Оржицкие «фермопилы» Костенка

Всех собирают на переправе, а есть ли в этом смысл? Если попали «в мешок», то не поискать ли из него другого выхода, чем Оржицкая дамба и мост? Причем, как увидим дальше, не один Юртаев вспоминал о команде «Всем идти на переправу». Очевидно, что таким образом кто-то из командиров пытался сформировать сборные части для прорыва.

В книге К. С. Москаленко «На юго-западном направлении», в главе «Тяжелые испытания», в 3-й главе читаем о том, что:

«… части 15-го ск (ком. – генерал-майор К. С. Москаленко) были оттеснены на юг и отходили самостоятельно, отражая атаки противника, который наседал с фронта и обоих флангов. 20 сентября у Гребенки остатки корпуса соединились с остатками 164-й (?) и 196-й (?) дивизий 26-й армии, отходивших в Лубны. Собранные генералом К. С. Москаленко несколько тысяч бойцов и командиров предприняли попытку переправиться через Сулу у Оржицы, но под шквальным пулеметно-минометным огнем противника вынуждены были отойти с большими потерями».

Прорваться через кольцо окружения группе К. С. Москаленко удалось только ночью 24 сентября. Из воспоминаний генерала К. С. Москаленко:

«Только 20 сентября, после того как противник захватил Бахмач, Прилуки, Пирятин, Лубны, корпус соединился с 164-й и 196-й стрелковыми дивизиями 26-й армии, отходили в том же направлении, что и мы. Восточный берег реки Сулы был уже в руках фашистов, когда мы вышли на ее западный берег. Здесь, в населенном пункте Оржица, оказались также окруженными штабы корпусов других армий.

В таком отчаянном положении я принял единственно возможное решение: собрать побольше людей из разных частей и прорываться на север и северо-восток. В этом мне оказывал горячую помощь член Военного совета 26-й армии бригадный комиссар Д. Е. Колесниченко.

Мы собрали несколько тысяч бойцов и командиров, и я повел их в атаку. Но прорваться не смогли. Повторили попытку, и снова безуспешно. Потом еще и еще раз. Кольцо продолжало беспощадно сжиматься вокруг нас, и, казалось, не было такой силы, которая могла бы разорвать его. Однако остатки 15-го стрелкового корпуса, а также 164-й и 196-й стрелковых дивизий 26-й армии нашли в себе эту силу».

Интересно то, что в своих воспоминаниях В. Т. Шатилов, в то время исполняющий обязанности командира 196 сд, ни словом не упоминает о совместных наступательных или оборонительные действия с частями 15 ск.

Что касается 164 сд, то в то время она находилась совсем в другом месте, за пределами Киевского котла и выполняла разведывательно-оборонительные бои местного значения. Огромное количество ссылок на то, что дивизия была в Оржицком очаге Киевского котла, не отвечают действительности, так как: «К концу 17 сентября 164-я сд вместе со 130-й сд и 96-й гсд вела бой в районе Верхний Рогачик, Гюновка и Менчикуры. 18-го числа она продолжила отступление, достигнув рубежа Бол. Знаменка – Неимущий – Нов. Алексеевка, а 20 сентября заняла позицию у Балки и Шмальковки. 24 сентября дивизия выполняла усиленную боерозведку. Разведрота 620-го сп под конец дня вела бой в 5 км к юго-западу от Водянского, а разведотряд 531-го сп занял п. Розы Люксембург. 25 сентября дальнейшее продвижение (разведотряда) было остановлено сильным ружейно-пулеметным огнем в 5 км к юго-востоку от Новоднепровка».

Вполне очевидно, что наблюдается путаница 164 сд и 264 сд, которая действительно была в Оржицком котле, и концу сентября уничтожена немцами в Денисовке (или на подступах к ней, вероятнее всего, в районе подступов к Кандыбовке).

На участке Оржица-Золотухи красноармейцы прорвались вперед.

Впоследствии один из активных участников этих боев рассказывал, что батальоны 69 сп 97 сд (ранее она входила в состав 38-й армии) несколько раз бросались на вражеские позиции, но под ураганным огнем закопанных в землю немецких танков вынуждены были отступать. Такие же горячие схватки происходили на всех участках.

