Не позволяй мне верить тебе

Открыв сообщения в рабочем чате, я замираю, и на мгновение забываю, как дышать. Через секунду дверь с грохотом распахивается, и в комнату врывается Ана. Она всхлипывает, яростно размахивая телефоном перед моим застывшим лицом. Я осознаю, что она тоже всё видела и понимает, что это значит.

– Это всё Натали! Мне звонил Стив, – помощник отца. – Натали слила фото и видео! Она давно это задумала вместе с Патриком, и, судя по всему, именно они тебя накачали чем-то. Стив поехал в тот клуб, пытаясь найти хоть какие-то доказательства, что это их рук дело, что ты ни при чём. Но камеры подчистили – они всё спланировали. Осталась только та часть, которую они отправили совету директоров, – её голос дрожит, но в нём слышится решимость, несмотря на страх, читающийся в глазах. Сделав глубокий вдох, Ана продолжает, почти крича сквозь слёзы:

– Тебе нужно уехать! Я отвезу тебя в родительский домик. Ты не можешь оставаться здесь.

– Натали? – я не могу осознать, что только что сказала мне Ана. В голове начинает пульсировать боль, которая разрастается из груди. Сердце отказывается верить, но разумом я уже давно всё поняла. – Нет, это невозможно! Она бы так со мной не поступила, она не могла! Зачем ей это?

– Я думаю, для того чтобы испортить твою репутацию перед советом директоров. После этих компрометирующих фото и видео они даже не станут рассматривать твою кандидатуру в правлении. Они просто не захотят втягивать компанию в такой скандал.

– Всё из-за компании? – мне кажется, что я выкрикиваю эти слова, но на самом деле мои губы едва шевелятся, и изо рта вырываются еле слышные хрипы.

– Да… – шёпотом произносит Ана.

– Но она же старше меня, она и так получила бы всё это, по крайней мере, пока я учусь.

– Дело в том, что Стив за пару недель до аварии говорил с отцом. Отец ясно дал ему понять, что не видит в правлении ни Натали, ни меня, а только тебя. Поэтому он собирался составить с мамой завещание, но не успел, – голос Аны звучит тихо, но твердо.

Она смотрит на меня в ожидании, словно надеется, что я что-то скажу, но слова застревают у меня в горле.

– Почему я об этом не знала? – рефлекторно вырывается у меня

– Знал только Стив, и каким-то образом узнала Натали. Сегодня Стив рассказал об этом мне. – он был правой рукой отца и его лучшим другом. Я всегда считала его почти членом семьи. Но теперь я понимаю, что больше не могу доверять своим суждениям о людях. Я не заметила самого страшного предателя, который был совсем рядом. Прямо у меня под носом.

Я сидела, не в силах пошевелиться. Мой взгляд застыл на одной точке. В голове раздавался оглушительный звон, настолько громкий и пронзительный, что казалось, уши заложило. Я пыталась сосредоточиться, но всё вокруг словно превратилось в размытую, неразборчивую массу. Сквозь этот гул до меня долетали слова Аны, но их смысл ускользал. Не знаю, сколько времени прошло, но очнулась я уже на заднем сиденье машины. Ана куда-то везла меня. Куда именно – мне было всё равно. Если бы меня спросили, я бы выбрала кладбище. Какой смысл перевозить труп в другое место? От меня осталась лишь тень той, кем я была. Это уже был не человек, а оболочка. Нет, я не умерла, меня убили. Жестоко, лицемерно и алчно.

Готовила ли меня жизнь к такому? Скажу честно – абсолютно нет. Если бы месяц назад мне предложили написать эссе «о худшем исходе моей жизни», я бы не смогла придумать подобный сценарий. Вероятно, я бы выбрала неизлечимую болезнь, которая медленно вытягивает из меня жизнь, – это казалось мне самым пугающим. Но сейчас я была бы благодарна за неё. Благодарна вселенной за то, что она позволила бы мне уйти так, не заставляя всё делать самой.

Моё лицо словно онемело, я лишь чувствовала мокрое пятно под правой щекой на обивке автомобильного сиденья. Возможно, это были мои слёзы, а может, и слюни. Я не знаю. Моё тело мне не подчинялось, оно просто не хотело двигаться, и я не могла его за это осуждать. Я его подвела, как и свою душу, если её ещё можно так назвать.

Мысли постоянно возвращали меня к Натали. Как я могла не увидеть? Как не заметила того, что теперь кажется очевидным? В её глазах всегда было что-то, на что я не обращала внимания.

