Холмов трагических убийство

– Не смей списывать все на твои душевные изменения. Мы видим, как ты становишься психом, и вот тому доказательство. – показал пальцем на труп Паркинсона Планк.

“Мне послышалось, или он сказал, что я становлюсь психом? Что-то ударило мне в голову на этом слове, из-за этого я его и не расслышал. Зачем я объясняю себе очевидные вещи, которые сам понимаю?”

Луна подошла к мертвому брату и тронула его концом своей туфли.

– Джефферсон – настоящий мерзавец. Как и ты, Джон. Даже не знаю кто из вас хуже, оба вы не дорожите тем, что у вас есть.

– Мы не обыскали комнату Перри. – обратился Планк к Паркинсон. -Нужно бы поискать в ней что-то стоящее, может это нам хотя бы сколько-то поможет.

– Думаю, нашему положение не поможет уже ничто. – с тоской вымолвила та и пошла по коридору вперед.

Планк пошел за ней, а Донлон остался стоять. Он непрерывно смотрел на труп, на его уже начавшие становиться синими руки, которые крепко сжали шею, на два мирно закрытых глаза, которые уже не искали лучшей жизни, которые упокоились со всеми своими невзгодами и неудачами.

“И неужели сейчас мы снова окажемся в рутине, когда найдем адрес Мэддена, поедем к нему, допросим, узнаем новый адрес, поедем туда, допросим, узнаем новый адрес… Почему все события, что выделяются из моей обычной жизни, настолько ужасные? Самое страшное в этом то, что я виновник сего торжества”.

Планк внимательно изучал каждую дощечку в шкафу с висящим телом Оскара, пытаясь не реагировать на противный запах и невольно искривляющий любую физиономию вид.

Он проводил рукой по полке, пытаясь нащупать хоть что-то, затем переходил к следующему разделу. Рассекая ладонью толстый слой пыли и не находя абсолютно ничего, с каждым пройденным уровнем его поиск все больше казался ему бессмысленным. Ударяясь о стенки шкафа, он все переносил и переносил свою руку, даже не ловя взглядом ее движение. Вдруг она столкнулась с высоткой бумаг.

Сол медленно, не видя уже ни в чем суть, повернул голову, и не на шутку удивился стопке бумаг, которую никак не ожидал увидеть в шкафу Перри. Он немедленно снял ее с полки и положил на стол, бездушно стоявший в углу комнаты.

– О-с-к-а-р П-е-р-р-и. – взглянул на первый лист он. -“Traición amistosa”.

“Что-то на испанском. – подумал Планк. -Неважно”.

Планк начал перелистывать страницу за страницей, чтобы понять, что именно громадой лежит перед ним. Читая пару слов за секунду, он быстро проглядывал строчку за строчкой, стараясь ухватиться за каждое из них, но теряя суть каждого с такой же скоростью, с которой он доходил до очередного пробела.

– Мм, все может быть куда неожиданней, чем мы думали… – как и прежде, загадочно, сказал Сол Луне, которая в это время с тоже любопытностью посмотрела на бумаги.

Планк долистал до конца и перед ним осталась лишь страница с надписью «el fin»3.

– Когда-то он писал, причем писал, возможно, достаточно много. – предположил Планк.

– И ты хочешь сказать, что он крал листы? – поняла наводку Паркинсон.

– Именно. Но тогда у него должен был быть мотив, и… он у него вполне даже есть. – обернулся к Луне Сол и посмотрел на ту воодушевленными глазами. -Нам надо узнать, кем он работал до и после того, как стал писать, но думаю, нам это не удастся. Возможно, он захотел вновь обрести свою известность после долгого застоя.

Паркинсон подошла к висящему трупу и прикоснулась к его рубашке. Она полезла в ее карман, наткнулась там на что-то мягкое и прямоугольное и вытащила какой-то скомканный листочек.

– Обычно, все свои предметы люди прячут в самых очевидных местах. – с легкостью слова сказала Луна и неуклюже посмотрела на надпись на свертке. -Это, должно быть, его визитка.

– Что там написано? – любопытно спросил Планк, не переставая смотреть на свою подругу.

– “Топос Скепсис, д. 12”, или что-то в этом духе. Нужно проверить, что там находится. Перри работал там когда-то, и это может нам помочь. Возможно, он именно тот, кто все время крал у тебя листы из твоих записей. Нужно срочно найти что-то еще. Я проверю еще его карманы, а ты поищи в остальной комнате, это не может быть единственной находкой здесь.