Пока не ясно, о каком конкретно участке говорится, и какие подразделения осуществляли этот прорыв, насколько успешным или неуспешным он был, были ли это действительно только батальоны 97 сд? И был ли этот прорыв как таковой, особенно учитывая воспоминания некоторых участников тех событий…

Сначала считалось, что командование гарнизона, вероятнее всего, возглавил генерал И. И. Алексеев (ведь это ему Ф. Я. Костенко поручил организовать оборону Оржице). Но известно, что попытка Алексеева отбить Лубны у Хубе потерпела неудачу, а сам он, с частью людей, находится в районе Сенчи. Если так, то какой именно генерал приказал выставить караул возле моста в сторону Лубен, и какой генерал приказал выставить пулеметы на Оржицкому берегу реки, которые в дальнейшем будут использованы для расстрела отступающих с онишкивской стороны реки СВОИХ же офицеров?

И главное, не был ли это именно генерал Москаленко, особенно учитывая сказанное им самим: «…я принял единственно возможное решение: собрать побольше людей из разных частей и прорываться на север и северо-восток».

Здесь стоит послушать непосредственных участников тех событий, чтобы, по возможности, воспроизвести весь трагизм этого «наступления»…

По рассказам Михаила Николаевича Мальцева (ветерана Великой Отечественной войны, кавалера орденов Отечественной войны I и II степеней, ордена Красной Звезды и ордена Александра Невского):

«Странная штука – война, думал он, в тот момент техник-интендант второго ранга, заместитель начальника по хозяйственной части 131-й сд, стоя у главной машины автоколонны и рассматривая сквозь утреннюю мглу многочисленные потоки пехоты вперемежку с грузовиками, танками, пушками на конной и тракторной тяге, которые двигались прямо, без дорог в сторону города Оржица.

Монотонный гул движущегося войска изредка нарушался человеческими криками, конским ржанием, резкими стуками, – этот напряженный гул настораживал его, как настораживает человека гул растревоженного улья, готового взорваться тысячами жалящих пчел. То там, то здесь начинали вдруг стонать-надрываться моторы, но быстро стихали до какой-то общепринятой громкости, словно боясь лишним шумом потревожить кого-то главного, чьей волей были закручены в общий клубок судьбы множество людей, которые шли со всех сторон в Оржицу.

Странная штука – война, думал Мальцев. С шестьюдесятью грузовиками он отправился на армейские склады, загрузился продовольствием, на обратном пути прихватил в нескольких колхозах фураж, не нашел в Нежине свою часть, отбыл искать ее в сторону Лубен, как предупреждал командир… На полпути патруль вернул его автоколонну на Оржицу, потому как Лубны уже отрезали фашисты (16 тд Хубе)…

Сколько раз их бомбили и обстреливали… и вот Оржица, словно гигантская воронка на реке, помимо его воли затягивает Мальцева с автоколонной и бесчисленным количеством других людей и техники в свою неизвестность».

Фактически получается, что в Оржицу стекались остатки воинских частей по многим направлениям, в т.ч. и со стороны Лубен, Пирятина, а не только со стороны Черкащины.

«По элементарным военным правилам такого огромного скопления незащищенных от авиации войск на ограниченном, близком от фронта пространстве быть не должно. „Солдатский телеграф“ сообщил, что группировка войск в Оржице охвачена фашистами с трех сторон. Признаков подготовки к обороне не было видно, а значит, фашистские стервятники в любой момент могли погулять здесь на солдатском мясе безнаказанно. Именно поэтому такое скопление войск не ободряло мощью, а пугало своей незащищенностью».

Н. Н. Мальцев отмечает тот факт, что подготовки к обороне Оржице он не наблюдал.

«Связанные общей неповоротливой судьбой, без строя, разнокалиберными группами, повесив головы и сгорбившись под тяжестью винтовок и полупустых вещевых мешков, сосредоточившись на многодневной усталости, солдаты выходили из молока утреннего тумана, проходили мимо Мальцева и прятались в тумане же. Шли в неизвестное для всех будущее…

Кто-то невидимый руководил этой огромной массой людей – и все беспрекословно подчинялись воле того невидимого. И в его власти было послать людей на передовую или в тыл, дать людям возможность выжить или погибнуть, или погибнуть с честью, геройской смертью, или бесславно, затерявшись на задворках войны.

