Chikatilo forever!

– Только магнитофон пока отнести придется, чтобы не вызывать у них подозрение, – успокаивался я.

– Ладно, переживу…

– Слушай, – пришла мне в голову идея, – а ведь магнитофон тоже в прокате можно взять. Причем сразу, не дожидаясь лета.

– Видишь ли, мне не дадут. У меня нет паспорта, только справка о досрочном освобождении. Срок-то у меня не закончился.

– Зато у меня есть! Сейчас мой магнитофон занесем, я возьму паспорт и сразу пойдем другой возьмем.

На том и порешили.

Таня вынесла магнитофон, подождала у моего дома, пока я его заносил и незаметно от родителей брал свой паспорт.

В пункте проката стоял всего один подходящий магнитофон.

– Можно взять на месяц? – спросил я.

– Паспорт давайте.

Я вытащил документ. Приемщица быстро его пролистала и вернула мне.

– Вам нельзя пользоваться услугами проката.

– Почему? – удивился я.

– Вы несовершеннолетний, вам еще нет восемнадцати лет.

Из пункта проката я вылетел пришибленный.

– Нам с тобой лучше расстаться, – на Татьяне лица не было.

– Ты так считаешь?

– А ты разве хочешь, чтобы твои родители посадили меня в тюрьму. Мне хватило. Я больше не хочу туда.

– Они только грозились. Вряд ли они свои угрозы выполнят.

– А если выполнят? Если они на меня напишут телегу в органы?

Я молчал.

– Извини, я пойду.

– Подожди еще чуть-чуть!

Она остановилась.

– Таня, я люблю тебя. Я никого еще так сильно не любил.

– Что же делать? Нам ведь все равно надо немедленно расстаться. Ты хоть это понимаешь?

– Понимаю. Постой…

Я сделал шаг к ней, обнял и поцеловал.

– Прощай, сестренка.

– Прощай, братишка.

– Прощай, моя Роза.

– Прощай, мой Маленький, действительно маленький, Принц.

Проходили месяцы. Постепенно боль потери утихала.

Как-то летом я бродил по городу и зашел в аптеку. На прилавке среди других лекарств лежала пачка «Пенталгина». Обычная тройчатка. Только с кодеином. Не долго думая, я купил две пачки таблеток. Рецепт на них даже не спросили.

Вечером пришел в гости к Голдману. «Черепов» у него дома не было.

– Лева, покайфовать не желаешь? – предложил я ему.

– Почему бы нет?

Мы пошли в туалет, и каждый проглотил по десять таблеток, запивая их из под крана.

– Что-нибудь чувствуешь?

– Пока нет.

– А у меня, кажется, что-то заиграло в голове.

– О! Теперь и у меня!

Голова кружилась все сильнее, и я побежал домой. Родители уже спали. Я тоже лег, но заснуть не мог. Мне казалось, что диван, на котором я спал, раскачивается. Я вцепился в него, чтобы не вылететь. И тут мне стало совсем дурно.

Я побежал в туалет. Внутренности выворачивало наизнанку. Меня тошнило.

Наутро зашел к Голдману и пожаловался на свое вчерашнее состояние.

– А я встал, – улыбался Лева, – оперся на стену, а стена возьми, да отодвинься. Так и рухнул возле кровати.

Собирался дождь. Я, немного поболтав с Левой, пошел домой.

Поглядел в окно. О подоконник стучали крупные капли дождя. Я достал несколько листков бумаги, сел за стол и начал писать:

«За окном лил проливной дождь.

Антуан де Сент-Экзюпери сидел в кресле возле камина и курил марихуану. Состояние у него было расслабленное.

Внезапно в дверь постучали. Знаменитый писатель встал и пошел открывать.

На пороге стоял Маленький Принц. Волосы и одежда на нем были мокрыми. Сент-Экзюпери молча взял мальчика и провел его в дом. У писателя было много вопросов к нему, но он не торопился их задавать. Глупо задавать человеку вопросы, особенно маленькому, когда он стоит весь мокрый.

– Хочешь, я тебе приготовлю горячий чай?

Не дожидаясь ответа, писатель сходил за чашкой чая. Но Маленький Принц к ней так и не притронулся. Постепенно он начал обсыхать. Писатель знал, что любой заданный им вопрос, гость посчитает пустяком и даже не будет на него отвечать. Поэтому он ждал.

