Оржицкие «фермопилы» Костенка

Вполне вероятно, что генерал Кох отдавая свой, кому-то показавшийся странным приказ, рассчитывал показать вышестоящему командованию, что его солдаты устали ничуть не меньше, если даже не больше. В результате последующих переговоров между корпусными командирами удалось внести изменения в первоначальный вариант приказа. Требуемую дивизию разрешалось направить к г. Лубны не 23, а 24 сентября.

Приказ 2-й танковой группы одновременно подчеркивал, что уничтожение Оржицкого котла еще не завершено. В ближайшие сутки требовалось закончить уничтожение и пленение окруженной советской группировки и провести зачистку поля боя.

К ночи штаб XI корпуса подвел итоги дня, которые показались впечатляющими. Фронт окружения сузился до минимума, все попытки советских войск вырваться из него были пресечены. Оставшиеся в котле части понесли большие потери в людях и вооружении, и их можно считать разгромленными. Количество пленных, собранных в с. Крестителево, достигло 40 тысяч человек. Еще 10 тысяч находились в колоннах на марше. Количество трофеев пока не подсчитано, но представляет собой весьма внушительную цифру.

Ф. фон Бок отмечал:

«На фронтах затишье; воюет одна только вторая танковая группа».

Ф. Гальдер:

«22 сентября 1941 года, 93-й день войны. Обстановка на фронте: котлы восточнее Киева сужаются…

Обстановка вечером: успешно продолжается ликвидация окруженной группировки противника в районе к востоку от Киева».

23 СЕНТЯБРЯ

В. Вертен:

«На рассвете бои возобновились. Россияне держали место прорыва, пропуская через него свои войска. Остаповка была в руках противника. Теперь враг попытался прорваться также южнее Денисовки, переправился через реку, взял Золотухи, пробился на северо-востоке до Петриков и выскользнул частью своих войск на восток».

09 ч. 21 мин.

До 23 сентября штаб 26 армии поддерживал радиосвязь с Главкомом Юго-Западного направления и Ставкой ВГК и поэтому ориентировался в обстановке, которая сложилась.

Костенко доносил в Генштаб командующему Юго-Западным фронтом:

«Положение исключительно тяжелое. С наступлением темноты попытаюсь с остатками (войск) прорваться в направлении Оржица – Исковцы – Пески. Огромные обозы фронта и раненых вынуждены оставить в Оржице, вывезти которых не удалось. Костенко, Колесников»

Пытаясь выйти из окружения, было сделано несколько отчаянных атак на прорыв в направлении на Лубны. Но это была не последняя попытка генерала Костенко.

Из романа Л. Занадворного:

«На рассвете многих разбудили близкие разрывы. Командиры колонны получили приказ для пеших солдат – явиться на переправу. Артиллерийский обстрел все плотнее накрывал улицы Оржицы. Солдаты, минуя улицы, забитые машинами, прижимаясь к стенам домов, пересекли Оржицу, спустились к болоту. Им пришлось пережидать, когда закончится шрапнельный огонь. Они долго лежали в кустарнике. Гора, где был городок и просторная площадь с тремя сельскими ветряными мельницами, и улицы дымили от взрывов и пожарищ. Над городком, оставляя красочные хвосты, кружили немецкие корректировщики. Осколки падали рядом в болото.

Солдаты лежали долго, пока не дождались короткой перебежки. Одолели болото, мокрые, заляпанные тиной, выбрались в лес, позади подгонял все более частый треск шрапнели. Свежие, мокрые дорожки путались в орешнике. Группы бойцов растерянно блуждали между деревьями, спрашивая друг у друга – где переправа. Никто толком не знал. Никто не знал, где немцы. В сплетенных кронах грабов посвистывали пули. Автоматчики строчили поблизости.

Все их – раненых и здоровых, командиров и обозников – гнала через трясины, через лес одна мысль: переправа. Это слово обладало над ними, пойманными в Оржицком капкане, мощной властью.