Нет, не всегда солдат-герой свободный умереть героем!

– Воздух! Воздух! – Переполошила бойцов едва слышная надрывная команда с той дали, куда двигались потоки людей. От человека к человеку передавались крики все ближе и ближе, принесли страх и помчались в ту даль, откуда стекала эта огромная масса людей и техники.

Тревожный пчелиный гул на мгновение стих. Люди замерли, прислушиваясь и выискивая ухом гул самолетных моторов. Под влиянием того, приглушенного туманом, страшного звука, человеческие массы, якобы не особо спеша, пришли в движение, раздробились, рассыпались из колонн. Машины и танки, конные повозки и полевые кухни – все постарались нарушить правильность движения, разъехаться и расползтись в беспорядок, и снова все замерли в надежде, что и на этот раз смерть пройдет их.

Неясный тяжелый грохот очень быстро превратился в рев – и самолеты, бомбами и снарядами ломая все под собой, поливая все живое струями смерти из пулеметов, пронеслись над множеством испуганных людей, которые втиснулись в землю, искали в ее складках спасения, потому что даже неглубокая ложбинка защищала от осколков и сохраняла жизнь.

Подорванная ревом штурмовиков, вздрагивая от взрывов снарядов, распоротая очередями фашистских пулеметов, земля откликнулась эхом предсмертных криков и страданий раненых бойцов.

Людей и техники на земле было так много, что, казалось, ни один фашистский снаряд, ни одна пуля не были выпущены бесцельно.

Возвращаться назад самолетам не было смысла: вперед, только вперед, поливая безграничные скопления людей огнем, пока не кончится боезапас.

Самолеты улетели. Ватная тишина заложила уши.

И снова человеческие массы пришли в движение, достаточно быстро выстроились в колонны и, пробивая по целине новые дороги, словно восстанавливая кровеносные сосуды ужасного организма под названием «война», оставляя после себя разбитые танки, машины, спрятанные в землю человеческие останки – переваренные остатки пищи прожорливой войны – двинулись дальше».

Сколько раз потом, спустя десятилетия, в Оржице и ее окрестностях будут находить останки погибших воинов, причем некоторых – вдоль центральной улицы (на моей памяти, например, у здания банка).

«Подразделения, напиравшие сзади, словно пробку впихнули автоколонну Мальцева в одну из улиц города. Куда-то приткнуться и остановиться не удавалось: на обочинах бесконечными очередями стояла военная техника. Движение только в одну сторону. Оржица, как и ее окрестности, была забита войсками.

«Что происходит, – недоумевал Мальцев. – Хороший авианалет – всех раздавит немец одним махом!» И – как накаркал! Самолетный рев, взрывы, стрельба с неба, крики на земле…

Шоферы выскакивали из машин и бросались в дома, чтобы укрыться в подвалах. Не успели добежать – налет кончился. Посидев некоторое время в расслаблении у дома, Мальцев вернулся к машинам. Ветер доносил чад пожаров. Мальцеву сегодня везло – и на этот раз обошлось без потерь. На улицах что-то изменилось, их колонну протолкнули еще на несколько метров вперед».

Хотя, что там – на улицах, когда речь практически шла об одной улице, что пронизывала всю Оржицу насквозь и небольших ее ответвлениях.

Ординарец Мальцева Гриша, который бегал на разведку, сообщил, что через квартал можно свернуть во двор, возле которого есть малозаметный пустырь, хорошее место для капитальной остановки.

Разместив машины и приказав водителям замаскировать их сверху, в сопровождении ординарца, Мальцев пошел в город выяснять обстановку. Войска медленно продвигались по улицам. «Как мясо через дыры мясорубки», – подумал Мальцев.

Попытались расспросить о штабе на предмет получения дальнейших распоряжений. Бойцы, к которым обращался Мальцев, смотрели молча и устало. Некоторые зло, другие удивленно. Какой штаб в такой мешанине?

Удивительно, что никто и не слышал о штабе, который должен был бы управлять этой массой войск и техники.

Но и был ли он, тот штаб, в самой Оржице на тот момент? Штаб Ф. Я. Костенка даже на 23.09.1941 года был в трех километрах от Оржицы. Судя по всему комендатура была.