– Нарисуй мне розу, – внезапно попросил Маленький Принц.

Писатель взял листок бумаги и, как умел, нарисовал розу.

– Это не та роза. Нарисуй мне розу без шипов.

– Малыш, но ведь таких роз не бывает.

– Бывает. Есть, по крайней мере, одна такая роза.

Сент-Экзюпери очень удивился, но послушно нарисовал розу без шипов. Маленький Принц долго рассматривал рисунок, а потом внезапно заговорил:

– Когда меня укусила Змея, я потерял сознание. Но вскоре пришел в себя. Змея уползала. Она сказала, что не стала меня убивать, потому что есть место, где меня любят и ждут. Она могла читать мысли. Тогда я полетел на свою планетку.

А дальше произошло вот что:

Маленький Принц быстро отыскал свою Розу.

– Здравствуй, милый Маленький Принц, – сказала та.

– Как я счастлив, что ты жива! – воскликнул Маленький Принц.

– Здесь было много ураганов, но меня спасли четыре моих шипа. Ты помнишь их? Это не простые шипы: один – любовь, второй – верность, третий – благородство и четвертый – память. Благодаря им я выжила.

Маленький Принц стал еще усерднее поливать свою Розу. А короткими вечерами садился возле нее и рассказывал о своих странствиях, показывал рисунки. Роза слушала и дарила ему свой волшебный аромат.

Однажды она ему сказала:

– Послушай, Маленький Принц. Я сегодня почувствовала, что стала расти.

И правда, она вытянулась и окрепла. Вскоре она стала одного роста с Маленьким Принцем.

– Мне скучно, – сказала Роза, когда он в очередной раз рассказывал о своих путешествиях, и потребовала: – Лучше спой мне!

– Но я не могу петь.

– Тогда расскажи о розах.

– Зачем тебе? Ты ведь самая большая и самая красивая.

– Ну, ладно, – успокоилась Роза, – тогда молчи и не мешай мне любоваться собой.

Когда Маленький Принц в очередной раз пришел поливать Розу, она сказала:

– Ты такой маленький. Уходи, мне с тобой неинтересно.

– Но ведь нас многое связывает, – возразил Маленький Принц.

– Вот что нас связывало, – сказала Роза, и кивнула на четыре шипа, которые валялись на земле, как использованные иголки от шприца. – Я стала большой, и теперь мне не страшен любой ураган. Мои корни уходят глубоко в землю, и я всегда найду себе воду. А теперь уходи!

И Роза отвернулась.

– Тогда я ушел, – закончил свой рассказ Маленький Принц.

Сент-Экзюпери сидел и молчал. Он не знал, что посоветовать Маленькому Принцу. Но тот и не ждал совета. Он положил в карман листок с нарисованной розой и тихо вышел на улицу.

Опомнившись, писатель подбежал к двери. За сплошной стеной дождя ничего не было видно.

– Маленький Принц! – крикнул он.

Тишина в ответ.

Антуан де Сент-Экзюпери вернулся в комнату, сел в кресло и достал из шкатулки шприц. Когда наркотик подействовал, зрачки писателя сузились, он откинулся на спинку кресла и ушел в прострацию.

– А, может, это было видение? – запоздало подумал он.»

Исписав листки, я запечатал их в конверт и надписал Танечкин калининградский адрес. Конечно, она еще была здесь, но я не знал, как пишут письма в общежитие «химиков». На улице я опустил письмо в почтовый ящик.

Прошел год, который принес много событий. Моя семья переехала в новую, более просторную квартиру. Теперь у меня была своя отдельная комната. И приводить в гости я мог кого захочу.

Кроме того я познакомился с Галиной. Она тоже была иногородней. Из Свердловска. Когда она проходила производственную практику в нашем городе, я познакомился с ней.

Летним днем я сидел возле подъезда, где жила моя бабушка и где когда-то мы с Татьяной под группу «Назарет»…

Впрочем, о ней в те минуты я не вспоминал. Я ждал Голдмана, с которым мы собирались пойти за пивом.

И тут меня окликнули.

Это была Татьяна. Абсолютно такая же, какой была больше года назад. Может быть чуточку поправилась, да одета посолиднее.

– Что здесь делаешь?

