Холмов трагических убийство

И опять лицо Шенк, залитое кровью и полное ожогов.

Джон начал трясти коленкой. Его пятка постоянно отрывалась от пола и затем возвращалась к нему.

И опять, опять лицо Шенк, залитое кровью, полное ожогов и глубоких порезов.

“Ладно! Чего ты хочешь?” – взбесился Донлон.

Он отвел взгляд в сторону. Увидел висящий на стене портрет 35-го президента страны.

Затем шеф вспомнил слова Планка и подумал: “Ладно, Сол, только ради тебя. Не знаю скольких мук мне это принесет, но теперь я чувствую, что должен”.

Донлон взял карандаш, вырвал из блокнота девять листов: сложил их в прямоугольник: три листка в один ряд и три в другой – и начал вести грифелем по бумаге. Вдруг остановился. Портрет выпал у него из памяти.

“Чертов закон Мерфи! Где ты, Шенк, когда ты так нужна?”

Лицо вновь проявилось.

– Фу-ух… Хорошо, хорошо. – продолжив вести карандашом по листку, вздохнул с облегчением Джон.

Вот линия прошла стык страниц и перепрыгнула на соседний обрывок. Шериф осторожно остановил руку – опять забыл куда вести кривую.

На секунду в глубине его разума опять показалось то, что ему нужно.

Не обращая уже внимание на головную боль, он, обрадовавшись, прочертил еще до следующего листа, но после этого со злостью кинул карандаш в стол и развалился на стуле.

“Она появляется на слишком короткий промежуток, я не успеваю запомнить ее! Осталось четыре таблетки. И ни одна не заставит убраться этому лицу у меня из головы. Получается, выбора у меня нет”. – рассудил Джон и раскусил еще одну таблетку.

В этот же миг перед ним прояснилось все то же лицо, но на этот раз оно оставалось в его памяти чуть дольше – он провел почти прямую линию, изображающую рот, и затем немного опустил ее конец.

“Хорошо, хорошо, уже лучше. – проговаривал про себя Джон, неуверенно ведя руку все ближе к левому краю.

Доведя ее до конца самого левого листа, он опять ушел в забвение – как и не видел заветного лица. Через пару секунд оно снова пролетело у него перед глазами, и он быстро продолжил. Тонкая черная линия не заканчивалась, а наоборот – убегала все вперед и вперед, затем останавливалась, а затем как ни в чем не бывало продолжала свой путь. Но со временем остановки учащались, а их продолжительность увеличивалась. Джон все больше и больше злился на себя, пока, наконец, на очередной неудаче, полностью не сбился с толку.

“Опять она исчезла! Я только закончил половину, а она уже дважды заставляет меня приходить в ярость. Но я не могу сдаваться, и это вынуждает меня раз за разом пытаться обуздать мою психопатию. Однако она развивается, и с каждым разом мне все сложнее запоминать ее лицо, будто я живу жизнью двух совершенно разных людей. Это так отвратительно! Словно один Я знает секреты человека, который мне близок, а второй Я ими пользуется. Чувствую себя подонком. Но не должен сдаваться, не должен. Вспоминай!”

Голову накрыло волной боли. Джон вцепился пальцами в ручки кресла и, пытаясь как можно быстрее избавиться от нее, схватил со стола оставшиеся три таблетки и быстро проглотил их.

Через пару секунд Донлон лежал на кресле без памяти.

***

– Что это? – открыл глаза он, услышав звук течения.

Посмотрел налево, в окно – увидел сияющее солнце, остальное вокруг различить было невозможно. Повернул голову правее, заметил разноцветную косулю, стоящую за голубым ручьем, не имеющим ни истока, ни впадающего ни во что.

“Что здесь, вашу мать, происходит?” – повернул он голову на бок.

Животное сделало тот же жест и уставилось на шерифа.

“Чего она глазеет на меня? Это какая-то уловка или так должно быть?”

Донлон сперва выпрямил шею, а затем положил голову на другой бок. Косуля в точности повторила его движения.