«Что-то негромко захлопало над головой. Мальцев взглянул вверх. В небе между клубами дыма из стороны в сторону шарахались, трепетали голуби. «Бедные, – посочувствовал им Мальцев. – Столько в городе народа, птицам сесть некуда!»

Где-то на расстоянии стучали взрывы.

– Власов, сволочь, решил армию сдать … – переговаривались солдаты, проходившие мимо.

– Специально стягивает войска в котел!».

При чем здесь Власов не совсем понятно, его не было в Оржице, а армия, которой он командовал в то время, была совсем в другом месте.

« – Воздух! – Крикнули далеко. Команда-предупреждение побежала с улицы на улицу, передвигаясь с одного края города на другой.

Самолетов не было слышно, но приученный военной жизнью верить и подчиняться командам, Мальцев вместе со всеми поспешил в дом, под прикрытие стен. Двери квартир первого этажа были сломаны – мародеры уже похозяйничали. И – ни одной гражданской души! Неужели весь город эвакуировался?».

Действительно, очевидно имел же быть кто-то из гражданских, кто не ушел из города, остался и пережил весь этот кошмар, кто был свидетелем событий? Существуют ли такие воспоминания?

«Низко над улицей проревели немецкие штурмовики. Беспорядочно прогремели, сотрясая воздух и землю, взрывы.

Подождав немного, Мальцев вышел на улицу. В сером от дыма небе все так же суетливо метались белые голуби, стреляя-хлопая крыльями.

«Породистые, наверное… Как они теперь без хозяев?» – Пожалел птиц Мальцев.

Он не понимал, что происходит. В незащищенный город сгоняют войска – и фашисты безнаказанно бомбят его. Город набит солдатами, а Мальцев, будто один в этом столпотворении. Вокруг шум и гам, крики, рев моторов… И – как будто отсутствие звуков! Только белые голуби оглушительно хлопают крыльями в дымном небе…».

Как минимум три бомбежки Оржицы 20.09.41 года во второй половине дня, причем – не последние в этот день.

«Искать любой штаб, похоже, не было смысла. Мальцев повернул обратно. На ближнем перекрестке громко захрипел динамик. Сначала неясно, затем все более понятно зазвучала песня, беспокоящая душу:

…Пусть ярость благородная вскипает, как волна…

Ярости в душе у Мальцева не было. Была усталость, мучил вопрос о том, что ему делать с грузом дальше. Почему войска не отправляют на фронт? К нему, судя по взрывам, рукой подать…

Похрипев, динамик затих. Затем, через новую волну хрипа, канцелярский голос прочитал распоряжение:

– Политрукам, командирам среднего и старшего звеньев подразделений, находящихся в городе и пригородах, собраться на восточной окраине для получения дальнейших распоряжений! Политрукам, командирам среднего и старшего звеньев…

Повторив приказ несколько раз, динамик замолчал. Опять захрипела тревожная песня, потом еще несколько раз распоряжение собраться на окраине города».

Значит, элементы организации все же присутствовали, раз подобное распоряжение отдавалось по радио, что было, очевидно, в данной ситуации самым действенным средством передачи информации. И пока мы знаем только одну фамилию человека, который мог «организовать» этот сбор – генерал Москаленко. Но был ли он на тот момент в Оржице? Возможно, генералом, пытавшимся организовать прорыв, был Смирнов? Факт его присутствия как раз подтвержден, в т.ч. воспоминаниями Михина.

«Добравшись до пустоши и убедившись, что его машины и солдаты целы, Мальцев оставил ординарца за старшего и отправился «получать дальнейшие распоряжения».

Движение на улицах застопорилось. Все дворы и переулки заполнили войска. Ни назад, ни вперед проехать было невозможно. Солдаты обустраивались на отдых там, где их командиров застал приказ из динамиков. Походные кухни дымили прямо посреди улиц. Город превратился в огромный бивуак.

– Сдаст ли нас Власов, – там и сям слышал Мальцев разговоры бойцов.

Вслед за другими командирами, он выбрался на окраину города.

Патрули направляли всех к мосту через реку. Выходя из города отдельными группами, офицеры перед мостом стекались в достаточно широкий поток, а на противоположном берегу, за мостом, снова разбредались по отдельным тропам».

