Chikatilo forever!

– Но тебе это не грозит, Лева. В двадцать ноль-ноль ты отправишься на вахту в машинное отделение, а туда ни одну девку и близко не подпустят. – Ивин улыбнулся.

– Зачем ты его пугаешь? После полуночи возьмет свое. – Успокоил Ковалев. – Сам я, пожалуй, не буду принимать участия в оргиях, мне номернушек хватает.

– Курить хочется, – пожаловался Голдман.

– В каюте нельзя, – проявил власть Матушкин, – пойдем на «пять углов». Петя, как единственный некурящий, моет чашки.

«Пятью углами» называлась площадка в расположении кают команды, одно из немногих на пароходе мест, где экипажу разрешалось курить. Прислоненная к переборке стояла скамейка, рядом висел телефон. По бокам этой площадки с обеих сторон тянулся коридор, вдоль которого находились каюты рядовых членов экипажа.

На «пяти углах» сидел матрос Игорь Хлименко и вертел в руках пустой граненый стакан. Троица уселась рядом.

– Внимание! Смертельный трюк! – Хлименко поставил стакан донышком на ладонь и примерился.

– Кончай свои трюки! – вмешался Матушкин.

Но было поздно. Рука со стаканом мелькнула в воздухе и врезалась матросу в лоб. На пол посыпались осколки. На лбу не было не царапины.

– Это еще что, – похвастался Хлименко, – я один раз таким же образом бутылку из-под шампанского расколотил.

– Игорек, никак ты опять пьян? – поинтересовался Ковалев.

– А что? Отплытие отметил! – матрос посмотрел мутноватым взглядом на Голдмана. – Новичок?

Голдман кивнул головой и протянул руку:

– Лева.

– Как же тебя, Лева, на проститутку угораздило сесть?

– На какую проститутку? – не понял Голдман.

– Как это на какую? На «Ольгу Садовскую»!

– Она ж вроде актрисой была…

– Верно, – Хлименко хитро прищурился. – А все пароходы, названные в честь актрис, у нас проститутками называют: «Машка Савина», «Любка Орлова», «Ольга Андровская», «Машка Ульянова»…

Для Голдмана это было новостью.

– А знаешь, почему у «Садовской» такой быстрый ход?

– Два двигателя…

– Вот-вот, второй пропеллер в жопу вставили!

Хлименко заржал.

– А за что буфетчицу пришили? – сменил тему Голдман.

– Кто ее знает? – откликнулся Ивин.

– Как же, ты затылок ее видел? Тут граненым стаканом не обойтись… – авторитетно заметил Хлименко. – Не дала кому-то!

– Ерунда, – возразил Матушкин, – сейчас этого добра навалом. Вот начнутся рыбацкие рейсы, когда рыбаков будем с плавбаз возить, тогда бабы в цене будут.

– Ладно, мне пора в музыкальный салон дискотеку вести. – Ковалев встал. – Кто пойдет на верботу глядеть?

Вызвались все, кроме матроса Хлименко. Больше женщин он любил водку, а она похоже у него еще оставалась.

Музыкальный салон до отказа был набит верботой. Когда Голдман переступил порог, то почувствовал, как сотня пар алчных женских глаз придирчиво стали изучать его с ног до головы. Голдман хотя и был не робкого десятка, но порядком смутился от такой откровенности. Витя Матушкин и Петя Ивин были привыкшими к такой встрече, поэтому спокойно встали в углу возле стойки неработающего, по случаю сухого закона бара, где уже расположились несколько членов экипажа.

Вообще, на пассажирских судах контакты с пассажирами не поощрялись, а интимные связи негласно даже карались, причем не только между членами экипажа и пассажирами, но и между двумя членами экипажа. В период рейсов с верботой допускалось небольшое послабление. Но не ради экипажа. Просто с девушками надо было кому-то танцевать в музсалоне, а из пассажиров в такие рейсы не было ни одного мужчины.

Ковалев взял микрофон и объявил:

– Сегодняшний музыкальный вечер открывает Юрий Антонов.

– Антонов… Антонов… – прошелестело по залу.

Голдман с удивлением отметил, что реакция такая была отнюдь не на песню. За певца Антонова приняли администратора Ковалева. Понял это и Олег. Он действительно походил на автора песни «Море, море», но не настолько. Скорее всего сработало обостренное восприятие самих пассажирок.