Возможно, это было из-за любви к ней, которая тогда словно завеса лежала на моих глазах, не позволяя увидеть правду. Сейчас, когда у меня ничего не осталось – ни эмоций, ни злобы, ни ненависти, – я наконец-то видела всё ясно. Видела всё!

Мы были сводными сёстрами по маминой линии, но сейчас Натали для меня – словно чужой человек, будто я её вообще никогда не знала. Она была старшей из нас троих: Натали – старший ребёнок, я – средний, Ана – младший. Своего отца Натали видела в последний раз, когда ей было всего четыре с половиной года, и это воспоминание было окрашено ужасом, который она носила с собой всю жизнь. Она однажды рассказала мне, что он пытался сделать с ней что-то чудовищное. Говорят, дети в таком возрасте забывают травмы, но Натали помнила всё: как её тело напряглось от страха, как каждое движение ощущалось неправильным, как эти моменты врезались в память, словно киноплёнка, которую невозможно стереть, как бы она ни хотела.

Когда Натали поделилась этим со мной, её слёзы текли, словно бездонный поток боли. Её трясло так сильно, что казалось, она вот-вот задохнётся. Моё сердце разрывалось от боли за неё, но я не знала, как помочь. Самого страшного не произошло – мама вернулась домой в тот самый момент и остановила подонка. Сарра, наша мама, защищала дочь с яростью тигрицы, за что он жестоко избил её, оставив валяться в луже собственной крови. Натали говорила, что даже сейчас могла бы чётко нарисовать этот жуткий момент, как будто это случилось вчера. Мама, собрав последние силы, покинула дом той же ночью, схватив немного одежды и еды, оставив этого человека в пьяном сне в луже собственной рвоты. Натали так и не узнала, пытался ли он их искать или просто вычеркнул из своей жизни.

Следующий год стал для Натали не менее тяжёлым и оставил болезненные воспоминания. Мама едва сводила концы с концами: почти все заработанные деньги уходили на оплату малюсенькой квартиры. Еды едва хватало, и Натали часто вспоминала, как жуткий голод доводил их до изнеможения. Даже стены казались холодными и враждебными, пропитанными отчаянием и безысходностью. Вечерами Натали слышала тихие рыдания мамы за закрытой дверью, сражавшейся с бессилием. Ей было невыносимо видеть, что она не может обеспечить свою дочь даже самым необходимым.

Страх возвращения на старую работу, где её мог найти отец Натали, и невозможность устроиться на новую из-за необходимости постоянно ухаживать за больной дочкой обрушились на маму тяжким грузом, который казался ей неподъёмным. Она старалась изо всех сил, но одиночество и отсутствие какой-либо поддержки ломали её. Мама, выросшая в детдоме, никогда не знала, что такое семейное тепло. Единственной её опорой была лучшая подруга, но даже та могла помочь лишь ограниченно, ведь сама боролась с жизненными трудностями.

Но спустя год их жизнь кардинально изменилась: мама встретила нашего отца, Торреса. Молодой и многообещающий архитектор, он без памяти влюбился в маму и сразу же полюбил Натали, как свою родную дочь. Они познакомились на банкете, где мама подрабатывала, чтобы свести концы с концами. Эта встреча оказалась судьбоносной. Папа всей душой стремился стать лучшим мужем и отцом. Уже через год после свадьбы появилась я, а ещё через год родилась Ана. Родители очень любили нас, окружая заботой и поддержкой. Папа никогда не давал Натали повода усомниться в своей отцовской любви.

Так почему же, пройдя через всё это и имея всё, что у неё было, она поступила так со мной? Хотя в тот момент мне уже было всё равно, я лишь хотела покончить с этим раз и навсегда.

ГЛАВА 3 Непредвиденное начало

Три недели я провела под внимательным присмотром Аны в домике родителей у реки, где мы часто бывали в детстве. Она заботилась обо мне, как о больной, не отходя ни на шаг. Мне никак не удавалось остаться в одиночестве, чтобы осуществить задуманное. Ана, словно что-то чувствовала или просто догадывалась, постоянно смотрела на меня с опаской. Казалось, даже в туалет она ходила быстрее, чтобы не дать мне минуты побыть наедине с собой. Она записала меня к психологу, думая, что это может хоть как-то помочь. Прошло уже пять сеансов, но я так и не начала с ней разговаривать. Меня это не интересовало, и я не хотела ни с кем обсуждать свои мысли. У меня была одна чёткая цель.

