Три сокровища

Вслушиваться в беседы вокруг у компании путешественников большого желания не было. Может, Берн и Вильгельм, конечно, хотели быть в курсе всех слухов, да и Шанти, навострившая ушки на макушке, обладала слухом феноменальным, но вот Ассоль скорее глазами выискивала меню, чтобы узнать, почём же печёная картошка в столь элитном заведении.

– Приветствую моих старых знакомых, – заметил в манерном поклоне таскарец с бородкой-трубочкой подходящую к нему компанию. – Господа, о наших пирамидах и зиккуратах я поведаю вам чуть позднее, – обратился он к своим собеседникам.

Окружавшая его знать потеснилась, возвращаясь к своим столам и расходясь небольшими компаниями, как бы пропуская завиденный отряд путников поближе к гостю столицы. Некоторые броши рассевшихся господ походили на фамильные гербы знатных родов, о которых на привале как-то рассказывал анимаг, другие представляли менее влиятельные, но тоже активно участвующие в жизни города семьи.

– Господин визирь! Всё сдабриваете местную кухню приправами? – замахал рукой и улыбнулся Аргон.

– Ирфан ибн Махран бен амади Эскер, если вдруг запамятовали, – с ответной улыбкой напомнил черноволосый смуглый господин. – О светоносный Гор, как же я рад видеть вас вновь!

– Ещё один фон-барон триста шестьдесят девятый… – фыркнула Ассоль.

– Фон Штрауцферберг Третий, – поправил Бернхард.

– Ага, как же, – закатила та глаза, припоминая разговор с Королевой Воров.

– На самом деле всё довольно просто. «Ибн» означает «сын», то есть, моего отца звали Махран и я наследую часть его имени в своём, – пояснил таскарец. – «Бен», по сути, почти то же самое: наследник, потомок, а «амади» значит «род». Иными словами: Ирфан, сын Махрана, потомок рода Эксеров, ну или просто «из рода Эскеров», если ещё понятнее. Гномы ведь представляются также? – поглядел он Аргона.

– Да! – радостно воскликнула вместо цверга малышка. – Я Лилу из рода Галар! Великих медоваров! Младшая дочь чародейки Лулу, дочери Хильд, дочери Лиод, дочери Брунгильды-валькирии…

– Валькирии в гномьем роду? Интересно… – погладил свой подборок Ирфан. – Что это за юная леди? – пристальнее взглянул на неё визирь с любопытством. – В прошлый раз её с вами не было. Неужто и вправду гномочка? Людей в семье точно не встречалось?

– Выпускница Академии Магов, – представил Вильгельм. – Толковая чародейка.

– Ещё сотни лет ей не стукнуло, уже – выпускница! – проворчал Аргон.

– Весной вот закончила обучение! – весело воскликнула Лилу, сотворив с кончиков пальцев роскошный фейерверк над столом.

Среди броских и мерцающих красок змеями вились и переливались причудливые фигуры, то осыпаясь блёстками, то хлопком взрываясь букетом новых, сменявших друг друга оттенков. Зрелище было кратким, но поистине завораживающим. Ассоль в улыбке широко раскрыла рот, любуясь представлением. Опешивший от грохота цверг плюхнулся на задницу, так что книги со столика попадали друг на друга, высокой стопкой улёгшись на его руках.

– Ещё и чародейка? – произнёс визирь, когда буйство красок утихло. – Это интересно. А кем были твои родители? Я всегда считал, что самые сильные маги получаются, когда оба родителя знали толк в колдовстве.

– Вот уж нет уж, – хмыкнула Ассоль. – У меня и мать, и отец владели неплохо магией, а у меня одни бабочки получаются… Блин блинский…

– Что ж, это тоже тема для весьма любопытного исследования. Но, думаю, тебе лишь ещё предстоит раскрыть свой потенциал, – погладил Эскер свой подбородок. – Иногда он пробуждается в ситуации стресса. Нападение дикого зверя или падение с высоты…

– Спасибо, прыгать со скалы, чтобы убедиться в бесполезности дара, мне как-то не хочется. Есть занятия поважнее сейчас, – подметила зеленовласая девушка.