“Мм, получается она ничем не лучше меня… Ага…” – подумал Джон и сделал шаг в лужу. Не успела его ступня докоснуться до нее, как все под ним превратилось из мокрого асфальта в летнюю траву. Он, ничего не понимая, еще раз осмотрел все в округе. Ничего и никого – лишь одна странная косуля по другую сторону ручья, безостановочно повторяющая за прибывшим на эту поляну. Донлон сделал еще один шаг; не почувствовал ничего необычного, сделал еще. Пройдя так метров пять к ручью, он перестал бояться делать резких движений и спокойно пошел к потоку воды. Вокруг цвели розовые сакуры, их листья были душевно-розового цвета, каким обычно окрашивается небо в самые единодушные и счастливые вечера. Их тонкие ветви не переставали смотреть наверх, ближе к лучам, которые совсем не доходили до земли под деревьями. Джон, внимательно следивший за своими ногами, посмотрел на косулю. Та еще несколько секунд стояла на своих тонких ножках, и затем пронзила насквозь ледяная стрела. В миг кровь ее брызнула на лицо шерифа, и солнечное утро сменилось суровым морозным вечером: трава вся обратилась покровом снега, а теплый ветер – леденящей душу вьюгой. Крупными клочьями они врезались в лицо Джона, уже потирающего всего себя руками. На белом снегу осталось красное пятно. Послышался возглас вороны. Он эхом пронесся над всем лесом и, возвратившись, ударил в голову Донлона. Пред глазами его пролетела стая птиц и разлетелась по ветвям деревьев.

Первое карканье. Второе. Вдруг вся стая издала один протяжный стон, и земля содрогнулась. Солнце ударилось о поверхность земли и лучом провело вдоль нее линию. Джон посмотрел на снег – на нем до сих пор был заметен след крови. Он побежал дальше от света, где его никто бы не нашел, но вдруг из-под снега стали вырываться волчьи пасти. Шериф изо всех сил отбивался дулом револьвера, но их становилось все больше. Наконец, неудачно попав рукой прямо меж клыков, он почувствовал, как его плоть расходится, и затем посмотрел на запястье – то, уже полностью забрызганное кровью, неугамонно подергивалось вблизи находящейся в пасти кисти. Та так же беззаботно каталась из стороны в сторону. Джон еще раз посмотрел на предплечье и упал на спину без сознания.

***

Не успев проспать ни секунды, он поднялся и почувствовал за собой спинку кресла. Делая быстрые вдохи и выдохи, он тронул рукой место на столе, где до этого лежали таблетки, но там уже ничего не было.

“Что за чертовщина только что показалась у меня в голове?” – спросил он у себя второго.

– Не забывай рисовать, Джон, фиксировать черты лица Шенк. – сказал он себе и, не отойдя от увиденного, сосредоточился и продолжил, не отрывая, вести карандашом по бумаге.

На бумаге резко стали быстро различаться границы носа, глаз, казалось, что заветный портрет будет вот-вот готов. Но посмотрев на свое творение целиком, Донлон ужаснулся: опять вспомнил, что откуда-то ведь он уже знает его. Не мчится ли он обратно во времени? Не столкнулся с точкой сингулярности, когда ничто уже не движется ни в каком направлении?

Вечная головная боль сопровождала каждый переход с листа на листок, рука Джона дрожала от страха очередного удара. Но в один миг его сознание перевернулось: убрав локоть с бумаги, он лицезрел до боли (в прямом смысле этого слова) знакомое ему выражение.

“Я точно видел его, точно! Не мог ведь я так ошибиться!”

Несмотря на незавершенность рисунка, один только хмурый взгляд Шенк ошеломил его.

“Это фото где-то близко, оно должно быть в каком-то из кабинетов, я помню его, помню!” – восклицательно пробормотал его мозг, который тайно давал всему телу команды.

Донлон вышел из кабинета и, шатаясь от стены к стене, еле ставя ноги, перебирался между комнатами. Он знал, что только в одной комнате он мог найти давно затерявшееся у него дело – в той, где по сторонам рядами стояли многочисленные ящики и в которой практически не было места для лишних движений.

Шериф спустился на по всем двадцати двум ступенькам, быстрым шагом дошел по коридору до черной металлической двери с вывеской “Архив”, и, толкнув ее, оказался в темном помещении. Включил свет. Три лампы мгновенно подсветили каждый ряд.

– Ну что ж, Шенк, пора тебе выходить на свет. – жадно потер ладони тот и зашел в первый ряд. -Я не помню, чтобы мне на глаза попадалась эта фамилия, но стоит проверить.

С этой неглупой мыслью он прошел вдоль первого ряда и завернул во второй, примерно в конце которого торчала белая бумажка с напечатанной “Ш”. Он непонятливо посмотрел на нее, и затем стал перебирать все папки с именами. Кто только не попадался ему на пути, но ни одной похожей фамилии он не заметил. Пораскинув мозгами, он осознал, что все было куда запутаннее, чем он ожидал на первый взгляд. По крайней мере, он искренно в это верил.

