Не позволяй мне верить тебе

Сердце колотится в груди, сжимается от страха. Его глаза – мутные, стеклянные, но в них есть что-то неприятно осмысленное. Он не просто пьян. Он в полной мере наслаждается тем, что делает.

– Тебе нравится? – его голос противный, напевный. – Ты бойкая, да? Мне такие нравятся.

Его ладонь опускается ниже. Другая, грубая, настойчивая, скользит вверх. Сердце проваливается куда-то в пустоту.

– Я сказала, убери руки, урод!

Но тело словно цепенеет, с каждой секундой сопротивление даётся тяжелее. Я осознаю, что у меня есть только один шанс.

Резко дёргаюсь вперёд и впиваюсь зубами в его ухо, сжимаю челюсти, кусаю до хруста, пока в рот не набивается горячий, липкий привкус крови.

Он взвывает словно безумный. Отшатывается.

– Сука! Ты мне ухо прокусила!

Я задыхаюсь, судорожно вытирая тыльной стороной ладони рот. Бросаю короткий взгляд на Натали и, затаив дыхание, начинаю озираться в поисках выхода.

Нужно убираться отсюда. Немедленно.

– Тебе не жить! Ты пожалеешь, что это сделала, мразь! – его голос срывается на истеричный рык. Он делает резкий выпад вперёд, замахивается.

Я едва успеваю отшатнуться. Удар пролетает в сантиметре от моего лица, но за ним сразу же следует второй – размашистый, яростный.

И тут его руку перехватывают.

Всё происходит слишком быстро. Он дёргается, оглядываясь через плечо, и тут же натыкается на чужой кулак. Голова откидывается назад, ноги заплетаются. Завязывается драка.

Удары – тяжёлые, хрустящие, глухие. Я замираю, как загипнотизированная. Всё, что вижу, кажется нереальным, выцветшим, словно в замедленной съёмке: искажённые гневом лица, всплески пота и крови, вспышки ярости в глазах.

Где охрана?

Из толпы выскакивают двое – крепкие, широкоплечие, в чёрных майках. Я уже собираюсь выдохнуть с облегчением, но вдруг замечаю, как меняется выражение их лиц.

Они внимательно следят за дракой, и мгновенно теряют весь свой запал. Их решимость тает на глазах. Они переглядываются. Один из них делает шаг, но тут же останавливается. Второй медлит, сжимает кулаки, но не двигается.

Что тут вообще творится?!

В толпе разносятся крики, и вдруг до меня доходит смысл обрывков фраз: в драке участвуют два брата. Один из них – тот самый парень, что привёл меня сюда, с дурацкой ухмылкой и опустошённым взглядом. И в следующую секунду я осознаю: тот наглый урод, который меня облапал, – и есть владелец клуба.

Невольно замираю. Он бьёт – снова и снова, без сожаления, прямо в лицо моего нового знакомого. Удары летят без остановки. Второй отвечает, но его удары мягче, будто он не хочет причинить серьёзный вред. Их лица размыты кровью, но ни один не собирается останавливаться.

Странное, невыносимое ощущение. Руки сжимаются, сердце колотится, а я всё ещё стою, как привязанная к полу, не в силах оторвать взгляд от этой жестокой сцены.

Инстинкт или безумие? Замечаю стакан. Хватаю. Он тяжёлый, словно не стекло, а металл. Замахиваюсь. Стакан взрывается о голову придурка глухим звуком и рассыпается осколками по полу. Его тело, лишённое опоры, оседает. Он падает на колени, зажимая голову руками, словно пытаясь заглушить боль, которая внезапно накрыла его.

Повисает ядовитое молчание. Взгляды всех в зале удивлённо скользят по мне. Даже мой новый знакомый замирает. Он поворачивается, вскидывает брови, но в его глазах нет злости. Только удивление.

– Уведите его в ВИП-комнату! – командует брюнет, указывая на своего брата. Его голос холодный, резкий, как лезвие, разрезающее повисшую тишину. – И попросите Стива обработать его раны.

