Chikatilo forever!

– Расскажи про тюрьму, – заинтересовался я.

– Скучно там и тяжело. Любая приятная мелочь огромную радость приносит. Бывает лежишь на нарах, да через стенку перестукиваешься. Но это не так интересно, как по параше переговариваться.

– Как это?

– Ну, обычный туалетный телефон. Берешь рубашку, наматываешь на кулак, так чтобы как раз по отверстию унитаза размер получился. Затем этой рукой резко пробиваешь воду в трубу, как пандусом. Тоже самое делают в камере выше или ниже этажом. В итоге между отверстиями унитазов появляется воздушное сообщение, воды-то нет. Кричишь в парашу, а на том конце ухо прикладывают. И все слышно. Потом наоборот. Мы с одной девкой длительные беседы устраивали. Даже подружились.

– А на «химию» тебя почему перевели?

– Сначала я всячески режим нарушала, мне сказали, что от звонка до звонка сидеть буду. Я одумалась, стала себя хорошо вести, вот и перевели за год до конца срока.

– Послушай, ампулы-то ты где брала? Их что – в аптеке можно купить?

– Вообще-то можно, но маловероятно. Выдают только по особому желтому рецепту. И проверяют очень тщательно. А тебе зачем? Не советую я тебе связываться с наркотиками. Да и не достать их. Одна ампула морфия на черном рынке до ста пятидесяти рублей доходит. Я и сама категорически решила завязать с этим. Сама бы, может, и не остановилась, но тюрьма вынудила.

– Мне просто интересно. Я никогда с этим не сталкивался.

– Ладно, расскажу.

Татьяна повертела в руках наушники.

– Лучшее – это морфий и промедол. И то и другое бывает в ампулах по одному миллилитру. Промедол – двухпроцентный и однопроцентный, а морфий – только однопроцентный. Морфий дает резкий толчок, волну кайфа, которая проходит от головы до самого кончика ног, а промедол – ровный кайф где-то в течении часа. Я их перемешиваю: два куба морфия и три однопроцентного промедола. Причем промедол такой маслянистый. Как перемешал, сразу в вену загонять надо. Бывает еще промедол в таблетках, он даже лучше. Его в воде надо разводить.

– А таблетки какие бывают?

– Ну, это низший пилотаж. Я никогда ими не пользовалась. Правда, есть такой препарат «Ноксирон», его легко узнать – насечка на таблетке делит ее на три части. Сам «Ноксирон» кайфа не дает, но если употребить после дозы, то на часа полтора продляет эффект. Можно еще кодеин с сахаром употреблять, есть такие таблетки от кашля, но их сразу десяток глотать надо. Вообще, лекарства с кодеином в составе наркотическими считаются.

– А «Циклодол», – я вспомнил, как один знакомый рассказывал, что подругам в водку подмешивает этот препарат.

– Это психотропное лекарство. К наркотикам оно отношения не имеет. Только мозг разрушает.

– Понятно.

– Мне пора идти. Проводишь меня?

Пару недель спустя, произошло очень важное для меня событие. Другая бабушка, которая жила в отдельной квартире, собралась ехать в Казахстан в гости к старой подруге. «Черепа» нагрузили ее поручениями – купить там дешевых продуктов, а главное – мяса. У нас магазинах давно уже хорошей еды не продавалось. Уезжая, ключ от своей квартиры бабушка оставила моим родителям. Это и было главным событием.

Недолго думая, я стащил ключ. Днем отнес в квартиру магнитофон с катушками группы «Назарет», купил бутылку марочного вина, а вечером отправился к Тане.

Ехали мы на квартиру практически молча. Каждый думал о своем. Я задавался мучавшим меня вопросом: «Получится или нет? Стану ли я, наконец, мужчиной?»

Когда были на месте, я включил «Назарет» и открыл бутылку вина. Выпили по паре рюмок. Я начал «приставать» к Татьяне. Она была не против приставаний. Набравшись наглости, я сунул руку Тане под кофточку и нащупал грудь, ту самую, которой она когда-то в детстве стеснялась. Потом рука моя пошла ниже, наткнувшись на резинку трусиков.

– Чего мы мучаемся, – вдруг воскликнула Татьяна, и мы стали сбрасывать с себя одежду.

Оставшись голяком, мы продолжали целоваться. Я неловко повалил Танечку на диван, не забыв взгромоздиться сверху.