“Должно быть, она сменила имя, да! Ее не может не быть здесь. А что если ее тут нет? Все кончено? Твоя жизнь больше не будет иметь смысла? Отвечай же!”

Джон схватился одной рукой за голову, но не перестал перелистывать папки. Чего бы не стоили ему эти мучения, так просто он теперь не сдастся.

“Слишком много я прошел, чтобы остаться гнить в своем маленьком кабинете, тебе ни за что не переубедить меня! Да что ты, правда? Я так не думаю, совсем не думаю. Когда твоя жизнь станет настоящим кошмаром, ты поймешь, как ошибался”.

Что-то похожее на последнее предложение он уже где-то слышал. Но не мог вспомнить где именно, память его вмиг рассеялась, а бдительность заснула. Закончив на фамилии “Шарвен”, он докоснулся до следующего листка, с буквой “Э”.

“Придется искать среди всех досье…” – разочарованно поднял голову Джон. Сон и бодрствование слились у него воедино (как слились бессмысленные слова и описание обстоятельств в моих отчетах).

Донлон развернулся, прошел через первый ряд и вернулся к самому началу.

Он навелся глазом на букву “А”, и за ней в перспективе показались еще семь-восемь букв. Шеф посмотрел на них, как на вызов, и, тихо усмехнувшись, стал искать.

Открыл первое дело: август шестьдесят седьмого, Майкл Аркондсен. Серийный убийца, количество жертв: точных данных нет, около пяти жертв.

Остановившись на сочетании “серийный убийца”, Джон задумался: “После чего убийца становится серийным? Можно ли, в таком случае, назвать его маньяком? Если да, то считаюсь ли маньяком я? Убивал ли я беспричинно, ради удовольствия? Всегда ли убийцы убивают ради него? Так, пора перестать все чаще думать об этом”.

Джон пролистал первую стопку страниц и перешел к следующей.

“Б, говорите? Битва, бессознательность, безумие! Не обращать внимание, не обращать”.

Он пытался не дать голосу затуманить разум, но тот был явно сильнее; и с каждым своим появлением лишь усиливается. Не найдя ничего и во второй стопке, он приступил к третьей.

“В… Вой, война, вина! Ты меня алфавиту учить собираешься? Нет, Джон, не стоит гневаться – ты боишься слышать правду? Если дело в этом, то знай, что только я могу знать все твои секреты. Ты другой, совсем ничего не знаешь обо мне. Я хотя бы не убивал десятки людей, Джон! Не подвергал мукам никого другого!”

Донлон неожиданно для себя хитро улыбнулся.

“Я начинаю овладевать тобой, дорогуша! Теперь могу сам начинать мысли, видишь? Это ненадолго – до следующего приема таблеток. Таблетки, ха-ха-ха! Ты еще не заметил, что они делают только хуже? Первые минуты ты чувствуешь себя блаженно, а потом что? Правильно, потом я начинаю властвовать над тобой. Почему ты мешаешь проводить мне расследование? Я не мешаю, я просто задаю тебе вопросы… У меня и злой мысли нет, как ты мог подумать такое? Просто замолчи, хорошо? Со мной не так уж просто и договориться, знаешь ли”.

Донлон внутренне замолчал, перестал усмирять своего домашнего питомца. Он продолжил идти вдоль ящиков, переступая пальцами через буквы. В его голове в танце кружились самые разные ассоциации: гниль, дурак, идиот… мерзавец… неопределенность, одержимость, предатель…

“Подождите-ка…” – остановился Джон, которого будто осенило понимание необъяснимого, и переместился на одно дело назад.

Он открыл фотографию, и та поразила его точным совпадением с нарисованным. Он тут же поднялся, перепрыгивая через ступеньку, в свой кабинет, бросил папку на стол и стал глядеть на фотографию. Затем посмотрел на рукодельный портрет, затем снова на фотографию… Нет никаких отличий! Боже, неужели это то, чего не хватало ему все это время!?

Детектив прочитал имя: Бонни Питерс. Затем посмотрел на дату: семьдесят девятый год, преступление: сообщенное убийство.

Последнее Джона поразило больше всего.

– Кого она могла убить? – вслух спросил он, читая ниже. -“Обвиняется в спланированном убийстве молодой девушки двадцати лет”.

