Три сокровища

– Да ты что! А они точно всё ещё «самцы» после этого? – лишь прогоготал Аргон.

– Всё так, – кивнула Лилу, как главный знаток бестиария в компании.

– Ох, Фригга милостивая… Вот проказницы! Как охмурить, так они из воды вылезти готовы, а чуть что – так сразу в пену! Только их и видели! Бегут от ответственности! – возмутился гном.

– Многие почему-то забывают финал известной сказки о том, как принц потом вынашивал целый выводок русальей икры, – покачал головой аристократ. – Что в пьесах, что в книжках во многих…

– Ну, ещё бы, сказка-то детская, – отметила Шанти.

– А что, в Империи нынче такие нравы, что от детей принято скрывать чудо рождения? Какой Локи вас всех попутал? У нас каждый гном знает, как на свет появляются! Правильно, я говорю? – оглянулся Аргон на Лилу.

– О русалках-то ты немного знал, как я погляжу, – усмехнулась цыганка, бросила взгляд на Вильгельма-коня, выставив ладошку, и тот, подняв ногу, легонько хлопнул по ней левым копытом.

– Что ж вы своим рассказываете-то, когда спрашивают, откуда взялись? – крутя головой, переводил свой взгляд цверг от Вильгельма к Бернхарду и обратно. – Что их находят на улице? А-ха-ха! Или в огороде где-нибудь среди щавеля и капусты? Или из яйца вылупляются? Голубь прилетает, приносит? Или аист на крыше какой-нибудь? А-ха-ха! – хохотал он. – Отсюда и все проблемы с доверием. Жизнь во лжи как она есть.

– Ты свою вон чуть на икру не разменял, помолчал бы и не паясничал, – заявила ему Шанти.

– Так как мужские особи их вида не горят желанием вынашивать икру, русалки и охотятся на людей, делая из них послушных утопленников, – напомнил анимаг. – В путь, скорее в путь! Больше никаких перерывов на развратные купания с полурыбами, господа! Лимит на шалости и всякие выходки будем считать исчерпанным!

– Что значит «исчерпанным»?! – возмутился гном. – Тема ещё не закрыта! Вот уж дудки! Или мне одному здесь интересно, как принц этот вообще рожал?

– Вскрыли живот, небось, да и выпустили икру в озеро. Может, как раз в то самое, где ты искупался, – предположил усмехнувшийся Берн. – Ты за животом-то следи, – оглянулся он, бросив довольно поджарому и подтянутому цвергу. – Начнёт расти, тут уже либо одно, либо другое: или от пива, или от икры хитрозадых русалок.

– Рыбозадых, – посмеялся Вильгельм.

– Есть ещё такие, у которых ниже пояса щупальца осьминога вместо рыбьих хвостов, – напомнила им Лилу.

– Та, что в сказке, в любом случае пожелала иметь ноги и морская ведьма ей дала их на время. Нужна была всего лишь кровь принца, чтобы окончательно стать человеком, – проговорил анимаг. – Но доблестный император, отец принца, разгадал коварный план русалки, и той пришлось прыгнуть с корабля за борт, в морскую пену, вновь обретя рыбий хвост и вернувшись к своим таким же сестрицам. Тут и сказочке конец.

– Ну, во-первых, вечно этот император куда-то в сказочках лезет, у него там вообще время управлять государством-то есть? – возмутился Аргон. – То он там, то он сям. На коне, на корабле, где угодно, только не на троне во дворце…

– И такие тоже есть, особенно про визит к императору кого-нибудь, – напомнил анимаг.

– Во-вторых, если морская ведьма дала ноги, что она, не могла колдовство ещё разок провернуть, что ли? Не с той же самой, так с другой. Если уж эта так принца полюбила, что обрюхатить – обрюхатила, а кровь взять не смогла… Да и, в-третьих, что этому принцу, крови-то жалко для красивой девушки?! – не понимал гном. – В человеке должно быть где-то десять с половиной пинт крови! Ну, дал бы там одну-две-полторы! Правильно я говорю? Сколько там надо натереть-окропить девичьи ноги? Много, что ль? Чего жмотиться-то для сударыни? Ну и принцы пошли! Жадина-говядина, таскарский барабан! Век пива не видать!