Это было не вполне удобно, так как я забыл впопыхах разложить узкий полутораспальный диван. Да и до того ли мне было? Адреналин до предела заполнил мой мозг, глаза я прикрыл, оставив узкие щелочки – так меньше стыда. Теперь можно и…

«А получится?» – мелькнула ужасающая мысль.

Полтора года назад я привел одноклассницу-второгодницу на деревенский сеновал, сунул ей меж ног указательный палец, но дальше дело не пошло. Я просто не знал, как это делается.

«Зато теперь знаю, все свидетели и участники подобного мероприятия опрошены,» – подумал я. – «Главное все сделать как можно быстрее. Пока она не передумала.»

Говорят, что человек видит Рай три раза в жизни: при рождении, во время первой близости и перед самой смертью. Не знаю, я ничего не видел. У меня были прикрыты глаза. А разве увидишь Рай через узкие щелочки?

– Не траться, – попросила Таня.

Я догадался, что слишком уж рьяно взялся за дело. Но в ту же секунду она переместила меня в нижнее положение, а сама уселась сверху, взяв инициативу в свои руки. Пауза в несколько секунд вкупе с большим нервным напряжением сделали свое дело. Я облажался.

До общежития мы добрались молча. Лишь прощаясь, она сказала:

– Давай останемся друзьями.

– Давай! – охотно согласился я, хотя совершенно не понял, какой смысл она вкладывала в свои слова. Спрашивать было неудобно после всего.

«Интересно! Считается, что я стал мужчиной или нет, учитывая все обстоятельства?» – думал я, возвращаясь домой.

– Давай, я буду называть тебя братишкой, – предложила в одну из встреч Таня.

– А я тебя сестренкой, – охотно согласился я.

После неудачного пикника на бабушкиной квартире, наши отношения практически не изменились. Мы также регулярно встречались, бродили среди унылых зданий и разговаривали. Иногда ходили в кино. Один раз даже зашли в алкогольный бар, платила Татьяна – отмечала свою зарплату.

И все-таки что-то произошло. Поцелуи стали менее долгими, объятья – менее жаркими. Уединиться на какой-нибудь квартирке мы не предпринимали попыток. Впрочем, и возможности такой не было.

Клуб филофонистов я забросил – ходить туда теперь мне было совсем неинтересно.

Однажды утром ко мне подошел отец.

– Тетя Катя умерла. На похороны пойдешь?

Тетка была моей дальней родственницей. Я и видел-то ее несколько раз всего, но делать было нечего, к тому же, говорили, что она меня когда-то немного нянчила, поэтому я согласился.

Атмосфера на похоронах была… Впрочем, об этом можно догадаться.

Скорбно постояв у гроба, я двинулся в другую комнату. Здесь последнее время жила покойная. Запах умирающего человека уже выветрился, видимо комнату тщательно проветривали.

На подоконнике стоял большой полиэтиленовый пакет с лекарствами. Я нехотя шевельнул его рукой.

– Ничего интересного, – раздался голос у меня за спиной.

Я повернул голову. Это был один из родственников.

– У Катерины Ивановны был рак мочевого пузыря. Уже ясно было, что она скоро умрет. Поэтому ее не лечили, а только боль снимали.

– А я аспирин хотел найти. Что-то голова побаливает.

– Видимо она тебя вспоминает пока где-то здесь. Она же нянчила тебя. Мы все испытываем недомогание. Самое позднее, на девятый день все пройдет. К тому времени у нее много других, более важных дел будет.

Мужчина помолчал.

– Пойдем я тебе аспирин дам, у меня есть. А эти лекарства все переписаны. За ними скоро из поликлиники приедут и заберут.

Через пять минут я вернулся в комнату и разворошил пакет. Внутри наличествовал полный набор интересующих меня лекарств. Я сунул за пазуху три упаковки морфия, четыре – промедола и пару стеклянных пузырьков с промедолом в таблетках. Это была лишь часть наркотических лекарств. Все брать было опасно. Хотя и так был определенный риск. Лекарства-то переписаны.

Церемонию похорон я покорно вытерпел. Причинял неудобство лишь морфий. При каждом моем резком движении он противно шелестел, так как упакован был в полиэтиленовые пачки, закатанные в фольгу.

На кладбище я не поехал, рванул домой. Пока «черепов» не было, выложил награбленное и поразился. Если продать все это на черном рынке, то на вырученные деньги можно купить «Волгу». Но продавать лекарства я не собирался. Засунув в дальний угол тумбочки ампулы, я положил в карман лишь пузырек с промедолом в таблетках и пошел к Татьяне.

