Стрелец государева полка: Великий бунт

– Как ты изменился, Фёдор. Как изменился. Я не смогла тебя узнать. Но разве в том моя вина. Виновато время.

– Я стал почти стариком.

– Нет. Не наговаривай на себя.

– Ты не рада меня видеть, Марта? – спросил он.

– Рада, но ты другой. Фёдор повёл бы себя не так. Тот Фёдор, которого я знала. Но чего мы стоим? Садись в кресло. Вот сюда. А я сяду рядом с тобой.

Он расположился в кресле. Она снова рядом с ним, как некогда они сидели на османской галере в порту Константинополя.

«Тот Фёдор сжал бы меня в объятиях, – подумала она. – А этот только коснулся моей руки».

– Как всё это произошло с тобой? – спросила она. – Как ты вдруг стал таким важным?

– Важным?

– Ты кавалер Алькантара. Это приравнивает тебя к грандам испанского королевства.

– Я много пережил, Марта. Можно сказать, что я прожил там, в Новом Свете, целую жизнь. Я видел иной народ и жил по его языческим обычаям. Я изучил его язык и усвоил его правила. Я знал его женщин, так не похожих на наших. Там у меня родились дети и там они умерли.

– Дети?

– Я был женат. Хоть и по языческому обряду.

– И твоя жена…

Фёдор перебил её:

– Об этом можно говорить много дней, Марта.

– Но ты вернулся.

– Я бежал с риском для жизни, и все мои друзья лежат в той чужой земле. Я один из экспедиции Себастиани, кто смог вернуться обратно.

– Один?

– Один. Больше из отряда в пятьсот человек не вернулся никто.

– Ты стал богат? В Новом Свете многие обретают богатство.

– Нет. Золота я не приобрел.

– Но твой камзол…

– Это щедроты кардинала Ринальдини.

– Ринальдини вспомнил тебя?

– Он единственный кто принял участие в моей судьбе.

– Кардинал Ринальдини важный человек в Ордене. Я понимаю.

– Падре оказал мне честь. Всё что имею – это дары Ринальдини. Это благодаря нему меня приняли при испанском дворе. И король наградил меня за подвиги в Новом Свете во славу испанской короны.

– И ты нашел страну Золотого короля?

– Капитан Себастиани довёл нас до города великого сипы, того кто есть повелитель Лунного города. Мы водрузили испанское знамя над главным храмом города. Себастиани объявил новые земли собственностью короля Испании. Именно за эти подвиги король и пожаловал меня в кавалеры Алькантара.

– Он отличил тебя по достоинству. Но разве тебе не достались ценности? Если вы захватили страну золотого короля?

– Это долгий рассказ, Марта. Долгий и грустный. Я сейчас не хочу вспоминать. Я пришел посмотреть на тебя.

– Прошло много лет, Фёдор.

– Ты предпочла жизнь светской дамы, – он показал на раскрытый ларец с драгоценностями.

– Предпочла! – ответила Марта с горечью. – Меня заставили сделать этот выбор.

– Заставили? Кто?

– Ты.

– Я? – удивился Фёдор.

– Ты забыл, что именно я была главной ставкой Ринальдини в его большой игре. Он обещал мне слишком много. И я должны была служить Ордену!

– Но это он тебе обещал, а не я.

– После того как кардинал встретил тебя, я престала быть ему нужна. Особенно после моего провала в Стамбуле.

– Провала?

– Ты с твоими друзьями выкрал меня из гарема. Я не стала любимой одалиской султана. И я перестала интересовать Орден.

– Я помог тебе вернуться домой.

– Ринальдини утратил ко мне интерес. Я вышла замуж за богатого и знатного пана. Но это только тень жизни.

– Вот как?

– Ты прожил замечательные годы, Фёдор. Пусть они были тяжелы, но они не были скучны!

– Скучать мне было действительно некогда. В этом ты права.

– А я танцевала на балах и встречалась с любовниками. Я вела жизнь светской панны.

– И ты жалуешься?

– А что мне оставалось? Уйти в монастырь?

– Ты поклялась мне в любви.

– А ты?

– Я рассчитывал…

– На женскую верность?! Фёдор! Ты был женат. По твоим словам.

– Был. Я женился на дочери великого сипы. Это была необходимость. Ты не знаешь, что с нами произошло. Мы с друзьями были в чужой стране. А ты была дома.

– И что?

– Мне хотелось бы знать, как скоро ты меня забыла?