И вот, когда они почти потеряли надежду, как будто кто-то поднялся над улицами, над разрывами и пожарами, показал на лес, крикнул: «Вы говорите, нет выхода? Там выход! Вам грозит плен? Там освобождение! Вы собрались умирать? Вон где жизнь!». В спешке они брели по воде. Падали в грязь при близком свисте снарядов. Ковыляли между кочками, блуждали в чаще. В это время они уже не были красноармейцами и командирами определенных рот, полков и батарей. Они потеряли свои части. Ими владела одна мысль: вырваться из немецкого кольца, с болотной ловушки, во что бы то ни стало, пусть вплавь, пусть ползком, вырваться к своим. Так в метельную зимнюю ночь пешеход, сбившийся с дороги, рвется к малейшему проблеску огня. Так через все преграды стремится вода к морю. Видимо, так в средневековье все живое бежало от чумы…

Отдаленные крики помогли большинству красноармейцев наконец то найти нужное направление. Они остановились, замерзшие, за холмом. Вслушивались тревожно в приглушенный шепот, в стук автоматов. Все это было не то. Казалось, мокрый лес поглотил стремившихся сюда людей и замер. Недвижно шли вверх черные блестящие стволы. Недвижно висели космы мха на сучьях. Бесшумно ложился на траву мертвый лист. Солдаты проникли, наконец, сквозь кустарник к свету просторного луга. Неуверенность, опасения остались в лесу. Люди, добравшиеся до опушки, слышали крики, видели катящую валами реку, сотни голых тел красноармейцев на том берегу. Вот она – переправа!

Стреляли немецкие снайперы. Лопались мины. Кто-то, кого относило водой, просил о помощи, кто-то падал среди болот, и кровь заливала обнаженную кожу. Разве это могло остановить? Люди, выскакивающие из-за деревьев, на ходу сбрасывали одежду. Бросались в водовороты с сапогами в зубах. Течение несло. Они хрипели от усталости и холода. Цеплялись за шесты. Протягивали друг другу руки. Узкая быстрая река кипела коричневой пеной. Она сносила раненых. Между живыми кружила убитых. Но все новые толпы бросались в нее. Все новые люди, узлы плащ-палаток, винтовки, пулеметы переправлялись на левый берег. Голые люди выскакивали на землю. Они ликовали, как будто все опасности остались позади. А над рекой все стоял крик сотен голосов. Где-то рядом ударила мина. Осколки стеганули по воде. Десятки еще не раздетых людей бросились в реку».

С восходом солнца командование 196 сд занималось своими делами: Самсоненко пошел к батарейцам, Шатилов же связался с командирами полков, выслушал их доклады о готовности к атаке. Связист Василий Батин доложил Шатилову о ночном происшествии. Бойцы одного из отделений батальона Шадского решили заночевать в уцелевшем сарае на окраине Оржицы. Оказалось, что сарай занят. Командир отделения хотел уже отводить людей, как в свете зажженной спички увидел, что в сарае на душистом сене расположились не наши, а фашисты. Их было девять человек. Как видно, они чувствовали себя хозяевами положения и вели себя настолько нагло, что спали, не выставив даже часового. За это и поплатились. Наши бойцы всех их до единого перебили: кто получил пулю, кого убили штыком. Одного рядового взяли живым.

Шатилов не стал его допрашивать, понимая, что и без него все ясно: придется сегодня штурмовать мост, а уж его-то немцы пристреляли.

Командир корпуса А.И.Лопатин попросил комдива 196-й сд прибыть как можно быстрее к нему на командный пункт. Однако, его своевременному отъезду помешал артиллерийский налет. Разрывы стали учащаться и вскоре слышались по всему селу. Стреляла дальнобойная артиллерия. Продолжалось это не менее получаса. Затем через мост пошли танки, за ними хлынула пехота. Из блиндажа, где был Шатилов, было видно все как на ладони. Хорошо атаковать, когда у тебя есть танки, а у тех, кто обороняется, их нет.

С этим мостом не всё до конца понятно.

Во-первых – он явно был длиннее чем, например, сейчас, ведь ширина р. Оржица тогда была, по некоторым воспоминаниям, до 50—80 м.

Во-вторых – он, по крайней мере, в проходимом для техники состоянии, раз через него на 23.09.1941 года могут пройти немецкие танки.

В-третьих – где наша артиллерия, раз танки беспрепятственно проходят в город? Очевидно – какая то ее часть уже разбита, для другой – совсем отсутствуют снаряды.

В бинокль было видно, как вражеские машины врываются в наши боевые порядки, утюжат окопы. Но вот перед атакующими танками противника появились бойцы-истребители, и в фашистские машины полетели бутылки с горючей смесью, связки противотанковых гранат. Сталкиваются в бескомпромиссном поединке сталь и человек, сила и мужество, и верх в этом неравном поединке принимает советский человек. С десяти танков четыре загорелись, а остальные повернули к мосту. Немецкая пехота без танкового прикрытия не очень любит ходить в атаку, поэтому откатывается.