– А у меня для тебя маленький сюрприз, – заявил я ей при встрече. – Дай мне свою руку.

Таня протянула ладонь и я выложил на нее пузырек.

– Где достал?

– На похоронах, – честно ответил я.

Моя подруга очень взволновалась.

– А еще есть?

– Тебе что, этого мало?

– Не в этом дело. Когда обнаружат пропажу, может милиция нагрянуть и отыскать их.

– Да на меня и не подумают родственники. А если и подумают, то виду не подадут. Зачем им клин вбивать между родней?

– Всякое бывает. Ты должен все лекарства отдать мне.

– А если у тебя найдут?

– У меня не найдут. Я умею прятать.

– А если?

– Тогда загремлю только я. А вот если у тебя найдут, то загремим оба.

Я задумался, осмысливая аргументы.

– Не переживай, я просто так расходовать ампулы не буду. Только перед встречей с тобой.

Этим вечером Татьяна чересчур уж долго одевалась. Пока я ее дожидался, успел протоптать в снегу целую тропинку. Но когда она вышла, причина задержки была, как говорится, на лице. Под ее глазом красовался огромный синяк.

– Что случилось? – перепугался я.

– С соседкой подралась.

– Из за чего?

– Просто она меня ненавидит. Я, впрочем, теперь тоже ее ненавижу.

– Причина-то была какая?

– Нет. Успокойся ты, это обычные тюремные взаимоотношения. На зоне еще не то было.

– А я хотел с тобой в кино сходить.

– Какое тут кино с таким лицом. Давай лучше посидим где-нибудь на лавочке.

Подъезды она не любила. Считала, что там собирается всякая гопота. Поэтому мы сидели на лавочке, болтали и целовались. Когда Таня была под дозой, губы у нее были горячими и очень сухими.

– Сушняк, – поясняла она. – Так всегда бывает.

– А как ты умудрялась постоянно морфий находить? – удивлялся я.

– Постоянно не получалось, конечно. Искали и находили новые источники кайфа.

– Расскажи.

– У нас в компании таксист был, по тяжелому подсевший на наркотиках. Приходит как-то и говорит, что не мешало бы из обычного мака опий попробовать выделить. У него ломки страшные были, поэтому и воображение, в плане – где достать, работало четко.

Обычно опий получают из опиумного мака. Но такой в Калининграде не произрастал. Зато клумбы усажены обычным маком были.

Сели мы в его тачку и рванули по городу. Он, говорит, что нашел клумбу, где растет мак с большими головками. Прямо как у опиумного. Сорвали несколько кустов и на квартиру.

Он все сделал, как положено. Пониже маковой головки надрезал и свернутой уголком марлей стал сок собирать, густой такой и белый. Потом над зажигалкой марлю подпалил до кофейного цвета и в столовой ложке прокипятил.

Когда снадобье остыло, мы укололись. Сидим – а ни фига, только голова разболелась да подташнивать стало. Ничего понять не можем. Вдруг один парень из нашей компании говорит, что не тот мак мы взяли. С большими головками он декоративный, выведен искусственно и опия не содержит. Надо обычный садовый попробовать.

Еще раз сгоняли на машине. Таксист повторил процедуру, наполнили шприцы и укололись. Бах!!! Волна по телу как хлынет! Садовый мак оказался годен.

Той же ночью мы бригадой отправились резать мак с клумб. Но слухи распространяются по городу мгновенно. Поэтому ночью можно было наблюдать уникальную картину – все маковые клумбы шевелились как живые. Это наркоманы собирали урожай в свои закрома. А наутро в городе не осталось ни одной клумбы с маком. Все было вырезано подчистую.

– Таксист был доволен? – мне вся эта история показалась забавной.

– Не долго он радовался. Мы маковый сок пережигали, а он не делал этого. Не пережженный опий куда сильнее действует. Но он очень опасен. Чуть превысил дозу и на тот свет. Так и случилось, вскоре мы его хоронили.

– А я в книге читал, что мак заваривают как чай.

– Сушеный заваривают.

– Как чай?

– Нет, мы по-другому делали. Часа три в кружке кипятишь, а потом пьешь.

– Это вы от жадности.

– Наверное. Но для тебя мне ничего не жалко. Хочешь, дозу тебе поставлю? Хоть знать будешь, какой подарок мне сделал.

– Нет, спасибо. Я уколов боюсь.