– Видимо, чары были какие-то специфические, сильные, могущественные, которые просто так не повторить… – задумался Вильгельм, отвечая на первый вопрос.

– Хм, а вот про принцев… А если, как у нынешнего императора, двое детей, то каждый из них принцем считается или только наследующий престол? – полюбопытствовала Ассоль.

– Каждый, разумеется, душечка! – улыбнулась ей Шанти.

– Это что же получается, можно выйти замуж за принца, стать принцессой, но так никогда и не стать королевой… – удивилась зеленовласая девушка, прикусив губу.

– Знаете, как зовут самую желанную женщину Иггдрасиля? – с усмешкой спросил Аргон. – Жрать!

– Что за чепуха, – брезгливо закатил глаза к небу анимаг.

– Потому что жрать всегда все хотят! – посмеялся гном. – Нет повести печальнее на свете, чем сказ о не сготовленном обеде! Когда привал, а? Бобры-добры?

– Это ты там бобром нырял, а я вытаскивал, – напомнил Вильгельм.

– Будто тебя кто-то просил! – проворчал Аргон, в недовольстве скрестив на груди руки. – Баб не дают, жрать не дают, а мы точно вообще должны за этой зеленовласой увязываться? – воскликнул он, но ему никто не ответил.

Дороги тянулись через пустые пастбища и долины. Нечасто встречались какие-нибудь другие странники и гружёные обозы. Это позволяло уточнить у кого-нибудь направление, дабы не сбиться с пути. Ведь даже Лилу, не зная местности, взмывая на виверне в небо, мало чем могла помочь по части ориентиров. Деревеньки все здесь походили друг на друга.

– Угораздило же выбраться в такой путь без карты, – ворчал Берн с таким видом, словно упрекал в этом Ассоль, косясь на неё.

– Как же без карт, душечка? У меня их не счесть! Вам какую колоду? – веерами из сложенных гадальных карт обмахивалась Шанти.

– Одна выпала, – заметил Вильгельм, приблизившись и наклонив голову.

– «Луна»… – отметила цыганка изображение с воющими на луну псом и волком. – Не самое доброе предзнаменование…

Дорога петляла, а путники шли по ней, стараясь добраться до населённых пунктов и не делать привалов на открытой местности. Все выглядели усталыми, за исключением гномочки. Той было весело, она с абсолютно детским любопытством расспрашивала то о том, откуда все прибыли в столицу до знакомства с ней, то о народе людей-кошек, Шанти от её бесконечных расспросов просто устала.

– А почему цыгане путешествуют табором? – не унималась Лилу

– Чтоб ты спросила, – устало фыркнула ей женщина-кошка.

– У-у, а почему носят лоскутные платья? – продолжала любопытствовать гномочка.

– Чтоб ты спросила, – вздыхала цыганка.

– А почему с ними обычно танцующий мишка? – вновь спрашивала маленькая чародейка.

– Чтоб ты спросила, – бубнила Шанти уже себе под нос.

– Ух, сколько всего цыгане делают только ради меня! – удивлялась Лилу. – Вернусь – расскажу маме и тётушкам.

– А папе чего? Где твой папа? – теперь уже ей вопрос задала женщина-кошка.

– Я бы и сама хотела бы знать, где мой папа сейчас, – призадумалась та.

В ближайшей деревеньке, куда компания пришла на закате, было шумно, словно на какой-то ярмарке. Взрослые с полей, огородов и мастерских шли по домам да к единственному, зато большому трактиру. Дети резвились, радуясь ветреному дню и потому запуская воздушных змеев, весьма заинтересовавших Чабсдера. Лилу пришлось даже намордник на того надеть, чтобы никого не покусал и не попортил ребятне веселье.