– Фёдор, я вернулась в Польшу без гроша в кошеле. Ринальдини не оставил меня, но содержание от Ордена было крайне скудным. Что мне было делать? Я шляхтянка, но не принадлежала к знати. У меня была только моя красота. Ордену она перестала быть нужной.

– Кардинал не советовал мне с тобой встречаться.

– Вот как?

– Он сказал, что встреча с тобой принесет одни неприятности. И похоже он был прав, Марта.

– Но ты пришел!

– Я хотел тебя видеть.

– И что? Я уже не та?

– Ты красива, Марта.

– И только?

– Ты по-прежнему покоряешь мужчин. Но…

– Но я не для тебя? Ты это хотел сказать?

– Ты не моя жена, Марта.

– Но я и раньше не была тебе женой, Фёдор. И ты клялся мне в любви.

– Жизнь нас развела, Марта.

– Но сейчас она сводит нас снова. Разве нет?

– Я покидаю Варшаву через день.

– Но сегодня ночью ты свободен?

– Да.

– Тогда эту ночь ты можешь подарить мне.

– Но…

– Неужели тебе не хочется узнать, что стало с Мартой Лисовской? Прежний Фёдор никогда не упустил бы этой возможности.

– Я разве могу устоять, Марта? Я не могу отказаться от такого предложения.

– А на что ты рассчитывал, когда добивался встречи со мной?

– Я рассчитывал на эту ночь.

– А если бы пан Поланецкий…

– Я был готов устранить любое препятствие. Но сама судьба позаботилась о нас.

Так Фёдор не последовал совету кардинала не встречаться в Варшаве с панной Поланецкой. Хотя Ринальдини знал, что его слова не будут услышаны…

***

Фёдор проснулся утром от прикосновения пальцев Марты.

– Я понимаю дочь великого сипы, – прошептала она.

– С чего ты вспомнила про неё? Я ничего не рассказывал…

– После того как ты уснул я не спала.

– Не спала?

– Ты говорил во сне. И ты звал её. И ещё называл другие имена.

– Это имена моих детей, Марта. Но тебе не стоит ревновать с ней и к ним. Они все мертвы. Их больше нет.

– Это не ревность, Фёдор. Твоё прошлое принадлежит тебе. Такого как ты невозможно не любить.

– Марта…

– Ты стал настоящим мужчиной, Фёдор. И тебя научили любить. Я не встречала такого как ты. Кто научил тебя?

– Должно быть моя жена.

– Индианка?

– Они не скованны нашими правилами, Марта. Их женщины не просто красивы, они свободны. И это в них так привлекало нас христиан.

– Так ты любил её?

– Да.

– А сейчас?

– Что сейчас?

– Ты имел возможность сравнить. Я и она. Неужели…

– Она умерла, Марта. Не нужно сравнений. Ты рядом со мной сейчас.

– Ты должен стать моим, – вдруг сказала она.

– Мы провели всего одну ночь, Марта.

– Я знаю, что говорю. Я познала так много мужчин, что ты и представить себе не можешь. Мне есть с чем сравнивать. И ты создан для меня. Это знак, Фёдор.

– А твой муж?

– Пан Поланецкий храбрый офицер гусарской хоругви. Пан любит меня, но я никогда не хранила ему верность.

– И он это знает?

– Знает. Я ведь была коханкой самого пана круля19 Речи Посполитой. Я была коханкой пана коронного гетмана20. Я была…

– Хватит, Марта. Я никогда не стал бы тебя делить даже с паном крулем.

– Будь ты моим мужем, и я не стала бы искать иных мужей. Но ты не мой муж. Ты мой коханый.

– Я скоро должен покинуть Варшаву.

– Но ты вернёшься?

– Кто знает пути моей судьбы? Я на службе у кардинала.

– Ринальдини стар. Его дни сочтены. Он скоро умрет. Стоит ли принимать его в расчёт?

– Но Орден останется.

– Что нам Орден, Фёдор? Мы с тобой вместе сможем заставить Орден служить нам.

– Ты шутишь, Марта? Тебе ли не знать о могуществе Ордена Иисуса21.

– Я хорошо знаю о его могуществе. И поэтому говорю еще раз – мы заставим Орден служить нам. Неужели ты хочешь расстаться со мной?

– Я бы не покидал тебя, Марта. Но…

– Ты хочешь сказать, что тебе придется меня делить с иными? Я буду только твоей. Я смогу доказать тебе свою любовь.

– А твой муж?

– Если он тебе станет мешать я смогу избавиться от него.

– Как?