– Самоубийство – грешно! – поднялся на ноги гном.

– Гномы долго представляются, но обычно меня зовут просто Лилу, – улыбалась малышка.

– Вот и меня зовите меня просто Ирфан Эскер для краткости, как у вас здесь, в Империи, принято, – кивнул визирь. – А вы таки вспомнили про наш уговор и вернулись за книгами? – обратился он к Аргону.

– Книги-книги… – поглядел цверг на сложенные стопки. – Визирь Эскер сам так ничего и не втюхал никому, как я погляжу… Век пива не видать!

– Я ведь вам уже говорил, что я не торговец, а, в первую очередь, исследователь. Изучаю местную кухню, чтобы внести в неё колорит таскарских специй и сухофруктов. Ну, и просто люблю поесть, о прости, Себек, мне обжорство. Ах! Это, должно быть, благословение самой Изиды на нас снизошло, что мы встретились вновь, о неграненые алмазы моей чёрной души! – улыбался визирь.

– А можно, пожалуйста, поменьше пафоса и театральности? – фыркнула Ассоль. – Вас вот хотят убить, а вы столько внимания к себе привлекаете!

– Как же иначе? Внимание – моя страсть! Моя цель – продать книги! Ну, и вкусно поесть в имперских трактирах, – расплылся Эскер в широкой улыбке. – А что вы имеете в виду под словом «убить»? – озадаченно покосился он на дочку друида.

– Да то самое! – насупившись, фыркнула та. – Мы здесь за этим! Предупредить вас о готовящемся покушении! Не скажешь особо по вам, что поесть любите, – оценила взглядом зеленовласая девчонка его худощавое телосложение.

– Изнурительные путешествия сказываются, – лишь кривовато усмехнулся тот. – Некогда лежать и набивать пузико, знаете ли. За исследованиями совсем обо всём забываешь!

– Пузико, хи-хи-хи-хи – рассмеялась Лилу.

– Вот вам ещё тема для исследований, – произнесла вдруг проходящая мимо белокурая монахиня на вид лет восемнадцати-двадцати, относившая свою пустую тарелку с пиалой поверх, чтобы не утруждать и без того слишком занятых от такого наплыва клиентов официанток. – Случайно подслушала ваш разговор, – призналась она, очень нежно картавя каждую «р». – Смотрю, вы к нам из Таскарии, а я никогда не была на землях эмиров. У вас ведь там столько храмов древних, не так ли?

Взор её тёмных, бордово-карих глаз из-под слегка изогнутых уголком бровей казался серьёзным. Угловатые алые губы ярко выделялись на нежном красивом личике с аккуратным носиком и маленьким подбородком. Длиннющие светлые, платинового оттенка и темнеющие к корням пряди были уложены на прямой пробор, спадая практически до уровня груди.

– Всё так, я и вправду оттуда, о свет очей моих, – кивнул смуглый мужчина, даже не обернувшись, протирая свои пальцы салфеткой.

– Расскажите вот, как считают в Таскарии, являются ли боги самостоятельными сущностями или они всё же разделённая на разные силы энергия единого Творца? – повела монахиня правой бровью в несдерживаемом любопытстве.

– Мы в Таскарии предпочитаем славить богов, а не задумываться над их естеством, – ответил визирь, оглядывая блюда на своём столе. – Жрецы уверяют, что божественная природа сама по себе для смертных непостижима. Отсюда я делаю вывод, что вместо философии и медитации в попытках познать нечто высшее нужно коротать время за земными мирскими делами: изготавливать лодки, выращивать зерно… Откровениями о метафизическом сыт не будешь. Богов надо благодарить за то, что у тебя есть и ценить это.

– Но жажда знаний ведь не слабее физиологического голода! – возмутилась девушка в чёрной рясе. – Поиск ответов занимает умы, как ни крути!

