Chikatilo forever!

«Умного из себя строит», – с ненавистью подумал про Голдмана механик. – «Ну ничего, я ему сегодня устрою веселенькую вахту!»

Механик злобно крутанул первый попавшийся под руку клапан и проследовал в ЦПУ.

– Кончай курить, п… дуй в машину! – рявкнул он на Голдмана.

Если бы Голдман знал, какую диверсию совершил четвертый механик, его прошиб бы пот. По незнанию, тот сбил уровень подачи пара на подогрев забортной воды, идущей на охлаждение главного двигателя. Такой поступок был чреват очень плохими последствиями. Механик не знал, что клапаны пара регулируются с ювелирной точностью. Сдвинь регулятор на пару миллиметров, и температура забортной воды сразу поползет вверх. В итоге главный двигатель выйдет из нормального режима, а это грозит его полной остановкой и, возможно, выходом из строя. Механик же крутанул клапан на целый оборот.

Голдман как-то слышал про пароход, на котором запороли главный двигатель. Пароход в итоге пошел на переплавку. Двигатель находится в центре судна. Чтобы его заменить, нужно распилить пароход пополам, а это практически невозможно. Если полностью испорчен главный двигатель, то испорчен весь пароход в целом.

Через несколько минут, когда паровая труба раскалилась, механик с помощью сирены вызвал Голдмана в ЦПУ.

– Температура забортной воды на правом двигателе поднимается. Иди отрегулируй.

Голдман подошел к клапану. Стрелка термометра резко ползла вверх.

«Чего это пар взбесился?» – подумал Голдман и чуть-чуть убавил напор. Но температура продолжала расти. Мотористу и в голову не могло прийти, что кто-то повернул клапан на целый оборот. Он убавил еще чуть-чуть. Результат тот же. Голдман испугался и побежал к четвертому механику:

– Не могу выставить нужный уровень. Иди помоги мне.

Механик был напуган последствиями своей выходки не меньше моториста. Но механик совсем не знал машины и был бесполезен внизу. Чтобы скрыть испуг и бессилие, он с матом набросился на Голдмана:

– Иди на х… отсюда! Не умеешь работать, вообще вали из машины!

Разозленный и обруганный Голдман побежал к клапану. Но регулировка не давалась, труба уже была накалена и подпитывала температурой сама себя. Включилась аварийная сигнализация двигателя. Голдман знал, чем это грозит: такая же сигнализация раздавалась в эту секунду в каютах деда и второго механика.

Когда начальники вбежали в ЦПУ, четвертый механик ткнул в Голдмана пальцем:

– Это он виноват, саботажник!

Первым делом дед и второй механик решили выключить сигнализацию, так как рев стоял оглушительный. Но сделать они это не смогли. По той простой причине, что не знали как.

Есть святое правило: механики, включая деда, должны хоть на пузе облазить машинное отделение, но знать все механизмы до мельчайших подробностей. На «Садовскую» руководство пришло всего на одну неделю, поэтому разбираться в механизмах никто не стал, понадеявшись на то, что все пройдет нормально.

Голдман посмотрел на тщетные попытки руководства отрубить сигнализацию и решил сделать это сам. Выключалась она довольно просто, надо было нажать три определенные кнопки одновременно. Совместными усилиями температура воды была установлена. Вскоре системы главного двигатели вошли в привычный режим работы.

После рейса Голдмана ждал неприятный сюрприз. Его вызывали в отдел кадров пароходства.

«Значит накапали, суки, решили все на меня свалить», – с досадой подумал Голдман.

Это было очевидным. Никогда ни в какой докладной старший механик не напишет, что не владел элементарными знаниями управления машиной. Ни за что четвертый механик не сознается, что чуть не случившаяся авария была целиком на его совести. Вполне естественно, что козлом отпущения решили сделать самого маленького человечка в этой цепочке – моториста.

Наказание, которое приготовили Голдману за этот инцидент, можно было легко предвидеть – лишение визы сроком, как минимум, на один год, то есть запрет на все загранрейсы.

Чтобы понять, что это значило для моряка, нужно рассказать о всей системе вербовки в Дальневосточное морское пароходство.