У меня не было сил разбираться в этой ситуации, а тем более пытаться выбраться из всего этого дерьма, в которое я угодила. Единственное, что иногда заставляло меня усомниться в своей решимости, – это Ана. Несмотря на свою кажущуюся бесчувственность, я всё так же любила её и боялась оставить одну. Я переживала, что она не справится без меня, но даже это не было достаточно сильным мотивом, чтобы я нашла силы бороться. Возможно, я согласилась на сеансы с психологом лишь из-за той крохотной искры надежды, которую она мне давала. Но преодолеть себя и сделать больше я пока не могла.

Психолог всё время задавала мне вопросы, что-то рассказывала, но её голос был для меня как радиопомехи – бессмысленный шум. Мне было скучно. Я не думала ни о ней, ни о себе. Я просто смотрела в окно, наблюдая, как ветер колышет деревья и разносит листья, которые начали опадать раньше времени. В солнечные дни я почему-то чувствовала себя хуже, чем в дождливые. В пасмурную погоду я слышала завывания ветра, ощущала, как дрожь от прохлады и сырости медленно разливается по телу, и это хоть немного будоражило меня, напоминая, что я ещё жива. Иногда, выходя к реке, я долго держала ноги в холодной воде, надеясь хоть что-то почувствовать. Мне казалось, что если кожа начнёт колоть от спазма или онемения, мне станет легче, но все было тщетно.

В детстве мы с сёстрами подолгу могли резвиться в холодной речной воде, а потом слушали причитания мамы о том, что наша кожа посинела, и, если мы будем такими беспечными, наши конечности рано или поздно отвалятся. Мы были слишком счастливы и заняты игрой, чтобы почувствовать колющую боль или обморожение кожи, но сейчас я не чувствовала ничего по другой причине. Пустота изо дня в день вторгалась в моё сознание, сменяя неумолимо раздирающие мои сны кошмары. Возможно, моё тело специально заглушало все чувства, боясь самой страшной из них – боли. Я не была готова к тому, с какой силой она может обрушиться на меня, поэтому просто смотрела на воду и надеялась, что однажды, зайдя в неё, больше не выйду.

Несколько раз я видела, как Ана тихо плакала, наблюдая за мной, но ничего не говорила. С каждым днём в её глазах таяла по крупице вера в то, что всё наладится, оставляя лишь боль утраты прошлого, которое мы имели и так беспечно потеряли. Я хотела дать ей надежду, но не могла – у меня её не было. Я лишь искала спасение в освобождении.

Шестой сеанс у психолога казался начался как обычно. Она всматривалась в меня и задавала вопросы о моем самочувствии и прочей ерунде. Я будто ждала момента, когда она сдастся и, выйдя из себя, бросит эту затею. Но, похоже, сдаваться она не собиралась: спустя минут пять она перестала со мной разговаривать и просто молча смотрела на меня всю оставшуюся часть сеанса. Я бросала на неё вопросительные взгляды, пытаясь понять, чего она добивается, но она продолжала упорно молчать. Минут через пятнадцать её пристального взгляда я вдруг почувствовала что-то непривычное – то, чего не испытывала последние три недели. Внутри меня закипало раздражение. Я начала злиться на неё, хоть в глубине души и осознавала, что она ни в чем не виновата. Не выдержав, я пристально посмотрела на неё в ответ и заметила, как она усмехнулась. Это была последняя капля.

– Вам смешно? – я не ожидала, что произнесла это вслух, и вздрогнула, испугавшись собственного голоса, которого не слышала уже более трёх недель.

– Да!

– И что же смешного во мне? – опомнившись, я злобно уставилась на неё. Внутри нарастало недовольство, и казалось, что я впервые за долгое время ощущала хоть какие-то эмоции.

– Всё! – ответила женщина средних лет, ехидно улыбнувшись.

– Мне по слову вытягивать? – я закипала ещё сильнее, стиснув зубы.

– Вы и слова не говорили за последние три недели.

– Вот, говорю!

– Слышу.

– Мм, я знаю, что вы пытаетесь сделать.

– И что же?

– Вы пытаетесь меня разозлить.

– С чего бы?

– Вызвать эмоции! Могу вас расстроить – ничего не выйдет, – в этот момент я ощущала себя словно маленький мстительный ребёнок.

– Я бы не была так уверена. Сейчас-то вы со мной разговариваете, значит, я не так уж и плоха.

– Да пошла ты!