Охранники кивают. Двигаются неторопливо, буднично. Будто эта сцена – ничто больше, чем повседневная рутина.

– Ты за это ответишь, сука! Тебе не жить! – голос, сорванный и хриплый, бьёт по ушам, врываясь в сознание и заставляя сердце забиться быстрее. Он всё ещё на полу, голова опущена, пальцы судорожно сжимают виски, но его глаза, сверкающие ненавистью, сверлят меня из-под устало опущенных бровей.

– Закрой рот, Алек. Ты её пальцем не тронешь. – Голос моего спасителя спокоен, но в этом спокойствии – сталь. Ни тени сомнения, ни намёка на страх. Странное, непривычное чувство растекается внутри. Внезапно понимаю, что чувствую себя должной ему.

Он делает шаг вперёд, взгляд его тяжёлый, пронзительный, и на мгновение мне кажется, что воздух в клубе стал таким тяжёлым, будто вот-вот не хватит кислорода.

– Чего уставились? Шоу окончено. Все свободны.

Один резкий взмах рукой – и толпа, словно очнувшись, оживает и начинает двигаться. Музыка вновь возвращается, сотрясая грудь басами. Люди рассеиваются, но их взгляды ещё цепляются за нас, за него, за меня.

– Ты в порядке? – Голос его возвращает меня в реальность.

Я моргаю, не сразу понимая, что он обращается ко мне.

Его лицо в тени, но я вижу, как кровь стекает по брови, заливая правый глаз.

– Да. – Киваю, но голос предаёт меня, застревает в горле и звучит с сильной дрожью. – А ты? – Кивком указываю на его разбитую губу.

– Нормально. Мне не привыкать. – Морщится, будто отгоняя что-то неприятное. Он выглядит так, будто боль для него – не что-то из ряда вон выходящее, а привычный фон, который может смутить кого угодно, но только не его.

– Могу я помочь? – Слова вырываются прежде, чем я успеваю их осмыслить. – Промыть раны. Хоть что-то.

Я не знаю, зачем это говорю. Возможно, это способ вернуть хотя бы немного контроля и не чувствовать себя такой уязвленной.

Он не отвечает сразу. Стоит, смотрит куда-то мимо, будто прислушиваясь к чему-то внутри себя. И вот – почти незаметный кивок. На одно, короткое мгновение мне кажется, что его броня дала трещину. Только крошечную. Но этого недостаточно, чтобы пустота исчезла из его окрашенного свежей кровью взгляда.

Я оглядываю зал, и мои глаза моментально цепляются за Натали. Она сидит у бара, весело улыбаясь и флиртуя с очередным парнем. Её смех – как тягучая боль, заполняющая грудную клетку. Передо мной не та сестра, которую я когда-то знала. Чужая. Не понимаю, как всё могло так измениться. Слишком долго я считала её самым близким человеком, а теперь… пустота. Я тяжело вздыхаю и отвожу взгляд.

– Где здесь туалет? – спрашиваю, стараясь, чтобы мой голос звучал уверенно, несмотря на дрожь в руках, которую мне не удаётся скрыть. Это странное ощущение бессилия постепенно поглощает меня, вытесняя яркость цвета из всего что меня окружает. Кажется, я теряю связь с реальностью и начинаю тонуть в потоке эмоций. Мне нужно переключиться, сделать что-то, что вернёт мне контроль, и перестать думать о сестре.

– Там, – отвечает он, указывая на тёмный коридор, освещённый тусклым светом неоновых огней. Я следую за ним, стараясь не приближаться слишком близко, но и не отставать.

Туалет встречает нас тёмным светом и пустотой. Я нахожу салфетки, смачиваю их водой и возвращаюсь к нему. Он, словно потерявший остаток сил, опирается спиной о стену и медленно сползает на пол. Я осторожно касаюсь его брови, нащупывая рану, и замечаю, как мышцы его лица напрягаются.