Зрачки Джона уменьшились в разы, весь мир показался ему совсем незначительным на фоне его открытия.

– Они вместе убили Шенк, вместе подстроили ее убийство и вместе замели все следы!

Донлон по привычке приоткрыл дверцу шкафа, чтобы найти пачку ручек или, если повезет, сигарет и то, что он увидел, потрясло его еще больше.

На буром дереве лежало “Дело о Безликой Семерке”, подписанное С. Планком. Он медленно взял его и стал читать:

“Теперь я каждый день, клянусь, каждый день буду приходить к этому холму, где меня встретила Луна. По ночам там бывает так прекрасно! Звезды смотрят на тебя и на обнаженную траву, как на одно и то же. Бывает, иногда, на них прольется тоскливый дождик. А утром, когда все еще спят, тебя встречают первые солнечные лучи, и прелесть их в том, что они – первые. Тогда и задумываешься о всей трагической судьбе этого мира: этого неба, этих вод, и этих холмов!

Так решайся же, Сол. Сол, ты ведь хочешь избавиться от мук? Осознание приходит позже, Сол, не сразу. Нет, ты сам оставлял все заметки, ты сам организовал свои похороны, Сол. О, видимо я беру контроль над тобой, верно? Джон так же стал безумцем, просто пока вы этого не замечаете. Он бродит кругами по ночам в своем кабинете, постоянно свистит себе под нос. Я не знаю об этом, но догадываюсь. М-м, ты решил играть до конца. Револьвер в твоей руке. Тогда будешь жить со мной всю оставшуюся жи-и-изнь. Только не говори, что ты у нас хочешь показаться героем? Зачем тебе все это? Цель обесценена, когда дорога настолько пуста, разве не так? Уилтерс сделала свое дело, теперь мы с ней квиты. Правда, она, скорее всего, не выдержит известия о моей кончине. Нет никакого Мэддена, он уже как пару лет мертв! Жизнь не простила ему годы, проведенные в кругу Безликих. Не знаю что будет дальше, но вручаю ваше порождение вам – все, что нужно было мне от него, я уже получил. Осталась последняя, всего одна последняя дуэль. Она будет мрачна и судьбоносна. Дело за малым, ребятишки, лишь за финальной сценой!”

В этот же момент накрыв все бумаги титульным листом, шериф рванулся на улицу. Только об одном мог думать он сейчас, все остальное убилось в нем абсолютно. Перед входной дверью он наивно заглянул в свой кабинет, но там было пусто.

– Будь ты проклята, судьба! – вскричал он и выбежал из здания.

Начался ливень.

“Он знает где они сейчас, может настигнуть их в любую секунду! Сол, зачем ты рассказал ему про холмы, зачем раскрыл тайны всей жизни. Любовь погубит вас, любовь среди предателей возможна лишь подчас! Я должен был вас предупредить, должен был рассказать о любимой! Никогда до этого момента это расследование не было опасной игрой! Только сейчас, когда на кону стоят жизни близких, только сейчас она опасна, черт возьми! Холмы, трагические холмы, где же они? А! Кажется, я могу знать”.

Джон пересек одну улицу, вторую, но ни на секунду не останавливался перевести дыхание – порывы его были чисты и неумолимы. Кажется, в эти минуты он впервые за последнее время стал обладать собой в полной мере. Или ему так казалось. Вокруг он не замечал ни светящихся фонарей, ни луж, в которые он регулярно наступал своими старыми дряхлыми ботинками. Не обращал внимание он и на прыгающую на его полуплешивой голове шляпу, которую так и норовило улететь и пуститься в долгий полет, в котором никто бы больше не взял ее с собой в свои тягостные приключения.

Камнем на голову упал на шерифа вид холмов, внезапно представший перед ним.

“Вот и настала минута великих свершений”. – эту мысль вселенная получила не от Джона.

