину не лишать тебя жизни…

– Господин, я… Я сидел на дереве на краю лагеря и не знал, что у Веры был ваш сын. – Мундзуку явно понравилось, что в этом своём изречении Влад не признал материнство сестры над Аттилой, что решил он сделать намеренно.

Мундзук еле-заметно улыбнулся. Ещё пару секунд молча глядя на Влада, он продолжил расправу:

– Куря! – обратился верховный вождь по имени к, судя по всему, командиру конвоёров Влада, тот был тут, как тут, – Он говорит правду?

– Великий вождь, мы взяли его точно там, где он описал, – отозвался тот, как отрезал.

– Хорошо… – вновь взял слово Мундзук, и таинственно поглядел на Влада, – Я принял решение. Четвертовать! Нет.., пятеровать! – тут у Влада душа ушла в пятки, он подумал, что сейчас упадёт на землю всем телом, ведь он и так сидит на коленях, ведь он думал, что это озвучивают приказ о казни его-самого.., но далее уточнилось, – Приказываю пятеровать с использованием лошадей мою наложницу Веру, – «Ни слова о мате-ринстве…», – успел подумать Влад, – за измену немедленно, этот же слуга мне ещё послужит… – Мундзук указал на Влада, и тот немного успокоился, – Его я милую.

«Что ж, не угадал я с видом казни», – цинично подумал про себя Влад о том, как гунны будут убивать его сестру.

Слуги начали свою суету, Влад же только и мог, что стоять на коленях в грязи дальше, опустив голову. Мундзук подошёл к нему:

– Этот парень пойдёт со мной, – сказал тот и жестом приказал следовать конвою с Владом на привязи за собой.

Верёвка на шее Влада резко натянулась. Повинуясь ей, узнику пришлось поспешно встать. Руки у него по-прежнему были связаны за спиной.

Все направлялись на окраину лагеря на некую поляну, где лошади смогли бы разбежаться. Влад просто не мог поверить в происходящее – сегодня ночью он лишится ещё и сестры. Трудно в это поверить, но, похоже, этот Аттила остаётся его последним живым родственником… Нет, судьба точно смеётся над ним.

Оказавшись на поляне для казни, Влад с удивлением для себя отметил, насколько же быстро эти гунны уму-дрились всё приготовить для казни: Вера была уже выведена на поляну в своей белой, с пятнами грязи, льняной сорочке, вся потрёпанная, с взлохмаченными чёрными волосами по плечи, босая с грязными ногами, заливалась слезами. Владу хотелось броситься к сестре, и заключить её в объятия, но он понимал, что руки у него до сих пор связаны, а на шее узда, и этой привилегии в этой жизни он лишён. Вера пока ещё не замечала его… Копытные создания были также выведены на поляну, к сёдлам которых также начали привязываться верёвки.

Влад, на протяжении последних минут жизни сестры, вдруг поймал её взгляд. Та, встретившись глазами с братом, ещё горше начала обливаться слезами и упала на колени, пока двое гуннов-слуг держали её крепко за плечи. Эту встречу взглядов заметил и Мундзук, начал следить за этим общением глазами с каменным выра-жением лица безумца. У Влада также текли слёзы от бессилия и безисходности. Наконец приготовления были завершены.

«Прощай, сестра», – мысленно попрощался с ней Влад, стоя на небольшой горке в окружении вождей, которых и расположили на этой возвышенности, чтобы им было лучше видно казнь, предварительно очистив простра-нство между ними и казнимой от зевак.

Тут несколько гуннов-палачей, улыбаясь, в кожаной ко-ричневого цвета одежде начали срывать с Веры немногие оставшиеся на ней одежды. Много времени это не заняло. Начали привязывать пять верёвок, волоча её при этом, белую, нагую, в грязи, как кусок теста в муке: две по краям ног, две по краям рук, завершили привязь затяжкой на шее, подобно узде на шее Влада сейчас, но так, чтоб не удушить раньше времени. Так и оставили её брыкаться в земле, непонятно, правда, зачем, пытаю-щуюся выбраться, пока не последовал давно ожидаемый толпой сигнал к скачке в виде хлопков лошадей ладошками по заду со всей силы, из-за чего те пустились вскач.

Первой отлетела голова. Из-за чего наступила быстрая смерть – хотя бы в этот раз боги смилостивились над этой несчастной, дали умереть без особых мучений. Голова с лёгкостью оторвалась от мягкой тонкой шеи и позвоночника, сопровождаясь обильными кровоизли-яниями. Затем это белое туловище, натянутое лошадьми и верёвками, словно часть каната, начало лишаться других конечностей, но Влад этому уже не стал свидетелем, потому что он упал в обморок.