Как-то раз, когда синяк под глазом моей подруги рассосался, мы сидели на последнем ряду в кинотеатре. Для Татьяны это было пустым занятием – находясь под дозой, она плохо запоминала происходящее на экране. Фильм к тому же был неинтересным. Поэтому вскоре мы вышли из кинотеатра и сели на лавочку.

Как я раньше не замечал такой красоты! Лавка находилась на возвышении, а прямо перед нами раскинулся широкий бульвар. Летом он был разноцветным – зеленые, аккуратно постриженные кусты, клумбы с желтыми и красными цветами, а местами фиолетовые анютины глазки. Зимой напротив, формы кустов и клумб оставались, но все было искристо белым, как кокаин. Особенно вечером, в свете уличных фонарей.

После дозы Татьяна любила вдаваться в воспоминания. Рассказывала о своих знакомых по Калининграду.

– Главное в жизни – уметь себя поставить. У меня был знакомый инвалид Гога, из дома вообще не мог выходить, подъезды не приспособлены. Толстый, косопузый, ноги парализованы, но в глазах что-то такое есть. Притягательное. Среди местных девчонок считалось хорошим тоном переспать с ним. Это считалось высшим сексуальным пилотажем – удовлетворить беднягу.

– Ты тоже с ним того? – я заревновал.

– Нет, что ты! У меня с ним ничего не было. Да и разборчив он был. Знаешь, сколькие его внимания добивались? Там такие женщины были, что с моей весовой категорией даже соваться бесполезно было.

– Не такой уж он бедняга был судя по всему.

– Да, в его жизни были свои прелести. Хотя завидовать инвалиду – грех. Бывает летом врубит магнитофон на всю катушку, выкатится в коляске на балкон, американская сигарета во рту и обозревает с высоты свои владения.

– У меня тоже знакомый инвалид есть, – сообщил я. – Валеркой-Альпинистом зовут. Кликуха такая. Но у него даже балкона нет, не говоря уже о поклонницах. Да и вообще, я бы его жизни не позавидовал.

– Это как себя поставить, я уже говорила. Один знакомый по кличке Онанист…

– Я бы не хотел иметь такую кличку.

– А он и был прирожденным онанистом. Так вот, встанет возле окна, достанет свое хозяйство, снизу батарея греет, уставится в окно на прохожих и дрочит. Моя подруга ему говорит, мол, жалко мне тебя, Онанист, дать тебе что ли? А он говорит, что с женщиной ему не интересно, гораздо лучше тихо самому, глядя на прохожих.

– У меня бы от вида прохожих даже не встал, – поделился я сокровенным.

Таня посмотрела на меня удивленно.

– Так значит ты не… То есть, я хотела сказать, что у тебя с потенцией все в порядке?

– Конечно. Еще как!

– А тогда? На квартире? Почему так произошло?

– Переволновался я просто сильно, очень уж хотел быть с тобой.

– Значит, ты не болен? – Татьяна еще более поразилась.

– Абсолютно здоров! А ты что? За импотента меня приняла?

– Честно говоря, были у меня такие мысли. Я еще после этого братишкой называть тебя стала, чтобы подчеркнуть, что наши отношения от этого хуже не стали.

– А я тебя сестренкой… Что мне, кстати, нравилось.

– Так значит у тебя все в порядке с этим делом? – Таня еще не вполне осмыслила открывшееся ей.

– Как ты могла такое обо мне подумать, женщина! – я немного иронизировал. – Ты должна узнавать звук моих шагов, как тот Лис. Зря мы что ли звездочки на небе загадали?

– Конечно, нет. Вон – твоя, а вон – моя. Знаешь, мне хочется сделать для тебя что-нибудь приятное.

– Давно бы так.

– Хочешь, я тебе миньет сделаю, как тогда? Прямо здесь, на скамейке.

– Пойдем лучше в подъезд.

– Не люблю я подъезды, впрочем, ладно.

Мы двинулись к ближайшему жилому дому.

– А ты мне потом как-нибудь сделаешь лэк. Знаешь что это такое?

– Нет.

– Это типа миньета, только наоборот – когда мужчина делает женщине. Я тебя научу потом.

– Уж пожалуйста не забудь.

Во дворе дома никого не было. Мы зашли в подъезд. Дом был старинной постройки, поэтому подъезд был теплым и просторным.

Я расстегнул ширинку. Татьяна как-то по-новому взглянула на то, что я достал. Но это было мимолетно. Минуту спустя, она сказала мне укоризненно:

– Не смотри на меня, это мешает.