Обман начинался с самого начала, с объявления в газете «Комсомольская правда». Несколько учебных заведений Владивостока и Находки, готовящие моряков для ДВМП, наперебой расписывали достоинства работы моряка-дальневосточника. Объявления сулили среднюю заработную плату 450 рублей в месяц, а также щедрые ежемесячные валютные премии. Будущим морякам обещали великолепное проживание, прекрасное форменное обмундирование и отличное бесплатное питание. И главное: все принятые на учебу будут работать только на судах загранплавания, с заходам в порты шестидесяти стран мира.

Правдой здесь было то, что кормили на пароходе, действительно, регулярно. Моряки голодали, только когда их списывали на берег. Все остальное от начала до конца было полным враньем. Никакого форменного обмундирования ни электрики, ни мотористы не получали. Зарплата у них была в пределах ста-ста двадцати рублей, на ледоколах в условиях Дальнего Севера моторист получал восемьдесят рублей в месяц. Каюты на пароходах также оставляли желать лучшего.

Но самым гнусным враньем было то, что все моряки ходили только в заграничные рейсы. Ничего подобного в принципе не было. Визу, как право попасть на загранрейс, дожидались целый год. Причем весь этот год еще с учебы за будущими моряками велся неусыпный контроль. И за самую мельчайшую провинность получение визы откладывалось еще на целый год.

Почему же моряки не увольнялись и все это терпели? Ответ очевиден. Чтобы завербоваться на работу большинство будущих моряков многое ставили на карту. К примеру, Голдман, поехав во Владивосток, бросил институт, оставил любимую девушку, потратил большие деньги, чтобы через всю страну добраться до Дальнего Востока. Некоторые оставляли жен, детей, престарелых родителей – брать их с собой запрещалось. Теряли прописку, в конце концов. И после этого вернуться домой с пустыми руками? Впрочем, кое-кто так и делал. Но на их место находились сотни других простачков, приехавших со всего Советского Союза.

Самым мощным инструментом закабаления моряков в пароходстве была загранвиза. Рядовой матрос, моторист, бортпроводник должен был терпеть скотские условия и мизерную зарплату, надеясь, что когда ему откроют визу, начнутся загранрейсы, тонкой струйкой потечет валюта, он окупит все лишения и унижения. Об этом прекрасно знало руководство пароходства и пользовалось этим. Сначала моряка проверял КГБ. Когда выяснялось, что «подследственный» не привлекался, имеет лояльных коммунистической партии родственников, то визовые документы приходили в пароходство. Начальство ДВМП придиралось сильнее КГБ. О несчастном морячке выяснялось все: не грубил ли он начальству, не имел ли неосторожность влюбиться на рабочем месте, не носит ли он длинные волосы… Особенно тщательно молодого моряка проверяли в его день рождения. Не дай Бог, стукач учует от него малейший запах спиртного. Разве можно выпить в свой день рождения? А потом уже кораблядские «боги» садились и решали: открыть визу морячку или еще на год оставить его в скотских условиях, куда сами же обманом его заманили.

Голдману поначалу повезло. Он приехал на учебу с еще армейской рекомендацией. И сразу его документы пошли на оформление визы. Однако вскоре произошел довольно глупый случай, который на год сделал все попытки вырваться в загранплавание бессмысленными.

В общежитии, где проживали курсанты мореходной школы, стены были выбелены известкой. Чтобы как-то разнообразить интерьер, будущие моряки решили повесить на стены плакаты. Девушек «вешать» запрещалось, поэтому в ближайшем книжном магазине покупались агитационные плакаты. Голдман «повесил» сурового мужика с грозно выпяченным пальцем. Подпись была – «Пьянству бой».

На этом же этаже жил ташкентский татарин Вадик Ашрапов. Он решил по-своему довести до ума плакат – сделал на нем надпись: «А ты разве не пьешь?», что наглядно подчеркнул небрежными рисунками.

Плакат сразу же вызвал интерес у штатного школьного чекиста-стукача. Когда Голдман сказал, что рисовал все это не он, чекист потребовал, чтобы сознался настоящий «художник», добавив, что тому за это «ничего не будет». Голдман подошел к Ашрапову и предложил сознаться в художествах. Ашрапов отказался. Стучать, даже на такое дерьмо, как Вадик Ашрапов, Голдман не хотел. В итоге этого мелкого инцидента ему на один год прикрыли визу.

«На этот раз проступок был более серьезным, за это визу могут придержать и на более долгий срок», – расстроился Голдман.