Её плечи для общей её стройной комплекции казались донельзя широкими. В облике юной леди было что-то нескладное, контраст хрупкости и мягкости с силой и строгостью. Будучи довольно очаровательной, она выглядела напористой и бойкой, стоящей за свои идеалы.

– Жажду знаний испытывают лишь те, кому нечем заняться. А у обычных законопослушных и трудолюбивых людей хватает забот: скот, поля, ремесло, охота. Выслеживая антилопу, не задумываешься над границами могущества Гора или Бастет, тебя заботит, добудешь ли ты мясо в семью на ужин, – проговорил таскарец. – В крайнем случае, молишься Нейт в поисках благословения. Пусть и мне светозарная ниспошлёт успех в моей «охоте» на покупателя.

– Мясо… – поморщилась монахиня. – Убивать животных – жестоко! Кормить милейшее создание только для того, чтобы его зарезать? Состригать шерсть, которую щедро даёт нам овца из года в год, дабы затем её всё же запечь, или того хуже, принести впустую в жертву богам? Знаете, моё мнение – высшие силы не нуждаются в плоти и крови, иначе, в чём тогда их отличие от простых смертных? Они не должны ощущать холод и голод.

– И не чувствуют, – подметил Аргон. – Но это не значит, что кому-то из богов не по душе убийства и кровопролитие. Есть вот боги мщения – братья Видар и Вали, весьма жестокие и кровожадные, знаете ли.

– Если у них нет чувств, можем ли мы считать их бесчувственными? – вопросительно поглядел на монахиню своим каштановым взором визирь, наконец повернувшись.

– А вот это уже богохульство! – нахмурилась молоденькая незнакомка.

– Грешно! – задрал палец гном, поддерживая её.

– Что вы, храни вас Гор, и в мыслях не было! – поднял руки в сдающейся позе таскарец, сверкая кольцами. – Я очень даже религиозен, о свет очей моих, всегда предпочту верить, что боги есть где-то там.

– Ах, в таком случае ваши слова – услада для моих ушей, – чуть улыбнулась монахиня. – Оп-ля, обойду аккуратнее вас, если не возражаете, чтобы вам не слишком вертеться, – сделала она пару движений, встав ближе к столу.

– Но никогда не захочу к ним приблизиться или попытаться постичь высший замысел, благослови Изида всех нас, – коснулся визирь переплетённой цепочки нательного амулета.

– Сударыня, ваши локоны подобны водопаду молочных рек в лучах солнца! – потянулся Аргон за гитарой, но Шанти остановила его, прикоснувшись к руке.

– Приятно, конечно, милый гном, – улыбнулась с лёгким кивком монахиня, – но на меня фокусы с комплиментами не работают. А вот от угощения зефиром или рахат-лукумом не откажусь, – картавым голоском добавила она.

– Быть может, богам нужен дух овцы, а не её плоть и кровь, – тем временем вернулся к её предыдущей речи таскарец.

– О, тогда к чему это умерщвление? – возразила белокурая леди, снова поведя бровью. – Они дождутся души и так, когда овечка скончается от старости. С учётом, сколько лет её стригут, к моменту заклания той явно недолго осталось. Какой прок торопить события? Боги смерти получат свою энергию из процесса гниения вне зависимости, убили животное или же оно умерло само по себе. А если нет разницы, к чему всё это жреческое насилие и кровопролитие? И не только жреческое, ещё и фермерское. Да, и вообще, кто придумал, что богам нужны овцы?! Захотят – сотворят себе собственных. Да и не едят они их. Кому надо есть сырую овцу? Хотели бы жареную – зашли бы сюда, к нам в трактир. Неужели у них там, в астрале, больше нечего считать перед сном? Да и хороший вопрос: спят ли боги…

– Раз принято считать, что их «пробуждают», вероятно, что спят. В крайнем случае, не так, как мы, но явно в неком «стазисе», знаете такой термин? В состоянии отдыха и покоя… – ответил Ирфан.