– Приятеля жду.

– А я переехала. У меня теперь новая двухкомнатная квартира.

– Правда?

– Я замуж вышла.

– Поздравляю.

– Пойдем ко мне в гости?

– А это удобно?

– Абсолютно!

Конечно, они были не расписаны. Хотя какое значение это имело для меня спустя столько времени?

Ее новый парень давно отслужил в армии и был авангардным художником. Картины были красивыми, но несколько странными. На одном холсте совмещались лики святых и черепа со змеями. Прямо какая-то дъявольско-религиозная тематика.

– А ведь я нашла альбом «Лауд Ин Прауд». Послушай ту самую вещь.

Навалилась музыка.

There’s seven people dead, on a South Dakota farmThere’s seven people dead, on a South Dakota farmSomewhere in the distanceThere’s seven new people born.

На мгновенье мне показалось, что стены сжались, и нечем стало дышать. Крик застрял в горле. Но через секунду все прошло.

Татьяна (Как же ее по отчеству?) казалась в интерьере расчетливой домохозяйкой.

«Когда-то она была расчетливой наркоманкой», – подумал я.

– Записать вам музыки на катушки? – предложил я.

– Будем рады, – ответил муж.

– Заберете через два дня, – сказал я. – Только я сам не смогу подъехать. Таня, ты зайдешь?

Семейка переглянулась.

– Лучше я зайду, – сказал художник.

«Господи, она ему все рассказала», – подумал я.

Конечно, она рассказала ему каким я был неумелым. И, наверное, добавила, что секс у нас был всего один раз, да и то не по-настоящему. А сейчас они думали, что я хочу заманить Татьяну к себе домой и изнасиловать. Они не понимают, что мне просто приятно ее увидеть у себя дома, поболтать. Они меня боятся.

Пришла ко мне все-таки Татьяна, а не он. Не знаю, почему она решилась в последний момент. Но вела себя отстраненно, хоть и дружески.

Окно было раскрыто. Покачивались листья на тополе.

Несколько минут поболтали: когда в армию, есть ли девушка – так, о всякой ерунде. Но знакомство с ее «мужем» все нарушило, разговор не клеился. Я отдал записанные катушки и пошел проводить Татьяну до автобуса.

Когда автобус скрылся за поворотом, я повернулся и направился на телеграф. Я хотел позвонить Галине.

1998 г.

Теплоходство

Посвящаю Олегу, лучшему пассажирскому администратору.

Глава К

К борту теплохода «Ольга Садовская» примыкал небольшой узкий трап, предназначенный для служебного пользования. Проникшийся мыслью, что он допускается в святая святых, Лев Голдман стал гордо подниматься по металлическим ступенькам. Трап охранялся. Наверху стоял широкомордый черноволосый матрос.

– К кому?

Голдман протянул направление из отдела кадров.

– Новый моторист? В каюту второго механика.

– А где она?

– На шлюпочной палубе, – матрос рукой указал на лестницу, по которой можно было подняться коротким путем.

Это был первый рабочий день Голдмана в Дальневосточном ордена Ленина морском пароходстве. И этот день ему не особо нравился. Лева был скорее электриком, чем мотористом. Точнее электриком первого класса, мотористом второго класса – это значилось в его дипломе. Причем о специальности «моторист» он имел самое смутное представление. Дело в том, что в то время, а это был 1986 год, была мода обучать совмещенным профессиям. Основная профессия была – электрик, но отдел кадров был озабочен тем, что перед отходом пассажирского лайнера «Ольга Садовская» на борту не хватало одного моториста. Поэтому Голдмана, недолго думая, отправили именно на этот теплоход и именно мотористом.

– Хлиме-е-енко-о!!! – невдалеке раздался зычный рев.

– Дракон зовет, – прошептал матрос втянув голову в плечи. Источником рева был приземистый мускулистый и очень пузатый мужик, руки которого покрывал комплект морских наколок. Голдману некогда было наблюдать за развитием событий, и он отправился искать каюту второго механика.

Его резиденция располагалась в красном коридоре. Рядом находились двери кают старпома, замполита, стармеха и капитана.

Второй механик был мужчиной среднего телосложения, с небольшим животиком и ехидным взглядом.

– Водку пьешь? – спросил он, положив подбородок на грудь и скрестив пальцы на животе.