Голдман посмотрел на часы – половина восьмого. Время осталось лишь поужинать и пора было заступать на свою первую вахту.

В машинном отделении четвертый механик, молодой улыбчивый парень, неофициально вводил Голдмана в курс дела.

– Существует три вахты. Со вторым механиком вахта с двенадцати до четырех. Она считается «собачьей».

– Почему? – спросил Голдман.

– Потому что ты до полуночи с девушкой погулял и пошел на вахту, а твою подругу в шконку потащит кто-нибудь другой. Вахта с третьим механиком с четырех до восьми – «королевская». До четырех утра с подружкой насладился, сон разогнал и на вахту, днем поспал, с четырех до восьми опять отдежурил и в восемь вечера к разврату готов, выспавшийся и отработавший. А наша с тобой вахта – «пионерская». В восемь утра ты заступил, тебе с ночи грязь и неисправности оставили, а в начале девятого по машине начальство любит бродить. Все шишки, естественно, на нас с тобой… Во время вахты, помимо того, что надо следить за механизмами, за температурой топлива, воды и прочей фигней, каждая вахта еще занимается своими механизмами. Скажем второй механик отвечает за главные двигатели. В их вахту работы меньше всего. Весь ремонт главных двигателей проводится на стоянке, не выключишь же в открытом море машину. Вахта третьего механика отвечает за топливную систему и «динамки», которые электричество дают. Они в основном соляру гоняют из танка в танк, чтобы уровнять судно. А наша с тобой вахта отвечает за паровой котел и отработанную воду.

– Как системный механик, что ли? – спросил Голдман.

– Нет. Наша отработанная вода остается от механизмов, а не от туалетов. Наша с тобой задача отовсюду ее откачать, а затем либо очистить сепаратором, либо скачать вместе с грязью и мазутом за борт. Обычно так и делается, потому что воды столько натекает, что сепаратор не справляется.

– Так что, будем помои за борт качать?

– Сначала сходи на корму и посмотри, нет ли там чего подозрительного. Если все в порядке – все говно за борт, его порядком за стоянку накопилось. В открытом море нас никто за руку не поймает.

Голдман поднялся на корму. На море была легкая зыбь. Быстро темнело. Вдруг по левому борту он увидел иностранный военный катер. Леву похоже тоже увидели. Пушка на катере развернулась в направлении советского судна. Голдман повернулся и быстро направился в машинное отделение.

– Ну, что там? – спросил четвертый механик.

– Иностранные военные катера нас патрулируют.

От неожиданности Голдман выразился во множественном числе. Но четвертого механика милитаризм капиталистов, похоже, совсем не удивил. Он расстроено почесал в затылке и принял решение:

– Ладно придется запускать сепаратор. Пойдем покажу, как это делается.

На мостике в разгаре были крутые разборки.

Первым вражеские катера, а их действительно оказалось несколько штук, увидел Сашка Истомин, о чем не замедлил сообщить несущему тут же вахту четвертому помощнику капитана. Четвертый работал недавно и ни разу с такой ситуацией не сталкивался. Поэтому вместо того, чтобы действовать по инструкции и вызвать капитана, он запаниковал и позвонил радисту, чтобы тот отправил сигнал бедствия во Владивосток. Радист оказался опытным, поэтому «SOS» посылать не стал, а позвонил непосредственно капитану. Мастер не замедлил подняться на мостик, а когда понял в чем дело, быстро вызвал туда же третьего помощника, ответственного за прокладку курса.

– Ты что же, сука, делаешь? Ты как курс прокладываешь, сонная твоя морда? – накинулся капитан на третьего помощника.

– Как обычно, – попытался сопротивляться третий помощник. Прокладка курса была его обязанностью.

– Почему это «как обычно»? Ты что? Циркуляры не читаешь? Как вот врежу сейчас по твоей сонной морде! – мастер замахнулся. – Пошел вон отсюда!

У капитана была звучная фамилия Ким, по национальности он был корейцем, но родился в Советском Союзе. Понятно, что с такой национальностью нелегко стать капитаном дальнего плавания. Ким добился этого целиком за счет своих выдающихся деловых способностей. Экипаж его любил. Если к примеру приходило штормовое предупреждение, Ким заходил в нейтральные воды и там пережидал непогоду. Другой бы на его месте поставил корабль поближе к родному берегу, но у Кима был верный расчет: пока судно в нейтральных водах, всему экипажу капает валюта. Так что стоять можно хоть неделю. А иногда, когда пассажиров было очень мало, Ким вообще игнорировал штормовое предупреждение и шел напрямую не сворачивая. Пассажиры блевали, хотя ничего не ели, ресторан терпел убытки, команда зеленела от девятибальной качки, но любила капитана за его смелость еще больше.