Наличие патрулей подтверждает факт организованного сопротивления и факт наличия комендатуры.

«Всем приказали спрятаться в поле с высокой, в рост человека, растительностью, что раскинулась метрах в ста от берега, чуть правее дороги».

Справа от дамбы поле перед Онишками, если двигаться в сторону Лубен.

«Густой, сладковатый запах дохнул в лицо Мальцеву. Множество пчел гудело над полем. Конопля, определил Мальцев. Странное место для сбора командиров в ожидании распоряжений.

Не углубляясь в заросли, он подсел к группе офицеров, бывших, похоже, из одного подразделения.

– Сдаст ли нас Власов, – услышал Мальцев привычную уже фразу, тоскливо произнесенную одним из небритых, уставших лейтенантов.

– Отставить панические разговоры, лейтенант, – требовательно, но не очень уверенно осадил его капитан. – Получим приказ, передислоцируемся – повоюем еще!

«Повоюем еще! – Мысленно поддержал его Мальцев. – Такая масса сил… Одних командиров в конопляном поле сколько! А солдат, значит, в тридцать раз (больше)!»

В голове у Мальцева заиграли бравурные марши. Он хоть и не ел около суток, но почувствовал прилив сил.

«Что это я? – Вдруг спохватился Мальцев. – С чего бы это меня радость распирает? Кто повоюет? Командиры с пистолетами наперевес? Да сюда взвода фашистских автоматчиков хватит, чтобы всех положить!»

И сразу в голове все стало на свои места. И накатила усталость. И сразу стало понятно, что ничего здесь не понятно. А самое непонятное – зачем их собрали в конопле?

Прошло полчаса, и поток командиров, которые шли через мост, иссяк».

Получается, что только пешее движение через мост командиров, которых патрули направляли на противоположный берег реки Оржица, заняло не менее 30 минут.

«Как-то незаметно набежали тучки, стал накрапывать дождь. Мягкая, сыпучая, как пыль, почва конопляного поля покрылась тонкой пленкой грязи, затем, все больше и больше стала просачиваться водой, начала превращаться в болото. Не имея возможности ни сесть, ни лечь, люди уныло горбились от холода, неохотно переговаривались. Стояли, засунув ладони под мышки или – не по-уставному – в карманы. Некоторые, сбившись в кучки, прикрывались плащ-палатками.

«Как овцы в стаде», – вспомнил Мальцев село.

Все ждали. Несколько человек, потеряв терпение, отправились к мосту разведать обстановку, узнать, кого ждут и как долго придется ждать.

Часовые у моста, увидев приближавшихся, приказали им остановиться и повернуть назад. «Переговорщики» что-то отрицали, требовали для разговора начальника караула.

То, что произошло дальше, было еще неожиданнее, чем фашистский артиллерийский налет. Струи пуль из дул двух пулеметов веером рассыпались от моста, просвистели над головами офицеров и заставили их упасть лицом в грязь дороги. Полежав некоторое время и получив от часовых повторный приказ – вернуться в конопляное поле, морально убитые офицеры, опасаясь даже чертыхаться, молча вернулись к товарищам.

Несколько человек, покинув конопляное поле, перебежками направились к берегу реки метрах в трехстах ниже моста. Огненные жгуты пуль указали беглецам, что и к реке путь им заказан.

Прячась за изгибом реки, некоторые все же добрались до берега. Но прибрежная местность была болотистой и, увязнув по пояс, а то и по грудь в грязи, офицеры вернулись назад.

– Что же это … – растерянно и как-то беспомощно сказал один из соседей Мальцева. Да, что это? Советские бойцы пулеметным огнем поливают советских командиров?»

Действительно, ситуация более чем странная. Кто-то, имевший право приказывать, своей волей собрал на противоположном от Оржицы берегу реки массу офицеров. Время идет. Вернуться назад никто не может, о чем свидетельствуют обстрелы из пулеметов со своей стороны. Приказы отсутствуют. Оружие, необходимое для прорыва, отсутствует. Явные командиры отсутствуют. Что было задумано? Возможно, создать офицерские батальоны прорыва? Для чего все это? И главное – КТО все это организовал? Москаленко? Смирнов?