Зима, 407 год после Рождества Христова,

Аскаукалис, столица Бургундии.

Хаген

Хаген поздней ночью стоял у ещё тёплого пепелища погребального костра своей матери, у той самой церки, где ещё несколько часов назад была резня, в которой он, к слову, не участвовал… Обычно Хаген не пропускал заварушки. Толпы народа разошлись, тьма опустилась на землю – пришло время изгоев. Пришло время бастардов, которым, как правило, не улыбаются при свете дня.

Она была его матерью. Карлицей, но матерью. И зачем пытаться у себя в душе вызывать любовь к той, которую ненавидишь и всегда ненавидел всем сердцем?.. Потому, что так надо? Потому что так «правильно»? Так учили родители?.. Но его родители так не учили. Ему вообще уделялось меньше всего внимания в семье – ведь он бастард. Мать-обязана должна была уделять почти всё время на ублажение короля Гибики, а сам король… Хаген был более, чем просто уверен, что король Гибика никогда не испытывал к нему тёплых чувств. Он просто ублюдок. Ошибка. Случайность. Он не любим богами и проклят. Не любим матерью и братьями. Не любим сестрой… Тем не менее, он отлично управлялся с мечом… Зачем он живёт? Чего он хочет? Он не ведал… Он просто плыл по течению, делал, что велено. Когда надо идти на войну – он шёл на неё. Когда надо встать на той или иной церемонии – он вставал. Когда надо было придти на какойлибо раут – он приходил. Надо было что-то сказать по тому или иному поводу – он говорил, хоть и был косноязычен.

Всё изменилось с возрастом, с половозрелостью. Но и в этом кроется очередное уродство Хагена, ублюдка короля Гибики. Как можно было влюбиться в собственную сестру?.. Пусть и от другой матери. Но с другой стороны: так ли уж это желание противоестественно?.. Хаген слышал легенду от хранителей старых языческих тради-ций, что такого рода близкородственные отношения пра-ктиковали и боги. Фрейр и Фрейя, боги-ваны, брат и сестра, были уличены в подобной любовной связи… Их отец Ньёрд по одной из версий произвёл их на свет также со своей сестрой. По другой версии, правда, он произвёл на их на свет сам с собой, ибо был гермафродитом… Но не позволено ли это только богам? Хаген ведь смертный. У германских язычников раннего средневековья, как уже выше писалось, не было богатых религиозных инсти-тутов, теологиях их верований была крайне не развита и ограничивалась простыми воинскими культами и обря-дами. К языческому прошлому большинство относилось, скорее, как к сказкам: местами детским, местами глупым. Возможно, не в последнюю очередь именно поэтому христианство в дальнейшем так легко и укоренялось во многих германских народах…

На самом деле, моральная составляющая этого вопроса (инцеста) не имеет никакого смысла, ведь сам объект обожания Хагена, Кримхильда, выразила недовольство такими попытками бастарда. Хаген хорошо помнил, как это случилось…

Вообще, с точностью уже и нельзя вспомнить, когда во-зникло это желание… Хагену девятнадцать, а девушки он так и не познал. Все его интимные помыслы были сосредоточены вокруг лишь её одной. Эти желания стали одолевать Хагена примерно пару лет назад, когда Кримхильде стукнуло пятнадцать. Сейчас ей семна-дцать. Как он заметил, с возрастом она всё только хорошеет, а сокровенные места становятся всё более… выраженными и округлыми. Гнать прочь эти мысли…

Буквально вчера, после пира, который устраивал тогда ещё король Гибика, Хаген решил признаться в своих чувствах. Он забрался в дом Кримхильды совсем недалеко от королевского чертога, и стал дожидаться её. Пир ему был вовсе не интересен, да и зачем ему там присутствовать? Вновь смотреть, как она танцует со своим любимчиком Гизельгером?.. Хаген терпеть не мог этого рыцарственного болвана. Сам же пир не пресле-довал никакой политической цели. Это, скорее, просто ужин с друзьями и родственниками.