Однако пренебрежение к циркулярам было серьезным проступком. А бумага была в этот раз очень примечательная. Японские и американские военно-морские силы проводили в нейтральных водах совместные учения, о чем и предупредили ближайшие порты, в соответствии с международными законами по мореплаванию. Третий помощник циркуляр не читал или просто забыл про него, поэтому проложил курс «Ольги Садовской» в аккурат через зону учений.

Капитан сменил курс и послал сообщение об инциденте во Владивосток. Как только японцы перехватили сообщение, преследование «Ольги Садовской» прекратилось.

Старшему электрику Вите Матушкину сегодня везло. Обычно сказывался комплекс: тридцатилетний возраст и лысый череп, поэтому его интимные связи с пассажирками складывались не часто. На этот раз ему удалось подцепить не какую-то там восемнадцатилетнюю сикушку, а уже сформировавшуюся женщину двадцати пяти лет. Петя Ивин клеил пассажирок на верхней палубе, молодой маслопуп Лева Голдман нес вахту в машинном отделении. Каюта была в полном Витином распоряжении.

– Ты пей кофеек, милая! – щедрость Матушкина этим вечером была безгранична. По такому случаю он даже достал из загашника коробку шоколадных конфет. Девушка монотонно пила кофе, а Матушкин правой рукой постигал тайны расстегивания новой модели лифчика. Понимая, что с этой задачей можно и не справиться, Витя завалил гостью на койку и стянул с нее джинсы.

– Зачем это? – удивилась та.

Похоже смысл происходящего до нее доходил не сразу.

– Так удобнее, – заверил пассажирку старший электрик, быстро стянув собственную футболку и джинсы.

Однако гостья бдительности не теряла и, когда Матушкин уже собирался, что называется, кончать, вдруг вспомнила, что не мешало бы предохраниться. Все-таки впереди пять месяцев житья вдали от цивилизации, аборт делать будет негде в случае чего. В мозгу замигала красная лампочка – опасность!

– Витя! Высовывай давай! – потребовала она.

Но Матушкин ее опасений не разделял и, можно сказать, был невменяем. Тогда девица столкнула его с себя и, подхвативши свою одежду, выскочила из каюты электриков, на ходу одеваясь.

Витек не ожидал такого подвоха. Кое-как он натянул джинсы и выбежал следом. В коридоре никого не было. Лишь на «пяти углах» курила задумчивая Бардакова. Делать было нечего. В расстегнутых джинсах Матушкин подскочил к ней.

– Наташа! Дай я тебе вдую! – с дрожью в голосе попросил он.

Бардакова удивилась, задумалась, а затем переспросила невпопад:

– Куда?

В каюте капитана происходил серьезный разговор. Кроме хозяина каюты там присутствовал лишь первый помощник капитана по политической части Геннадий Андреевич Топотилов. Помполит был пятидесятилетним мужчиной с номенклатурной осанкой и пристальным с хитринкой взглядом, как у вождя мировой революции.

– Дело серьезное, Геннадий Андреевич, нам надо разобраться с этим нелепым убийством, иначе разберутся без нас, а тогда не поздоровится не только мне, – капитан Ким был решителен, как всегда.

– Не поздоровится всем, – согласился помполит.

– Вот и давайте с вами проанализируем, кто это мог сделать.

– Может, это кто-то из гостей?

– Гостей практически не было в это время на судне, – возразил капитан. – А те, что были, давно перепроверены на десять раз и без нас.

– Тогда давайте посмотрим среди наших…

– Я это вам и предлагаю. Кто, как не вы должен прекрасно знать личный состав корабля.

– Есть тут одна маленькая сложность – буфетчица проработала на «Ольге Садовской» всего неделю…

– Так, Геннадий Андреевич, это даже проще. Если она не успела завести здесь знакомств, то круг подозреваемых заметно сужается.

– Вы все-таки думаете, что это сделал свой?

