скачать книгу бесплатно
Принц де Линь Ф. Г. Головкину [1808 г.][235 - Decin, SOA, Fonds Clary Aldringen, 152. Копия, сделанная в ходе подготовки публикации в: Nouveau recueil 1812. Т. I. P. 185–188.]
Чувствуете ли Вы, подобно мне, удовольствие не быть ничем по той причине, что Вы что-то из себя представляете? Думаю, что Вы сим гордитесь так же, как и я, ибо гордость мешает впадать в гордыню, и я не вижу трона, кроме вознесенного над четырьмя краями света, который мог бы удовлетворить мое честолюбие. Слава, к примеру, сколько она длится, и не притязают ли на нее, не приуготавливают ли ее те, кто о ней понятия не имеет? Полагаю, что если бы я родился заново, то стал бы зодчим, ибо моя слава была бы столь же прочна, сколь мои сооружения; блистательнее не может быть, к примеру, у первого танцовщика оперы, ибо нельзя будет сказать, что это случай или какой-нибудь адъютант управляет моими ногами. Я бы тут же получил зараз и почет, и деньги. За исключением некоторых городов, где есть двор, кофейни и газеты, четыре стороны света не знают ни властелинов, ни генералов, ни герцогов, не помнящих родства[236 - Имеется в виду новая знать, созданная Наполеоном.], ни графов.
У них благородный вид, когда они походят на Вас. Торговка зеленью не приняла бы Вас за фессалийца[237 - Торговка зеленью в Афинах признала в Теофрасте чужеземца по его акценту.], и никто – за беотийца, а в Париже скорее приняли бы Вас за призрак, чем поверили, что Вы там никогда не были[238 - А.-Л.-Ж. де Сталь писала Ф. Г. Головкину из Коппе 22 июля [1808 г.]: «Говорят, что весь Париж находит вас таким любезным, что вас принимают за француза доброго старого времени, возвратившегося во Францию в облике русского, чтобы повеселиться» (Головкин Ф. Двор и царствование Павла I. Портреты, воспоминания / Пер. с фр. А. Кукеля. М.: Олма-пресс, 2003. С. 364). Она пишет о его «великолепной легкости».]. Скажите, что Вы были камергером и немного воином, фаворитом Франциска I, дружком Генриха III, но не оскорбляли целомудрия, входили в общество Людовика XIV и госпожи Генриетты де Мортимар[239 - Неточность принца де Линя в написании имени. Имеется в виду маркиза Франсуаза-Атенаис де Монтеспан, урожд. де Рошешуар де Мортемар (1641–1707), фаворитка Людовика XIV.], госпожи де Лафайет[240 - Мари-Мадлен де Лафайет (урожд. Пьош де Ла Вернь; 1634–1693) – писательница, хозяйка салона.], Нинон[241 - Нинон де Ланкло, см. прим. 1, с. 47.] и т. д., и никто в сем не усомнится. Я и впрямь верю, что Вы Сен-Жермен[242 - Имеется в виду легендарный граф де Сен-Жермен (ум. 1784), авантюрист, объявивший себя обладателем эликсира вечной жизни.], который вместо того, чтобы уныло брести на свадьбу в Кане, подслушивал под дверями Рима и Афин. Если я встречу Вас в долине Иосафата, то услышу, держу пари, как Вас приветствует славная компания этих двух краев[243 - Копия Дечина: «Да и что ты делал так долго в Петербурге и Берлине? Ты должен был никогда не покидать твоего друга Линя» (Decin, SOA, Фонд Клари-Альдринген, 152).]. Напрасно Вы напустите на себя непроницаемый вид, благородный, спокойный и безмятежный, Вы не сумеете ничего возразить.
«Гораций, скажете Вы, или мой дорогой Алкивиад, с одной стороны, у меня жена, с другой своего рода мать, с третьей – тетка; надо было их щадить, дабы еще иметь возможность делать всем добро. – Так ты богат? – Нет, господа, помилуйте, я оставил все сие и вместо денег у меня, мой дорогой Гораций, есть Ваша aurea mediocritas»[244 - Золотая середина (лат.; Гораций. «Оды», II, 7).]. Пусть она позволит Вам приехать и освободить меня от посредственностей, коих я встречаю повсюду, а нашему Теплице – позволит видеть Вас каждый год.
Пишите мне, мой дорогой Севинье[245 - Маркиза Мари де Севинье (1626–1696) была автором прославленных писем.]; пусть я буду Вашим Корбинелли[246 - Жан де Корбинелли (1622–1716), историк и составитель литературных антологий родом из Флоренции, друг и помощник в делах маркизы де Севинье, неизменно оказывал ей моральную поддержку.] или кем Вы пожелаете. Какая радость, когда узнаешь Ваш почерк, свечи и очки приходят в движение… это в моей душе я чувствую движение, а мой ум ликует. Наши знакомые tutti quanti[247 - Все прочие (итал.).] передают Вам тысячи пожеланий. Перенесите все Ваши чувства благодарности и дружбы, почти любви, на меня.
Принц де Линь Ф. Г. Головкину, б. г.[248 - Decin, SOA, Fonds Clary Aldringen, 152. Копия, сделанная в ходе подготовки публикации в: Nouveau recueil 1812. Т. II. P. 34–37.]
Звезду севера, неподвижную звезду, видную отселе или из окрестностей, Вы, стало быть, превратили в комету. Если бы и впрямь было так, то я бы, как при встрече с волком, увидел хотя бы ее хвост и порадовался. Какую радость находите Вы, носясь по горам и долам? Лучше быть планетой, как мы, на наших целительных водах. Вы созданы для нас, мы созданы для Вас. Вы любите нас в сто раз более, чем Вы думаете. Из страха обидеть Ваш желудок, Вы обижаете Ваше сердце и Ваш ум, воображая, что оголодаете, но, проехав пятьсот лье, я увидел странный город, и здесь всего в изобилии, хотя и дороговато, безумно дорого, ибо мудрецы похожи на Вас [и им благоприятствуют внешний облик и кредит][249 - Предположительное чтение.].