В отделе кадров Голдман сразу направился к своему инспектору Кошкину.

– Пиши объяснительную, – добродушно посоветовал тот.

– Понимаете, все было не совсем так, в произошедшем нет моей вины, – пытался объяснить Голдман.

– Я знаю, но мы же не будем устраивать разборки. Напиши, что в содеянном раскаиваешься и забудем об этом.

Голдман взял чистый лист бумаги и вышел в коридор. Он от кого-то слышал, что Кошкин заядлый нумизмат. Некоторые моряки-саракоты, то есть те, кто много лет отработали в пароходстве, возили ему из рейсов редкие иностранные монеты. За это начальник отдела кадров устраивал им выгодные рейсы. Но Голдман не был саракотом и даже визы пока не имел. Да и взятку бы не смог дать. Что ж об этом думать?

Да, но если написать «явку с повинной», то визу еще на год прикроют стопудово! Что же делать?

Тут у Голдмана возникла совершенно нелепая идея.

«Может рискнуть?» – подумал он. – «Боязно… А что, собственно, я теряю? И так, и эдак плохо! Давай попробую, глядишь прикроют это дело».

Он сел за стол и начал писать объяснительную. Труд получился большим. Когда он закончил, то прошел в кабинет Кошкина, положил бумагу на стол и быстро вышел.

«Теперь на пароход», – Голдман облегченно зашагал привычной дорогой.

Инспектор Кошкин взял объяснительную и решил уже подшить к личному делу Льва Голдмана, как что-то ему подсказало, что не мешало бы сначала познакомиться с написанным. Он начал читать:

«Объяснительная.

Во время последнего рейса на пути следования к острову Шикотан вышел из режима правый главный двигатель. Произошло это по вине четвертого механика. Когда я находился в ЦПУ, механик разрегулировал уровень подачи пара на двигатель. Это я видел по приборам центрального пульта управления.

Причину его действий вижу в неполном служебном соответствии четвертого механика. Есть и еще одна причина происшедшего, о которой мне сначала не хотелось говорить. На мой взгляд, она хотя бы частично объясняет его действия. С самого начала вахты, четвертый механик приставал ко мне с неприличным предложением вступить с ним в половую связь. Так как я противник интимной жизни на рабочем месте и свято чту уголовный кодекс, запрещающий интимную близость между мужчинами, то я категорически отказался. Чтобы отомстить мне, четвертый механик и совершил действия, чуть не поведшие за собой выход из строя главного двигателя.

Прошу не наказывать четвертого механика по всей строгости, так как он совершил свои действия в неуравновешенном состоянии.

Подпись – Лев Голдман».

Кошкин засмеялся.

– Вот ведь сволочь, знает, что нам такое развитие событий ни к чему.

Инспектор взял объяснительную, добавил к ней докладную и спрятал в дальний угол стола.

На корабле царило оживление. Подменный экипаж списывали на берег, на его место возвращались старые добрые старички «Ольги Садовской». Голдман зашел к себе в каюту и посмотрел на спикер.

«Устроить что ли им пышные проводы?» – подумал он.

Динамики, которые стояли на корабле, имели важное назначение. По ним передавались команды во все помещения корабля. Объявлять эти команды можно было только из администраторской и каюты капитана.

«Ничего, я исправлю этот пробел».

Затащив в каюту усилитель от киноустановки, Голдман подсоединил его выходные провода к линии громкой связи. Взяв микрофон и повернув ручку громкости до предела, он сухим официальным голосом произнес:

– Свободной от вахты палубной команде собраться на корме!

Приоткрыв дверь каюты, он наблюдал, как курившие на «пяти углах» матросы, побросав бычки, быстро направились в сторону кормы.

«Работает, стерва», – с удовлетворением подумал Лева. – «Теперь накажем врагов!»

Он вновь поднес микрофон к губам:

– Четвертому механику срочно спуститься в пятый трюм!

– Второму механику спуститься в румпельное отделение!

– Старшему механику зайти в каюту капитана!

Минуту спустя он внес заключительный штришок:

– Подменному экипажу немедленно покинуть судно!

Затем быстро отцепил все провода и спрятал усилитель в рундук. Сделал он это вовремя. Дверь открылась и на пороге появился старший электрик Витя Матушкин:

– Голдман, с тебя пол-литра!