– А кто же еще? Расскажите мне о тех членах экипажа, которые сравнительно недавно у нас работают. Всех «старичков» я, вроде бы, знаю.

Топотилов начал перечислять:

– Что касается палубной команды, то тут непревзойденный ловелас, конечно же, Истомин. Но парень он безобидный и руку никогда не поднимет на женщину. Два матроса живут с буфетчицами, им вроде ни к чему вообще кого-то еще цеплять. Остальные тайные алкоголики. Им не до женского пола.

– Алкоголизм не освобождает от ответственности.

– Понятно, но матросов с явными уголовными наклонностями у нас нет. Да и быть не может.

– А машинная команда что из себя представляет? – озабоченно спросил капитан.

– Моторист Гришкин с прачкой живет, причем она его железно держит под каблуком. Он пернуть не посмеет без ее на то разрешения. Миронов, тоже моторист, любит свою жену и грустит о ней.

– Почему это?

– Она во фрахт ушла на теплоходе «Александр Пушкин» на восемь месяцев. А он с визой здесь сидит. Вы же знаете, что родственники не имеют права на одном судне работать. Могут убежать на Запад.

– Может он?

– Черт его знает, может… Хотя я чувствую, что не его метод. Да и спит он после вахты в это время. – Топотилов развел руками.

– Ради такого дела можно и проснуться. Кто там еще?

– Токарь Петухов. Странный какой-то тип, но вкалывает на работе, визу ждет не дождется. Электрик Матушкин давно на флоте, замечаний к нему нет. Ивин всего неделю работает. А Голдман и вовсе пришел на судно, когда все уже произошло.

– Дальше, – капитан выглядел все озабоченнее.

– Кто-нибудь из комсостава вряд ли бы на такое пошел, почти все партийные, – помполит на всякий случай защищал свою вотчину. – В ресторане есть пара педерастов…

– Почему бы их не списать на берег? Пока еще за это ответственность уголовная существует.

– Директор ресторана своих в обиду не даст.

– Да и ладно, пусть натягивают друг дружку… – капитан махнул рукой.

– Есть еще пассажирский помощник Белов и администратор Ковалев, но на них молодые девки сами вешаются. Причем, если Ковалева иногда и удается соблазнить, то Белов – сексуально неподкупен. Любит свою семью, да приворовывает помаленьку…

– Как приворовывает? – капитан изобразил непонимание.

– Безбилетников сажает на борт, в среднем кусок в неделю имеет.

– Ладно, пусть этим отдел кадров занимается. Им виднее. – Ким вернулся к теме, – Значит нет подозреваемых?

– Выходит, что нет.

– Чувствую, по приходу во Владивосток нас будут ждать неприятности.

Если кому-то и не везло в день прибытия в порт приписки, так это пассажирскому администратору Олегу Ковалеву. Началось все еще рано утром, когда с грудным ребенком одной из пассажирок, взятой в Корсакове, случился эпилептический припадок. Изо рта младенца полезла желчь, а мамочка, вместо того, чтобы оказать своему чаду помощь, пошла вызывать администратора. Олег вызвал судового врача, на редкость бестолковую и неграмотную бабу. В итоге все трое стояли и наблюдали, как ребенок захлебывается собственной блевотиной.

Сразу было ясно, что от медички толку не будет. Олег сомневался, что она знает каким концом и куда вставляется градусник. Но мать то с такими припадками своего младенца наверняка сталкивалась часто. Что же она стояла и смотрела? Олег решил, что пассажирка намучалась и решила избавиться от своего ребенка.

Когда младенец посинел и затих, мамаша предложила завернуть его в простынь и выбросить за борт по морскому обычаю. Происшествий за неделю на судне и так хватало, поэтому Олег запретил кидать в воду «что бы то ни было», забрал сверток с ребенком и отнес его в ресторанный холодильник. Трупик, по приходу во Владивосток, надо было сдать на экспертизу. И этим поганым делом опять же пришлось заниматься администратору.

После всех дел Ковалев зашел домой повидать родителей, а к вечеру вернулся на «Ольгу Садовскую». Хотелось выпить. Впрочем, на стоянке это было обычное состояние почти всех членов экипажа.

Засели в каюте бортпроводницы Наташи Чичериной. Компания подобралась следующая: администратор Ковалев, моторист Голдман, который к тому времени довольно сильно сдружился с Олегом, сама Наташка, да вновь прибывшая на судно официантка Ольга Лохманович. Положила начало пьянке Лохманович, так как принесла с собой две бутылки водки.