Приказав И. И. Самсоненко временно принять командование дивизией, Шатилов с шофером Казаковым на автомобиле отправился на КП корпуса, который находился примерно в трех километрах от КП Ф. Я. Костенка. Туда они приехали без приключений, хотя всю дорогу их сопровождала «рама» – немецкий разведчик. Была опасность выдать врагу местоположение командного пункта корпуса, поэтому Шатилов, не доезжая до дома А. И. Лопатина, вылез из машины, чтобы оставшийся путь пройти пешком.

Прибыл на КП весьма вовремя. У А. И. Лопатина уже собрались командиры соединений, сосредоточенных в районе Оржицы. Совещание открыл генерал Ф. Я. Костенко.

Он говорил предельно кратко и только по существу. Завидное это качество – всегда, в любых, даже самых тяжелых обстоятельствах оставаться самим собой. Именно таким качеством и владел Федор Яковлевич Костенко. Сначала командарм обрисовал обстановку. Собственно, всем командирам было известно, ничего нового он не сказал, но в его устах и известные вещи звучали по-новому, получали другую окраску.

Ф. Я. Костенко констатировал, что в Оржице они слабее противника. У них нет танков, мало артиллерии, заканчиваются снаряды, меньше людей. По всем немецким канонам, окруженные уже давно должны сложить оружие. Но они его не сложат. Необходимо прорываться. Массированный удар, скорость, стремительность действий – в этом спасение.

Костенко изложил план прорыва, боевой порядок соединений, ближайшие и дальнейшие задачи. Он говорил, что противник уверен, что окруженные войска не пойдут на Лубны. Противник считает, что, потерпев на этом направлении неудачи, окруженные изменят маршрут. Ф. Я. Костенко сказал, что они не изменят его, и это облегчит задачу. Теперь же все усилия надо направить на то, чтобы вырваться из Оржицкого котла.

После совещания Шатилова задержал майор Григорий Гордеевич Скрипка, его товарищ по академии имени Фрунзе, с которым они не виделись после выпуска. Надо было спешить, и разговора, которого хотелось, не получилось. Скрипка в двух словах рассказал о себе, о том, что служит начальником штаба дивизии, воюет с первого дня войны.

Шатилов, в свою очередь, рассказал ему о себе, о товарищах, которых встретил на военных дорогах. Они пообещали не терять друг друга из виду и по возможности писать, хотя понимали, что в данной ситуации их заверения наивные и невыполнимы.

Командиром 24 сд вместо выбывшего на повышение генерал-майора Галицкого был назначен командир 17 сд генерал-майор Т. К. Бацанов. Начальником штаба 24 сд был назначен бывший командир 55 сп 17 сд майор Скрипка Григорий Гордеевич.

24 сд с боями отходила через Лоев, Чернигов, Прилуки. Оказавшись в середине сентября в окружении, дивизия была разделена на несколько изолированных групп, которые сражались с врагом до последней возможности. 20 сентября в районе станции Гребенка Полтавской области погиб генерал-майор Т. К. Бацанов. Штабу дивизии удалось выйти из окружения 4 октября. Дивизия прекратила свое существование в районе Прилуки. Бацанов Терентий Кириллович был награжден посмертно в мае 1965 года орденом Отечественной войны 1 степени, а также медалью «За оборону Киева».

Исходя из этих данных, можно предположить, что часть личного состава 24 сд (штаб) во главе с начальником штаба Скрипкой Г. Г., находилась на 23.09.1941 года в Оржице.

Майор Г. Г. Скрипка, вышедший из окружения 4 октября 1941, в пояснительной записке от 8 марта 1942 года сообщал:

«24-я сд с 15 августа по 23 сентября вела подвижную оборону. 23 сентября штаб дивизии попал в окружение в Оржице, что 30 км восточнее Пирятина. Я, будучи начальником штаба дивизии, два дня вел бой в подчинении 26-й армии, после прорыва выходил из окружения с оперативной группой штаба дивизии в количестве 16 человек, а затем прибыл в распоряжение Юго-Западного фронта, где был месяц в резерве».