Сталин отчаянно искал методы, средства и способы остановить войска, отступавшие по всему фронту, заставить угнетенных неудачами, поражениями, пораженных танкобоязнью бойцов и командиров, политработников поверить в свои силы, в способность остановить врага.

Особенно опасными были паника, растерянность, страх, что парализовали волю воинов, приводили к дезертирству, добровольному переходу на сторону врага, массовой сдачи в плен. «Вождь народов» снова и снова убеждался, что только наказаниями, силой оружия можно исправить положение на фронтах. Он требовал от органов НКВД руководствоваться в своих действиях угрозой жестокой казни, считал, что в критические моменты бойцов нужно ставить перед выбором между возможной почетной смертью в бою и неизбежной позорной смертью в результате наказания расстрелом.

Именно этим принципом руководствовался Верховный Главнокомандующий, когда 12 сентября 1941 продиктовал начальнику Генерального штаба маршалу Б. Шапошникову директиву о заградительных частях, как одной, по его мнению, из эффективных мер исправить положение на фронтах. В директиве отмечалось, что опыт борьбы с немецкими войсками показал наличие в рядах советских стрелковых дивизий много панических и прямо враждебных элементов. Под натиском врага они бросают оружие, восклицают: «Нас окружили!», Создают панические настроения, которым подвергаются целые дивизии, оставляя оружие, боевую технику, бойцы и командиры массово бегут с поля боя. Подобные явления наблюдаются на всех фронтах. По мнению Сталина, причиной такого явления было недостаточное количество твердых и устойчивых командиров и комиссаров. Чтобы предотвратить дальнейшее отступления войск, избежать паники, растерянности, преодолеть страх перед немецкими танковыми и механизированными армадами, Сталин говорил:

«1) В каждой стрелковой дивизии иметь заградительный отряд из надежных бойцов, численностью не более одного батальона;

2) задачей заградительного отряда считать прямую помощь комсоставу в установлении твердой дисциплины в дивизии, прекращении побега охваченных паникой военнослужащих, не останавливаясь перед применением оружия».

«Скучно и беспрестанно шел дождь. Где-то очень далеко приглушенно гудела моторами и звенела гусеницами бронетехника.

«Как трактора в уборочную … – невесело подумал Мальцев. – Наверное, наши танки позиции занимают. Затем нам прикажут».

Над городом снова летели фашистские самолеты. Вытянув шеи, командиры молча наблюдали за бомбардировкой, рассматривали клубы черного дыма, которые поднимались над Оржицей».

Это уже, как минимум, четвертая бомбежка Оржицы 20.09.1941 года.

«Резина горит, – вздохнул Мальцев. – Может, и моих подожгли».

Екнуло коротко, почти сразу – как тяжелой кувалдой ударило, встряхнув землю под Мальцевым. Свистнуло коротко – грохнул разрыв.

– Воздух! – Крикнул кто-то, предупреждая об артналете.

Поздно отреагировав на команду, все плюхнулись в грязь.

«Танки стреляют, – определил Мальцев. – Фугас!»

Глухой хлопок в небе и резкий, пронзительный свист, глухой хлопок, словно царапающий по коже – и режущий душу свист…

«Осколочным накрывает, шрапнелью, – похолодело в груди Мальцева. – От этих в чистом поле за пучком соломы не спрячешься!»

Он услышал чавканье грязи под сапогами. Двое молоденьких лейтенантиков, что не успели в своей коротенькой жизни понюхать пороха, выпучив от страха глаза, бежали неизвестно куда.

«Необстрелянные, – пожалел Мальцев пацанов, как уже погибших. – Куда, глупые… От шрапнели не уйдешь!»

Хлопнуло, свистнуло множеством осколков. Лейтенанты упали. Один совсем без движения, другой попытался встать, но его подмял в грязь под себя офицер, оказавшийся рядом.

– Лежи!

– Окопаться! – Крикнул невпопад привыкший командовать голос.

– Заткнись, командир, – не очень громко, но отчетливо попросил кто-то из соседей Мальцева.

– Чем окапываться?

У командиров саперных лопаток не было».

У них не было не только саперных лопаток, не было ничего, кроме собственного табельного оружия, а много ли навоюешь пистолетом против танкового обстрела…