Планк молча открыл второй ящик в тумбе. Посмотрев на белое ее дно, он быстро закрыл ее обратно и продолжил искать, на этот раз открыв еще один шкаф, последний в комнате. Он был чуть ниже предыдущего, но поражал своей загадочностью не меньше. Взглянув на верхнюю полку и ничего на ней не поймав глазами, он соскочил на вторую, затем на третью, четвертую; он стремительно близился к самому низу, пока в его ушах не прозвенел звук скользящей по столу бумаги.

– Это было в другом его кармане. – объяснила Луна, аккуратно положив перед собой новый обрывок. -“Читальный зал, у самого входа”.

– Кто-то хотел встретиться с ним, и видимо тот, кто пригласил его, и приложил руку к его убийству. А иначе кто бы стал приглашать какого-то неизвестного никому старика на загадочную встречу, после которой его таинственно убивают.

– Ты прав, безоговорочно. Надо быстрее сказать Джону и выезжать к этому “Топос Скепсис”, надеюсь он прихватил с собой карту города.

– Он сейчас явно не в лучшем расположении духа, да и состояние у него довольно критическое.

– Но мы ведь не оставим его здесь? – наивно спросила Паркинсон у Планка.

– Нужно обдумать это, Луна.

– Ты сам говорил – нам нельзя медлить.

– Мне нужна одна ночь, всего одна. Завтра утром, чувствую, мы положим начало концу этому сумасшествию. Я чувствую, что мы близки, что после всего произошедшего те, кого мы ищем, теперь стали осторожнее, стали бояться нас.

– А что, если наоборот – они копят силы и хотят сыграть на недооцененности?

– Тогда бы они не стали вербовать Джефферсона, они беспощадно использовали его. – грустно признал Сол.

– Не надо, Сол. Только не сейчас, я не хочу погружаться в тоску, пока что я хочу думать только о… деле. – вздохнула та, будто сама недовольная концом фразы.

– Ладно, я пока и сам не в состоянии осмыслить случившееся.

“Почему я так не встревожен смертью товарища? Это ведь поистине ужасно, или я обманываю сам себя?” – вопросил себя Планк.

– Полагаю, здесь больше ничего не найдется. Ты обшарила все карманы?

– Да, этот был последний. – кивнула Луна.

– Отлично, тогда пора делать ноги – в любую минуту сюда могут нагрянуть тучи других полисменов.

Сол и Паркинсон закрыли все отсеки, вышли из комнаты, захлопнули дверь, и через пару секунд (которые начали отсчитываться у меня в голове. Прим. автора: или лучше не подавать виду, что я сумасшедший?) они были уже перед сидевшим на полу и смотрящим в одну точку Донлоном.

– Подвел вас, потерял все, что у меня было! – раскаялся он.

– Джон, не стоит. Никто из нас не виноват в том, что произошло.

– Но кто-то ведь не виноват в этом в меньшей мере! Я должен отступить – дать вам самим закончить дело.

– Но ты не можешь жить без него. Лишив тебя его, мы лишим тебя единственной радости.

– Эта радость стоила мне стольких проблем с головой? Мне кажется, что все здесь постепенно рушится, становится совершенно неестественным. Почему-то я чую, что всюду обман, что изначально все расследование было не ради расследования, а ради чего-то потустороннего.

– Шериф, не говорите так. – сжав кулак Донлона, попросила Луна. -Мы закончим дело, и его исход вас не разочарует.

Джон поднял голову и впервые посмотрел в ее глаза так искренно и понимающе:

– Мне хочется верить твоим словам, но за секунду во мне убивается больше, чем оживает. Я становлюсь совсем бездушным, или, быть может, бездушным лишь в этой реальности.

– Джон, мы не подведем тебя. – пообещал Сол, протянув шефу руку.

Тот поднялся на ноги и посмотрел на двух своих приемников. Оба они горели энтузиазмом и порывом завершить начатое.

Казалось, с посылом отправить нас в долгий путь он хотел закончить свою мысль. Никогда до этого я не видел его таким разбитым и одновременно горящим надеждой.

Если бы все описываемое случилось чуть позже, он бы точно сказал “carpe diem, <…> пусть ваша жизнь будет необыкновенной!”

– Добро пожаловать в чащу, где улитки, как не беги, тебя догонят, где орлы, как не ползи, тебя схватят своими острыми когтями, и где солнце, сколько бы солнцезащитных очков ты не надевал, все равно будет палить на тебя со всех сторон.