Обратно в Оржицу Шатилову пришлось добираться на грузовике, который ему дали в штабе армии. Дело в том, что во время совещания гитлеровцы провели короткий артналет и, прямым попаданием снаряда, его машину и красноармейца Казакова разнесло на куски. К счастью, в Оржицу шла полуторка с ранеными, командир автобата вызвал строгого на вид водителя, приказав ему доставить Шатилова в расположение дивизии.

Вернувшись на КП дивизии, Шатилов немедленно собрал командиров частей и довел до них приказ командарма на прорыв, поставил полкам задачи, сообщил о том, что сигнал о начале атаки будет дан.

Однако случилось так, что этот сигнал НЕ последовал совсем. События развивались стремительно и не по плану. Во второй половине дня мост через р. Оржицу атаковала наша конница. Атака была исключительно яростной и неожиданной, и немцы растерялись. Они спохватились лишь тогда, когда след советских кавалеристов, а заодно и руководящего ядра штаба 26-й армии, который пробивался вместе с всадниками, давно простыл.

21ч. 00 мин.

Костенко собирался еще раз попробовать форсировать реку. Но не успел: заместитель начальника оперативного отдела армии майор А. К. Блажей доложил, что немцы ворвались на восточную окраину Оржицы и подожгли ее.

Немцы ворвались в Оржицу, прорвав оборону в западной и восточной части, бой завязался на улицах города, забитых подводами и грузовиками армейского обоза.

Блажей А. К. – участник боев 26-й армии в ходе ее отступления и попадания в окружение; вечером 25 (23-го?) сентября 1941 передал командующему генерал-лейтенанту Ф. Я. Костенко данные о прорыве немецких войск на окраину Оржицы, после чего Костенко с офицерами штаба принял решение немедленно идти на прорыв.

Сам Блажей выходил из окружения, собрав и возглавив группу из 23 бойцов и командиров; присоединившись к 47-й (43-й?) кавалерийской дивизии генерал-майора Сидельникова, вступил в должность начальника ее штаба и вместе с ним вывел дивизию из окружения, включая 96 раненых и материальную часть.

43-я кд была сформирована в станице Ленинградской, Краснодарского края 6 июля 1941, в ее состав вошли 36, 39 и 41-й кавалерийские полки. А. Н. Сидельникова назначили ее первым командиром.

В составе кавалерийской группы под командованием командира 32-й кд полковника А. И. Бацкалевича кубанцы участвовали в первом в истории Отечественной войны кавалерийском рейде по тылам противника.

В сентябре, прикрывая отход 21-й армии к Днепру, кубанские дивизии снова оказались в окружении. Кубанцы до 25 сентября вели ожесточенные бои в окружении в районе Конотопа, Бахмача, Оржицы, Духова, Чернух и Чернавки.

В конце сентября 1941 года 43-я кд дивизия в районе Норки вышла на реку Псел и соединилась с частями Красной Армии. С 16 октября 1941 остатки дивизии находились в подчинении Юго-Западного фронта. В конце октября – ноябре 1941 года 43-я кд была расформирована, ее личный состав был направлен на пополнение 32-й кд. Дивизия была исключена из состава Красной Армии приказом НКО СССР №00100 от 22 мая 1942 года.

Группе казаков 47-й кд во главе с генералом Сидельниковым также удалось выйти из окружения. Дивизия, через невосполнимые потери, была расформирована и официально исключена из списков действующей армии 10 ноября 1941. Оставшийся личный состав, так же был направлен на пополнение 32-й кд.

32-я кд, в которую вошли оставшиеся казаки 43-й и 47-й кубанских кд, воевала до конца войны, с 1943 года в составе 3-го гвардейского кк. В 1942—1943 годах дивизией командовал бывший начальник штаба 43-й кд полковник Н. В. Чудесов. К концу войны дивизия заслужила почетное наименование – 32-я Смоленская Краснознаменная, ордена Суворова II степени кд.

Дальнейшее выжидание было смерти подобно. Костенко вызвал к себе комбрига А. Б. Борисова, чья кавалерийская группа оказалась поблизости и теперь вошла в состав 26-й армии.

Кавалерийская группа генерал-полковника А. И. Городовикова: (командиры – полковник А. И. Бацкалевич, затем комбриг А. Б. Борисов) 32-я кд (полковник А. И. Бацкалевич); 43-я кд (комбриг И. К. Кузьмин) 47-я кд (генерал-майор А. Н. Сидельников).