Я вдруг ощутил потребность в том, чтобы меня почитали. Мне остается только воинская служба. Я посвятил себя моему полку и отправился в Польшу на поиски успехов в казарме и в обществе. Я увидел магию сельских пейзажей [1 слово нрзб], коими в первый день восхищаешься, а назавтра они нагоняют на тебя скуку, ибо привлеченная празднествами толпа исчезает и никого не остается. Не избавлю Вас в качестве горького апельсина от давних политических пересудов, которые вынудили принцессу [1 слово нрзб] взять на себя обязательство, вследствие коего я до сих пор сокрушаюсь о том, что должен был выплатить за счет моих владений в Эно[250 - Провинция на западе современной Бельгии, принадлежавшая до 1795 г. Священной Римской империи германской нации, а затем Франции.] две значительные суммы ее горничной и интенданту. Как при сооружении здания закладывают первый камень, так, разрушив его, она сей камень вынула. Но я в восторге от Вашего сладкого апельсина. Приезжайте лучше воссесть под тенью апельсиновых дерев, напоминающих о Вас, они заменяют плакучие ивы, оплакиваемые нами.
Столь же восторженное желание [1 слово нрзб] какой-нибудь герцогини, чистой сердцем, свежей телом и умом. Вы найдете нас здесь всенепременно. Как Вы поживаете, все ли по-прежнему, а к примеру, мой Клари не может выбрать, ворча и наводя лорнет, между фиолетовой полоской и светло-зеленой краской, коей надо выкрасить потолок в прихожей. Прошу прощения у всех тех, кого крестная забыла пригласить на чай. Лоло[251 - Прозвище принца Шарля-Жозефа де Клари-Альдрингена (1773–1831), внука принца де Линя.] рисует без затей [2 строки зачеркнуты, нрзб] деревья, лица.
На наших балах больше не танцуют, а на концертах не поют с тех пор, как Вас на них нет. Природа мертва; газон кажется мне не таким зеленым, а наши два пруда не такими чистыми, как в прошлом году.
Что до нашей ученицы[252 - Титина, внебрачная дочь принца Шарля-Антуана де Линя и внучка принца де Линя.], то она, как никогда, умна с умными людьми, но гораздо глупее с глупыми, например со мной, с коим она говорит только рифмованными строчками, и какие рифмы! Ее замучили друзья, и недавно она спросила крестную: «Отчего меня так любят?»
Приезжайте сочинять стихи вместе того, чтобы писать Вашу жалкую прозу в Stammbuch[253 - Альбом (нем.).] барона***[254 - Имеется в виду барон Александр Сергеевич Строганов (1771–1815), племянник А. М. Белосельского-Белозерского, проводивший время в Теплице. Сохранился альбом Строганова «Mon portefeuille» («Мой портфель», 1807), в котором записано стихотворение Ф. Г. Головкина; см.: Гречаная Е. П. Когда Россия говорила по-французски. С. 345.]; приезжайте помешать распутству госпожи д*** и ее конюшего, который, как скрипка, сопровождает ее, когда она ездит верхом и играет на клавесине; приезжайте утяжелить Ваш слишком легковесный для голландца ум в обществе господина и госпожи де***; приезжайте заговаривать со мной, когда я возле той, кого люблю.
Намедни одна графиня сказала мне: «Что Вы делаете? Вы погубите меня, я себя не узнаю; ежели моя добродетель не выдержит, ежели Вы ее не уважаете, то по крайней мере уважайте то состояние, в коем я нахожусь…» «О да», – ответил я и сбежал, как это обычно делается, когда самолюбие не утрачено.
Если бы Вы отправились вместо Вашего кузена в Китай, мой кузен, то, сдается мне, я поехал бы с Вами. Сколько китайской чертовщины Вы бы привезли Вашей родственнице, ангел и отец демонов!
Будь у Вас здравый смысл или родственные чувства, Вы бы поведали мне, как Ваше здоровье, ибо мне это не безразлично. Мне хорошо известно, что Ваш ум в порядке, но Ваше тело? Сообщите мне немедля, как оно поживает; можете не говорить мне: «Я Вас люблю, Вы меня любите, мы друг друга любим», ибо я в этом вполне уверен. Да, любезный крестный и родня, Вы в моем сердце и на всю жизнь. Но не будьте столь молчаливы. Вот тот час, когда я вижу, как Вы заходите, румяный и покрытый пылью, после смехотворной прогулки, или в башмаках, покрытых росой наших лугов. «Отчего Вы не присаживаетесь?» – спросил я вчера во время спектакля у Вашего врача. «Дабы меня было видно издалека, ответил он мне, если знатные особы пошлют за мной…» – Прощайте!
Барон Фридрих Мельхиор Гримм (1723–1807)
Ф.-М. Гримм начал свою литературную карьеру в Германии, но скоро перебрался в Париж, познакомился с энциклопедистами и подружился с Дидро. Журналист и литературный критик, он снискал успех, рассылая свою «Литературную корреспонденцию» (1755–1773) европейским монархам и князьям, в том числе в Германию, Россию, Швецию, Польшу. Посланник герцога Саксен-Готского в Париже, он получил титул барона Священной Римской империи (1772). Дважды съездив в Россию (1773–1774, 1777), Гримм пришелся по душе Екатерине II, стал ее доверенным лицом во Франции и до самой ее кончины поддерживал с ней постоянную переписку, деловую и доверительную. Во время Революции он убежал из Парижа в Германию; в 1796 и 1798 гг. был посланником России в Гамбурге.