– А че такое?

– Тебя переводят в электрики, идем готовиться к отшвартовке.

Это была самая радостная весть, которую Голдман услышал с самого начала работы на «Ольге Садовской». Он не верил своим ушам.

«Такой перевод говорит о том, что дело замяли. Должность электрика для меня, как ошейник для собаки. Теперь можно работать спокойно».

Когда судно стало удаляться от берега, Голдман вышел на корму. У парапета стоял матрос Хлименко.

– Чем занимаешься, укротитель стаканов? – спросил Голдман.

– Да вот, стою и думаю, если сейчас с кормы выпустить чайку, то долетит ли она до берега? Ты как думаешь?

– Не знаю, – замялся Голдман.

– Долетит, – уверенно сказал Хлименко, – если, конечно, ей в жопу пропеллер вставить.

Игорек засмеялся густым идиотским басом.

«Все-таки со своими ребятами лучше, чем со всем этим подменным мудачьем», – решил Голдман. Он уже давно чувствовал здесь себя среди своих.

Глава Р

Резной массивный стол был пуст. Лишь в кресле восседал ничем не примечательный мужчина в сером костюме. Из-за плотно закрытых окон не доносилось ни звука. Здание КГБ надежно изолировало себя от внешнего мира.

– Что-то не особенно упорны вы в зарабатывании нашего доверия. Вам что, уже не нужна загранвиза? – серый костюм обратился к вжавшемуся в стул напротив моряку.

– Я сообщаю все, что слышу…

– Этого мало! Вы должны знать, чем дышит каждый член экипажа «Ольги Садовской», – перебил моряка кагэбэшник.

– Стараюсь ведь, – собеседник оправдывался.

– Теперь вот это убийство бортпроводницы. Вы давно должны были выяснить, кто причастен к этому преступлению. Не сама себя же она?

– Это может быть не рядовой член экипажа, а кто-нибудь из командного состава.

– Весь командный состав на неделю был списан на берег. Мы беседовали с каждым, наблюдали за ними. И никого не подозреваем. Посторонний тоже не мог пройти на судно. Убийцу надо искать среди рядовых членов экипажа.

– Их человек шестьдесят. Я не могу уследить за всеми.

– Надо постараться, – голос чекиста был суров. – Не забывайте, что зимой «Ольга Садовская» идет в туристский рейс на Японию. Вы хотите остаться к тому времени на корабле?

Моряк дипломатично промолчал.

– Раз так, работайте как следует! Мы вам оказываем большое доверие, так будьте его достойны. На следующей стоянке мы вновь вас ждем у себя. Надеюсь, что появитесь вы не с пустыми руками. Все, можете идти.

Когда дверь закрылась, серый костюм снял телефонную трубку и набрал номер.

– Он ничего не знает. Я его малость припугнул, так что будет работать, – чекист помолчал, прислушиваясь к голосу на другом конце. – Хорошо, постараемся.

Через сутки после отплытия старший помощник распекал рулевого матроса Хлименко:

– Не стыдно? Мало того, что уснул на вахте, еще бинокль разбил. Чем он тебе не приглянулся?

– Я нечаянно…

Хлименко просто не повезло. Во время стоянки к нему в гости на пароход приходил старший брат. Само собой, водку пили весь вечер, всю ночь и следующий день. Когда судно вышло из порта и подошла ночная вахта Игоря, он валился с ног от усталости. Бессонная ночь и обилие выпитого давали о себе знать. Пока второй помощник капитана отсутствовал на мостике, Хлименко решил воспользоваться случаем и немного вздремнуть по ходу вахты. Но чтобы никто его не заподозрил в предосудительных действиях, Игорь решил ко сну на рабочем месте подойти творчески. Бинокль подошел для задуманного как нельзя кстати.

Для начала надо было выбрать удобную позицию. Хлименко для устойчивости расставил ноги, прислонил бинокль к лобовому стеклу, обхватив его окуляры пальцами, потом приник к биноклю. С виду все выглядело пристойно, только с одной поправкой – глаза, скрытые окулярами, были закрыты. Когда Морфей забрал в свои сети Игоря, хватка его рук ослабилась. Бинокль упал на палубу и разбился, а Хлименко и ухом не повел, продолжая спать.