Джон пожал руку и еще раз посмотрел в глаза каждому из них:

– Я буду ждать вас каждый рассвет, каждый закат и каждый бой колоколов. Я отчаливаю, но лишь на время, и мы встретимся там, где суждено нам оказаться вместе.

Джон подкинул в воздух ключи от патрульной, и те, пролетев над его головой, попали точно в руки Солу.

– Поезжайте, расследование не ждет.

– А как же ты? – спросил Планк у шерифа.

– …Меня встретит какой-нибудь полуночный попутчик, захватит меня и довезет до участка. Хватит мне жить жизнью, в которой все решаю я: по-моему, намного интереснее идти за рукой судьбы.

– Спасибо, Джон. Спасибо за все. – тихо вымолвил Сол и открыл дверь, собираясь уйти.

– И еще. – остановил того Джон, -Держите трубку наготове, будьте готовы взять ее в любой момент – никто не знает кто встретит нас, пока мы бродим во мраке одни.

На эту просьбу Сол не ответил. Он вместе с Луной вышел из гостиницы и сел в машину. Нажав на педаль, он тронулся с холодного асфальта и медленно поехал к повороту.

“Где суждено нам оказаться вместе. – повторил про себя Сол. -Я никогда не забуду эти слова, никогда не забуду его выражения, и никогда не забуду его испачканных в крови ботинок – таких одновременно замкнуто-строгих и грешных”.

Доехав до перекрестка, патрульная повернула направо и проехала вдоль кирпичного дома; вдоль его серой стены, у подножия которой злобно, тая все безрассудство ее забывшего, покоилась нетронутая серебряная пуля.

Глава 23

Мой разум буквально схлопывается. Кто-то стал главным героем моей истории вместо меня, это одновременно пугает меня и заставляет восхищаться произволом истории и ее автором.

Прим. автора: если я пишу свои отчеты, считаюсь ли я автором своей истории, или же я всего лишь ее наблюдатель? Я вообще в том смысле употребил слово “наблюдатель”?

Всю дорогу Луна в раздумьях смотрела в окно: то на капли, сталкивающиеся с ним, то на отражающееся в нем небо. Ни на одну секунду ее взгляд не терял желания исследовать этот мир, подобно расследованию дела, нить которого она с необыкновенным интересом распутывает, ни на одну секунду ее взгляд не переставал пылать верой в то, что всех их ждет финал, свойственный самым лучшим традициям драмы и романтизма. Все глубже и глубже погружаясь в размышления и представления о мире, она искренне поверила в реальность своих фантазий, и была совсем не рада, когда ее счастливый покой был нарушен певческим зовом Сола:

– Пора выходить, уважаемая. Мы добрались до участка.

– Брось ты, поклонник светских бесед! – развеселил вышедшую из машины Луну вызов Планка. -Не такие уж они и светлые, знаешь ли. Все время говорят об одном и том же, а толку никакого! И что ты в них нашел?

– Ты ведь знаешь, что у меня неподдельная страсть к драгоценностям. – улыбнулся тот в ответ. -Отсюда и такая тяга к высшему обществу.

– Я и не заметила как наши разговоры стали намного душевнее, Сол.

– Что ты хочешь этим сказать? – частично поняв намек, спросил Планк.

– Тебе решать… Как говорится, мы сами вершители своих судеб! – громко разразила Паркинсон. -Интерпретируй как хочешь, все понятия все равно субъективны.

– Правда? Не думаю, что какая-нибудь цифра… или термин в науке субъективен.

– Ты ошибаешься, Сол! Все воспринимается нами по-своему, каждая частичка этого мира – все оно сделано для нас, надо восхищаться, исследовать это!

– Раз так, я пойду к забытому всеми холму на окраине, можешь не ждать меня до утра – думаю, мои раздумья поглотят меня целиком и полностью.

– А я, пожалуй, наслажусь вкусом горячего кофе, сидя в кабинете шерифа. Ведь теперь мы ведущие этого дела, верно?

– Ага. – начав искать что-то в кармане, согласился Сол. -Только не смей оставлять дверь в участок открытой, иначе нежданный гость не заставит себя долго ждать.

– Да ты чего!? У меня, в конце концов, револьвер есть! – самоуверенно воскликнула Луна.

– Если не закроешь дверь, я лично пущу пулю около твоей головы. В общем, когда кто-то постучит в окно – знай, что это я желаю зайти внутрь.