Познакомившись с принцем де Линем, Екатерина IІ расхвалила его в письме к Гримму (СПб., 7(18) сентября 1780 г.): «Здесь еще принц де Линь, один из самых забавных и приятных в общении людей, каких я когда-либо видела; истинный оригинал: он мыслит, как философ, и дурачится, как дитя. Мне по нраву его общество; он друг моего герцога Браганса[255 - Жуан Карлуш Браганса и Линь, герцог де Лафойнш (1719–1806), основатель Лиссабонской академии наук, меценат, политик и военный. Во время Семилетней войны служил в пехотном полку принца де Линя. См.: Caract?res et portraits. P. 176; Fragments de l’histoire de ma vie. T. I. P. 210–211; T. II. P. 322–323, 520.]». Завистливый Гримм, приревновав к чужому успеху, подхватил слова императрицы о дурачествах принца, чтобы выставить его глупцом. Тем же манером он раньше поносил Руссо, потом будет осмеивать аббата Рейналя, а позднее – Дидро[256 - Строев А. Ф. Летающий философ (Жан-Жак Руссо глазами Гримма) // Новое литературное обозрение. 2001. № 48. С. 132–145.]. Гримм нападает на книгу принца де Линя, не снизойдя до того, чтобы прочесть ее:
Не знаю, послал ли принц де Линь Вашему Императорскому Величеству свои военные предубеждения и фантазии[257 - [Ligne Ch.-J.] Prеjugеs militaires. T. I; Fantaisies militaires. T. II (1780).]. Боюсь, он недостаточно проникся духом высокой петербургской учености. Говорят, сочинение его кишит несообразностями и даже банальностями. Я рад, что не читаю более всего, что выходит в свет[258 - В 1773 г. Гримм передал свою «Литературную корреспонденцию» Генриху Мейстеру, но по-прежнему ведал ее рассылкой.]; приятно также, что не все дураки живут во Франции; меня бы не обрадовала такая исключительная привилегия. У нас их пруд пруди, а потому не жалко, когда они размножаются у соседей. Мне прочли несколько страниц из сочинения принца де Линя, и я успокоился, что не читал остального. Не знаю, предубеждение это или фантазия, но он, к примеру, сообщает читателям, что только у императора есть народная армия, с которой он, когда вздумается, может двинуться прямо на Константинополь или на Петербург, или… по всей очевидности, на Париж. Поздравляю автора с этим открытием. Ранее, по глупости своей, я полагал, что если на свете есть народная армия, то это армия русская. Вовсе нет. Я также узнал о бесчисленных народах, которыми император правит без моего ведома. По правде сказать, я подозреваю, что большинство этих народов, перечень коих столь внушителен, состоит из пяти-шести голодранцев, населяющих несколько лачуг, которые называются деревней, и что один из тех многочисленных народов, кои живут под скипетром Православной Императрицы, зараз проглотил бы все эти народы, созданные принцем де Линем; я также не забываю о том, что если Иосиф со временем увеличит население Венгрии до размеров, коих оно способно достичь, то у него будет больше жителей и меньше народов. И к тому же надлежит сказать вслед за царем Соломоном[259 - Книга Притчей Соломоновых.], что люди весьма глупы, но не все глупости – забавны (Париж, 23 апреля (4 мая) 1781 г.)[260 - СИРИО. Т. XLIV. С. 160–161.].
Высмеивая Священную Римскую империю и ее императора, который сделал его бароном, Гримм, сын пастора из Регенсбурга, насмехается над самим собой. Его намеки на возможную войну идут вразрез с дипломатией Екатерины II и Иосифа IІ, встретившихся в 1780 г. Императрица охлаждает его пыл: «Я не знакома с воинскими предубеждениями и фантазиями принца де Линя, но я знаю, что у него совершенно необыкновенная голова» (письмо от 23 июня (4 июля) 1781 г.[261 - СИРИО. Т. XXIII. С. 396; см. также письмо от 4(15) avril 1787. Там же. С. 400.]).
Рассказывая в письмах Гримму о путешествии в Крым, Екатерина II регулярно упоминает принца, а заодно посылает его стихи: «Храм Дианы принадлежит принцу де Линю, он здесь и едет с нами на полуостров…» (2(13) апреля 1787 г.), «Принц де Линь говорит, что это не поездка, а бесконечные и разнообразные празднества, каких нигде и никогда не увидишь. Скажут, что он льстец, этот принц де Линь, но быть может, он прав» (Херсон, 15(26) мая 1787 г.)[262 - СИРИО. Т. XXIII. С. 411.].
Вернувшись из Тавриды в Петербург, Екатерина IІ отправила Гримму 29 июня (10 июля) 1787 г. курьера[263 - СИРИО. Т. XXIII. С. 414.], который привез ему почту из России, в том числе два письма от принца де Линя[264 - Гримм к Н. П. Румянцеву, Париж, 2 августа 1787 г. РГБ. Ф. 255. К. 7. Ед. хр. 35. Л. 1.]. Гримм известил государыню, что получил сочинение принца, опровергающее наветы европейских газетчиков[265 - СПИИ. Ф. 203. Оп. 1. Ед. хр. 198. Л. 166 – 197 об.].
По свидетельству Де Бюсше, порученца принца де Линя[266 - Сведения о нем см.: Les Fran?ais en Russie. T. 2. P. 222.], принц «разослал письмо всем своим друзьям и знакомым с просьбой распространять копии», а также отправил его по дипломатическим каналам[267 - Записка к Ванденбруку, интенданту принца де Линя. Гент, Университетская библиотека, Ms II. № 47. Л. 5.]. Европейская пресса перепечатала письмо, отредактировав[268 - «Journal politique de Bruxelles» (приложение к «Mercure de France»), 1 сентября 1787. P. 1–5 (рубрика: «Германия. Из Гамбурга, 17 августа»).], а Жан-Пьер Бриссо де Варвиль включил его в свою брошюру «Банкротства не будет, или Письмо к государственному заимодавцу» (1787), сопроводив язвительными комментариями[269 - «Extrait d’une Lettre de Moscou, du 3 juillet 1787, insеrеe dans tous les Papiers publics» // Brissot de Warville J. P. Point de banqueroute, ou Lettre ? un crеancier de l’Еtat (4 еd., Paris; Londres, 1787–1788).].
Ф. М. Гримм переслал копии двух писем принца де Линя (датированных одним и тем же числом, 3 июля 1787 г.) Фердинандо Гальяни, графу Н. П. Румянцеву и барону Карлу фон Дальбергу[270 - Неаполь, Библиотека Societ? Napoletana di Storia Patria, F. Galiani, XXXI, A 17, № 31. F. 18–19; Гримм к Н. П. Румянцеву, Париж, 16 августа 1787. РГБ. Ф. 255. К. 7. Ед. хр. 35. Л. 3 – 3 об.; Dalberg ? Grimm, Aschatenbourg, 19 septembre 1787, СПИИ. Ф. 203. Оп. 1. Ед. хр. 205. Л. 1 об.], поместил их в «Литературную корреспонденцию» (август 1787 г.)[271 - K?llving U., Carriat J. Inventaire de la Correspondance littеraire de Grimm et Meister. Oxford, 1984 (SVEC). P. 225–227 (№ 87: 164, ao?t 1787); Vercruysse J. Bibliographie descriptive des еcrits du prince de Ligne. Paris, 2008. P. 115–126.]. А до того, в июле 1787 г., «Литературная корреспонденция» поместила «Стихи по случаю поездки Ее Величества Императрицы всея Руси» Л.-Ж.-Б. Симонне де Мезоннева[272 - Simonnet de Maisonneuve L.-J.-B. Vers faits ? l’occasion du voyage de Sa Majestе Impеriale de toutes les Russies // K?llving U., Carriat J. Inventaire de la Correspondance littеraire. № 87. P. 137.]. В 1801 г., через пять лет после кончины императрицы, принц де Линь сочинит и напечатает «Письма маркизе де Куаньи» о поездке в Крым, используя письмо, разосланное в 1787 г.[273 - Mеlanges. 1801. T. XXI. P. 3–62.]