Когда наконец послышались заветные щелчки замоч-ной скважины, только тогда Хагена осенило: «Стоп… А какого хрена я делаю?!». Действительно, на что рассчи-тывал Хаген, когда решил предстать перед своей возлюбленной в еёсобственном доме, да ещё и предва-рительно запугав слуг (в военном ремесле Хаген был мастер)? Но было уже поздно чтолибо менять. Он был застигнут врасплох в гостиной, комнате сразу на входе в дом. Ничего гениальнее того, что сделал дальше Хаген, сделать было попросту невозможно… Это ж надо было додуматься схватить Кримхильду (правда, не совсем без удовольствия…), словно насильник, заткнуть ей рот, как только она закрыла за собой входную дверь в дом, оставив охранников за ней так, что те даже и не поняли ничего… Да ещё поволочь её в спальню, из-за чего престарелая женщина-слуга упала замертво (она умерла. Кажется, скоро будет нужен ещё один погребальный костёр…)! Да, выглядело это со стороны совсем плохо… Признаться, у Хагена были определённые мысли… не совсем корректного поведения по отношению воздержа-нности от сексуального насилия.., но Хаген прекрасно понимал, какие бы мысли у наго в голове не возникали – он этого не сделает.

Стоило только Хагену запереть дверь в спальню на вто-ром этаже, разжать рот Кримхильде, которая уже изрядно, обливаясь слезами, побила его по различным частям тела, пока он тащил её в спальню, та сразу начала вопить во весь голос, из-за чего Хагену снова пришлось её заткнуть.

«Какой же я идиот… Что я делаю…», – подумал он тогда.

Стража просто чудом не услышала этих криков.

– Кримхильда! Кримхильда! Это я, Хаген! Успокойся уже!..

В ответ она лишь промычала, ибо рот её был закрыт.

– Я не сделаю тебе ничего плохого. Я… Я просто принёс тебе подарок. – «Какой же я идиот…», – вновь про себя подумал Хаген.

От услышанного веки ясных голубых глаз Кримхильды расширились от изумления.

– Я сейчас открою тебе рот, ты только не кричи…

Как и было обещано, Хаген убрал ладонь от рта сестры, оставив красный след на нижней части красивого лица. Грудь Кримхильды ходила ходуном от сильной одышки от страха.

– П… подарок?.. – только и выпалила она.

Хаген протянул ей золотой браслет искусной работы ка-рликов-нибелунгов, он изображал мирового змея Ёрму-нганда, кусающего себя за хвост (правда, между хвостом и головой змея оставался небольшой просвет…). Кстати, такой же символ был изображён на гербе королевства бургундов. Хаген был просто уверен, что Кримхильде понравится это изделие, ведь она любила золото, пожалуй, больше всего на свете, а этот браслет просто произведение гномьего искусства.

– С-спасибо… – взяла украшение Кримхильда. Красные следы ладоней Хагена на нижней части лица сестры теперь слились воедино с раскрасневшейся остальной частью лица.

– Ну и… Как праздник?.. – спросил брат, и отвернулся в смущении.

«Глупый вопрос… Глупый!, глупый! Возьми себя в руки!Соберись!», – подумал Хаген.

– Нормально…

Повисла неловкая пауза, длящаяся секунд пятнадцать.

«Чего тянуть?», – решил для себя бастард.

– Кримхильда, я… – он выждал ещё секунды три, – Мне кажется, я… люблю тебя… Нет, я уверен, что люблю тебя.

Кримхильда в ответ начала лишь плакать.

– Почему ты плачешь, Кримхильда?

– Потому что я не люблю тебя, Хаген, и не могу ответить тебе взаимностью! Думаешь, я не заметила, как ты на меня смотришь? Что скажет отец… А мать!

– Послушай… Подобного рода отношения – это норма-льно! Один старик мне поведал, что наши с тобой боги, Кримхильда: Фрейр, бог-красавец, и такая же красивая, как ты, богиня любви Фрейя любили друг друга, а их отец Ньйорд…

– Меня не интересуют эти древние заблуждения, Хаген! – перебила его Кримхильда, – Я с рождения верую в Иисуса Христа, меня крестили!.., а эти старые боги меня… пугают… Не уподобимся ли мы этим демонам, если вступим в такую связь? Да даже если закрыть глаза на всё это.., я ведь не люблю тебя, брат… Нет, люблю, конечно, но как брата. – осмелилась дотронуться до его плеча Кримхильда, оба они сидели на постели, на которую Хаген ранее бросил Кримхильду, как мешок с картошкой.

– Кримхильда, но…

– Никаких «но», братец.

– Ты… – Хаген начал нервно водить головой в разные стороны комнаты, – с кем-то уже была? У тебя кто-то был!? – не зная, зачем, спросил это Хаген.

– Что…

– Ты уже занималась с кем-то любовью?!

– Нет!.. – опустила глаза та, – К чему эти вопросы…