– Конечно. – покачала головой другая. -Но вот открою я тебе или нет, решать буду я.

– Ну ты и интриганка. – устремился в последний раз перед уходом Сол в глаза, кажется, самого родного для него человека. -Жди меня с восходом солнца.

– Ка́к восхода солнца. – поправила сердечного друга Луна.

Планк улыбнулся, сделал глубокий вдох, и вприпрыжку помчался к зеленому одинокому холму, у которого проводит все больше и больше времени.

Его подружка, поглядев на него еще некоторое время, повернулась и зашла в здание. Окутанная косыми взглядами констеблей, она прошла в кабинет шефа и быстро закрыла дверь, желая уединиться и встретиться лицом к лицу со своими думами.

***

Перебираясь с ноги на ногу, Сол тяжело и устало тащился к холму. Только сейчас удары Джефферсона почувствовали ему во всей красе: его лицо хотело разорваться на куски, будто горело изнутри, но, посмотрев на свое отражение в сияющем пистолете, он не увидел ничего, кроме рассечения щеки. Планк замечал странным, что движения его стали и труднее, будто бы лишь с этого момента они ощущались в полной мере. За ним на дороге оставался длинный грязевой след, смешанный с полосой крови. Постепенно его охватывала необъяснимая паника.

***

Луна положила перед собой телефонную трубку и белый лист бумаги. Полазив в парочке ящиков близ стола, она наткнулась на упаковку сигарет. Ее желание почувствовать что такое “эта криминальная жизнь” было неукротимо – она достала пачку и вывалила немного ее содержимого на деревянную поверхность.

“Господи, Джефферсона больше нет с нами! – задумалась она. -Господи, почему я только сейчас это поняла?”

Резко в глазах у Паркинсон потемнело, ее мысли показались ей удручающими, но просто необходимыми. Только в это мгновенье она осознала чего стоило им все расследование, которым они управляли. Чуть помедлив, она достала из сумки кухонный нож, который подобрала при схватке с братом.

– Что мы наделали с тобой, мой дорогой Сол? Ведь убили невинного человека, в чьей несчастной судьбе сами виновны. Зачем я общаюсь сама с собой? – всхлипывала она при любой мысли о Джефферсоне.

Она дотянулась до лежащей на краю стола ручки и начала рисовать. Рисовать резкими линиями, накладывающимися друг на друга. Спустя несколько десятков проведенных черт, на листе проявилось лицо. Невинное и нетронутое жизнью, совершенно не знающее пороков. Неопределенный цвет глаз, волос, рассеянные границы морщин и очертаний – все пыталось сделать вид, что нарисованный портрет представляет не Джефферсона, но, увы, Луна знала, кого хотела изобразить. Она посмотрела на это еще не столкнувшееся с ударом несправедливости выражение, а затем вспомнила его лицо перед каждым ударом битой.

– Нет, ты был совсем не таким! – разозлилась она на себя и перечеркнула твердой линией нарисованное.

Затем жестко, чуть ли не протыкая бумагу, провела еще одну, затем еще и еще, пока из аккуратного рисунка он не превратился в порождение абсолютной ненависти. Луна резко остановилась и зарыдала. Вся любовь и непонимание поступков сконцентрировалось в ней, она не могла не поговорить с кем-либо. Она достала блокнот, и сквозь слезы, начала:

“Я поняла, почему все пишут отчеты. Поняла, да!, поняла! Мне нужно поговорить с кем-то, но поблизости никого нет. Я должна услышать кого-то, но звук не доносится до меня. Вот зачем люди пишут отчеты! Они совсем не сумасшедшие, а наоборот – хотят разобраться в себе, я поняла, поняла! Каждое мое слово, пролитое на этот тонкий лист, теперь искрится радостью и в то же время окрашенное моей печалью и запятнано моей судьбой. Я, конечно, не фаталист, но полагать, что наша встреча с Солом не случайна мне нравится намного больше, чем искать в этой случайности потайной смысл”.

Паркинсон поставила точку и вырвала страницу с написанным. Она спрыгнула со стула и закружилась вокруг себя, потому что знала, что сейчас сделает. Она легко бросила обрывок на пол и вышла из комнаты. Пройдя до входной двери и уже не останавливаясь на глаза других, она, проверив заряженный кольт, вышла из участка и, любуясь ночным сиянием луны, понеслась на крыльях воодушевления к холмам; холмам печальных отчуждений!