Я тупо уставился в стену.

Когда дело было сделано, Танечка вышла из подъезда и сплюнула в снег. Я последовал следом за ней.

– Он у меня не слишком крупный? – застенчиво поинтересовался я.

– В норме, – успокоила меня Танечка.

– А то я где-то слышал, что большой член признак атавизма. Вроде бы от поколения к поколению он едва заметно уменьшается. И настанет время, когда у всех мужчин будут маленькие пиписьки.

– В твоем лице генный прогресс еще не достиг своей завершающей стадии, но и у истоков развития человечества ты уже не стоишь.

– Это хорошо, а то я одно время стеснялся в бассейн ходить. Думал, что он у меня сильно выпирает. А если и приходил, то сразу в воду нырял. От холодной воды он быстро скукоживается.

Я еще хотел сказать, что то же самое говорят про женщин: чем меньше у них причинное место, тем более они высокоразвиты – но решил не развивать эту тему.

– Как говорила моя подруга: не бери в голову, а бери между ног – больше влезет. Короче, меньше об этом думай. Не забывай, что душа – Богу, а нам смертным – тело. Я ведь тебе рассказывала, как комплексовала в школе, когда у меня грудь расти начала. А потом нормально все. Главное не думать об этом. Не зря говорят: лишь тот достоин чести и свободы, кто каждый день за них идет на бой.

– Маленький Принц не шел на бой. Он не вмешивался в ход событий. Помнишь как он покорно принял смерть от Змеи?

– А почему ты решил, что он погиб?

Наркотики у Татьяны закончились куда быстрее, чем я мог себе представить. Удивительно, но их отсутствие она пережила совершенно спокойно.

Восьмого марта я решил преподнести ей очередной подарок. Моя мать по великому блату достала небольшую коробку конфет «Птичье молоко». Эти конфеты я и собирался ей подарить. Но был у меня для Тани еще один сюрприз: я решил ей на время дать в общежитие свой магнитофон. Пусть в мое отсутствие слушает свою любимую группу «Назарет».

Утром я уже стоял с подарками возле окон ее общежития. Радости Тани не было предела. Как же, теперь у нее в комнате будет магнитофон. Она пошла его относить, а коробку «Птичьего молока» предусмотрительно оставила со мной.

– Еще тетки соседские съедят.

Когда она вернулась, мы решили сходить в гости к моему великовозрастному другу Сереге. Чтобы не идти с пустыми руками, зашли в магазин и купили бутылку водки. Дорога предстояла не длинной: он жил в минутах пятнадцати ходьбы в старой коммуналке.

На улице таяло. Ослепительное солнце приканчивало залежалый снег, текли ручьи. Не каждый день в начале марта случается такая погода.

У Сергея, тем временем, в единственной комнате уже был накрыт небольшой семейный стол. Были все: жена, тоже Татьяна, пятилетняя дочь Лариска и четырехлетний Коська.

– Привет, а я тебе бабу привел! – пошутил я пропуская вперед Таню.

Это была типичная шутка между нами.

Достали бутылку водки, которая не оказалась на столе в гордом одиночестве, разделись и сели за стол. Когда подняли рюмки, Сергей провозгласил тост:

– За лучшее, что есть на свете! За баб!

Шутки Сергея порой не имели границ. Вот и теперь, не успели мы выпить, как он оглушительно пернул.

– Как тебе не стыдно, Лариса! У нас гости за столом, а ты такое себе позволяешь, – сваливал он свой грех на дочь.

Я, честно говоря, в эту секунду даже растерялся и забыл поднести рюмку ко рту.

– Хуй выпал, а ты ебешь! – подбодрил меня Сергей своей любимой поговоркой. Это можно было истолковать в том смысле, что пора пить, а я о чем-то задумался.

В этом доме любили выпить. Тосты шли стремительно один за другим. Бутылки быстро пустели. Я, в целях самосохранения, пропускал большинство рюмок, тяги к спиртному у меня не было. А вот Татьяна пыталась не отставать от хозяев, что и привело к печальным последствиям.

Вскоре она потеряла контроль над собой и, как подстреленная птица, рухнула со стула.

– Слабачок, – прокомментировал падение Серега и отнес с моей помощью тело на кровать.

Через несколько минут хозяева засобирались.

– Мы к соседям на полчасика зайдем, поздравим их, – объяснила жена Сергея.