– Есть десяток способов, Фёдор. Я ведь ученица Иезуитов. Можно использовать яд…

– Марта!

– Хорошо. Тогда тебе придется убить его на дуэли. Ты гранд Испании и он примет вызов.

– Я не хочу убивать твоего мужа, Марта.

Она засмеялась.

– Убивать? Я пошутила, Фёдор. Пана Поланецкого считают первой саблей Речи Посполитой. Скорее он убьет тебя. Он мог мне простить связь с королем. Но связи с тобой не простит. Потому я не допущу чтобы ты сошелся с ним в поединке на саблях. Нет.

– Ты забыла, что я тоже владею саблей.

– Не думаю, что ты сравнишься с полковником Поланецким. Но нам сейчас не стоит говорить о муже. Его нет в Варшаве. Нам нужно говорить о нас.

– О нас?

– Что мы будем делать дальше?

– Я еду в свите маркиза Мансеры в Москву.

– Ты можешь взять меня с собой.

– Ты шутишь?

– Нет.

– Я в свите маркиза, Марта. Но не я посол короля Испании.

– И он разве будет против, чтобы с тобой была женщина? Ты же спишь не в его постели. Тем более что и постель твоего маркиза наверняка не всегда пустует.

– Но ты придворная дама польской королевы. Я не могу тебя похитить. Это скандал.

– Я позабочусь о том, чтобы скандала не было. Поеду с тобой под чужим именем. Меня никто искать не станет.

– Марта тебе не стоит ехать в Москву. У меня особая миссия и не выполнить приказа я не могу. Это слишком важно.

– Для Ордена?

– И для Ордена, и для меня лично.

– Значит в Москве ты станешь служить не Ордену, но Московии. Ты всё ещё слуга своего царя.

– Ринальдини знает, что я никогда не предам своей страны. Но он отправил меня в это путешествие. Тебе не стоит меня сопровождать. Я вернусь.

– Ты вернёшься, и мы вместе с тобой сможем бежать.

– Бежать? Марта у меня нет средств. У меня нет ни замков, ни имений как у твоего мужа.

Она засмеялась.

– Замки? Поместья? Это дело поправимое, Фёдор. Король Испании дал тебе то, что больше этого. Тебя причислили к кавалерам Алькантара. А это откроет для тебя двери многих знатных домов Европы. И мы подумаем, как обернуть это в нашу пользу. Ринальдини скоро умрет. Но он выделил тебя из многих и перед тобой откроется новая жизнь, полная почестей и приключений. Ты станешь одним из тех избранных, кто вращает колеса истории.

– Что ты говоришь, Марта? Все эти годы я не вращал никаких колес истории. Я только старался выжить.

– Но сейчас ты снова здесь! И я буду рядом с тобой. Судьба не просто так сводит нас, Фёдор…

Глава 4

Заботы государя всея Руси.

Москва.

Дворец государя Алексея Михайловича, апрель 1670 год.

Царь и великий князь всея Руси Алексей Михайлович, прозванный Тишайшим, к 1670 году погрузнел и был уже не тем молодцем, что в 1659 году, в год трагической битвы под Конотопом. Хотя одевался с неизменной пышностью и во всем соблюдал этикет. Вот и сейчас (хотя прием был малый для доверенных лиц) на царе драгоценная шапка и бармы22. Его парадный кафтан золотой парчи расшит золотыми узорами и украшен изумрудами и рубинами.

Рядом с государем его статный фаворит Афанасий Ордин-Нащёкин. Человек из низов, благодаря талантам ставший одним из первых лиц государства Российского. Городовой дворянин по происхождению, после заключения Андрусовского перемирия с Речью Посполитой23 пожалован саном боярина и стал главой Посольского приказа. Это была большая честь и Афанасий сменил на высоком посту самого Алмаза Иванова. Влияние нового боярина на царя тогда было огромным. Именно стараниями Ордин-Нащёкина в 1669 году на Оке был спущен на воду первый корабль русского военного флота «Орёл».

Ближние бояре беспокоились смутой, которая ползла с Дона на государство Российское.

Государев большой дьяк Тайного приказа Дементий Башмаков докладывал царю о положении дел.

– Ныне великие беды нам вор24 Стенька сотворить может, великий государь. Слава его ныне среди черни весьма велика. Выслал шах Аббас против вора пятьдесят кораблей, что построил для него аглицкий немец Пальмар. Командовать поставил шах данника своего астаринского хана Менеды и с ним было три с половиной тысячи воинов.