– Мы бы как раз хотели бы узнать, кто пробуждает, – подметил Бернхард. – Нет ли у вас каких-либо интересных сведений? Нам сойдут даже слухи и сплетни.

– А я вот в дороге почти не спала, – вздохнула светловласая монахиня. – Хорошо хоть сил набралась, – кивнула она на пустую тарелку или скорее даже на вытянутую пиалу. – Я благодарна, что из ваших стран привозят к нам шоколад.

– Всегда пожалуйста, – ухмыльнулся таскарец. – Я вот не поклонник конфет. Сладость получить можно из ягод и фруктов. Предпочту как раз сочное мясо да под пряными соусами.

– Чтобы этот дивный букет ароматов буквально подхватывал и вёл за собой! – поддержал гном, прикрыв глаза. – Тмин, тимьянчик, чесночок, кориандр, смесь диких перцев!

– Здесь неплохие тарталетки из ревня со специями, угощайтесь, – предложил визирь.

– Оп-ля! Спасибочки! – улыбнулась обрадованная внезапному угощению незнакомка.

– Неплохие? Да ты что! – схватив одну, с сильным недоверием понюхал и надкусил цверг. – Я б дал ремня тому, кто так готовит из ревня… – раскритиковал он десерт.

– Смотрите-ка, в рифму. Нечасто для нашего гнома, – усмехнулся Вильгельм.

– Ещё б! Я ведь скальд всё-таки! – гордо заявил тот, развернувшись к анимагу. – Вот у нас дома, как готовят такое, знаете? Во рту тает – в животе летает! А это что? – постучал он по столу тарталеткой. – И тесто отвратное, и начинка ужасная. Первым гвозди забивать можно, а вторым соседей травить, которым твои песни не нравятся.

– Ну, хоть всему нашлось применение, – попытался его успокоить таскарец.

– Вообще-то, правильно говорить из «ревеня», – поправила его Шанти. – Так что хватит паясничать.

– Ну, точно, как наш проректор… – вздохнула удивлённая Лилу.

– А грамота – не моё ремесло! Моё дело – под музыку рассказывать истории, а не петь. Чтобы был сюжет и мораль! – задрал Аргон палец. – А распеванием набор рифмованных куплетов с припевами пусть поэты-песенники занимаются! Всякие труба-дуры! «Я вас любил, чего ж я болен….» и вся вот эта вот туфта! – фыркнул он.

– Я б тоже занялся каким-нибудь «распиванием», – изучал Бернхард широкую доску с выжженным списком хмельных напитков.

– А по-моему, тарталетки очень даже удались, – отметил таскарец. – Как раз то, о чём я говорю, вся сладость из исходных даров природы.

– И мне понравились, вкусные, – кивала, ещё не прожевав очередной кусочек, монахиня.

– Вот и папа также поучал про сахар… – хмыкнула Ассоль. – Яблоки, мол, пожуй, ягод насобирай, а они все кислючие, – поморщилась зеленовласая чародейка.

– Не разрешал много сладкого? – с жалостью взглянула монашка на девушку, подняв правую бровь. – Ну почему все лучшие вещи в мире всегда под запретом? Так жалко!

– Скорее не мог их часто позволить, нежели не разрешал… – прикусила губу и отвела глаза дочка друида, словно ей стыдно было признаваться, что она из довольно бедной семьи отшельника.

– А мой бы папа дебаты о религии вообще не одобрил, – подметил Вильгельм. – Для него канон есть канон, незыблемый и неоспоримый. Говорит: без догм, они же аксиомы в науке, – перевёл он взор светло-голубых глаз на таскарского визиря, – невозможно выстроить всё остальное. Это как фундамент для дома. Основа основ. Что соединение двух точек прямой линией, что сотворение мира волей создателя…

– О, тоже, небось, сладкое не любил, раз такой упёртый и несгибаемый, – предположила монахиня, отчего-то так всё ещё и остановившаяся возле стола за правым плечом таскарского гостя.