– Не очень понимаю, что зимой делают пахари, – оглядывала пространства за деревянной изгородью Ассоль. – Земля промёрзлая, твёрдая, ничего не растёт…

– Подгнивший корнеплод достают, например, – произнесла Шанти. – То, что людям на стол не пошло, съедят свиньи. Ещё можно пугал обновить, какую-нибудь отраву для кротов всунуть в норы.

– Бедные кроты… – проговорила дочка друида.

– Каждая жизнь ценна, – согласился с ней Берн.

– Это народ империи станет голодным и бедным, если они весь урожай пожрут да корни попортят, – заметила им обоим цыганка. – От вредителей землепашцам хорошая защита нужна. О, кстати, и коренья различные на огородах собирать можно же. Ботва вся отвяла, а морозец хорошо бережёт всё, что в земле, словно в погребе. Можно и для маринада что-то забрать, и для смесей каких на просушку. Целебные разные корешки. Женьшень, имбирь, хрен, сельдерей…

– Во саду ли, в огороде ль девица гуляла… – напевала малышня, резвясь в рощице средь облезлых кустарников и сбросивших свою листву деревьев.

– Какие ещё такие «восадули» в огороде?! – фыркнул Аргон. – Паттисоны – знаю, баклажаны – знаю, ни про какие такие восадули не слыхал. Новый имперский деликатес? – обернулся он на цыганку и на Лилу.

По правую руку от них вышел из своего дома на веранду еле-еле передвигавший ногами старичок в шляпе, направляясь к своему креслу-качалке, выставленному на улице. Видать, любил проводить здесь вечера, укутавшись и укрывшись, поставив на округлый маленький столик рядом чай или ещё чего горячительного, судя по бутылке с чем-то мутным в руках.

– Вот ж сорванцы… – проговорил он вслух, глядя на беззаботную ребятню. – Видали? – обратился он к мимо проходящей компании рыжего усача. – Как бегают резво! А я? Так стар уже, что ноги просто не ходят. А казалось бы, чем я хуже? Когда-то ведь был таким же! Молодым, ловким… А сейчас… Не езжайте верхом. Разминайте ноги, пока есть возможность. Двигайтесь! Двигайтесь, господа путешественники, правильно делаете! Попутного ветра вам. Мой бы дух да в молодое тело сейчас… – махнул он рукой. – Двигайтесь! Вперёд, назад – не так важно. Иногда, чтобы сделать рывок вперёд, приходится отступить на пару шагов назад. Ничего не бойтесь, смелее шагайте по жизни. Движение – это жизнь!

– И вам хорошего вечера, – вежливо кивнул ему Вильгельм, забыв, что он в форме лошади.

Так что от вида говорящего коня сухой и щупленький дедуля вытаращил глаза, выронил склянку, молчаливо плюхнулся в кресло, так и застыв с удивлённым выражением на лице, раскачиваясь и провожая взглядом гружёного жеребца в окружении разношёрстных спутников.

Те же искали ночлег, но зал местного трактира служил исключительно общей столовой в тёплые месяцы, расширяясь до выставленных наружу мест за столиками. Комнат для постояльцев здесь не держали, так что оттуда путники вышли абсолютно ни с чем.

Ночевать, похоже, предстояло где-то в пути под открытым небом. А судя по тому, как его затягивали сгущавшиеся тучи, ночью намечался дождь. И только если очень повезёт и температура достаточно низко опустится, он обратится в какой-нибудь снегопад. Впрочем, и под снегом на холоде ночевать перспектива была довольно такая себе.

– Хитрый месяц в небесах, звонко плещется водица… – забренчал цверг на гитаре. – Там, в прибрежных камышах, веселятся две девицы…

– Опять он русалок вспомнил, – закатил глаза анимаг.

– Тебя б так в четыре руки ублажали, сам бы вспоминал и млел каждый раз, – фыркнул ему Аргон.

– Фу, вот уж мерзких русалок с их ледяными и склизкими лапами в перепонках мне не надобно, – скривился Вильгельм. – Прошу прощения за свой таскарский.

– Примадонна! – воскликнул, качая головой, гном.