– Сейчас промою рану, будет больно, – говорю я, поднося влажную салфетку к его лицу. Он молча кивает и закрывает глаза, как будто на мгновение решив забыться. Я стараюсь быть как можно осторожнее, но каждый раз, когда мои пальцы касаются его кожи, он невольно морщится, и я ощущаю, как его тело напряжено, словно натянутый канат.

– Спасибо, – неожиданно для себя произношу вслух. Мой голос звучит так безжизненно, что меня пугает его собственная пустота.

– Тебе не за что меня благодарить. Этого не должно было случиться, – говорит парень, немного помедлив. – Это я должен извиняться за своего брата. Как я тебе уже говорил, с братьями и сёстрами порой чертовски сложно.

Я молча киваю, ощущая, как слова застревают в горле, утопая в страхах, вызванных мыслями о Натали.

– У тебя такие глаза… Они напоминают мне одного человека, – неожиданно, с явным интересом, он смотрит на меня, как будто видит впервые.

– Кого? – убирая руки от его лица, я встречаю пристальный взгляд, словно впервые видя его по-настоящему.

– Того, кого я очень любил, – его усмешка едва заметна, но горечь в ней ощутима. – И до сих пор люблю. Не понимаю, почему о тех, кто ушёл, говорят в прошедшем времени. Ведь любовь не исчезает просто потому, что человек умер.

Его глаза на мгновение наполняются болью, и он закрывает их, проводя рукой по волосам, как бы пытаясь унять что-то в себе, скрыть, защититься от этого ощущения. Его движения механические, почти отчаянные, как будто он сам не верит, что это может помочь.

– Согласна, – говорю, и мой голос срывается, наполняясь болью, вытесняющей всю горечь наружу.

Он снова морщится, когда я осторожно дотрагиваюсь до его раны. Мои пальцы едва скользят по коже, и я ощущаю, как он напрягается, хотя и не отстраняется.

– Больно?

– Не так сильно, как хотелось бы. Даже не заглушает боль внутри, – его пальцы постукивают по груди, словно пытаясь обозначить, о какой боли он говорит. Крупная ладонь неожиданно касается моей щеки, и я вздрагиваю, чувствуя, как по моему телу пробегают мурашки.

– Это твоя кровь? – спрашивает он почти шепотом, как будто на этот вопрос потратил остаток своих сил.

– Нет, – отвечаю едва слышно, смущённая его прикосновением.

Он молчит, и я, ощущая тяжесть паузы, решаюсь продолжить.

– Время должно помочь. Залечить раны, внешние и внутренние, – говорю я, скорее себе, чем ему. В этих словах слишком много отчаяния, чтобы они могли быть настоящим утешением. – Я верю в это. Иначе… иначе мы все просто утонем в своём горе.

И вот, проговаривая это, я снова ловлю себя на мысли, что, возможно, убеждаю не его, а саму себя. Ведь что остаётся, если нет даже этого – веры в то, что время может всё исправить?

– Я уже не так в этом уверен, – глухо произносит он, опуская взгляд на руки. – Потому что потерялся. В самом прямом смысле. Боль не проходит. Уже слишком долго. Думаю, некоторые раны не излечить. Особенно те, что наносишь себе сам.

В голосе нет жалости, только усталость, застарелая, въевшаяся в него, как табачный дым в одежду. Он не ждёт исцеления – просто говорит, констатирует факт, будто давно смирился с этой болью, как с неизменной частью себя.

– Нужно уметь прощать себя, – тихо произношу я, и мои собственные слова звучат до смешного пусто. Я не уверена, что сама в это верю, но всё же добавляю: – Иначе жизнь превратится в беспросветную тьму, которая поглотит всё. Даже то хорошее, что могло бы быть.

– Вы не знаете, что я натворил, – он усмехается, но в этом смехе нет лёгкости.

– Вы… сделали это нарочно?

Вопрос, похоже, застает его врасплох. Его взгляд на мгновение становится ледяным.