После второй рюмки Голдман решил завязать разговор. Он свято верил, что если перед третьей дозой сделать небольшой перерывчик, то похмелье не будет сильным.

– Откуда к нам залетела, птичка? – спросил он Ольгу.

– О-о-о, я на новом пароходе польской постройки была, на «Константине Черненко».

– И чего списалась-то с него?

– Визы нет, – Лохманович отхлебнула минералки. – «Черненко», я вам скажу, не то что «Садовская». Два бассейна, четыре бара, кают вообще немерено, а у каждой номернушки своя кладовка с кушеткой. Устала – можно прилечь. Жалко, что у официанток таких кладовок нет.

– Тебе доверь, – вклинилась в разговор Чичерина. – Всех мужиков туда бы перетаскала.

– Это я люблю.

– Можно подумать, Чина, ты сама мужиков в каюты не таскаешь, – обратился Олег к Чичериной.

Чина – Наташина кличка. Ковалев и Голдман придумали ее совместно. Произошла она от инициалов бортпроводницы, причем для красоты звучания в середине появилась буква «и». Такую литературную работу Ковалев и Голдман совершали не впервые, буквально перед этим свое погоняло получил слесарь. Его приятели прозвали Бойлером, главным образом за тягу к ремонту канализационных систем. Бойлер был подручным системного механика Володи.

Чина улыбнулась:

– Я, конечно, сплю с мужиками, но, во-первых, не со всякими, вот с вами можно было бы, а во-вторых…

– А мне по фиг, лишь бы стоял! – подключилась Ольга.

– …А во-вторых, я делаю это красиво и загадочно.

– Загадка ты моя! – Голдман положил руку на колено Чине.

Чина сбросила руку.

– При начальстве нельзя, – и выразительно посмотрела на пассажирского администратора. – Вот ходили мы в марте месяце в Новую Зеландию, рыбаков с плавбазы забирали. Мне один понравился. Я знаешь что сделала? Взяла пакет новозеландского сухого вина, в морозильник его, потом в термос и с этим термосом на палубу загорать. А он уже там лежит, только яйца сквозь плавки светятся. Легла рядом. Пить не хочешь, касатик, говорю ему, морсика глоточек другой. Он пьет и понимает, что это вино, причем охлажденное. А на всем пароходе спиртного не капли, сухой закон. Оценил сразу. Вот это мой подход.

– Конечно, ты опытная морячка, вся жопа в ракушках, – пошутил Голдман.

– Опыт приходит с половыми связями, – глубокомысленно заметила Чина.

– Тогда я знаю, кто у нас на пароходе самый опытный! – объявил Голдман.

– Кто? – заинтересовались девушки.

– Моторист Гришкин.

– Этот щупленький? – Чина сделала недоверчивое лицо.

– Я как спать лягу, – для доходчивости Голдман прикрыл один глаз, так в переборку стук непрерывный. Думал, меня на помощь зовут. Потом выяснилось, что у него болты, которыми шконка крепится, расслабились. Говорю ему, прикрути свой сексодром, грохот спать мешает. А он либо обленился, либо обессилел совсем – никакой реакции.

Голдман достал третью бутылку, уже неделю ждавшую своего часа.

– Куда пустую тару девать? – спросил он.

– Смайнай за борт. Вон иллюминатор, – посоветовал Олег.

Все уже были изрядно навеселе.

– А знаете, как происходит половая жизнь на небольших краболовецких судах? – Ковалев решил завладеть вниманием аудитории.

– Нет. – Голдман заинтересовался. – Я только слышал, что они теток в рейс не берут, чтобы не передраться из-за одной единственной поварихи.

– Они ставят на палубе большую железную бочку, заполняют клешнями и лапами крабов, паром все это обдают, и через несколько секунд мясо готово. Потом во время работы, а работают они по двенадцать-четырнадцать часов, периодически оттуда берут куски и едят. Мясо очень сытное, а главное «шишка» от него буквально «дымит». После работы прямо в робе, покрытой рыбной чешуей, заваливаются на шконки и все ночь ловят кайф.

– Это у них называется «мультики смотреть», – подсказала Чина.