– Варка! Варка, ядрёна вошь! Где мой самогон? – гневный мужской бас прогремел из распахнутого окна домика на самой окраине деревеньки. – Назвалась «Варкой», так вари давай, не ленись!

– Не я сама назвалась так, а мама с папой назвали! – с возмущением ответила высокая женщина, направившаяся к дому.

– Чудно было бы, если б сами все себе имена выбирали… – подметил своим спутникам Берн, проходя мимо.

– Да уж, я бы явно был не Вильгельмом, – кивнул анимаг.

– Как же так, душечка? Красивое имя же, – не поняла, повернувшись к коню, цыганка.

– Да вот чтобы гномы всякие не сокращали до «Вилли», – недобро поглядел тот на цверга.

– Ну, и как бы ты звался? – усмехнулся Аргон.

– Допустим, Вениамин, – мечтательно закатил глаза анимаг.

– Веня, – лишь посмеялся гном.

– Тогда Себастьян, – тут же нашёлся аристократ.

– Себа, – шире улыбнулся низкорослик.

– Валентин? – с недовольством в глазах повернул голову анимаг на Аргона.

– Валя, – махнул тот рукой.

– Лафайет! – раздражённо заявил Вильгельм.

– Лаффи, – хихикал Аргон. – Это гномам хорошо. Сам говорил: Фом, Ром, Бром, Хром, рамамба-хара-мамбу-ром! Ха-ха-ха. Ни у кого с собой рома нет, кстати? А чем вычурней имечко, тем проще его сокращённое прозвище. Сеня, Веня, Даня, Ваня, как только не назовут.

– Вот придумаю имя, у которого нет сокращённой формы… Вот, Измаил! – гордо вскинул голову анимаг, тряхнув золотистой гривой.

– Изя-Изя-Изечка, – посмеялся гном.

– Роберто! Робероуз! Робеспьер! – перечислял Вильгельм.

– Робби-Бобби и тот, и другой, – усмехнулся цверг на это в ответ.

– Валентин! – тогда сразу воскликнул аристократ.

– Уже был, – хором ответили ему гном и цыганка.

– Всё равно что-нибудь да придумаю, – задрал гордо голову анимаг, поскорее зашагав вперёд, цокая копытами по каменистой петляющей дороге.

На западе небо алело закатом, подсвечивающим наплывавшие с северо-востока крупные облака, окрашивая их причудливые фигуры с переливами тёмно-синего, розового и фиолетового. Чабсдеру, с которого скинули намордник, смена погоды явно не нравилась. Он летал низко, клацал зубами, залетая в гудящие стайки мошкары, расплодившейся от того, что все лягушки уже повпадали в спячку, а вот насекомые, похоже, так быстро зимовать ещё не торопились.

Разумеется, вокруг уже давным-давно не встречалось бабочек или кузнечиков. Давно отвяла и пожухла трава на лугах, опали почти все листья с деревьев, за исключением вечнозелёных пород. И вот как раз из-под коряг, из-под опавшей листвы, особенно в местах близ рек, прудов и озёр до сих пор ближе к вечеру вылезали и разминали крылышки в морозном воздухе стрекозы, комары и другие назойливые маленькие создания. Их скопления привлекали птиц да небольших летучих мышей, а те, в свою очередь, обращали на себя внимание проголодавшейся виверны.

– Заели всего! – возмущённо хлопнул сзади себя по шее Аргон. – У цвергов, между прочим, самая вкусная для комарья кровь во всём Иггдрасиле!

– Вампиров к себе не привлеки такими россказнями, – похихикала Шанти.

– Если безликие и вправду вампиры, то мы уже встречались с одним таким. С двумя даже, ещё тот молящийся в данжеоне… – проворчал Берн. – Как бы хотелось сейчас с той блондиночкой всё разведать в столице.

– У меня тоже своё задание есть, но мы же обещали помочь нашей ученице, – повернул к нему голову конь-Вильгельм.

– Это да, братец, – закатил глаза рыжий усач. – Мама всегда говорила: помогай, коли можешь. Но не ввязывайся в неприятности.