– Конечно, нет! – резко отвечает он, его голос звучит, как лезвие, разрезающее воздух. Но вспышка гнева тут же гаснет, оставляя после себя лишь измождённое замешательство.

– Тогда попробуйте принять это. Простить себя, – произношу, кажется, уверенно, но мой голос звучит тише, чем я хотела.

Он смотрит на меня, будто оценивает, всерьёз ли я это сказала. Потом усмехается – чуть заметно, сухо.

– Как так вышло, что, выйдя покурить, я устроил себе сеанс психотерапии, сидя на холодном кафеле в женском туалете? – его голос скользит между насмешкой и горечью.

Он опускает руку в карман, ищет что-то – вероятно, сигареты. Но, не найдя их, тихо выдыхает и едва заметно опускает плечи.

Раны промыты, и теперь я могу идти. Забрать Натали, наконец вернуться домой. Может, даже удастся поспать пару часов, если повезёт.

– Готово. Вам стоит приложить лёд, – говорю, вставая на ноги. – Надеюсь, вы справитесь… со всем этим.

Я слегка свожу брови, даже сама не понимая, как всё это назвать. Делаю шаг к выходу – и вдруг замираю. Ощущение странное, необъяснимое, будто кто-то невидимый дёрнул меня за рукав. Я оборачиваюсь.

Он сидит на полу, оперевшись о стену, бледный, с подрагивающими пальцами, которые то сжимаются в кулак, то разжимаются. Взгляд – усталый, расфокусированный, будто он давно оторван от этого мира и только что заметил своё собственное существование.

– Отец всегда говорил мне одну вещь, – произношу я, сама не понимая, как осмелилась сказать это вслух. – В мире нет ни одного человека, которому нечего стыдиться. И важно научиться любить себя, даже понимая, что ты далеко не идеален.

Он медленно поднимает голову встречаясь со мной взглядом, но ничего не отвечает – лишь молча слушает.

– Иногда мы с ним проделывали один трюк. Я закрывала глаза и представляла, что вхожу в свою детскую комнату. Подхожу к себе маленькой. Сажусь рядом. Говорю всё, что тогда хотела бы услышать. А потом прощаю ту девочку. За все ошибки, которые она ещё не совершила. Потому что… знаете, взрослый, одобрения и прощения которого мы так отчаянно ждём, на самом деле – это мы сами.

Я моргаю, пытаясь прогнать образ отца, внезапно всплывший перед глазами с пугающей ясностью.

Парень смотрит на меня. Долго. Молча.

– У вас хороший отец, – говорит он, словно с завистью.

– Да, – отвечаю я, запрокидывая голову, пытаясь сдержать град слёз, застывших в глазах. Грудь ноет от глубокой, тупой тоски, но я не позволяю ей взять верх. – Мне пора.

Делаю шаг назад.

– Спасибо, – добавляю я, почти шёпотом.

– И вам.

Он поднимает руку, снова салютуя мне, как в первый раз, и тут же переводит взгляд на стену, теряясь в своих мыслях.

Я выхожу. Воздух снаружи кажется тяжёлым и отвратительным. Я делаю глубокий вдох, но тут же закашливаюсь, наполняя лёгкие сигаретным дымом.

Выйдя к бару, я сразу замечаю Натали. Она сидит рядом с Патриком.

Я ускоряю шаг, чувствуя, как внутри нарастает напряжение. Патрик замечает меня первым – его взгляд скользит по мне поверх плеча Натали, и вдруг он улыбается. Широко, почти дружелюбно.

Я замираю.

Это не похоже на него. Обычно его взгляд – холодный, отстранённый, полный едва скрываемого раздражения, как будто моё присутствие причиняет ему физический дискомфорт.