Когда стрельба приблизилась к штабу, генерал Костенко бросил в бой последний резерв, кавалерийскую группу Борисова из 38-й А, которая была отрезана от своего штаба и примкнула на марше к его колонне. Борисов получил приказ ударить по противнику, прорваться. Бой уже приближался к штабу армии, когда его конники атаковали немецкие войска.

Рассказ о казачьем налете в общих чертах выглядел так:

«…аванпосты сторожевого наблюдения, расположенные перед главной линией обороны, были несказанно поражены примерно тысячей конных казаков, появившихся перед ними невесть откуда. Поражены они были как в переносном, так и в прямом, физическом смысле: избежать ужасной судьбы каким-то чудом удалось лишь немногими немецким солдатам. Они потом и рассказывали из первых уст о том, что произошло с ними и другими их товарищами.

Бесчисленная орда всадников возникла вдруг как будто из ниоткуда, заполняя все пространство вокруг себя странными и пронзительными боевыми криками. Они сразу же начали беспощадно рубить немецких солдат своими ослепительно сверкающими саблями, так и не дав большинству из них опомниться и успеть воспользоваться своим оружием. Многие из немецких солдат были разрубленные их смертоносными саблями практически надвое, с ног до головы, другие – обезглавлены.

Не слишком многочисленные солдаты, редко разбросанные в то время по различным участкам главной линии обороны, не успели даже осознать всего ужаса случившегося с их товарищами на вынесенных вперед аванпостах, как казаки уже оказались прямо перед ними. За леденящим кровь криком «Ура-а! Ура-а! Ура-а!», что раскатисто звучал из тысячи вражеских глоток, сразу же пошел еще более устрашающий казачий налет.

Всего несколько немецких солдат поддались панике и бросились бежать. Остальные же небольшими группками отчаянно бились до последнего – и все до одного были убиты. Вражеский прорыв охватил собой довольно широкий фронт главной линии обороны. Казаки, воспользовавшись преимуществом неожиданности, достигнутой их стремительным налетом, захватили бой за собой в глубину немецких линий и… исчезли».

Приказав сжечь штабные документы, генерал Костенко взял в руки автомат, разложил по карманам несколько ручных гранат, выстроил штабных офицеров и приказал следовать за ним. Они быстро прошли дворами к длинной дамбе, соединявшей город с последним удерживаемым плацдармом на левом берегу. Здесь генерала и его спутников ждали у коновязи приготовленные комбригом Борисовым лошади. Оказавшись верхом, они сразу приободрились. Всадник на хорошем коне – это сила! Генерал Костенко, и большинство офицеров его штаба, были опытными кавалеристами. Оказавшись в седле, он (Костенко) сразу почувствовал себя хозяином положения и, не обремененный больше армейскими обозами, вырвался со своим конным отрядом из предмостного укрепления на восток. Прикрыв отступление, кавалерия Борисова последовала за ним.

Вместе с конниками Борисова и другими подразделениями штаб 26-й А с непрерывными боями пробивался вперед. За ночь, переправившись с лошадьми вплавь через несколько небольших рек, они вышли к реке Сула и переплыли ее. На восточном берегу Сулы ночью напали на огневые позиции немецких минометных батарей, прикрытых подразделениями пехоты. Завязался бой. Дважды советские конники безуспешно бросались в атаку. Пошли в третий раз. Пробились!

Скрываясь днем в лесах и глубоких балках, по ночам всадники продолжали двигаться на восток, обходя немецкие аванпосты, что встречали их осветительными ракетами и пулеметным огнем.

Только в начале октября, проблуждав около недели по тылам войск фон Клейста, командующий 26-й А с остатками своих войск вышел из вражеского кольца в полосе боевых действий 5-го кк 38-й А.

Из доклада комбрига Борисова о выводе кавгруппы из окружения известно, что в ночь с 23 на 24.09.41 кавгрупа взяла под охрану личный состав штаба 26 А и, после ночных боев в районе хуторов Б. Селецкое, Клепачи, прорвалась в район лесного оврага Роменский. В дальнейшем ночными маршами группа сосредоточилась в лесу в районе Гонцы и, разведав переправу через р. Удай, форсировала ее вплавь в районе Воробьи.

Так как к этому времени кавгруппа понесла большие потери в человеческом и конском составе, до 400 человек и 450 лошадей, а также осталась без артиллерийской батареи, комбриг Борисов от боя с большими частями противника уклонялся и двигался ночью.