– Я бы даже сказала, что удивительно, насколько хороша! – она не обиделась, а наоборот, улыбнулась ещё шире.

– А ты смешная, – бросаю я со всей злобой, встаю и ухожу из комнаты.

Так прошли ещё три недели, и наши встречи с Николь стали проходить дважды в неделю. Злость постепенно уступала место другим эмоциям. Было больно. Нет, не просто больно – это была невыносимая боль!

Утро среды началось, как и все последние дни октября. На улице стояла прохладная погода, Ана в тапочках и тёплой пижаме готовила нам сырники, а я щёлкала каналы по телевизору. Везде говорили о скорой зиме и подготовке к праздникам.

– Завтрак готов.

– Иду.

– Кофе или чай? – спросила Ана, когда я зашла на кухню. В нос ударил неприятный запах.

– Лучше кофе. Чем так воняет? – я уставилась на Ану.

– Я ничего не чувствую, – пожала плечами сестра.

– Запах будто что-то скисло или протухло, – я начала принюхиваться ко всему, что стояло на столе. Поднесла к носу йогурт, и тошнота тут же подкатила к горлу. Сорвавшись с места, я побежала в туалет. Меня рвало так, словно протухло что-то внутри меня.

– Ты в порядке? – Ана зашла в туалет.

– Я не знаю. Видимо, вчерашняя курица всё-таки была не свежей, – предположила я и начала смеяться, хотя чувствовала себя ужасно.

– Блин, я же говорила тебе не есть её, – Ана не успела закончить фразу, как меня снова стошнило.

– Давай я съезжу за таблетками.

– Да, было бы отлично, – кивнула я, отстраняясь от унитаза.

Весь день прошёл ужасно, меня постоянно тошнило. Я не знаю, что не так с той курицей, но очевидно, что дело плохо.

– Я понимаю, что, вероятно, ничего серьёзного, но, может, стоит съездить к врачу? Тебя весь день тошнит, и, очевидно, это ещё не конец. Ты уже вся зелёная и ничего не можешь съесть, – сказала Ана. Я начала мотать головой в знак несогласия, но от этих движений меня снова замутило, и я еле сдержалась от очередного рвотного позыва.

– Хорошо, поехали.

Мы добрались до больницы за двадцать минут. Врач осмотрел меня и назначил анализы. Уже полчаса я сидела, вглядываясь в плакаты о важности ежегодных осмотров у врача, висящие на стенах кабинета. Ана тихонько вошла через немного приоткрытую дверь.

– Почему так долго? – настороженно спросила сестра, пристально глядя на меня.

– Ждем результатов анализов, – отвечаю я, стараясь успокоить её.

– Что сказал врач? Есть что-то серьезное?

– Нет, скорее всего, это просто пищевое отравление. Но он сможет точно подтвердить после анализа.

Дверь медленно открывается, и в кабинет входит врач, держа в руках несколько бумажек и чашку кофе. На его лице сияет широкая, ободряющая улыбка.

– Доктор, всё в порядке? – с тревогой спрашивает Ана, её голос дрожит от волнения.

– Более чем! – радостно отвечает молодой мужчина. Мы обе выдыхаем с облегчением, но слабая тревога всё ещё продолжает терзать меня изнутри.

– Так в чём же причина? Почему мне до сих пор так плохо?

– На самом деле, причина немного другая. Вы беременны, – без промедления сообщает доктор. Я замираю, не веря своим ушам.

– Что? – в ужасе вскрикивает Ана, её лицо искажает шок.

– Да, это всего лишь токсикоз. И хорошие новости: он скоро пройдет, – с улыбкой и расслабленностью продолжает врач, отпивая кофе.

Одна ночь, первый половой акт, и вот я беременна. Ана, не выдержав шока, выбегает из кабинета, резко хлопнув дверью. Я слышу, как за дверью нарастают её всхлипы.

– У вашей сестры странная реакция. С вами всё в порядке? Это запланированное событие или счастливый случай?

– Эм… да, это счастливый случай, – шепчу я, аккуратно положив руку на живот. Как это возможно? Внутри меня растёт маленький человек, и я не могу осознать, что это правда. Чувства переполняют меня, и я теряюсь в размышлениях о том, как стремительно и неожиданно изменилась моя жизнь. Должна ли я его ненавидеть? Почему же тогда я ощущаю, что уже люблю его больше всего на свете, несмотря на всю неопределенность и страх, охватывающие меня?