Первой мыслью Левы было, что его приход на судно начальство хочет отметить надлежащим образом. Но вспомнив, что Михаил Горбачев объявил войну пьянству, Голдман отрицательно мотнул головой.

– Врешь! – решил второй помощник. – А если не врешь, то все равно сопьешься.

Такой вывод несколько расстроил Леву.

– Вахту будешь нести с четвертым механиком два раза в сутки: с восьми до двенадцати утра и с восьми до двенадцати вечера. А поселим мы тебя к электрикам. Пойдем, покажу твою каюту.

Если корабельное начальство имело поистине барские апартаменты, то этого нельзя было сказать о рядовых членах экипажа. Жилой отсек располагался на главной палубе почти у самой кормы. Коридоры были более узкими, каюты – более тесными. Да и жили в каютах по двое-трое. Это касалось и каюты электриков. Размером она была метра два в ширину и три с половиной в длину. Справа от двери находился умывальник, вплотную к нему тянулись две шконки, верхняя и нижняя, а возле самого иллюминатора спинкой к борту стояла небольшая кушетка. По другую сторону было два маленьких встроенных шкафчика для одежды, рундука, и металлический письменный столик, похожий на верстак.

Второй механик завел Голдмана в каюту и ушел.

На единственном стуле, выдвинув ящик стола и перебирая болтики, сидел одногруппник Голдмана Петя Ивин.

– Привет, Лева!

Приятели поздоровались.

Лева после мореходной школы взял на четыре недели отпуск и съездил к родителям в Западную Сибирь, а Петя сразу же «сел» на «Ольгу Садовскую», поэтому уже прекрасно ориентировался в пароходных делах.

– Я слышал, у вас на корабле дракончик завелся. Или это крыша у отдельных представителей экипажа едет?

– Бывает и крыша едет, – Ивин засмеялся, – но в основном не от этого. А драконом боцмана называют. Это такой морской сленг.

– Да я знаю. В мореходке еще про боцмана был наслышан.

– Кое о чем мы действительно там слышали. Но далеко не о всем. Вот тебя кем на работу взяли? – Петя ткнул пальцем во впалую Левину грудь.

– Этот ублюдок Кошкин, начальник отдела кадров, отправил меня на «Садовскую» мотористом первого класса.

– Это он погорячился, ведь в дипломе у тебя только моторист второго класса. Вместе ведь учились? Но дело даже не в этом. На морском сленге, – Ивин очень любил иностранные слова и по любому поводу их смаковал, – моторист зовется мотылем или маслопупом.

– Почему это меня надо звать маслопупом? Ну, мотылем еще туда-сюда… – Голдман сделал вид, что обиделся.

– А ты в машинное отделение спускался?

– Нет еще. Первая вахта в восемь вечера.

– Когда после вахты будешь на несколько раз грязь и мазут с себя смывать, поймешь.

– Что, так грязно?

– Не то слово…

– Ну ладно, допустим я маслопуп, хотя мотыль как-то поприличнее, а ты, как электрик, кем будешь?

– Я – темнила! – гордо сообщил Петя Ивин.

– Ясно! Темнить ты умеешь.

– Это еще не все. Токарь на сленге, – это точила. Старший моторист – стармот, с этим вроде бы все ясно. Переходим к пассажирскому составу, бортпроводницы – это те, что прибираются в пассажирских каютах зовутся номернушками.

– А я тоже жаргончик придумал, – похвастался Голдман, – сварщик – это держак. В смысле, которым электрод держат.

– Мне нравится твоя мысля, но переходим к руководству судном, – Ивин глубокомысленно закатил глаза. – Капитан – это мастер, старший помощник или старпом – это чиф. Сплошные английские названия. Но есть и русские: старший механик, стармех – дед, по нашему…

Открылась дверь каюты. На пороге появился худенький, грязный парень. Пахнуло канализацией.

– Петя, ты биль в столёвой команды? – у вошедшего наблюдался очень специфический дефект речи.

– Нет, так ведь жрать еще рано…

– Спустись, там такое творится!

Дверь захлопнулась.

– А вот это системный механик, отвечает за водопровод, канализацию и всякие ассенизаторские отходы. Его на судне зовут королем говна и унитазов.

– Чего там случилось-то? – поинтересовался Голдман.