– Это давно известно, – раздраженно молвил царь. – Шах Аббас Второй послал своего посла с жалобами на воровских казаков. Вести о том дошли уже до многих стан. Так, Афанасий?

– Так, великий государь, – отозвался Ордин-Нащёкин. – Сие известно уже при дворах Швеции, Польши и даже в Аглицком королевстве о том ведают. Дьяк решил пересказать нам то, что мы давно знаем.

– Да, государь, – ответил Башмаков. – Должен я снова к тому вернутся. Что делать коли слава Стеньки-вора столь велика. Чернь молиться на него готова. И слава сия от персидского похода. Боярин укорил меня что повторяю я давно известное. Но не я ли говорил, когда возвращался вор Стенька из похода, что нельзя пропускать вора на Дон?

– Да что толку в разговорах? – сказал Ордин-Нащёкин. – Шёл вор на Дон через Астрахань. Воевода Прозоровский выслал против него три полка стрельцов во главе со стольником князем Львовым. Только убоялся ли тех стрельцов Стенька? Коли он лучших шахских солдат побил легко?

– Ты наших стрельцов с басурманами не смешивай, – возразил Ордин-Нащёкину боярин Алексей Долгорукий. – Верно дьяк говорит, ты Афанасий Лавреич, настоял дабы вора на Дон миром пропустить.

Ордин-Нащёкин с ненавистью посмотрел на Долгорукого, но ничего не возразил.

– Стольник Львов повез вору царскую грамоту с прощением, – продолжил Башмаков. – А вора топить надобно было в море, пока Стенька был слаб после похода к персиянцам. Я много раз говорил то. Князь же Львов подарки дорогие от вора принял – шубу соболью, жемчуга, кубки из серебра и злата, конскую сбрую, что даже царю впору пришлась бы. И всё сие наворованное в землях шаха Персидского. А ныне вор усилился на Дону.

Ордин-Нащёкин возразил:

– Что пошарпал вор Стенька басурман, то хорошо для державы нашей. Пусть знают, чего русские люди могут.

Слово взял старый боярин Одоевский:

– Может и хорошо сие, боярин. Но имею я сведения как встречали вора в Астрахани. Вся чернь астраханская пришла в движение. Из всех углов повылазили нишеброды и встречали вора Разина. Заступником его величали превыше государя великого. Нет ли в том позора, боярин?

Ордин-Нащёкин ответил;

– Ныне легко осуждать! Я де говорил. А смог бы воевода астраханский князь Прозоровский остановить вора тогда? Сие большой вопрос. Ведь казаки Стенькины пришли тогда на торг астраханский. И каждый тащил парчу, шелка, золотые блюда и чаши. И продавали они сие за сущие гроши. Смотри мол голутва астраханская как казаки из похода богаты возвернулись. А стрельцы тамошние всё сволочь ссыльная. За многие вины они туда сосланы! Они стали бы драться с казаками? Не стали бы! И бунт ещё тогда учинился бы!

Царь прервал перепалку приближенных:

– Собрал я вас не для того чтобы вы попрекали один другого. Ныне отправлен был нами дворянин Герасим Евдокимов на Дон, дабы разузнать тамошние новости. Ты собирал его, Дементий.

Башмаков ответил:

– Я, великий государь. Разин на Дону стал силен. Людишек смущает и никому прохода на Дону не дает. Всех разворачивает к себе. И беспрестанно беглые идут к нему. Неподалеку от Черкасска25 построил он город на Кагальницком острове и ныне тот городок посильнее Черкасска.

Ордин-Нащёкин сказал в свою очередь:

– Отбыл дворянин Евдокимов с царской грамотой до казаков донских вместе с атаманом Михайлой Радионовым и еще тремя посольскими людишками, великий государь, в начале марта сего года.

– Знаю, – сказал царь. – Писали мы атаману Михайле Самаренину и всему Великому Войску Донскому, что милостивы мы к казакам и просим их оставить воровство и верно служить державе нашей. Сие я помню. Из ума еще не выжил! И про тайную грамотку к старшине донской помню. Помогать они должны дворянину Евдокимову. Далее что?

Башмаков ответил:

– Отписал мне валуйский воевода Герасим Пасынков, что добрался дворянин Евдокимов благополучно. Атаманы и казаки приняли дворянина в кругу честно, и великого государя грамоту в кругу читали. После того атаманы и казаки великому государю челом ударили.

– Стало быть всё благополучно? – спросил царь.