Картина выглядела живописно. Здоровый матрос стоял, широко расставив ноги, между которыми валялись останки бинокля. Глаза моряка были закрыты, и было ясно, что он спал. Однако пальцы сохранили форму окуляров и по-прежнему находились возле глаз. В таком положении его и застал старпом.

– Что же мне с тобой делать? – старший помощник капитана был задумчив.

С одной стороны надо было отправить «телегу» в отдел кадров, а тогда Хлименко точно прикроют визу. С другой стороны, этот матрос работал на «Ольге Садовской» уже пять лет и не хотелось ему портить послужной список. Старпом решил отложить решение до прихода во Владивосток.

– Я больше не буду, – повинился Хлименко.

Голдману определенно везло в этом рейсе. Работа электрика гораздо чище, чем работа моториста. Кроме того, рабочий день продолжался с восьми утра и до пяти вечера. Правда, бывала небольшая работа в вечернее и ночное время, скажем, в какой-нибудь пассажирской каюте гас свет или надо было подвести освещение в темное место, где работали матросы. Но такие вызовы были нечастыми и кратковременными. Сделал дело, да и отдыхай дальше.

Сменилось и расписание движения «Ольги Садовской». Теперь она выполняла пассажирские рейсы по Сахалину и Курилам – Корсаков, Южно-Курильск, Курильск. Весь рейс занимал примерно неделю.

Этот рейс должен был длиться десять дней. Пароход заходил еще и в Северо-Курильск.

На следующий день после отплытия Петя Ивин и Лева Голдман меняли светильники на верхней палубе. Старые спиливали, прикручивали и подсоединяли новые. Не то чтобы работа была легкой, но, по крайней мере, на свежем воздухе и рядом с пассажирками.

Среди обычных пассажиров выделялись студентки из Новосибирска. Они плыли в Южно-Курильск на два месяца. Стройотряд. Весь день они бродили по палубам в своих курточках, увешанных всевозможными значками. Петю и Леву это вдохновляло. При должном подходе вечер мог сложиться весьма интересно.

Незадолго до обеда, когда Петя и Лева заканчивали установку третьего нового светильника, напротив них остановились две студентки.

– Ой, дельфины! – одна из них указала рукой в море, где мелькали мокрые серые спины.

– Это касатка, – поправил ее Голдман. По его мнению, кстати вклиниться в разговор – самый удачный способ знакомства. Девчонки повернули головы к двум электрикам.

– А какая разница? – спросила все та же.

Она была худенькая, невысокого роста, темноволосая, с наивным улыбчивым лицом. Проще говоря, относилась к категории интеллигентных маминых дочек. Голдман подумал, что такие до окончания института играют в куклы. Если не выйдут раньше замуж. Но, как правило, не выходят. Это происходит уже в аспирантуре.

– Понимаете, – Голдман изобразил из себя бывалого моряка, иногда это подкупало, – дельфины бывают разных пород. Касатка – хищник.

– Он что, может и руку откусить, если ему протянуть? – вторая студентка незлобиво иронизировала.

– Нет, они рыбой питаются, человечиной брезгуют, – несколько кровожадно подыграл ей Голдман.

– А чего они наш пароход преследуют? Их что? Подкармливают? – вновь поинтересовалась первая.

– Зачем подкармливать? Это инстинкт. Они держатся в тени более крупного хищника, в данном случае нашего парохода, – пояснил Голдман и несколько неожиданно перевел разговор в другое русло. – У людей так же: за более сильной личностью всегда идут последователи. А вот почему бы вам не побыть остаток рейса в надежной тени, которую оставляют два старых морских волка?

В разговор вклинился Ивин:

– И вообще на пароходе так не принято! – в его голосе звучала обида.

– Что не принято? – не поняли подруги.

– У нас сначала знакомятся, а уже потом заводят беседу.

– А не мы начали…

– Это вопрос спорный, – начал было Петя, но Лева его перебил.

– Не проще ли нам познакомиться, а не спорить? Это старый морской волк Петя, я его знаю. – Голдман уважительно кивнул на напарника. – А меня зовут Левой.

Девчонки представились. Худенькая студентка, которая сразу понравилась Голдману, оказалась Таней, а ее подруга – Светой. Знакомство началось удачно. Теперь эту удачу следовало закрепить. Для этого у Левы существовал надежный, проверенный опытом перевозки верботы, вариант.