– Не знаю, пойдем и посмотрим, мне все равно долго в каюте в рабочее время нельзя сидеть.

В столовой команды находилось человек десять. Слухи по кораблю распространялись так же стремительно, как триппер по общежитию педучилища. Все стояли и смотрели в угол возле телевизора. На полу лицом вниз лежала девушка лет двадцати. Ее левая рука была неестественно вывернута за спину. Рядом с телом «ковырялись» два сотрудника милиции. Один осматривал место происшествия, другой с его слов записывал.

– Несколько ударов твердым тупым предметом, но не головой, скорее всего стулом. Один пришелся по лицу, сломан нос, остальные – по затылку. В итоге сломан шейный позвонок, что по предварительному заключению и явилось причиной смерти. Да, еще вывих левой руки. Похоже ее держали за руку, когда били. Хотя, может быть, руку она подвернула при падении. Скорее всего избивал один человек.

В столовую вошел старпом.

– Всем разойтись по рабочим местам. Кого через пять минут здесь увижу, получит выговор со всеми последствиями.

Голдман удивился тому, как спокойно восприняли происшедшее члены экипажа. С подобным абсурдом он сталкивался только будучи в рядах доблестной Советской Армии. Однажды солдат из их взвода изнасиловал пятидесятилетнюю женщину. И весь гарнизон, включая высший командный состав, прятали насильника от правоохранительных органов. Не портить же из-за какой-то бабы отчетность воинской части! На теплоходе тоже царил абсурд. Но свой. Теплоходский. Он накладывал свой специфический оттенок на взаимоотношения. И многое, что в обычной ситуации выбило бы из колеи на многие часы, а то и дни, воспринималось здесь философски, если не обыденно.

Приятели поднялись на главную палубу, а оттуда вышли на корму.

Справа величественно возвышался морской вокзал. Слева виднелся мыс Чуркина, где разгружались рыболовецкие суда. Амурский залив, да и сам город Владивосток прекрасны в любое время суток. Дул легкий ветерок. Голдман спросил:

– Что это за девушка?

– Буфетчица. Всего один рейс была на «Ольге Садовской». Я толком даже имени ее не знаю.

– А за что ее убили?

– Спроси что-нибудь полегче. У нее здесь подруг не было, любовника, вроде бы, тоже не успела завести. Понятия не имею, кому она могла помешать. Да, и помешала бы, не убивать же.

– А рейс из-за этого не задержат?

– Не должны, а вот капитану может не поздоровиться.

– Снимут?

– Кто его знает. Органы непредсказуемы. Ладно, пошел я работать, а ты исследуй пароход, может пригодиться.

– Я так и поступлю.

Несмотря на то, что судно было всего сто метров в длину, палуб на нем хватало.

Самая верхняя – навигационная – была небольшой. Располагались на ней всего лишь мачта, радар да верхушка пароходной трубы, из которой во время движения валил густой черный дым. Но пока судно стояло в порту, дышать можно было без опасения за свои легкие.

Ниже располагалась палуба мостика. Здесь находилась рулевая рубка, называемая мостиком и несколько технических помещений.

Шлюпочную палубу занимали каюты высшего командного состава – пресловутый «красный коридор». Судовому начальству полагались огромные каюты с личным санузлом. С высоты мочиться на подчиненных – это привилегия. А капитан, он же – мастер, еще имел и персональную ванну. Кроме того, каюты поменьше предназначались более «мелкому» руководству.

Верхняя палуба была самой интересной. Здесь был выход на бак, проще говоря, на нос судна с лебедками и входом в трюм. На корме – бассейн и волейбольная площадка под открытым небом. А в промежутке между баком и кормой – бар, ресторан, музыкальный салон, кинотеатр, библиотека, теннисный и спортивный залы, игровые автоматы и единственная каюта «люкс».

На главной палубе была большая часть пассажирских кают, ближе к корме жили машинная и палубная команды и пассажирский состав: бортпроводницы, коридорные, дневальные.

На нижней палубе пассажирские каюты были дешевле, но соответственно иллюминаторы там не открывались, была постоянная духота и легкий шум машинного отделения. Несколько кают у входа в машинное отделение занимали официантки и повара.

– А еще ниже – машинное отделение, почти через час, в двадцать ноль-ноль ты пойдешь туда нести вахту! – это Ивин немножко испортил настроение Голдману.