– Или минотавр по гороскопу, – раздался голосок Шанти. – Была я на западе близ границ, в Шудберге, так там выращивание сахарной свёклы – главный промысел!

– У нас дома вот сладости появлялись только по праздникам, или когда Эрик из столицы привозил что-нибудь вкусненького в гостинец, – проговорила Ассоль.

– Ах, а я без сахара просто жить не могу, – задрав глаза к потолку, помотала головой девушка в рясе. – Желе, карамель, пастила, шоколадные плитки!

– А по фигуре не скажешь, – оглядел её неторопливо Бернхард.

– Неужели ваша жизнь настолько скучна и безрадостна, что её обязательно следует подслащать чем-то эдаким?! – не понимал визирь.

– А ваша? – усмехнулась незнакомка, вскинув правую бровь. – Столь безмятежна, пресна и легка, что не хватает острого перчика?

– Всем нам порой не хватает острых ощущений. Я попрошу раджу вырастить побольше сахарного тростника на поставки в грядущие годы, о свет очей моих, – учтиво кивнул ей таскарец.

– Хороший комплимент, надо взять на заметку, – подметил гном.

– И водорослей агар-агара присылать на студни и желе, – продолжил визирь тем временем. – Благослови, Осирис, наш урожай!

– Завидуют ли божества смертным, что у нас столько вкусного? – призадумалась девушка в рясе.

– Мне по душе больше торговля или наука. Исследования. Рынка, жизни, быта… – перечислял смуглый аристократ. – Теология – удел ленивых, как я уже говорил. Надеюсь, вас не обижу, не знаю, чем живут монахи столицы, но таскарские жрецы лишь молятся в храмах да клянчат подаяния у прихожан, словно нищие попрошайки. Нет чтобы хотя бы сами узоры на колоннах и стенах выводить научились…

– Ах, и лишь они задаются духовными вопросами? Ищут истину? – удивилась светловласая собеседница.

– Истину ищут те, кто взвешивает и измеряет… Как можно измерить влияние божества? Уровень заполнения бочек после дождя – это воля богов или же природное явление? В чём измеряется засуха? Количеством умерших от голода? А сама природа и её дары – те же какао-бобы или овцы – это дары богов или же просто окружающая действительность? Хотели бы высшие силы какого-то взаимодействия, то общались бы напрямую, давали эти ответы и не допускали бы разночтения в трактовках, – хмыкнул визирь. – Зачем пытаться постичь непостижимое?

– Они подают нам знаки! – не согласилась с ним Шанти. – Звёзды, расклады карт, стороны монет и костяшек.

– Об этом я и говорю, – вздохнул смуглый мужчина. – Карты трактовать можно довольно по-разному, а мешок зерна весит столько, сколько он весит. Нельзя сказать, что он приблизительно набит овсом, а возможно, камнями, если на самом деле внутри тростниковый сахар. И нельзя по сахару сказать, что это, быть может, рис, а быть может, перец. Это сахар – и никак иначе! – возразил, чуть наклонившись в сторону цыганки, таскарец. – От правды не скрыться, реальность есть реальность.

– Хотите сказать, тема религии у вас даже высшие сословия не интересует? – недовольно взглянула бордово-каштановыми глазами на него монахиня.

– Что поделать, мы привыкли жить с твёрдой верой, храни нас всех Гор, а не испытывать её на прочность, – повернул вновь голову к ней визирь в синем тагельмусте. – Религий в Таскарии нет. Только вера и благодарность творцам. За дождь, за воду, за детей, за дары природы. За то, что мы родились людьми, а не какими-нибудь бабочками, живущими всего по три дня. Если на нашу долю выпадают невзгоды, мы стараемся преодолеть свои испытания, а не винить в том высшие силы и хулить за то наших богов.