– Нет, это мне поручили сопроводить её в Белунг и разведать там совершённый ритуал, вы не при чём! – заявила им гномочка-чародейка.

– Мы уж все вместе давно путешествуем, – вздохнул Бернхард. – Помогаем друг другу по возможности.

– Только я не пойму, что здесь делаю, – фыркнул цверг.

– Душечка, ты же боялся обилия пауков в столице, – напомнила Шанти.

– Да они на таком морозе уже все в спячку должны впасть, – понадеялся гном.

– Уж точно не те, кто внутри помещений. Что дома, что трактиры, что лаборатория, где мы ночевали… – проговорила ему цыганка.

– Не знаю вот, чего ты и вправду там не остался. На природе паука встретить шанс куда выше, – надменным тоном проговорил анимаг.

– Не соглашусь, душечка, – оспорила Шанти. – Здесь – холодрыга, а там тёплые комнаты с тёмными уголками.

– Так я правильно делаю? Всё равно я же скальд – мне надо путешествовать и концерты давать! – заявил Аргон.

– Ага, бежать из одной деревеньки в другую, скрываясь от тех, кому не посчастливилось слушать твой вой, – усмехнулся Бернхард.

– А «вой» считается, за слово с разными значениями? – поглядела на цверга Лилу. – Вой волков и вой вьюги, это ведь разное?

– А мне кажется, почти одинаковое… – призадумался и не согласился тот, подняв глаза к облакам.

– Вой вьюги – образный, но всё равно вой в единственном его звуковом значении, – мягким голоском пояснила гномочке Шанти. – Ну, это всё равно что клубок ниток и клубок тайн, и то и другое распутывают, или там гора камней и гора немытой посуды. Смысл ведь тот же, хотя значение образное. А вот зелёный лук или лук, вон, который у гнома за плечом рядом с колчаном стрел, – это уже совершенно разные вещи.

– Поняла, – кивнула с улыбкой Лилу. – Придумаю что-то ещё.

– Хм, а вот «хвост», например, – призадумалась цыганка, сложив руки и погладив свой пушистый кошачий подбородок. – Хвост как слежка тоже ведь образный такой переносный вариант смысла, но, по сути, другое. Хвост как часть тела и хвост, когда за тобой по пятам кто-то следует…

– А ещё хвост как причёска! – вскинув ручки, весело заявила гномочка-чародейка.

– Смышлёная! Надо ей прозвище дать какое-нибудь, – усмехнулся Аргон.

– Любитель ты раздавать прозвища всем, – цокнула языком, покачав головой, Шанти. – Ох и хитрюга!

– Ну а что, кисонька? Разве ж плохо быть кисонькой? – оглянулся гном на неё.

– Лучше быть душечкой и общаться со всеми любезно, вот берите с Вильгельма пример, – погладила цыганка златогривого жеребца-анимага.

– Наш усатый-хвостатый только на вид весь такой плюшевый, – сложил руки в недовольстве Аргон.

– А что, в вашей банде-лаванде у всех прозвища есть? – поинтересовалась Лилу.

– И не только у банды! Девка Ноги-Ножницы, Боевая монахиня или лучше Монахиня-рыцарь? Исследователь этот наш… – перечислял гном.

– Твой, – прервала его Шанти. – Это у тебя с ним там сделка по продаже книг, душечка. Мне лично этот тип совсем не по нраву. Я выступила за засаду для той Тринадцатой не ради него, а ради других наших целей, дабы схватить убийц.

– Почему Тринадцатая? – недовольно проворчал цверг.

– Её орк так назвал, – напомнила сзади Ассоль.

– Полу-орк, между прочим, – выделил голосом гном. – Ноги-ножницы звучит лучше же! И зловеще!

– Не вижу ничего зловещего в ножницах, полжизни с ними вожусь: то крой, то нитку обрезать, то ещё чего, – произнесла Шанти.

– Можно даже тогда по два прозвища всем раздать! Правильно я говорю? Главное, не запутаться! – задрал палец гном.

– А у Бернхарда разве есть своё? – удивилась Шанти.