Вечером в каюте электриков помимо Пети Ивина и Левы Голдмана находились еще двое: старший электрик Витя Матушкин, он был третьим и главным жильцом этой каюты, и пассажирский администратор Олег Ковалев.

– Приятно посидеть с нормальными людьми! – выразил свои чувства Матушкин. – А то я тут как-то номернушку Наташу Бардакову пригласил на кофе, так эта сука две ложки с верхом растворимого на маленькую чашку насыпала.

Ковалев замялся, чашка застряла в паре сантиметров ото рта.

– Нет, нет! Тебя, Олег, это не касается! – исправил положение Матушкин.

Олег Ковалев был человеком глубоко интеллигентным, что не мешало ему периодически хватать за задницу пробегавшую мимо бортпроводницу, и посылать на три буквы мелких судовых начальников. Полгода назад он с успехом окончил Дальневосточный университет, где в совершенстве овладел китайским и английским языками, причем китайский знал как свой родной русский. Но почему-то такие знания ни во Владивостоке, ни в его окрестностях спроса не имели, поэтому, посидев какое-то время дома, он устроился на пассажирский теплоход Дальневосточного морского пароходства администратором.

Что такое пассажирский администратор? Вопрос, на который ответить трудно даже тому, кто довольно долго проработал на пассажирском судне. Скажем так, это заместитель пассажирского помощника капитана. В его обязанности входит проверка билетов у пассажиров при посадке, контроль за работой бортпроводниц и периодическое дежурство в администраторской – в месте, куда пассажиры обращаются со своими проблемами.

Что касается Вити Матушкина, то он был старше своих коллег. Если основной возраст команды был двадцать с небольшим лет, то Виктору было уже тридцать. При этом он был не женат. Все это, конечно, отложило определенный отпечаток и на характер. Матушкин привык, что каждая вещь лежит на своем месте, в туалет ходят в строго определенное время, а кофе пьют определенными дозами. Должен сказать, что трудностей для общения эти привычки не создавали. Возможно потому, что Матушкин был человеком умным и в критический момент умел находить компромисс. Единственное, с чем он был в постоянном конфликте, так это со своей не по годам ранней лысиной.

– Наташа Бардакова – это еще тот кадр! – выразил мнение пассажирской команды Олег. – Спит на ходу, в постоянной отключке…

– Ее никто расшевелить не пытался, трахнуть что ли? – поинтересовался Матушкин.

– Матрос Сашка Истомин к ней клинья бил, но, насколько я знаю, ничего у него не вышло. До нее так и не дошло, чего же от нее хотели, – сообщил Ивин.

Витя улыбнулся и объяснил Леве:

– Истомин – наш половой террорист. Несет вахту рулевым матросом на мостике. Вахта у него по времени такая же, как и у тебя – с восьми до двенадцати утром и вечером. Стоит он на мостике утречком, а пассажиркам же все интересно, вот они и прутся на мостик. Сашка им популярно объясняет, что сейчас занят, но после вахты, пожалуйста, покажет пароход. Экскурсия, как правило, заканчивается в его каюте на шконке. Вечером история повторяется. В день Сашка имеет двух пассажирок, всегда разных.

– Хорошая жизнь, – поддакнул Лева.

– А сейчас для него и вовсе жизнь райская пошла. Целый месяц будем верботу возить. – Матушкин мечтательно прикрыл глаза.

Выражение «возить верботу» означало, что пароход под завязку, двести пассажиров, загружен молодыми девицами, которые отправляются по контракту на остров Шикотан. Такой контракт обычно заключается на пять месяцев. Весь этот срок молодые девушки работают на острове в Южно-Курильской гряде по двенадцать часов без выходных. Работа заключается в разделке лососевой рыбы. Икра закатывается в одни банки, куски рыбы в другие.

– И что же они такие падкие на мужиков? – наивно спросил Лева.

Старший электрик разъяснил:

– Перед отправкой им описывают красоты острова Шикотан. Среди его достопримечательностей есть одна весьма насущная: по всему острову можно насчитать от силы десять мужиков. Верботы же нагоняют в рыбный сезон тысяч пять и все девки молодые. А как пять месяцев жить без толстого хрена? Вот они и отрываются на пароходе.