***

Планк, уже сидевший на синей траве и ужасающийся своим мыслям, достал пистолет.

“Я начинаю сходить с ума… Так же, как и Джон. Потерял все: сначала семью, затем друга, сейчас и потеряю наставника жизни. А все из-за дурацкого желание прославиться, черт подери! Я смотрю в свое отражение, но не нахожу в нем взгляда понимания, я вижу лишь две черных точки, в которых множится бесконечное количество раз темное небо. Нет смысла писать отчеты, все равно они служат лишь подсказкой убийце. Вечно я говорю об убийце, убийстве, а может… всего этого нет? Может, все время мы охотились на себя же? Надо об этом подумать. Нет, времени нет. Надо решаться. – он сжал рукоять оружия в правой руке. -Так решайся же, Сол”.

Последнюю фразу сказал не Планк – голос другой.

“Кто это? Эх… как же мне плохо, нужны таблет-… нет, нельзя поддаваться. Они разрушат твою жизнь полностью, в этом и сомневаться не стоит. Сол, но ты ведь хочешь избавиться от мук? Кто ты?! Отвечай! – Планк огляделся вокруг. Никого нет. -Вот же черт! У меня точно поехала крыша. Но когда? Когда весь этот кошмар начался? Осознание приходит позже, Сол, не сразу. Опять этот проклятый голос! Зря я читал свои отчеты, зря читал все, что в них оставлял этот негодяй! Нет, ты сам оставлял все заметки, ты сам организовал свои похороны, Сол. Заткнись! О, видимо я беру контроль над тобой, верно? Джон так же стал безумцем, просто пока вы этого не замечаете. Он бродит кругами по ночам в своем кабинете, постоянно свистит себе под нос. Откуда ты, в смысле я, это знаю? Не знаю. Догадываюсь. А-а! Как избавиться от тебя, чертов подлец? М-м, ты решил играть до конца. Револьвер в твоей руке. Нет, этот способ слишком аморален, я не буду. Тогда будешь жить со мной всю оставшуюся жи-и-изнь. Лучше уж так. О, да ты у нас хочешь показаться героем? А как насчет этого?!”

Голову Планка поразила острая боль. Он взвыл и схватился за виски.

“Зачем тебе все это? Цель обесценена, когда дорога настолько пуста, разве не так? Избавиться от тебя… избавиться. Нет, этот способ единственный”.

Планк поднял револьвер и приложил его к подбородку, параллельно шее. Приложил пальцы к курку, и чуть не нажал на него от испуга из-за женского голоса позади:

– Сол, я не поняла, что ты делаешь?

Сол обернулся и увидел бегущую к нему Луну.

– Что случилось? Я думал ты проведешь остаток дня в участке…

– Собрался убиться тут? Нет, я тебе этого сделать не дам. – села она рядом с Планком.

– Я не знаю куда двигаться, хотя мне кажется, что я знаю куда ведут все дороги. Все эти люди, которых мы встречали… Они ведь не убивали других.

– Погоди, Шенк что ли не в счет?

– Ее убил один человек, я практически уверен. Мы раскрыли Говарда, Уилтерс, Уэбли и Шенк, и никто из них не убивал никого другого.

– Почему ты так уверен?

– Они все невинные душой, рассуждают так искренне, так наивно!

– Ты не можешь говорить так о всех, ты не знаешь ни одного из них достаточно хорошо, чтобы судить об их свершениях.

– Я верю им, мне хочется это делать. Я не могу представить, что мне нужно назвать кого из них виновным. Да, они могли соучаствовать, но только не по собственной воле. Перед всеми ними поставили выбор… Говард не зря недоговаривал о конце Семерки. Виноват здесь всего один – человек, который заставил их делать этот выбор. Завтра придет время узнать всю правду. Убийца, должно быть, знает, что завтра мы окажемся на Топос Скепсис, но он не знает, что мы до этого догадываемся.

– Знаешь, я много раз приходила к этим холмам в прошлом, тогда ты даже не знал об их существовании. Просто посмотри сколько их! И каждый такой одинокий, каждый представляется мне опечаленным человеком, у которого даже нет друга! Не с кем поговорить, не с кем обсудить свои заботы жизни. Я уверена, они тоже о чем-то да думают. Все, на самом деле, о чем-то думают. Но самые глубокие мысли, безусловно, выдвигают холмы и розы. Холмы – это мудрые старцы, которые знают о мире практически все. На протяжении многих лет они передавали из поколения в поколение свои знания о нем, и вот сейчас, мы видим результаты их раздумий…

– Тогда как с этим связаны розы? – заинтересовался рассуждениями Луны Сол.