– «Экс-капитан» чем не прозвище? – снова повернулся к ней цверг-музыкант.

– Барон Фон Двадцать Третий… – пробубнила недовольно Ассоль, щуря взор в направлении рыжего усача.

– Просто третий, – напомнил мужчина, не оборачиваясь.

– Давайте и мне прозвище сделаем! Громкое, звучное, броское такое! Аргон… б… бэ… Блистательный! Аргон… бэ… б… Безукоризненный!

– Б – Бездарный, – предложил ему Берн, посмеявшись.

– Ну тебя, – покачал головой цверг.

– Я хочу тогда что-нибудь классненькое! Миленькое! «Облачко» там или «Принцесса»! – вскинула ручки Лилу. – Меня папа так называл.

– Один нынешний верховный канцлер уже доназывал дочку «принцессой» до того, что она реально вышла замуж за принца, сына бывшего императора, – хмыкнул Аргон.

– Да? Здорово! Вот бы и мне так! – мечтательно произнесла Лилу, шагая, задрав к небу голову и приложив к губам пальчик.

– Ещё сотни лет не стукнуло, уже о женихах думает! – покачал головой гном, косясь на неё.

– А я маленькая да удаленькая! – ответила та, разразившись яркими искрами по всему телу. – Это уже мама про меня так говорила, – улыбалась гномочка-чародейка.

– Давайте тогда «мелюзгой» теперь её называть? – предложил гном. – А для дочки друида ещё что-то придумаем.

– А давайте! – сразу же с уверенностью и даже нотками надежды в голосе громко согласилась Ассоль, ускорив шаг.

– Будет Асей, – предложил Берн, шагавший спереди.

– Вот уж нет уж! – возмутилась та, помотав головой.

– Зелёнкой, – заявил Аргон, глядя, как колышутся её волосы хвойного отлива.

– Ещё чего! – обиделась и покраснела Ассоль.

– Ох, капризные женщины, вечно им не угодишь. Ещё одна примадонна! – закатил глаза гном.

– А кто это? – поинтересовалась у него Лилу.

– Златовласка наша, – посмеялся Бернхард, кивнув в сторону Вильгельма.

– Вот! Я же говорю: по два прозвища! – задрал палец Аргон.

– Невоспитанные грубияны, – хмыкнул анимаг, полуприкрыв глаза с важным видом и зашагав ещё быстрее вперёд.

– Давайте в рифмы, как экс-капитан наш сказал, – предложил гном. – Песню сочиню про хвостатого. Я ведь скальд всё ж таки! Выйду как-то в поле с конём…

– Ох, скальд… – закатив глаза, фыркнула Шанти. – Вот тебе история: нашёл мужчина в лесу лягушку замерзающую. Та молвит ему совсем человеческим голосом: возьми меня с собой, обогрей… Ну, мужик сжалился, сунул лягуху за пазуху, пришёл домой. Она ему: уложи меня на кровать… Уложил. Она: поцелуй меня… Ну, раз уж лягушка говорящая, то и поверил-таки. Она и превратилась в стройную нагую красавицу.

– Так, ну и что потом? – в предвкушении, причмокивая, поинтересовался Аргон.

– А в этот момент пришла его жена домой, их в кровати застукав, и в эти сказки не поверила! – сурово воскликнула женщина-кошка.

– Смотрите, там пагода! И дайконские ворота, там какой-то храм, – указала Лилу в сторону небольшой пологой возвышенности.

Там и вправду располагался настоящий храмовый комплекс в иноземной стилистике. Зелёные двускатные крыши с причудливо расширявшимся низом. Фиолетовые тории – п-образные ворота без створок с изогнутой верхней перекладиной. А вход на окружённую плотным узорчатым забором территорию проходил через особые зеленоватые ворота ромон на восьми столбах с полуразрушенными статуями каменных стражей, от которых осталось лишь основание с лапами и хвостами.

– Это же Храм Пяти Стихий! Он не так далеко от Белунга, но я о нём только слышала. Мы с папой никогда не ходили сюда, – с интересом разглядывала Ассоль необычную архитектуру.