Гримм делает все, чтобы поддержать репутацию императрицы, но отнюдь не принца де Линя. С ним он сохраняет деловые отношения и пересылает в Петербург с русским курьером почту для него, полученную от Де Бюсше. Однако он присовокупляет свой полемический ответ на открытое письмо принца, ибо считает, что это его прерогатива. Императрица подтверждает получение корреспонденции 29 июня (10 июля) 1787 г.[274 - «Я велела передать графу Ангальту, принцу де Линю и графу де Сегюру предназначенные им пакеты». СИРИО. Т. XXIII. С. 414.] Но Гримм хочет, чтобы его прочли, и напоминает, что послал свой «контр-манифест против манифеста принца де Линя» (Париж, 20 сентября (1 октября) 1787 г.)[275 - СИРИО. Т. XLIV. С. 360–361.]. Екатерина IІ отвечает, что письма получены, все пакеты переданы по назначению, и добавляет не без иронии: «Слава богу, Вы довольны мной и моей поездкой в Тавриду. Ваш ответ принцу де Линю не был запечатан, но я не стала его читать за недостатком времени; если он ко мне вернется, прочту, когда время найду»[276 - СИРИО. Т. XXIII. С. 418.]. В конце концов она его прочла, но не одобрила: «Принц де Линь отправился в армию фельдмаршала князя Потемкина; я сообщу ему, что Вы придрались к словам, которыми он живописует или описывает мое путешествие…» (30 ноября (11 декабря) 1787 г.)[277 - СИРИО. Т. XXIII. С. 430.].
Гримм продолжает пересылать почту для принца де Линя: «Итак, принц де Линь не смог покинуть чертоги славы. Вот пакет от его комиссионера Де Бюсше, который убежден, что Ваше Величество помнит его физиономию»[278 - СПбИИ. Ф. 203. Оп. 1. Ед. хр. 151. Л. 113 об. – 114.].
Добавим, что за девять лет до того, 13 апреля 1778 г., Де Бюсше предложил Гримму коллекцию картин для Екатерины IІ, присовокупив, что раньше жил в Петербурге под именем Дюбоске (перевод его фамилии, значащей «Лесной», с нидерландского на французский). Действительно, отец и сын Дюбоске упоминаются в переписке шевалье д’Эона, первого секретаря французского посольства в России во второй половине 1750?х годов, а граф М. И. Воронцов прибег к услугам Дюбоске в сентябре 1764 г. в Брюсселе[279 - Архив князя Воронцова. Т. XXXI. С. 297–298, 307, 313.]. Императрица отказала. В 1787 г. Де Бюсше осмелился напрямую написать Екатерине IІ, осыпать ее похвалами и предложить свои услуги. Императрица сообщила Гримму свой категорический отказ и добавила: «Когда принц де Линь захочет, чтобы я занималась его делами, он мне напишет сам или поручит своему доверенному лицу»[280 - СИРИО. Т. XXIII. С. 389–390. Письмо датировано 26 декабря 1786 (6 января 1787), но судя по его содержанию, а также по письму от 1(12) декабря 1787 г. (Там же. С. 434), оно написано на год позже.]. В 1788 г. Гримм и Екатерина IІ решают оставить без внимания послания Де Бюсше.
Время от времени императрица (не без кокетства) сообщает Гримму изящные фразы его «соперника»: «Принц де Линь признался мне, что в первый свой приезд, перед встречей со мной, он ожидал узреть великую женщину, прямую как палка, изрекающую сентенции и беспрестанно требующую восхищения, и был рад обмануться в своих ожиданиях, встретив существо, с которым можно говорить и которое любит поболтать» (1(12) декабря 1787 г.)[281 - СИРИО. Т. XXIII. С. 432.]; «Принц де Линь говорит, что ни в одной стране не встречал людей, столь искусных в делах. Они всех умыли и с Божьей помощью умоют господина Гу. [Густава IІІ] не хуже других» (24 июня (5 июля) 1790 г.)[282 - СИРИО. Т. XXIII. С. 487.]; «Когда я вижу адмирала Чичагова, то всегда вспоминаю словцо принца де Линя, которого кто-то спросил, как узнать маршала Лаудона. Проще простого, ответил он, Вы найдете его за дверью, смущающегося своих заслуг и своего превосходства» (14(25) сентября 1790 г.)[283 - СИРИО. Т. XXIII. С. 495.].
Когда еженедельник «Анне литтерер» напечатал письмо Екатерины IІ к принцу де Линю (СПб., 6(17) ноября 1790 г.), важное с политической точки зрения, Гримм не на шутку обиделся, ибо некогда императрица строго отчитала его и запретила передавать гласности ее письма. Он послал номер в Петербург и дал волю ревности:
Он [Линь] выпустил из рук письмо нашей императрицы, позволил украсть его, из Вены оно попало в Париж и появилось на страницах антидемократического листка, так что газетчик посвящает целую колонку половине Азии и Европы, прилично наряженной в большом эрмитажном магазине в Петербурге. <…> Так значит у нашей императрицы две мерки: одна для принца де Линя, коему все позволяют и заранее прощают, другая для козла отпущения [Гримма], коему ни в чем спуска нет? <…> Я принужден безжалостно прятать мои сокровища, а принц де Линь выставляет их напоказ и не заслуживает ни малейшего порицания за сию любезность <…>. Я принялся доказывать, что письмо не ее, что это подделка газетчика, осмелившегося укрыться за августейшим именем для сподручного изготовления своего политико-комико-эксцентрико-философского журнала. <…> и пока я так разглагольствовал, один из моих оппонентов вытащил из кармана письмо из Вены, где говорилось, что видели подлинник, держали его в руках и что в нем немало не менее сильных пассажей, кои сократили в опубликованном письме, так что я не теряю надежду увидеть вскоре исправленное и дополненное издание. <…> кто виноват? Та, кто пишет подобные письма, или тот, кто их получает и показывает всего лишь пяти-шести друзьям, обладающим хорошей памятью и заучивающим его наизусть, или тот, кто, рассудку вопреки, вотще вопиет, пытаясь посеять сомнения?» (Париж, 20(31) января 1791 г.)[284 - СИРИО. Т. XLIV. С. 398–399.].