Я продолжала молча сидеть, глядя на свой живот. Спустя минут десять Ана, собравшись с мыслями, возвращается в кабинет врача. Наши взгляды пересекаются, и её брови мгновенно поднимаются от удивления. Она смотрит на меня с явным беспокойством, ошарашенная моей реакцией и тем, что увидела. Кажется, она ожидала чего-то другого.

– Ты в порядке? – еле слышно спрашивает она.

– Более чем, – кидаю я в ответ.

Доктор, кивком указав на мой живот, произносит:

– Вы можете идти. Я выпишу вам таблетки от токсикоза. В целом, больше отдыхайте, бережно относитесь к себе и старайтесь хорошо питаться. Сейчас вы должны заботиться не только о себе, но и о ребёнке.

– Поняла, спасибо, – сдержанно отвечаю я.

Дорога домой прошла в полном молчании. Ана сосредоточенно смотрела вперёд, не решаясь повернуться ко мне или что-то спросить. Я была погружена в размышления о своих чувствах к ребёнку и о том, как мне с этим справиться.

Первое, о чём я подумала, услышав новость, – это сильный страх и сомнение, смогу ли я полюбить этого ребёнка. Я опасалась, что мои прошлые ошибки и тёмные обстоятельства, которые поглотили меня, будут преследовать его.

Единственной здравой мыслью казалось избавиться от него, но, допустив её, я почувствовала, как всё внутри меня отторгает это решение. Вскоре меня осенила мысль, перевернувшая мой мир. Я ещё не знала, кто это – он или она, но уже так сильно любила его. Этот ребёнок не чей-то, он мой и только мой, и ни в чём не виноват. Он – самое чистое и невинное существо, которое только можно представить.

Пусть всё произошло не так, как я планировала, я не брошу его и не откажусь. Это часть меня, самая любимая часть, которая, возможно, поможет мне выйти из тьмы на свет. Я постараюсь подарить ему всю оставшуюся любовь и сделать его самым счастливым ребёнком на свете, потому что он этого заслуживает.

Вернувшись домой, Ана так и не заговорила со мной о случившемся. Возможно, она просто не знала, что сказать, а я была слишком погружена в свои мысли.

Прошел ещё месяц. Ана приняла моё решение оставить ребёнка и поддержала меня, пообещав полюбить его так же, как и меня, и стать самой лучшей тётей на свете.

Казалось, что жизнь начинает налаживаться, хотя назвать её нормальной было бы слишком смело. Я приняла реальность, с которой согласилась столкнуться, оставив ребёнка. Однако была одна проблема, которая не давала мне покоя. Мне становилось всё сложнее оставаться в этом городе. Я осознавала, что мы не можем всю жизнь оставаться в домике у реки. Рано или поздно кто-то может к нам заявиться, а вернуться в город я не могла. Мне нужно было думать не только о себе. Нас теперь двое: я и мой ребёнок. Я знала, что Ана вряд ли согласится отпустить меня, и это не честно по отношению к ней, но продолжать так больше не могла. Мне нужно было уехать и попытаться построить новую жизнь для нас.

В одно прекрасное солнечное утро, когда Ана отправилась за продуктами, я приняла решение, что больше медлить нельзя. Быстро собрав небольшое количество вещей и немного денег на первое время, пока не найду работу, я написала письмо для Аны, оставила его на кухонной стойке и, не оглядываясь, ушла.

«Прости меня, но мне нужно уехать. Спасибо за то, что была со мной в трудные времена. Ты – мой лучик света в этом, казалось бы, беспросветном мире. Надеюсь, ты поймёшь меня. Ради ребёнка я должна начать всё с начала, в месте, где всё не напоминает о случившемся. Я хочу дать себе второй шанс. Когда-нибудь я вернусь, но сейчас это слишком сложно. Я очень тебя люблю.»

Я надеялась, что она меня простит и найдёт в себе силы понять и принять моё решение. Я уверена, что Ана будет в порядке, ведь она такая сильная. Мы с малышом справимся, ведь теперь мы есть друг у друга.

ГЛАВА 4 Спустя пять лет

– Джорджи, пора вставать, мой хороший! Тебя ждут в детском саду.

Я подошла к маленькой кроватке, украшенной его любимыми мишками, и, склонившись, нежно поцеловала пухлую щёчку. Его тёмные волосы растрепались и небрежно лежали на лбу, делая лицо ещё трогательнее. Контраст между светлой кожей и тёмными прядями иногда создавал иллюзию болезненной бледности, но для меня это лишь добавляло ему трогательности и очарования. Джорджи был не просто активным и жизнерадостным мальчиком – он был моим маленьким чудом, моим вдохновением и самой большой радостью в жизни.