– Была вот я в Дайне, в Улкастре, Улле, Рошмерте, там везде есть дайконские святилища нынче, десять-двадцать лет тому назад возведённые, – рассказывала Шанти по пути к храмовому комплексу. – Не сразу, конечно, такое за год не построишь, но сейчас-то стоят-красуются. Люблю их архитектуру, весьма интересная.

Ближе к территории путники подошли, когда уже начинал накрапывать дождь. Там внутри, во дворе с маленьким круглым прудом у прораставшего и украшенного религиозным декором священного дерева, подметала каменную дорожку молодая стройная женщина с чёрными, уложенными в пучок с двумя спицами волосами, узким разрезом глаз и облачённая в ритуальное храмовое одеяние рэйсо белых оттенков с вкраплением фиолетовых узоров и элементов декора.

За счёт широких рукавов, подобных юбке сиреневых штанов хакамэ, лакированных деревянных башмачков асагуцу и ритуальных атрибутов, заткнутых за узорчатый поясок хо: двух типов вееров, флейты, жезла онуса с ворохом бумажных лент, этот костюм выглядел отнюдь не самым удобным для таких повседневных дел, как уборка территории. Но женщина старательно справлялась, приводя в порядок серые каменные плиты от скопившейся пыли. Движения её были плавными, вся она казалась элегантной, манерной и сдержанной.

Казалось, она была здесь одна. Дождь усиливался. Тучи на западе почти скрыли закатное солнце, которое и без того готово было спрятаться за дальний лес, уступая дорогу царствующей непогожей ночи. А при жрице храма не было ни зонтика, ни помощников, словно она одна тут за всем следила, а ведь территория храмового комплекса была немалая, с обилием возведённых построек.

– Говорить буду я, – предложил Вильгельм.

– Вы хорошо знаете дайконский? – удивилась Шанти.

– Нам ведь нужен ночлег, крыша над головой, чтобы спрятаться от дождя. Пока наш гном опять всё не испортил своими вульгарными дифирамбами, лучше я вежливо пообщаюсь с этой госпожой, – ответил анимаг.

– А если она в обморок рухнет от говорящей лошади, как тот дедуля? – возразил Бернхард. – Уж лучше я, – вышагал он вперёд, но Аргон его опередил.

– Сударыня! Вы прекрасны, словно порхающая весенняя бабочка, в столь красочном одеянии посреди зимы! Ваши блестящие волосы подобны дорогому обсидиану, переливаясь в бликах пурпурного заката! – принялся гном восхвалять местную жрицу.

– Путешественники? – слегка опешила та, поглядев на подошедшую к воротам компанию.

– Мы двигаемся в Белунг, это, вроде как, неподалёку отсюда. Но до ливня, боюсь, не успеем… – проговорил Бернхард. – Тут уж или одно, или другое. Либо промокнем до нитки, либо вы сжалитесь над такой компанией путешественников и предоставите крышу над головой. Всего на одну ночь, мы изрядно спешим. Утром отчалим и больше не посмеем уже вас беспокоить. Ну, разве что на обратном пути… – почесал он затылок, задумавшись, каким путём потом возвращаться в столицу.

– Это священное место, закрытое от посещений вне особых праздничных дней, – не выпуская из рук метлу, неторопливо, со всей грацией и статностью жрицы подошла женщина ко входу на территорию. – К сожалению, впустить всех вас я не могу.

На вид ей было немного за двадцать. Молодая, со строгими чертами вытянутого лица. Тонкие брови под резким углом, нежная светлая кожа, каштановый проникновенный взор и бледновато-розовые губы над аккуратным и чуть заострённым подбородком. Ресницы её будто были зачёсаны как-то вбок, в сторону висков от переносицы, шли косым густым ворсом, создавая вместе с лёгким макияжем нанесённых «стрелок» иллюзию ещё более крупных и длинных в своём узком разрезе глаз жрицы. А справа над верхней губой красовалась небольшая тёмная родинка.