Екатерина IІ тотчас приструнила Гримма:
Что Вам дался Ваш принц де Линь? <…> И наконец, перечитав письмо в антидемократическом листке, который Вы мне прислали, я не понимаю, в чем Вы меня обвиняете. <…> Нет у меня никаких двух мерок, Вы склочничаете понапрасну (12(23) мая 1791 г.)[285 - СИРИО. Т. XXIII. С. 536–537.].
Принц де Линь Ф. М. Гримму, Москва, 3 июля 1787 г.[286 - Первые копии этих двух писем хранятся в Венском государственном архиве среди бумаг Гримма: Staats-Haus-und-Hofarchiv K 114a, 115, Korrespondenz des Barons Melchior von Grimm 1776–1801; см.: Otto V. Grimm correcteur de Catherine II: sur un «fonds Grimm» inconnu de la recherche dix-huitiеmiste // Dix-huiti?me si?cle. 1999. № 31. P. 395–406. Опубл. с изменениями: Erinnerungen einer Urgrosmutter (Katharine Freifrau von Bechtolsheim geb. Gr?fin Bueil) 1787–1825. Berlin, 1903. S. 383–390. Другие копии хранятся в Берлине, Мюнхене, Готе, Стокгольме, Упсале, Париже, Неаполе.]
Вас весьма любят, господин барон, о Вас часто говорят; но пишут ли Вам? Екатерина Великий (из?за нее потомки допустят ошибку во французском языке), возможно, не располагает временем; возможно, кое-какие мелкие подробности, продиктованные мной, дадут Вам представление, хотя и слабое, о том, что мы видели[287 - Принц де Линь хочет заменить Екатерину II, которая в действительности регулярно пишет Гримму. Намек на ее молчание может только вызвать досаду у Гримма.]; впрочем этот отчет indignatio fecit[288 - Возмущение порождает (лат.). Цитата из I сатиры Ювенала: «Коль дарования нет, порождается стих возмущеньем» (пер. Д. Недовича и Ф. Петровского).]; ибо меня возмущает низкая зависть, каковую Европа питает к России. Я хотел бы научиться жить в той части Европы, которая старается опорочить другую, более обширную часть; коли она дала бы себе труд сдвинуться с места, то увидела бы, где больше варварства. Поразительно, к примеру, что Грации перепрыгнули через нашу Священную империю, дабы, бросив Париж, обосноваться в Москве и за двести верст от нее, где мы нашли очаровательных женщин, прекрасно одетых, танцующих, поющих и, возможно, любящих, как ангелы.
Император был в высшей степени любезен в течение трех недель, проведенных с нами. Беседы в карете двух лиц, имеющих 60 миллионов жителей и 800 тысяч солдат, не могли не быть занимательными, и я сим весьма пользовался, зачастую вставляя какую-нибудь глупость, смешную для меня, и ожидая, что она рассмешит других; ибо мы все время наслаждались свободой, единственно составляющей усладу общества, и Вам известна простота, царящая в обществе императрицы: ее забавляет пустяк, и она возносится в высокие сферы, только когда речь заходит о великих предметах.
Совершенно необходимо, господин барон, вернуться нам сюда вместе; то будет споспешествовать тому, что я буду еще лучше принят. Не потому, что Вам надобно напомнить императрице, сколь Вы любезны, ибо, коль нет Вас, Вы пред ней, но ей будет весьма приятно сказать: он здесь, искать не надо[289 - Отсылка к монологу Ипполита из трагедии Ж. Расина «Федра»: «Ты здесь, бегу я прочь; коль нет – ищу тебя я» (д. II, сц. 2, пер. М. Донского).]. Вы сделаете прелестные знакомства; господин Мамонов, к примеру, подает самые большие надежды; он полон ума, любезности и познаний. Вы догадываетесь о том, сколь украсил все наше путешествие граф де Сегюр. Мне весьма жаль, что оно почти завершилось.
Я велел соорудить храм, посвященный императрице, о чем говорит надпись на нем, близ той скалы, что неподалеку от скалы Ифигении, и алтарь дружбы, посвященный князю Потемкину, посреди прекраснейших и самых могучих фруктовых деревьев, какие я когда-либо видел, и на берегу моря, где сливаются все горные потоки. Сей небольшой участок земли, дарованный мне императрицей, называется Партеница, или Девственный мыс; здесь проживает пятьдесят шесть татарских семейств, вовсе не таких татар, как богини и цари, требовавшие, как известно, жестоких жертв. Не знаю более прелестного места; я мог бы сказать:
Вот так же на брегах Идалии счастливой
Европа с Азией встречались всем на диво[290 - Цитата из поэмы Вольтера «Генриада» (1728; Песнь 9).].
Ибо здесь видны горы Анатолии. Весьма необычно то, что именно на берегах Черного моря, спокойно живя среди неверных, я узнал, что верноподданные Австрийского дома восстали на берегах океана. Не ожидал, что для меня будет безопаснее на моих землях на берегу Понта Эвксинского, нежели на землях Фландрии.
Будьте добры передать сей пакет по указанному адресу и принять уверения в совершенном почтении, каковое я питаю к Вам наряду со всеми, кто с Вами знаком или слышал о Вас, так же, как я разделяю с Вашими друзьями нежную привязанность, внушенную Вами, и, выражая Вам оную, имею честь
Подпись: Принц де Линь.
Принц де Линь Ф. М. Гримму, Москва, 3 июля 1787 г. (н. ст.)[291 - Копии в Мюнхенском архиве нет. См. преамбулу; о политическом контексте письма см.: Бильбасов В. А. Князь де Линь в России в 1780 и 1788 гг. // Русская старина. 1892. Т. LXXIII. С. 275–312, 541–573; Т. LXXIV. С. 1–43.]