Он никогда не был красавцем. Но харизма, которая исходила от него, была настолько сильной, что все его несовершенства – бледная кожа, чёрные брови и волосы, нос с лёгкой горбинкой, узкая полоска губ и худощавое, ссутуленное тело – отступали на второй план. В какой-то момент мне казалось, что я влюблена в Патрика, в этот холодный, необычный облик. Но прошли годы, чтобы понять, что передо мной не прекрасный человек, а отвратительный манипулятор, скрывающий за внешней маской свои истинные намерения.

Патрик всегда смотрел на меня с язвительным пренебрежением, словно я – что-то второсортное, не стоящее ни его времени, ни внимания.

Не то чтобы меня это заботило. Его мнение всегда было для меня пустым шумом, которым забит фон, несущественным раздражителем, к которому со временем привыкаешь. Что бы он там ни думал – это его проблема, не моя.

– Адель, как я рад тебя видеть! – Патрик разводит руки, изображая радушие.

Не удостаивая его ни взглядом, ни словом, я прохожу мимо – прямиком к Натали.

– Ты идёшь или остаёшься?

– Ты уходишь? Я думала, тебе понравилось! – В её взгляде мелькает замешательство, она явно нервничает, и я не понимаю, почему.

– Понравилось? Меня только что облапал пьяный ублюдок, пока я пыталась тебя защитить! А ты даже не пошевелилась, чтобы мне помочь! – слова выходят настолько раздражёнными, что Натали, отшатывается в лёгком испуге.

– Воу, девочки, что у вас тут произошло без меня? – вклинивается Патрик, ухмыляясь.

– Отвали! – бросаю я ему и снова поворачиваюсь к Натали. – Ты идёшь? Я не собираюсь тут оставаться.

– Выпей воды, – говорит она неожиданно, протягивая мне стакан. На мгновение мне кажется, что Натали уже совсем не пьяна: её взгляд твёрд и сосредоточен, хоть и немного растерян. – У тебя губы в крови.

Я сжимаю зубы, злая до предела. Горло пересохло, во рту – неприятный металлический привкус. Хватаю стакан, осушаю его залпом, чувствуя, как холодная жидкость скользит по горлу, но не приносит облегчения. Стираю с губ влажные капли и уверенно разворачиваюсь, едва сдерживая желание убежать как можно быстрее.

Толпа сливается в одно бесформенное, пульсирующее пятно; невыносимый шум давит на уши, а воздух в клубе липкий, тягучий, словно сироп – он тянет за собой, обволакивает, не даёт вдохнуть. Всё внутри меня разрывается. Злость, обида, усталость – всё переплетается в одно, и я не знаю, как с этим справиться, не знаю, как избавиться от этой тяжести, что давит мне на грудь.

Внезапно Патрик притягивает меня к себе, его руки охватывают меня, и я стою в замешательстве, не в силах пошевелится. Его жест – настолько неожиданный, что я едва успеваю понять, что происходит.

– Какого чёрта ты творишь? – вырываюсь, отталкивая его, приходя в себя и ощущая, как меня накрывает волна отвращения.

– Просто благодарен, что ты помогаешь Натали, пока меня нет рядом, – его голос звучит фальшиво, и я не верю ни единому слову. Ухмылка на его лице только усиливает ощущение неприязни, которое я испытываю к нему.

Я разворачиваюсь и уверенно шагаю к выходу, но внезапно ноги будто теряют силу, и стены бара начинают кружиться, неестественно растягиваясь в бесформенные пятна. Всё вокруг замедляется, словно я погружаюсь в какой-то мутный сон, где реальность растворяется, оставляя меня в тупом, холодном оцепенении. Я пытаюсь сосредоточиться, но мысли ускользают, словно песок сквозь пальцы. Горло сжалось, дыхание стало тяжёлым, а в ушах пульсирует оглушающий шум, будто мои собственные мысли начали заглушать звуки вокруг.

– Что со мной? – слова срываются с губ, едва различимы, как если бы они исходили откуда-то из глубины, где не существовало ничего, кроме туманной темноты.