Сам глава семейства подошел ко мне и посоветовал:

– Ты пока трахни ее, чего скучать-то?

– Она же без сознания, – возразил я.

– Так оно и лучше, ничего помнить не будет.

Забрав с собой детей, они пошли к соседям.

Я подошел к кровати и придирчиво осмотрел «труп». Видимо, в какой-то момент Татьяне стало плохо, так как возле ее лица растеклась небольшая лужица блевотины.

Поморщившись, я повернулся к окну и так простоял полчаса. Или мне это только показалось?

Когда семья вернулась, я подошел к Сергею и заговорщицки произнес:

– Получилось.

– Ладно, не ври, – отмахнулся Сергей.

Когда я провожал Татьяну к общежитию и болтал о всякой ерунде, она меня внезапно спросила:

– А ты меня не раздевал?

– Не-а.

– Странно, у меня какое-то ощущение…

– У меня для тебя важная новость, – сообщила при очередной встречи Танечка. – Я поплыла.

– Что значит «поплыла»? – не понял я.

– Менструация у меня началась.

Я плохо разбирался в подобных вещах, поэтому решил промолчать, дабы не выказывать свою необразованность.

– Теперь я вся запеленатая, – продолжала Таня. – Вот, потрогай.

Она взяла мою руку и приложила ее в районе ширинки своих джинсов. Действительно, лобок выпирал несколько сильнее, чем обычно.

– И надолго?

– Не знаю, у меня с этой тюрьмой восемь месяцев не было менструации. Обычно она идет три-четыре дня, а сейчас может и на несколько недель затянуться.

– А я как раз собирался найти для нас уединенное место, – расстроился я.

– Всему свое время, – успокоила меня Татьяна. – Я думала на эту тему. Мы можем в пункте проката летом велосипеды взять и ездить на природу.

– Отлично! Поедем – куда захотим, остановимся – где захотим!

– Вся область будет в нашем распоряжении.

– И мы будем вдвоем покорять ее.

– Ой! – встрепенулась Таня. – Еще одна капля вышла.

– Ты чувствуешь?

– Конечно, это же моё.

На меня грузом свалились женские проблемы. Меня распирало от чувство собственной значимости, чувства посвященности.

В один из субботних дней отец отгонял в гараж машину и вернулся домой во взвинченном состоянии.

– Где твоя подруга работает? – набросился он на меня.

– В столовой, – ответил я абсолютно честно.

– Возвращаемся мы с Васькой-соседом из гаража, – рассказывал он матери, – вижу его подруга идет.

Отец кивнул на меня.

– Я Ваське говорю: вон Витькина подруга идет. А она вдруг заходит в общежитие. Васька, мне говорит: так это же общежитие «химиков». Я чуть со стыда на месте не сгорел.

– Прекращай с ней встречаться, – потребовала мать. – Обокрадет еще нашу квартиру.

– Она не воровка, – выкрикнул я.

– А за что она на химию попала? – спросил отец.

– За наркотики.

– Совсем плохо, – расстроился отец. – Я-то думал, может по молодости, по глупости где-нибудь на стреме стояла. А она за наркотики. Совсем конченная девка.

– Ты должен с ней порвать, – заявила мать. – Можешь сегодня встретиться и все объяснить. И больше что б ни единой встречи!

– Я не буду с ней расставаться. Она мне ничего плохого не сделала.

– Толку от нее все равно не будет! – отрубил отец. – Наркоман – конченный человек! Она и детей тебе родить не сможет даже…

– А мы не собираемся жениться. В конце года она домой уедет.

– Она хоть знает, что тебе всего семнадцать? – спросила мать.

– Знает, – пришлось мне соврать.

– Ты несовершеннолетний. Так вот скажи своей подруге, если вы не расстанетесь, то мы заявим на нее в милицию. Скажем, что она тебя растлевает. И ее, будь уверен, очень надолго упрячут.

– Но ведь это неправда! – воскликнул я.

– Ну и что? Мы с отцом вынуждены будем на это пойти. Так передай ей. И если она не полная дура, то сама с тобой прекратит всякие встречи.

Через тридцать минут я встретился с Татьяной и передал ей содержание разговора с «черепами». Не стал только говорить, что мне еще на самом деле нет восемнадцати.

– Ничего страшного, – успокоила меня Татьяна. – Первое время будем встречаться как можно реже. А летом возьмем в прокате велосипеды, и тогда нам никто не помешает оставаться вдвоем. Вся область будет в нашем распоряжении.