Нынче прошло два месяца с тех пор, как мы выехали из Киева, и мы все прибыли сюда в добром здравии после занимательнейшего, самого триумфального и великолепнейшего путешествия из всех когда-либо совершенных, не испытав ни малейшей неприятности и не подвергшись никакой беде. Не могу удержаться и не сказать, что газеты, благосклонно нами занимавшиеся, нас весьма повеселили. Дабы успокоить стольких доброжелателей России, скажу им, что после прелестного плавания по Борисфену мы обнаружили порты, армию и флот в самом блистательном состоянии; что Херсон и Севастополь превосходят все, что можно о них сказать, и что каждый день был отмечен каким-нибудь важным событием; то это были маневры семидесяти эскадронов регулярных и великолепных войск, превосходно атаковавших строем; то взметающие пыль казаки, упражняющиеся вокруг нас на свой манер; то китайские татары, некогда изменившие своему хану Сахин-Гирею[292 - Шахин Гирей IV, брат Селима Гирея III. В 1771 г., во время русско-турецкой войны, прибыл в Петербург с дипломатической миссией. Благосклонно принятый, он встал на сторону России. Был в 1777–1783 гг. крымским ханом. (см. также прим. 1 на с. 412).], который хотел заставить их вступить в военную службу, и сами составившие полки с предложением императрице взять их под свое начало. Пустынные пространства, по коим мы проезжали в течение двух-трех дней, те места, откуда Ее Императорское Величество изгнало ногайских и запорожских татар, которые всего десять лет тому назад опустошали империю или угрожали ей, были во время ужина и отхода ко сну украшены великолепными палатками, и эти лагеря азиатской пышности на воде и на земле, имевшие вид празднества, которое следовало за нами повсюду, представляли собой самое воинственное зрелище.
Пусть сии пустыни не слишком тревожат доброжелателей, подобных газетчикам Нижнего Рейна, Лейдена, «Вестника Европы»[293 - Франко-британский еженедельник либеральной ориентации, публиковавшийся в 1776–1796 гг.] и т. д., вскоре их покроют всходы семян, леса и села; здесь уже построены военные поселения, где теперь вместо солдат будут жить крестьяне, привлеченные плодородной почвой. Если эти господа узнают, что в каждом губернском городе императрица оставила подарки на более чем сто тысяч экю, и что каждый день был отмечен дарами, балами, фейерверками и иллюминацией на два или три лье кругом, то их, возможно, станут беспокоить финансы империи. К сожалению, состояние финансов – самое цветущее, и национальный банк под управлением графа Андрея Шувалова, одного из самых умных и образованных людей, неиссякаемый источник для государыни и ее подданных, должен сих доброжелателей успокоить. Ежели по причине любви к человечеству они беспокоятся о счастье сих подданных, то пусть знают, что они рабы только затем, дабы не причинять зла ни себе, ни другим, но при этом вольны обогащаться, что они зачастую и делают, о чем свидетельствуют богатые костюмы жителей в тех областях, по коим мы проезжали. Что касается иностранных дел, то пусть доброжелатели положатся на саму императрицу; во время путешествия она каждый день работала, по утрам с графом Безбородко, весьма заслуженным министром[294 - Александр Андреевич Безбородко (1747–1799), граф с 1784 г., князь с 1797 г., государственный секретарь (1775–1796), канцлер (1797–1799).]; и кроме того, пусть узнают, что князь Потемкин, редкостный гений, человек широкого ума, со всеохватным взором, в совершенстве содействует намерениям императрицы либо предупреждает их в качестве главы военной коллегии и главнокомандующего армиями или управляющего несколькими губерниями. Императрица, которая не боится обвинений в том, что кто-то ею управляет, наделяет его полнотой власти и полностью ему доверяет, как она поступает со всеми, кто ей служит; только творить зло она не позволяет никому. Она оправдывает свою щедрость тем, что раздача денег приносит ей большую прибыль и что ее долг – вознаграждать и поощрять; создание большого количества должностей в провинциях – тем, что это усиливает денежный оборот, создает состояния и заставляет дворян жить там вместо того, чтобы толпиться в Петербурге и Москве; строительство двухсот тридцати семи каменных городов – тем, что построенные из дерева села, часто горевшие, дорого ей стоили; создание великолепного флота на Черном море – тем, что Петр I весьма любил флотилии. Вот так она всегда находит скромные извинения за те великие дела, кои вершит. Невозможно вообразить счастье тех, кто следовал за ней. Утром мы проезжали пятнадцать лье; к обеду останавливались в маленьком красивом деревянном дворце, а к ужину – в другом; затем – еще пятнадцать лье, и для ночлега – еще один дворец обширнее, красивее и превосходно обставленный, если не губернский город, где у генерал-губернаторов великолепные каменные особняки с колоннадами и всяческими украшениями. Во всех городах начиная с Кременчуга, Курска, Орла и вплоть до сих мест имеются очень богатые купцы и бурная торговля, а также поразительное население, боготворящее императрицу. Его исчисляют по количеству лиц мужского пола, о чем иногда сообщается в печати, в то время как в других странах считают всех. Ежели доброжелатели (ибо я пишу только для них) опасаются, что Таврида может оказаться плохим приобретением, то пусть они утешатся, узнав, что после ряда пространств, покинутых татарскими семьями, кои ныне просят дозволения туда вернуться, начинается совершенно благоустроенная область; что горы покрыты великолепными лесами; что морское побережье украшено селами в виде амфитеатра, а все долины засажены виноградниками, гранатами, пальмами, инжиром, абрикосами и всякого рода фруктовыми деревьями и ценными растениями, весьма прибыльными. Наконец я полагаю, что недостаточно того, что мы были весьма счастливы следовать за императрицей и что счастливы также ее подданные, но надобно также, чтобы газетчики и те, кто им поверил, стали счастливы, узнав о лживости их новостей, и были нам навеки обязаны, поскольку мы их успокоили и можем обещать награду в тысячу луи тому, кто докажет ложность хотя бы одного из фактов, приведенных нами здесь из самых чистых побуждений послужить их просвещению, что должно заставить их поверить в то, что, сберегая нашу тысячу луи, мы не столь заботились о сбережении нашего времени.