– Винить и оскорблять их ни в коем случае нельзя, тут вы правы. Я вот считаю, что раз всё в мире существует благодаря богам-хранителям, поддерживающим циклы природы, то мы не можем никогда о них забывать. Чтить следует одинаково и богов солнца, и богов ночи, богов дождей и песков, военной славы и домашнего уюта, – своим мягким картавым голоском с лёгкой улыбкой в уголках губ произнесла незнакомка. – А то когда люди произносят молитвы лишь духам блага, обделённые вниманием злые духи лишь сильнее выходят из себя. Отсюда и многие беды. Молиться надо во избежание несчастий, в том числе и богам хаоса, дабы умилостивить и проявить к ним своё уважение, усмиряя их. Я не навязываю свою философию, просто хочу напомнить, что характеры у всех сущностей разные.

– У вас здесь, в Империи, интересное совмещение традиций. Я бы скорее исследовал заимствование и переплетение культур, чем искал ответы, кто на что влияет и кто кому кем приходится, – подметил ей Эскер. – Династии в пантеонах бывают довольно запутаны, а когда женятся на собственных дочерях или сёстрах…

– У нас здесь так не принято, – хмыкнула девушка в рясе, приподняв правую бровь. – Но благодарю, что напомнили мне о моих целях. Сама вот в столице брата ищу.

– Не в городской страже, надеюсь? – поинтересовалась зачем-то Ассоль.

– Кто знает, – пожала монашка плечами. – Мы очень долго не виделись, так что даже не знаю, куда он подался… Прошу прощения, что прервала вашу беседу. Да благословит вас всех солнце! – отправилась она прочь, относя посуду к стойке. – И не забудьте помолиться хотя бы перед сном.

– Странная дамочка, – глядя ей вслед, произнёс молчавший всё это время Берн. – Вроде монахиня, а словно сомневается в вере.

– Скорее, в границах дозволенного. Видели же, как рьяно она призывала не богохульствовать. Человек набожный, храни Изида её и всех нас, – отметил таскарец.

– Хватит с нас и одного протопопа с проповедями, – улыбнулась Шанти, когда Вильгельм галантно отодвинул для неё стул.

– Так, говорите, кто-то надумал меня убить? Присаживайтесь, – пригласил смуглый господин компанию визитёров за свой стол.

При этом он не был напуган, удивлён и обескуражен. Словно речь шла о чём-то обыденном и привычном. Однако же он явно был заинтересован в деталях, желая получить от своих знакомых как можно больше информации обо всём, что может угрожать его жизни.

Те вскоре присели, оглядываясь по сторонам, как много кругом лишних ушей, но предложить иное место встречи никто не решился. Уж лучше пусть потенциальный убийца и его связные будут в курсе, что гость столицы предупреждён и будет теперь действовать осторожно.

– Некоторое время назад приезжал певец из Таскарии. Ему одна из «поклонниц» штырь в горло вонзила, – сообщил Бернхард.

– Ох уж эти рьяные фанатки, на что только не пойдут, чтобы не делить ни с кем своего кумира, – цокнул языком, вздохнув, визирь Эксер.

– Да нет, это была наёмница… – пояснил усач.

– Девка с ногами-ножницами, – встрял Аргон, вновь возникнув близ столика.

– Ты книги иди продавай, душечка, раз у вас сделка с визирем, – отправила его Шанти.

– Книги, книги… – заворчал цверг. – Судари и сударыни! Благослови всех вас боги! Вашему вниманию предлагается уникальное сочинение… – обратился тот к посетителям таверны, отходя от столика со стопкой книг.

– Так вот, того певца на площади убили, думая, что это вы, – вернулась Ассоль к теме их визита сюда. – Мы пришли предупредить, что вам нельзя выступать на площади и вообще кто-то планирует на вас покушение!

– Стало быть, деятельность моя под угрозой… – призадумался визирь.

– Девицу-блондинку если увидите вдруг с повязкой на глаза, это может быть наёмница под видом слепой попрошайки, – сообщил Берн.

– Не ищите в каждой блондинке опасность, – с лёгкой усмешкой проговорила монахиня, вновь проходя мимо, уже направляясь теперь от стойки к выходу, покидая таверну.