– Не всё дьяк Дементий решается сказать тебе, великий государь, – печально произнес Ордин-Нащёкин. – Неожиданно объявился в Черкасске со многими своими людьми Стенька Разин. К нему тотчас пристала вся голытьба.

– И что? – царь строго посмотрел на Башмакова. – Говори Дементий. Чай не красна девица твой государь. Стерпит скорбную весть.

– Велел Стенька привести на круг дворянина Евдокимова. Атаман Самаренин пробовал заступиться за Евдокимова. Сказал: «Он своё дело сделал, грамоту государеву отдал и про царскую милость Дону сказал». Но Стенька всё одно велел привести Евдокимова.

– Говори дело, Дементий! – приказал царь. – Не тяни!

– Обозвал Стенька Евдокимова поносными словами. Облаял его боярским лазутчиком. Мол пришел тот дабы вольности донские у казаков отнять. Затем повелел утопить Евдокимова, что и было сделано. И после того объявили вора Стеньку новым атаманом всего войска Донского.

– А Самаренин? Как он допустил? – вскричал царь.

– Михайла Самаренин и прошлый атаман Корнила Яковлев воспрепятствовать вору Стеньке не могли, великий государь.

– Не смогли? Или не пожелали? Смута снова с Дона идет! И что он намерен делать? Что намерен свершить Стенька ныне?!

Башмаков ответил:

– Многие думали, став атаманом всего войска на Дону, Стенька успокоится. Из похода персидского он богат возвернулся. Но ошиблись мы, великий государь. Стенька войска своего после похода не распустил. А кто к дому отпросился с тех Стенька слово брал что возвернутся они в свои сотни. Стало быть, поход кончился, а войско осталось! Да еще и гулевой атаман Васька Ус с казаками своими пристал к Разину. То мне известно. Табор они имеют в Паншином городке. И собрал Разин в Паншине после Николина дня казацкий круг. И собрались на тот круг казаки не только из Паншина и Кагальника, но и со всего верховья Дона. И главный вопрос того круга – Куда двинуть войско? И порешили идти на Волгу против «государевых изменников» бояр и воевод,

– Бунт! – вскричал царь. – Снова бунт на Руси! Сколь можно! Осиротела земля наша. Сколь людей бунты губят. Чего им на местах не сидится? Скажи Дементий?

– Мнение моё, великий государь, не поменялось. Надобно с донской вольностью кончать. Сколь терпеть нам сие удельное княжество?

– Ныне меня волнует, насколько вор Стенька опасен для державы? – спросил царь придворных. – Подобен ли он самозванцу Лжедмитрию?

– Стенька получше будет, великий государь, – ответил Башмаков.

– Ты государю такие слова молвить не моги! – сказал Ордин-Нащёкин. – За самозванцем тогда Польское государство стояло! А Стенька Разин – вор! Шарпальщик!

– Я государю правду молвил, боярин! Есть у меня уши на Дону. Вернее были. Да ныне казнил их Разин за то, что слово поперек ему сказали.

– Откуда же знаешь о казни?

– Принес верный казацкий есаул, что с Дона бежал. Жизнь спасал. Донес мне что думает Стенька казацкую державу ладить! Сии крамольные мысли были ещё у брата Стеньки Ивана Разина. За то князь Ромодановский повелел Ивана повесить.

– Державу? – удивился царь. – Отдельно от моей?

– Так, великий государь.

Ордин-Нащёкин возразил:

– Сие токмо слухи, великий государь. Какая держава? Не столь большого ума вор Стенька. Бунт он затевает. Желает пограбить некоторые города и дуван взять. Мятежной рвани около него много собралось ныне. Но чтобы державные мысли были в воровской голове?

– Погоди, Афанасий. Дементий дело говорит. А если быть большому бунту? Готовы ли мы?

– Стенька заперт на Дону, великий государь. С Дона его царицынский воевода не выпустит, – сказал князь Долгорукий.

– Если сможет царицынский воевода остановить Сеньку! – возразил Башмаков.

– Царицын – крепость с пушками на стенах, дьяк!

– Только могут чёрные людишки ворота крепости для воров Разина отворить!

– Что говоришь, дьяк? Али позабыли царицынские стрельцы крестное целование (присягу)?

– В Царицыне разброд среди стрельцов. Крамольные речи говорят. Лают поносными словами начальников. Ругают порядки наши.

– Тоже верные люди донесли? – спросил Ордин-Нащекин.

– В Царицыне они пока ещё есть, боярин.

– Грамоту нужно составить от нашего имени, – сказал царь. – Дабы разъяснить людишкам что Стенька Разин вор!