Патрик и Натали бросаются ко мне, их руки поддерживают меня, не давая упасть, но я будто не в силах контролировать своё тело. Я становлюсь чуждой сама себе. Мои шаги превращаются в волочащиеся, неуверенные движения, будто я и не стою на ногах, а скользя по полу, теряю связь с собственным телом.

– Клади её сюда, – резко открывает дверь Патрик, и его голос будто звучит издалека, искажённый, как сквозь вату.

– Помоги мне, она тяжёлая, – голос Натали, глухой и дрожащий, кажется, доходит до меня, словно с записи, у которой зажевало пленку.

– Давай быстрее, пока никто не заметил. Раздевай её!

Я пытаюсь пошевелить руками, но они не слушаются. Паника растёт внутри меня, с каждым мгновением становясь всё более мучительной, но тело молчит, не в силах ответить. Темнота, плотная и непробиваемая, начинает затягивать меня в свои объятия, словно утопающий, который в последний момент теряет силы и полностью сдаётся.

– Тяни штаны! Живее! Ну что ты за дура такая? На, держи телефон, я всё сделаю сам, – я ощущаю, как чьи-то руки начинают грубо снимать с меня одежду, держа меня за части тела, которыми я больше не управляю. Я пытаюсь сопротивляться, но силы меня покидают, сознание поглощает мрак.

Кажется, проходит лишь мгновение, и сознание вновь возвращает меня в реальность. Я ощущаю чьё-то мерзкое дыхание на своей коже – горячее, липкое, с запахом алкоголя и чего-то несвежего.

– Вот ты где? А я тебя искал! Я же говорил, что ты за всё ответишь!

Я не могу понять, что происходит. Всё вокруг – как в тумане. Мои попытки сопротивляться оказываются бесполезными. Я снова погружаюсь в бездну, где разрушающая темнота поглощает меня, и единственное, что я могу почувствовать – это страх, который становится невыносимым, как сдавливающая петля.

ГЛАВА 2 Разбитые Иллюзии

Тусклый свет просачивается сквозь щель в двери. Голова кажется тяжёлой, словно весит несколько тонн, и я не могу её поднять. Она раскалывается на две части. Где я? Острая боль внизу живота возвращает меня к реальности, и я только сейчас осознаю, что лежу совершенно голая. Рыдания рвутся из моей груди, и мысли, как сумасшедшие, носятся в голове, не давая сосредоточиться на одной. Дрожащими руками начинаю ощупывать поверхность вокруг себя. Нигде нет одежды. Медленно сползаю на пол с дивана, в панике нащупывая свои джинсы и байку. В байке нахожу телефон. Яркий свет экрана слепит глаза.

Семь часов утра! Последние воспоминания из клуба всплывают в памяти, но они не дают никаких ответов на вопрос, где я провела последние четыре часа. С трудом натягиваю джинсы и толстовку, лихорадочно ищу в телефоне номер Аны. Гудки звучат так громко, что, кажется, разрывают мою голову, усиливая боль.

– Адель? Ты уже собираешься? – голос Аны кажется таким далеким, будто я слышу его сквозь толщу воды.

– Ана… – всхлипываю я, дрожащим голосом. – Я не знаю, где я… – очередной всхлип прерывает мои слова, – Я ничего не понимаю, вокруг всё плывёт. Меня… – голос обрывается, а слова застревают в горле, словно невидимый узел затягивается сильнее с каждой секундой. Тихие рыдания сжимают грудь, лишая возможности дышать.

– Что?! – голос Аны, наполненный паникой, звучит так резко, что я невольно вздрагиваю. – Сейчас, я отслежу твой телефон через приложение! Подожди, пожалуйста, буквально секунду! – в её тоне слышится растерянность, но я чувствую, как она пытается скрыть её, чтобы не напугать меня ещё больше.

Затем короткая пауза, и её голос звучит вновь, теперь спокойнее, но настойчивее:

– Готово, я вижу твой пин. Я уже еду, слышишь? Жди меня там, никуда не уходи и ни с кем не разговаривай! Ты меня поняла? Я скоро буду!