Далее они форсировали реку Сула в районе Снятин, затем реку Хорол – в районе Черевки, реку Псел – в районе Б. Обухивка, где вышли на линию обороны частей 3-й кд.

Во время налета танков и моточастей противника в районе Козловщина от кавгруппы откололась группа под командованием командира 43 кд полковника Селюкова, около 60 сабель, группа под командованием полковника Ступникова около 30 всадников (последний, будучи начальником оперативного отдела штаба 26-й А, был назначен Борисовым командиром взвода).

Во время ночной атаки при прорыве окружения в районе Б. Селецкое от кавгруппы оторвалась группа около 80—100 сабель, следовавшая в хвосте колонны. В основном члены оторвавшейся группы принадлежали 43 кд. Всякие попытки дезорганизации к выходу мелкими группами прекращались комбригом.

В результате кавгруппа вышла из окружения в составе около 1000 сабель при 1 пушке и 8 станковых пулеметах, имея штаб группы, штаб 32 кд, штаб 47 кд, частично штаб 43 кд, штабы полков 65, 121, 32 кд и 3 штаба полков 47 кд и бойцов, которые могут быть выдвинуты на командные должности при доукомплектовании.

При выходе из окружения не вышли л/с – тяжело раненые: командир 32 кд полковник Бацкалевич Александр Иванович, начальник штаба 32 кд полковник Глинский Михаил Иосифович, комиссар 32 кд бригадный комиссар Гензика Михаил Константинович, командир 43 кд полковник Селюков, комиссар 43 кд батальонный комиссар Лысюк Никифор Фадеевич (умер от ран).

Гензик Михаил Константинович, бриг. комиссар, военком 32-й кд —

«…будучи в окружении в сентябре 1941 года в боях под Белоусовка, Кандыбовка, Оржица, Б. Селецкие, Клепачи.

19.09.41 г. в бою под с. Белоусовка был ранен в ногу, но своего боевого поста не оставил. Излечил рану на ходу, не оставляя работы. Вместе с полковником Москаленко, врид. командира дивизии, сумели вывести вполне боеспособные основные кадры дивизии из окружения 5.10.41 г.».

Глинский Михаил Осипович, 1901г.р., полковник, начальник штаба 32 кд —

«…в бою под Белоусовкой был тяжело ранен, но до прихода кавгруппы в г. Ахтырку оставался при группе, не уезжал на госпитальное лечение».

Моисеев Александр Дмитриевич, 1918г.р., красноармеец, ездовой орудия 40 кап 32 кд —

«…участвуя в боях особенно отличился как смелый боец под селом Сазоновка, где под руководством командира взвода вывез орудие из под огня противника ночью в 50—100 м на паре корневых лошадей. Кроме этого в бою в селе Буды проявил исключительную храбрость где он был в бою на протяжении целого дня».

Адолханян Андраник Амбрасумович, 1918 г.р., красноармеец, коновод в 40 кап 32 кд —

«Под м. Оржица он подал лошадей под пулеметным огнем противника».

Киселев Михаил Александрович, 1917 г.р., ст. сержант, делегат связи —

«… в любую минуту в самых трудных условиях держал связь с 32 кавдивизией».

Командир 32-й кд полковник Бацкилевич 19.09. 41 г. был тяжело ранен. Командиром 32-й кд Борисов временно назначил полковника Москаленко А. П., который и провел ряд успешных боев по отражению атак немецкой пехоты.

Некоторые детали ранения Бацкалевича узнаем из наградных листов на:

Яковлева Алексея Ивановича, 1916г.р., ст. сержанта, пом. ком. взвода, делегата связи 121 кп 32 кд —

«19 сентября в с. Белоусовка был тяжело ранен командир дивизии полковник Бацкилевич. Яковлев вынес (его) из поля обстрела артогня».

Потапову Веру Петровну, 1916г.р., военфельдшера, медсестры штаба 32-й кд —

«Делала перевязку под разрывами снарядов и мин командиру дивизии полковнику Бацкилевичу вместе с доктором Гришиным, при ранении доктора Гришина не растерялась, а продолжила делать перевязку, тем самым оказав первую и необходимую помощь».

Гришина Ивана Михайловича, 1903г.р., военврача 2 ранга, начсандива 32 кд —