– Они одни из самых мудрых цветов, но получили свои знания, в отличие от молчаливых холмов, благодаря разговорам с другими цветами. Будучи самым важным королевским домом, они имели доступ к любому другому семейству, и собирали самые разные знания со всего света.

– Тебе не кажется это слишком сладостным?

– Ах! Кажутся… да вот только не найти другой двери из этого угрюмого мира, кроме как этой. Мы столько многого прячем в себе, я устала от этого, мое сердце разрывается оттого, что я не могу быть честной с другими. Все мы слишком замкнуты, будто скованные в своем мирке, когда в мирских просторах царствует свобода!

– И никто не понимает другого, точно подобно этим тихим холмам. Каждый говорит о своем, и запоминаются лишь только факты.

– Ты понял… тоже понял! – радостно воскликнула Луна и сама взяла за руки Сола. – Скоро нас ждет новая жизнь, финал где-то близок. Сол, ты не представляешь, как я тебя обожаю!

От счастья на ее глаза навернулись слезы.

– А помнишь, как все начиналось? – тут же засмеялась она. -Все эти люди, они сблизили нас, они самые настоящие вершители судеб!

Планк, не понимающий верен ли он себе и своим чувствам, повернулся к возлюбленной.

– Я, конечно, не фаталист…

– Но полагать, что наша встреча предопределена, мне хочется больше всего. – улыбнулась Луна, услышав мысль, над которой тайно думала и не раз.

– Точно. – глаза Планка засияли верностью и очарованностью. -Это прекрасно, прекрасно жить, зная, что тебя окружают единомышленники!

– Не только, Сол. Жить прекрасно уже из-за того, что тебя окружают поистине хорошие люди.

Они оба легли на спины и посмотрели на небо.

– А ведь мы, своего рода, тоже вершители судеб. Но мы такие жестокие! Разрушили жизни самым обычным людям… Огромному количеству таких невинных и до этого, быть может, даже счастливых людей.

– Не думай, Сол. Чем больше ты думаешь, тем хуже тебе становится. А я не хочу, чтобы тебе становилось все хуже и хуже, ты ведь знаешь?

Планк застыл на одной звезде – ничего кроме ее движения и представляемого в голове звука ее пылания он не замечал.

“И она, такая же одинокая, но разумная, которой есть так много чего сказать, движется, сама не зная куда. Уж точно мне не хочется оказаться в бесконечном циклическом повторении, вот что действительно ужасно”.

***

Уже не впервые встреченный случайным проезжающим в паре километров от гостиницы, Джон, удобно расположившись на мягком кресле кроссовера, к полуночи добрался до участка. Он прошел мимо коридора, ведущего в его кабинет, и поднялся сразу на второй этаж, к комнате Бенсона. Как и в былые времена в своем кабинете, он сел за рабочий стол и задумался: “Я ведь никогда даже не заходил в его кабинет. Как и в кабинет Уэбли”.

Шериф перевернул вниз головой свой рюкзак, и из него сначала выпал блокнот, часы, острый карандаш, а затем ровно пять таблеток.

– Так и знал, что вы меня не подведете. – шепотом сказал он, поймав одну из них в ладонь.

Еще три из них упали на стол и, прокатившись немного к краю, остановились в паре сантиметров друг от друга. Пятая же отскочила от кресла и упала на плитку. Джон хищно наклонился под стол и, внимательно разыскивая потерянного дружка, медленно пополз вдоль стены.

– Собралась убежать? У тебя ничего не выйдет, ты не представляешь насколько ты мне нужна.

Краем глаза он увидел овальное тельце вблизи ножки стола, и тут же дотянулся ее и вернул в кучку ей подобных.

“Пока, вроде бы, неплохо. Но в любую секунду может стать хуже”.

Лицо Шенк.

“Ладно, одна не помешает. – решил Донлон и закинул в рот одну капсулу. -Надеюсь, сейчас-то ты меня преследовать не будешь?

Опять лицо Шенк.

“Черт, оно не отпустит меня. А мне ведь еще о стольком надо поразмыслить! Чертов я не даю себе же осознать случившееся, а без осознания я не смогу прекратить существование второго меня. Кажется, я и вправду в петле”.