Её слова немного успокаивают, но слёзы всё равно текут по моим щекам.

– Адель, ты меня слышишь? – её голос звучит громче, и я снова морщусь от боли, но всё равно пытаюсь ответить, хотя слова даются с трудом.

– Да, я… тут. Буду. Прошу… быстрее.

– Уже бегу, милая, подожди чуть-чуть. Я скоро!

Я сбрасываю звонок, чувствуя, как рука бессильно падает вдоль тела. Мир вокруг продолжает расплываться, но мысль о том, что Ана едет ко мне, удерживает меня.

Свет фонарика на телефоне разрезает тьму, позволяя мне оглядеть помещение. Это небольшая VIP-комната в ночном клубе. Как я здесь оказалась? Почему я ничего не помню? И кто это сделал со мной? Поджав ноги к груди, я чувствую озноб, мой воротник толстовки пропитался слезами, которые безостановочно стекают по лицу. Оперевшись спиной о диван, я замираю, погружаясь в разрушительные мысли.

Не могу поверить, что моя жизнь так изменилась буквально за месяц. Совсем недавно я была счастлива, окружена любовью родителей, сестёр, любимого парня и друзей. А теперь всё разрушено. Месяц назад погибли родители, запустив цепочку ужасных событий, которые оставляют глубокие раны на моём сердце, раны, которые уже не заживут. Старшая сводная сестра ушла в беспросветный запой, а теперь я здесь, в полной неизвестности, без понятия, что со мной сделали и где я нахожусь. Как мне с этим жить дальше? Мысли в голове путаются так сильно, что темнота снова начинает заволакивать всё вокруг.

Резкий шум и пощёчины. Яркий свет больно режет глаза. Лицо передо мной расплывается.

– Адель, прошу, очнись! – до меня доносится женский хриплый голос, полный тревоги, затем руки сжимаются на моих плечах и безжалостно трясут. – Помогите, поднимите её!

– Нееет… – пытаюсь выкрикнуть я, но получается лишь сдавленный шёпот.

– Не беспокойся, милая, это я, Ана. Ты в безопасности. Давай заберём тебя отсюда, – её объятия становятся крепче, утешая и защищая. Ещё одни руки подхватывают меня, поднимают, и мы движемся. Холодный ветер резко обжигает лицо, возвращая частичку сознания.

– Клади её на заднее сиденье, – Ана открывает дверь машины и указывает парню, который несёт меня на руках.

Дверь машины с грохотом захлопывается, и вот уже Ана, со слезами в глазах, внимательно смотрит на меня.

– Что произошло, милая? У тебя что-то болит? Как ты себя чувствуешь? – её беспокойство ощутимо в том, как крепко она сжимает мою холодную руку.

– Отвези меня домой, пожалуйста, – из последних сил произношу я.

– Может, сразу к врачу? Ты… – Ана вздрагивает, заметив порванные места на моих джинсах, и всхлипывает.

– Нет, домой… пожалуйста… – еле сжимаю её руку в ответ и снова проваливаюсь в темноту.

Яркий свет проникает сквозь шторы. Моё тело знобит, каждая конечность болит. Ужасный кошмар, приснившийся ночью, ещё кажется сном, но через мгновение осознаю, что теперь это моя реальность.

Слёзы катятся по щекам. Всхлипы нарастают, сотрясая тело, внутри всё будто скручено в огромный ком боли, который медленно, но неумолимо разрывает меня изнутри. Вибрация телефона возвращает меня к реальности, вырывая из череды мучительных мыслей. Он уже около часа не умолкает, сообщения сыплются одно за другим. Вероятно, это из-за моего отсутствия на главном собрании, где должны были объявить, кто возьмёт на себя руководство вместо родителей.

Схватив телефон одной рукой, другой я пытаюсь вытереть слёзы, размазав их по лицу. Я понимаю, что должна ответить. Эти люди не заслуживают моего молчания, несмотря на всё, что со мной произошло.