На его лице выделялись пухлые алые губы и две очаровательные ямочки по бокам щёк – такие же, как у меня. Это были единственные черты, по которым Джорджи походил на меня внешне. Я надеялась, что с возрастом это изменится. В его увлечениях я, однако, находила очевидное сходство с собой. Он мог часами сидеть с карандашами, создавая из своей головы целые миры. Фантазия у него была безграничная, и в этом я точно узнавала себя.

Казалось, он видел мир совершенно иначе – своими удивительными глазами, от которых я не могла оторвать взгляд. Их оттенок, балансирующий между голубым и зелёным, словно отражал настроение и освещение, меняясь каждую минуту. Утром его глаза сияли чистым голубым, как безоблачное небо, к вечеру становились густо-зелёными, словно мокрая листва после дождя. В пасмурные дни напоминали бурю на горизонте – глубокий серо-зелёный, таинственный и тревожный. А когда он сердился, я видела, как его взгляд темнел, становясь похожим на грозовую ночь с редкими отблесками молнии.

Я обожала рисовать его лицо. Оно будто вобрало в себя всю палитру мира. Каждый раз, глядя на готовый портрет, я удивлялась тому, как на холсте появлялся совершенно новый человек – загадочный и уникальный, но неизменно мой Джорджи.

– Мммм, не хочу, – промычал он, капризничая, и крепко зажмурил глазки, словно надеялся спрятаться от утра.

– А я купила твои любимые хлопья на завтрак! – улыбнулась я, продолжая нежно гладить его маленькую щечку.

Как только он услышал про хлопья, его глаза тут же распахнулись, и лицо озарилось радостью. Я знала, что эта маленькая хитрость всегда срабатывает, и с улыбкой вытянула своего сладкого мальчика из кроватки.

– Урааа! – радостно воскликнул он, подскакивая и обвивая меня своими маленькими, тёплыми ручками. Господи, как же я люблю этого маленького проказника.

– У нас мало времени, вставай! Быстро умываться! – скомандовала я с нарочито строгим видом, хотя внутри меня так и тянуло остаться дома. Хотелось просто обнять его, почувствовать, как он прижимается ко мне своими маленькими ладошками, и наслаждаться этим тёплым утренним покоем, забыв о делах.

– Бегуууу! – выкрикнул Джорджи, вырываясь из моих объятий, его голос наполнил комнату детским смехом.

Утро выдалось солнечным, и лёгкий ветерок приятно щекотал кожу. Садик Джорджи находился всего в пяти минутах от дома. На обратном пути я, как обычно, зашла в своё любимое кафе, где готовили самый ароматный кофе в городе. Сжимая в руках тёплый стаканчик, я почувствовала лёгкое волнение. Ожидание важных новостей придавало шагам ускорение, и я поспешила вернуться домой.

Сегодня был день, которого я ждала с особым трепетом, мечтая о нём уже несколько лет. Я наконец получу свой диплом, и радость переполняла меня. Это было не просто достижение, а настоящая победа. Моё образование далось мне нелегко. Были моменты счастья, когда учёба приносила удовольствие, но также и тяжёлые времена, когда казалось, что всё вот-вот рухнет. Беременность и психологические трудности растянули этот процесс на целых семь лет. Мне пришлось взять академический отпуск, а затем справляться с трудностями материнства, оставаясь студенткой и одновременно пытаясь свести концы с концами, обеспечивая дом и еду для себя и своего сына.

Кто бы мог подумать, что я справлюсь? Но я смогла, и теперь держу в руках диплом, абсолютно заслуженный и выстраданный. Теперь жизнь станет проще и увереннее. Я смогу выбрать для Джорджи лучшую школу, потому что теперь это будет мне по силам. Ведь сегодня меня ждет и другая хорошая новость – повышение на работе.

Этого момента я ждала долго. Повышение откладывали, требуя подтверждения о завершении моего образования. Сплошная бюрократия! Ведь моя работа никогда не вызывала нареканий. Я тянула на себе множество проектов, всегда сдавала всё в срок, и никто не мог усомниться в моём умении справляться с задачами. Я не склонна к самоуверенности, но когда дело касается работы, я точно знаю себе цену. Я уверена, что заслуживаю этого повышения. Но таков уж мир, в котором мы живём – порой приходится следовать его правилам, чтобы добиться желаемого.