–Такая грамота уже составлена, великий государь, – сказал Ордин-Нащёкин. – Дозволишь ли прочесть?

– Читай, Афанасий!

Боярин развернул лист и стал читать:

«Вор Стенька Разин, забыв божий страх, отступил от святые соборные и апостольские церкви и про спасителя нашего Иисуса Христа говорит всякие хульные слова. И нам, великому государю, и всему Московскому государству изменил! И церквей божьих на Дону ставить и никакого пения петь не велит и священников на Дону забивает и велит венчаться около вербы. И пошел на Волгу и на море ради своего воровства, и старых донских казаков, добрых людей переграбил, и многих до смерти побил. По нашему, великого государя указу, на него, вора и богоотступника и изменника, посланы с Москвы бояре наши и воеводы и ратные люди».

Царь документ одобрил и приказал:

– Всех беглых людишек идущих на Дон имать! Вертать всех обратно! А кто силой станет уходить, тех забить в колодки и отправлять с провожатыми на Москву!

Бояре и дьяк склонили головы.

***

Москва.

Приказ тайных дел, апрель 1670 год.

Василий Ржев (Дементий Башмаков) изменился. Он всё ещё был крепок телом, но годы и тревоги избороздили морщинами его лицо, под глазами залегли синие круги. Он поседел.

Вернувшись из Стамбула в Москву, он наладил хорошую сеть агентов в Варшаве, Кракове, Бахчисарае, Стамбуле. Его люди были при королевском дворе, рядом с ханом Крыма, во дворце Пушечных Ворот в Турции. Правда после смерти Дауд-паши информации из Стамбула не было.

Большой государев дьяк Приказа тайных дел26 засел в приказе за грудой бумаг. Он ещё раз просмотрел донесение агента о приезде испанского посла. Маркиз де Мансера весьма знатный господин.

Дементий не мог понять, с чего они вдруг послали в Москву именно этого вельможу и потому призвал дьяка Посольского приказа Елизара Вылузгина, большого знатока европейских дел.

Тот явился к вечеру. Слишком много у него своих дел. Вылузгин был уже в летах, худ как щепка и голову имел нескладную лысую. Одевался просто, без показной роскоши, хотя жалование ему было положено от великого государя большое, как боярину.

– Здравствуй, Дементий Минич! С чего звал? Что за срочность?

– Прости, Елизар Силыч, что от дел оторвал тебя. Но служба государева.

– Понимаю. Стало быть, надолго? Так прикажи подать мальвазии да закусить чего.

– А всё уже готово, Елизар Силыч. И стол накрыт и мальвазия там, и водка гданская.

– То хорошо! – крякнул Вылузгин, любивший выпить и хорошо поесть. – Отдохновение от дел надобно, Дементий. Сколь их накопилось! До конца дней не разгресть того. Не вру ей богу.

Они ушли в другой покой и там сели за богатый стол. Башмаков знал все слабости дьяка Посольского приказа. Выпили по впервой и несколько минут насыщались молча. Затем Вылузгин спросил:

– Тебя посольство гишпанское интересует? Так?

– Можно ли что скрыть от тебя, Елизар Силыч?

Они выпил мальвазии, и сам хозяин ухаживал за гостем. Слуг к тому разговору Башмаков не допускал.

– Дак про твой разговор с великим государем я знаю, Дементий.

– Боярин Ордин-Нащёкин смеялся надо мной. Говорил, что я больно пуглив.

– Ты про воровство на Дону? Так сильно ты преувеличиваешь опасность, Дементий.

– Нет, Елизар Силыч. Опасность с Дона идет великая. Ведь что говорит Разин и на что людей подбивает? Говорит не против великого государя иду. А поднимает людей для службы великому государю и пресвятой богородице.

– Стало быть мятежники пойдут биться с государевыми людьми во имя самого государя? Мудрено больно, Дементий.

– А чего тут мудреного? Во имя великого государя против изменных бояр и крапивного семени, против нас с тобой, Елизар. Потому меня гишпанское посольство заботит. С чего гишпанцам к нам такого маркиза слать? Чай государства наши далеки друг от друга.

– И я про то думал, Дементий. Думал!

– И чего надумал, Елизар Силыч?

– Дак маркиз токмо для виду послан! А среди его людей будет тот, ради кого всё и затеяли. Нет нужды гишпанскому королевусу к нам маркиза слать. В том могу поручиться, Дементий Минич.

– Стало быть, едут они от иезуитов!