Кто-то еще был поблизости. Послышался щелчок, какой обычно предшествует выстрелу. Краткий рокот! и опустошение. Через секунду раздался еще один. Услышав его, Джон остановился. Бежать было страшно – да и, наверное, уже бессмысленно. Путь до холмов в его глазах растянулся в разы, сделанные шаги показались совсем короткими. Он посмотрел на дорогу и вновь побежал, пытаясь не смотреть вперед – туда, где его, как он думал, ожидало самое страшное. Не отрывая глаз от нескончаемых луж, в которые наступал, Джон достал револьвер и был готов стрелять. Посмотрел вперед – никого не видно, только вдали высятся горы. Пробежал еще чуть-чуть, поднял голову – и снова пустота. Но он знал: где-то там, в глубине этих извилин находятся три человека. Донлон вдруг стал усыпляться. Револьвер чуть не соскользнул с его руки, и точно выстрелил, если бы шериф вновь не посмотрел на холмы и не увидел лежащее тело. Он тут же собрался с мыслями, но ни о чем другом, кроме как о мертвеце, думать не мог: “Кто это? Я должен узнать кто это!” Шериф ускорился; подбежав к дереву за метров пятьдесят до трупа, он разглядел сидящего рядом на коленях человека. Точечным выстрелом поразил взглядом лицо усопше̶г̶о̶ ей, и все его самые потайные догадки подтвердились.

Светлые волосы, минуту назад извивающиеся на легком ветерке, сейчас были неподвижны, зеленые глаза, живо метающиеся по миру, сейчас погрузились в душу Джона. Точно в его глаза были направлены два бесчувственных зрачка.

“Все кончено, это точка невозврата. Что же будет с Солом, что же с ним будет!? – подумал он и вспомнил все прошлое. -Все было ведь так хорошо! Не стоит лицемерить, ты ведь так не считаешь. Все было так светло и чисто, как первый выпавший снег. Ты совсем не слушаешь меня? Мы не заметили, как перед нами пронеслась наша счастливая жизнь, которую мы глупо упустили. В порыве всех желаний совсем не оставляли времени на понятие прекрасного, на осознание лучшего, что было с нами. Что же подумают Несси и Уилл, как будут огорчены, не правда? Виноват в этом ты, и сам это понимаешь. Чем дольше ты здесь – тем больше печали оставляешь вокруг”.

Рука его непроизвольно подняла пистолет. Он медленно повернулся в сторону головы, как Джон отпустил его.

“Так-то! Где же ты сейчас, второй я!?” – зло передразнивая, воскликнул поймавший себя второго Донлон и увидел убегающую фигуру в черном плаще. Шефу полиции легко различим был свойственный серебряный отблеск пистолета, первая идея его была о предательстве Бенсона. Но тот уже не жив, что-то одно никак не сходилось.

Резко отпрянув от всех забот, он ринулся за убийцей. Перебегал с холма на холм, иногда терял из виду свою цель.

Ночь проведена зря, если все ее страсти не посвящены мести!

Из отчетов Дж. Донлона

И вот – уже никто не видит их обоих и никто не может помешать им решить свои судьбы. Вышли на равнину и остановились отдышаться. Ни один не желал сейчас смерти другого. Медленно передвигая ноги по земле, Джон увидел сияющий под светом луны револьвер.

“Опять этот кольт, таких в городе всего два – у меня и у Мика. Не перестаю убеждаться в том, что Бенсона серьезно подставили”.

– Кто ты такой? – крикнул впереди стоявшему Донлон. -Неужели откажешься от решающей встречи лицом к лицу? Рано или поздно все равно ведь ответишь по закону!

Силуэт в плаще молча стоял. Его границы были весьма размыты из-за перебегающих очертаний плаща, которых хаотично метали потоки ветра.

Из-под револьвера выпала пуля.

– Эта последняя. – коротко отрезал незнакомец. Колебания его голоса не в точности передались Джону, он показался ему отдаленно напоминавший что-то, но все равно далекий от чего-то, что он хорошо знал и помнил.

Потоки ветра усилились, стали кружить вокруг ушей каждого из наконец встретившихся.

– Я желаю честной схватки, мы сражаемся за одно и то же – богатства. – исказился на крыльях ветра голос человека в плаще.

– Нет, ты неправ. Мы не убивали твоих людей. – не согласился шериф.

– Моих? – переспросил другой. -Никто из них не был мне близок, все они были лишь маленькими шахматными фигурами в моих руках… Холмы эти раскрывают все свои краски утром, ты так не считаешь?

Донлон, кажется, понял намек.

– Сражаться сейчас нет смысла. Оба мы, поверь уж, не захотим убивать друг друга. На недолгое прощанье – знай: я убил ее не из ненависти, и не из коварства. Шальной выстрел закончил ее жизнь. А вот что привело к этому выстрелу, будет мучить вас всю оставшуюся, весьма недолгую жизнь.