– Мне вот не суть важен цвет волос и цвет кожи, – жонглируя мешочками с деньгами, вернулся к своим Аргон. – Рыжие, тёмненькие, все девушки хороши.

– Продал-таки… – раскрыл рот удивлённый Бернхард.

– А то ж! Вкусно есть все хотят. Достаточно лишь объяснить этим всем, что дома можно приготовить самим вкуснее и подешевле, чем сюда заходить, – посмеялся цверг.

– Вы же так разорите трактиры, любезный! – подметил Вильгельм.

– Вот именно… – хмыкнул Берн.

– Что вы, специи заведениям достаются оптом, а стало быть, подешевле, чем отдельным покупателям на базарах. К тому же не каждый, кто готовит, тот повар. Это всё же искусство, умение хорошо сготовить и преподнести. Домашняя еда нередко отличается от еды в заведениях, – заверил Ирфан.

– Ага, в заведениях её дают меньше, – закатил глаза рыжий усач.

– К тому же мы и вино поставляем. Закроются таверны – откроются бары. Надо адаптироваться, друзья мои, под новые обстоятельства. Спрос рождает предложение. Читали что-нибудь из научно-исследовательских трудов по части купечества? – оглядел таскарец своих собеседников.

– Привозите, привозите, мы почитаем, – кивнул Аргон. – А потом продадим и такие книги.

– Правда же деловая хватка у гнома хорошая? – произнесла Шанти. – Ни дать, ни взять, молодец. Может, когда захочет. Я вот в жизни ничего продать не могла. Ну, разве что обручальное кольцо в ломбард. Обычно ко мне клиенты сами тянутся, просят погадать по руке или на картах.

– Вот вам хороший пример выгодной торговли. Во многих регионах Таскарии туго с бумагой. Да и скот на дублёную кожу, чтобы хороший пергамент сделать, разводить в засушливых регионах – не очень-то вариант. Вот и закупаем мы пустые листы у Империи, – поведал Ирфан.

– Пока у нас лесопилки работают… – хмыкнул Берн и отвернулся вбок.

– А потом пишем книги, сшиваем, делаем кожаный переплёт, уж на него-то изделия найдутся, всяко это лишь «корочка», как мы её называем, и потом уже куда более выгодно продаём книги. Пытаемся продать. Вот цверг ваш – настоящий умелец, – похвалил визирь. – Я снимаю шляпу!

– Шляпу он снимает… Я вот шлюх снимаю в борделях, это куда интереснее! – хмыкнул гном. – Правда, некоторые постоянно мешают! – недовольно поглядел он на усача с анимагом.

– Аргон! – с возмущением, взглянув на низкорослика, воскликнула Шанти, прикрыв ушки Лилу.

– Что не так? Это не брань и не оскорбление! – удивился тот. – Называю всё своими именами. Надо смотреть правде в глаза! Кто ткачиха, кто купчиха, а кто клиентов в борделях обслуживает. Красота, взор, ресницы, волосы, фигуры, наряды… Но шлюха остаётся шлюхой, хоть шлюхой назови её, хоть нет! Из песни слов не выкинешь!

– Таким вот вы мне совсем не нравитесь, – покачала головой женщина-кошка. – Цивилизованнее выражаться что, не судьба?

– Это же не отменяет их разных достоинств, кисонька! – воскликнул Аргон. – Одни стесняются своего ремесла, другие гордятся. Все они разные: молодые, старые, пышные, худощавые, все по-своему прекрасны и заслуживают обожания! Молоковского не читали? «Не те шлюхи, что ради хлеба краюхи…» Ну, или как там… Нечего тут стыдиться, себя надо принимать таким, каков ты есть. Если куртизанка – значит, нечего пытаться как-либо это оправдать. Или один раз – не дикобраз? Мол, сегодня я отдамся трём морякам, заработаю, а завтра вернусь к жизни честной и праведной прядильщицы? Это так не работает!