Принц де Линь Ф. М. Гримму, Елисаветград, 16(27?) марта 1788 г.[295 - Оригинал хранится в Венском архиве, опубл.: K. von Bechtolsheim. Op. cit. S. 390. Публикуется по приведенному в этом издании факсимиле. Елисаветград – город на Украине, основанный в 1754 г., ныне Кропивницкий.]
Два слова для господина барона. Господин Баур[296 - Князь Потемкин отправил в Париж своего адъютанта Карла Федоровича Бауэра (1767 – после 1811) как шпиона под предлогом покупки модных туфель для жены своего племянника, генерал-лейтенанта П. С. Потемкина. В 1802 г. Бауэр стал адъютантом великого князя Константина.] уезжает. У меня нет времени болтать, но у меня всегда есть время вспоминать друга и покровителя Севера, любимца великого Фридриха и Екатерины Великого, наконец, того, коего я полюбил по рассказам еще до знакомства с ним. Надеюсь вскоре повидать Хотин вместе с австрийцами и Очаков вместе с русскими. Пьешь с одним, пьешь с другим, все перемешано, и хочется из всего этого сделать себе лавровый пучок. Но вместо этого замечаю, что несу чепуху, и заканчиваю, обязывая Вас силой оружия принять уверения в моей нежной привязанности и отнюдь в них не сомневаться.
Принц де Линь, Елисаветград, сего 16 марта
[Адрес] Милостивому государю господину барону де Гримму в Париж.
Граф Роже де Дамас (1765–1823)
В 1787 г. юный Роже де Дамас, капитан королевских гвардейцев, которыми командовал его дядя, герцог дю Шатле, дрался на дуэли из?за маркизы де Куаньи и ранил герцога Брея. В декабре он покинул Францию, через Германию приехал в январе 1788 г. в Россию и отправился в армию Потемкина в Елисаветград. Благодаря покровительству Линя и Сегюра получил разрешение служить под командованием принца Нассау-Зигена. Отличился летом в морских сражениях и в конце года при штурме Очакова. Разозлил Суворова своим нахальством:
Проклятые волонтеры, самый проклятый Дамас <…>. Сопливец Дамас, друг его [князя Ангальтского] возомнил, что он мне равен <…>. Хотя бы Светлейший воздал по заслугам молодому человеку <…> берется в полный голос распоряжаться <…> а меж тем я, командующий, ни единого слова, кроме его приказов, услышать не могу. Я в бешенство пришел[297 - Суворов – И. де Рибасу, Кинбурн, 10–12 (21–23) августа 1788 г. (Суворов А. В. Письма. С. 167–169).].
Назначен адъютантом Потемкина. В 1789 г. приехал с князем в Петербург, произведен в полковники и награжден императрицей золотой шпагой с надписью «За храбрость». Вернулся в конце года на родину, но в мае 1790 г., попросив Ф. М. Гримма составить ему протекцию, отправился снова в Россию и в июне 1790 г. присоединился к русской армии в Яссах. Участвовал в штурме Измаила (декабрь 1790 г.) и получил орден Св. Георгия III степени (25 марта (5 апреля) 1791 г.). В 1791–1797 гг. служил в армии французских эмигрантов, в свите графа д’Артуа (будущего Карла Х) приехал в Россию зимой 1792–1793 гг. Затем воевал в неаполитанской армии (1798–1801, 1804–1806), жил в Вене (1801–1803, 1806–1814). Людовик XVIII произвел его в генерал-лейтенанты (1814)[298 - Mеmoires du comte Roger de Damas (1787–1806) / Еd. J. Rambaud et L. Pingaud. Paris, 1912 («Еtat de services de comte Roger de Damas»). T. I. P. 463–464.].
Весной 1791 г. Дамас с братом аббатом и сестрой, госпожой де Симиан, гостил неделю в Белёе. В 1793 г. он участвовал в боевых действиях в Бельгии неподалеку от поместья принца де Линя и в сентябре снова посетил его. Возможно, что письмо, обращенное к «любезному графу» (Белёй, 27 сентября)[299 - Ligne Ch.-J. de. Mеmoires et mеlanges historiques et littеraires / Еd. A. Dupont. Paris, 1827. T. III. (факсимиле, вне пагинации).], адресовано ему, но мы не можем быть в этом уверены. В 1794 г. Линь навсегда покинул Белёй и переехал в Австрию.
Принц де Линь. Письма о последней войне с турками[300 - Mеlanges. 1796. Т. VII. P. 175–176. Мемуары, оформленные как письма к графу де Сегюру (лагерь под Очаковом, 1 августа 1788 г.). Пер. В. А. Жуковского // Вестник Европы. 1809. № 21, ноябрь. С. 21.]
Вижу феномен, из Вашего края – и что еще лучше, феномен очень милый. Это француз трех веков: он имеет рыцарский дух одного, приятность другого, веселость нынешнего. Франциск I, Великий Конде и маршал Саксонский[301 - Граф Мориц Саксонский (1696–1750), французский полководец.]захотели бы иметь подобного ему сына. Он ветрен, как стрекоза, в минуту самой ужасной канонады; беспрестанно шумит, безжалостный певун, всякую минуту жужжит мне на ухо лучшие арии французских опер; читает сумасшедшие стихи под сильным огнем[302 - Дамас в мемуарах использует текст Линя: «Я пищал ему оперные арии, а он, не выдержав, просил пощады; перемены ради, мы вспоминали о парижском свете и рекли всяческие безумства, коих он друг, а я всего лишь любитель» (Mеmoires du comte Roger de Damas. T. I. P. 26).], и судит о вещах как невозможно лучше. Война его не восхищает, но жар его есть тот милый жар, который мы чувствуем при конце ужина, в веселом разговоре, от нескольких бутылок шампанского и мадеры, и только тогда подмешивает он воды в свое вино, когда объявляет Вам приказ, или сказывает свое маленькое мнение, или готовится что-нибудь исполнить. Он отличился на трех морских сражениях, которыми Нассау Зигер[303 - Принц де Линь называет принца Нассау-Зигена Зигером – победителем (нем.).] угостил капитан-пашу[304 - Джезаирли Гази Гасан-паша (1713–1790), капудан-паша (адмирал) (1770–1774 и 1774–1789) и великий визирь (1790).]; я видел его на всех вылазках янычар, на всех ежедневных сшибках со спагами[305 - Сипахи, турецкая тяжелая кавалерия.]; он получил две раны. Будучи французом в душе, он русский по своей подчиненности и порядочному образу действия, любезен, любим[306 - Ланжерон считал иначе: «Ему завидовали, его не выносили, тем паче что не осмеливались ему сие выказать, а он, не считая нужным нравиться, увеличивал своей холодностью ненависть, кою к нему испытывали». Цит. по: Mеmoires du comte Roger de Damas. T. I. P. V. В «Характерах и портретах» Линь, по свидетельству его дочери Марии-Кристины, вывел Дамаса под видом самодовольной бездари: Caract?res et portraits. P. 387 (Ardеlion). Разумеется, в стихах, сочиненных экспромтом в ответ на записку Дамаса, Линь расхвалил его. Mеlanges. 1808. T. XXXI P. 173–174.]; словом, милый француз, милый и храбрый дитя[307 - Ср. в письме принца Ангальтского Линю: «герой-отрок».], приятный придворный Людовика XIV: все это называют у нас Рожером де Дамасом.