Неизвестный спрятал пистолет за пояс и побежал дальше, не желая показывать лицо. За ним тонкой струйкой разлетелась линия крови.

– Так кто ты? – без надежды на ответ, крикнул вслед тому задержавший взгляд на его исчезающих в темной траве ботинках Донлон.

Окончательно потеряв, силуэт, Джон обернулся и увидел до сих пор сидящего на коленях у древнего дуба Сола. Донлон, медленным шагом, чтобы не нарушить умиротворенные скитания потерянной души, направился к нему. Опустив голову и только изредка замечая по сторонам шуршащие листья на ветках, не до конца ощущающий горькость утраты, он подошел к широкому стволу и посмотрел на лежащую замертво Луну.

Из лба ее, не останавливаясь, текла кровь. Она ручейком сползала ближе к дорогам, где исчезла бы через пару минут, перепрыгнув на шины автомобилей.

– Он сказал, что не хотел убить ее. Совсем не хотел. – попытался утешить товарища шериф.

– Он попал ей в голову! Прямо в голову! Я выстрелил в ответ – но тот уже почти скрылся! – пнув ногой по земле, сердито сказал Планк.

– Ты попал в него, если тебя это успокоит.

– Он не умер! Не умер, как она! – стиснув зубы, чуть ли не зарычал тот.

Я любил ее, любил всем сердцем, но в один миг вся жизнь моя покрошилась на кусочки. Ей не было суждено остаться прежней, она навсегда переменилась и изменила меня. Выстрел… само его бытие опустошает, когда ты не знаешь к чему он приведет. Почему она? Почему? Кем бы то ни был этот ублюдок, я распознаю его. Каждая морщина теперь его будет заметна мне, каждое движение губ, глаз, бровей – все будет выдавать его. Пусть пока я и не нашел его, но ничего… ничего…

Ниче- (текст обрывается)

Из “Дела о Безликой Семерке”

– Ты не виноват в ее смерти.

– Не виноват!? Как ты можешь говорить, что я не виноват!? Я должен был стрелять первым. Нет, в следующий раз, когда мы встретимся с ним, я убью его голыми руками.

– Нам надо обыскать кабинет Бенсона, в нем все не так очевидно.

– Опять ты со своим проклятым делом! У тебя оно не забрало ничего, а у нас у всех… к чему оно привело нас? Хватит думать только о нем, я не могу продолжать его, пока помню о ней. – Сол с виной показал рукой на возлюбленную.

– Она – единственная, кто разделил со мной все чувства, кто понял меня! За свои девятнадцать лет, что я был с тобой, ты ни разу не попытался даже понять меня.

– Сол, пожалуйста, не начинай этот вечный спор.

– Это не спор, эти сухие факты! Никто не понимает, что лишь правильный спор ведет к взаимопониманию, никто не хочет думать об этом. Всем легче ходить со своими мыслями в своем прогнившем мешке и не мешать остальным, верно? Ты ведь тоже так думаешь, Джон. Пусть я и провел большую часть своей жизни с тобой, мы совсем непохожи. А она… – Планк снова посмотрел на Луну и расплакался.

Донлон молчал. Даже не пытался противопоставить что-то: понял, что все это не имеет никакого значения. Никто из них двоих не знал что их ждет – Сол от неведения, Джон от непонимания. “Была бы с нами Луна, она бы давно пристрелила этого мерзавца”. – признался себе шеф.

Сол осторожно поднял руку покойницы, в которой с искрометной настойчивостью лежал револьвер. Он взял его и посмотрел на отражение неба в нем. Были лишь белые точки, ничего более.

– Я не дал ей выстрелить. Остановил ее – подумал, что нельзя стрелять первым.

– Ты по-прежнему по-детски наивен, Планк. И это оставляет во мне веру в человека, в человека, способного сострадать, понимаешь?

– Теперь я не буду прежним. – горечь его сменилась злобой. -Слишком много я пережил, чтобы оставаться ребенком.

– Сол, но…

– Хватит. Не говори ничего. Я свой выбор сделал… Что он сказал тебе? Что сказал этот подонок?

– Он будет здесь завтра на рассвете. Хочет честной “схватки”.

– Раз так хочет, значит получит; и получит то, что заслужил. Он расплатиться за все унесенные жизни.

– Ты собираешься его убить?

– Да, Джон, и не пытайся переубедить меня. Я не могу не отомстить, чувство отпора хотя бы сколько-то смягчает внутренние терзания.