– Девчонки! А у меня фотоаппарат есть. Не желаете увековечить себя на таком шикарном пассажирском лайнере как «Ольга Садовская»? Да еще в компании бывалых моряков. Есть тут пара кандидатур…

По интонации Голдмана было ясно, что он имеет ввиду себя и Ивина.

– С удовольствием, – ответила Татьяна, – Правда, у нас сейчас обед будет.

– У нас тоже. Тогда встретимся на верхней палубе после обеда?

– Заметано!

Петя Ивин мчался в столовую команды, как педераст на медосмотр к проктологу. Возле «пяти углов» он плечом зацепил матроса Хлименко, отчего тот, даже будучи от природы здоровым кабаном, отлетел к переборке.

– Чего это он? – Игорь Хлименко вопросительно уставился на подошедшего Голдмана.

– Жрать сильно хочет. Впервые в жизни как следует поработал.

Это было неправдой. Ивин от работы никогда не увиливал, делал ее качественно, правда, иногда немножко медленно. Но в этих случаях были смягчающие обстоятельства – солнышко, девушки, мечтательное состояние души.

Хлименко слегка разозлился:

– Это не дает ему повода поступать по принципу курятника: наеби ближнего, насри на нижнего.

У Игорька была дурная привычка. Когда какие-то события вокруг него поднадоедали, доставали или просто заслуживали внимания, то он на этот случай обязательно находил какую-нибудь, доселе неизвестную окружающим пословицу. Иногда это веселило, а порой и раздражало. На этот раз Голдман не почувствовал ничего кроме раздражения.

– Чего ты кипятишься, ну зацепили тебя нечаянно. Теперь ворчать весь день будешь?

Хлименко успокоился и попросил у Голдмана сигарету. Протягивая курево, Лева поинтересовался:

– Зарплату-то куда дел, лишенец? Ведь только на стоянке получили.

– Выпил… – пожаловался с несчастным видом матрос.

Ответив невпопад, Хлименко и сам не понял, какой глубокий смысл вложил в одно единственное слово. Голдман махнул рукой и направился в столовую команды.

Петя уже прикончил солянку и, нетерпеливо суча ногами, дожидался когда дневальная принесет ему второе.

– Куда так торопишься? – спросил Голдман. – Телки не спеша пообедают, подмоют дырки, похвастаются всем своим подружкам знакомством с нами…

– Так мне тоже надо того…

– Подмыться что ли?

– Почему сразу «подмыться»? Душ принять!

– Успеешь! Все равно раньше трех они на палубе не появятся.

Дневальная принесла Ивину второе блюдо. Он торопливо поковырялся в котлете, одним махом выпил компот и выскочил из столовой.

Лева не стал поступать так опрометчиво. Он съел первое и второе, не спеша выпил компот, зашел покурить на «пять углов» и лишь потом заглянул в каюту.

Посреди каюты стоял голый и влажный Петя, лишь на бедрах было повязано полотенце, и опрыскивал себя дезодорантом. В каюте еще находился старший электрик Витя Матушкин. Судя по всему, Петин дезодорант не внушал ему доверия.

– Ты бы себя еще дерьмом вымазал! – проворчал Матушкин.

– А что? Хороший дезодорант, прибалтийский. И стоит дорого, – оправдывался Ивин.

– Правильно. А ты знаешь, что они им мусорные ведра спрыскивают, чтобы отходы не воняли?

– Неправда, это для тела…

– Почему неправда? – развивал свою мысль Матушкин. – Они просто на баллончике не пишут об этом. А так все правильно.

Подумав, Матушкин добавил:

– Конечно, если ты себя считаешь дерьмом, то можешь облиться хоть с головы до ног. А так, баловство все это…

Голдман решил загасить конфликт, одновременно решив один насущный вопрос:

– Виктор, ты что сегодня вечером делаешь?

– Не знаю, наверное, к маслопупам пойду пульку в преф распишу. А что?

– Да мы тут с Петей девчонок решили часика на два пригласить.

– Только на моей шконке не трахать, – проворчал Матушкин. – А то забрызгаете все. Поколение молодое, незнакомое.

– Конечно, конечно…

Когда электрики поднялись на верхнюю палубу, студентки были уже там, что в общем-то вполне естественно.