– Я слышала, как они на стоянках в порту теток снимают. – Лохманович перехватила эстафету. – Делается это очень просто! Идет тетка по причалу, рыбаки компанией к ней пристают и уговаривают. Между делом суют ей деньги в карманы, очень много денег, даже по их заработкам. Когда та совсем охренеет от подвалившего богатства, ведут ее на судно и хором трахают. Потом забирают деньги обратно, оставляют лишь по таксе портовой шлюхи.

– Может на палубу поднимемся, свежим воздухом подышим? – предложила Чина.

– На самую верхнюю, навигационную, – поддержала Лохманович.

На «пяти углах» стоял матрос Хлименко с окровавленным лбом.

– Что случилось, Игорек? – участливо спросил Ковалев.

– Да вот, стакан плохо отцентровал, – пожаловался Хлименко, вытирая кровь платком.

На палубе долго не задержались. Лохманович зачем-то полезла на пароходную трубу и по локти вывозила руки в саже. Когда возвращались, на корме встретили третьего механика. Судно заправлялось с берега топливом, и он держал этот процесс под контролем.

– Желаньем не горишь, морячок? – Лохманович схватила грязной пятерней третьего механика за джинсы, отчего у того в районе ширинки остался жирный выразительный отпечаток.

Вечеринка заканчивалась.

Глава О

Обдумав происшедшее накануне, третий механик решил очередное домогательство встретить во всеоружии. Для этого надо было «вкатить шары». Для начала он начал подыскивать подходящую пуговицу. От наволочки пуговица оказалась слишком большой.

«Не по мне», – решил морячок и продолжил поиски.

Наконец, подходящая пуговица нашлась на рубашке. Теперь оставалось отшлифовать ее и сделать пропил. Когда работа подошла к концу, он расстегнул ширинку, вывалил член и попытался ее вставить. Ничего не получалось, мешалась крайняя плоть, уздечка постоянно выскальзывала из рук, пару раз закатывалась под стол пуговица.

Механик был полностью поглощен процессом, когда в каюту без стука заглянула киоскерша. Такую живописную картину она видела в своей жизни впервые, поэтому встала как вкопанная, заинтересовавшись происходящим. Минуту спустя, когда третий механик поднял на нее глаза и удивился присутствую постороннего, она, чтобы сгладить неловкость, сказала:

– В киоск завезли дешевый одеколон.

– Я не пью, – отказался механик.

Испытать новое приспособление он не успел, большую часть комсостава, в том числе его, временно заменили.

Машинная и палубная команды ходили недовольные. Почти всю руководящую верхушку парохода на один рейс списали на берег и прислали подменный экипаж. Старички были наслышаны всякого о некоторых вновь прибывших, но особо были недовольны капитаном. За ним закрепилась кличка «Трус», так как при малейшем волнении моря он начинал паниковать и искал бухту, в которой можно было бы спрятаться. Заменили и четвертого механика. Прислали молодого и вредного. Голдман убедился в этом на своей собственной шкуре в первую же вахту.

Если следовать инструкции, то во время несения вахты в машинном отделении, моторист должен был находиться непосредственно в машине, а механик в ЦПУ – помещении, куда выведены приборы, показывающие текущие параметры работы систем. Допускалось также, чтобы механик и моторист периодически меняли друг друга. Мотористу разрешалось подниматься в ЦПУ, чтобы покурить, попить водички, передохнуть от шума. Конечно, при условии, что он уверен в исправной работе всех механизмов. Если нет, то на это время в машинное отделение спускался механик. Впрочем, механик в любом случае должен был время от времени спускаться вниз и лично проверять технику.

Подменный четвертый механик спускаться в машину не собирался вовсе. Однако, когда пошел второй час вахты, Голдман захотел курить и зашел для этого в ЦПУ. В машине курить запрещалось, механик был вынужден его заменить.

Пока Голдман курил, четвертый механик бродил по машинному отделению и кипел от злости. Их подменный экипаж обещали отправить в Канаду за зерном, со всеми вытекающими последствиями – нейтральные воды, чистка трюмов. За то и другое платили валютой. И вот из-за дурацкого убийства на «Садовской» списывают на рейс весь комсостав для допросов, а их как затычку кидают на замену.

На пассажирском судне четвертый механик был впервые. Оборудование «пассажира» в корне отличалось от оборудования на других судах. На сухогрузе один главный двигатель размером с четырехэтажный дом, а здесь их два, причем высотой всего метров пять. Все ему здесь было незнакомо.