Мемуары графа Роже де Дамаса
Я знал принца де Линя, уже успел оценить его любезный характер, его прекрасное сердце, его рыцарский дух <…>[308 - Mеmoires du comte Roger de Damas. T. I. P. 3.].
Нам понадобилось полчаса, дабы добраться до вершины горы, и наконец я вошел в крепость[309 - В Елисаветграде.]; слуга ввел меня в дом, где были две плохие маленькие комнаты, изрядно грязные: я был у принца де Линя. <…> Напомним, что он никогда не забывал тех, кто напоминал ему о парижском свете, где он чувствовал себе лучше всего, и просто был рад снова меня увидать, как если бы любил до безумия. <…> Принц де Линь обнял меня, понял и одобрил прежде, чем я докончил фразу[310 - Ibid. T. I. P. 18–19.].
<…> я хочу упомянуть лишь одно качество принца де Линя, никому не известное так хорошо, как мне, и самое редкое в свете, – всю свою жизнь, в любой момент дня и ночи, когда бы к нему ни обратились, пребывать в ровном настроении, добром расположении, быть скорым на ответ, всегда готовым перейти от забав к делам, а затем, сколько бы времени он им ни уделил, к веселью. Чтобы сохранить такую образцовую светскость, коей никто не может похвалиться, надо, полагаю, обладать его здоровьем: ни насморка, ни головной боли, ни плохого пищеварения в течение всей жизни <…>[311 - Ibid. T. I. P. 26–27.].
Принц де Линь Роже де Дамасу [Вена, начало 1804 г.][312 - Decin, SOA, Fonds Clary Aldringen, 152 (черновой автограф). Неизвестно, было ли письмо отправлено по назначению. Место написания упоминается в тексте письма, дата устанавливается по упоминанию кончины Сенака де Мейяна (15 августа 1803 г.) и отъезда Роже де Дамаса в Неаполь (январь 1804 г.).]
Я слишком поздно догадался, любезнейший граф, что следует быть гордым, но все же я горд тем, что рано увидел [?][313 - Три слова зачеркнуты.], каков есть свет, каким он может стать и что не стоит труда заботиться о нем. Мы старались заботиться. Вы летали на шаре, что удерживал канат, и возвратились домой, когда пожелали; я же поднялся на шаре ввысь безо всякой страховки, так что хоть и не рухнул, но, плавая без руля, не смог вернуться туда, где был. Увидав революцию бельгийцев, которые до того времени не ведали даже имени себе такого и устроили оную, по правде говоря, вполне невинно, даже по-ребячески, разве что отрезали голову из-за шутки над капуцином[314 - Намек на убийство Гийома ван Крикена в Брюсселе 6 октября 1790 г. (см.: Tassier S. Les dеmocrates belges de 1789 / Ed. J. Vercruysse. Bruxelles: Hayez, 1989. P. 244–246).], мы оба пожали плечами, но, увидав революцию тигров-обезьян, сбежали с театра заблуждений и ужасов. С тех пор мы были зрителями различных сцен, что разыгрывались на нем и мало-помалу превращались из трагедии в лицедейство. Уж больно это все напоминает Корнеля, притом недурно сыгранного. Мы видели завоевателей, которым нужны были лишь провинции. Но, полагаю, о великом похитителе невинности я прочел в некоей сказке[315 - Возможно, аллюзия на сборник «Похитители невинности и Комбабус, стихотворные сказки, предваренные размышлениями о сказке и продолженные Флорикуром, французскою историей» («Les dеvirgineurs et Combabus, contes en vers, prеcеdеs par des rеflexions sur le conte et suivis de Floricourt, histoire fran?aise». Amsterdam, 1765).]. И се мы зрим его ныне. Он лишил чести 2 отнюдь не [?] воинственных двора, один двор, который прикидывался таковым, двор, который втянул их всех в войну, 3 королевства, скроенных по его лекалам[316 - 25 февраля 1803 г. в Регенсбурге имперский рейхстаг под нажимом французской дипломатии упразднил сто двенадцать германских государств и назначил трех новых курфюрстов, правителей Бадена, Вюртемберга и Гессен-Касселя.], двор, который был его союзником, Папу Римского[317 - Папа Римский Пий VII в 1801 г. подписал конкордат с Наполеоном.], Священную Империю и Италию. Александр не лишал чести Пора[318 - В 326 г. до н. э. Александр Македонский победил индийского царя Пора и оставил ему его царство, нуждаясь в союзниках.], Цезарь – Помпея, Ариовиста[319 - Ариовист, вождь германского племени свевов. В 61 г. до н. э. свевы переправились через Рейн, чтобы помочь своим союзникам секванам, и расселились затем на их землях. В 59 г. римляне, желая защитить свои границы, объявили Ариовиста «другом римского народа». В 58 г. Юлий Цезарь нанес ему поражение и, прибегнув к хитрости, смертельно ранил.], Верцингеторикса и проч. Они были всего лишь побеждены и могли оправиться от поражения. Но[320 - Вычеркнуты слова: «мы же нынче в Европе живем, словно на острове с обрывистыми берегами».] сей раз покинешь брег, пути обратно несть[321 - Эта фраза, равно как и вычеркнутая, отсылает к строкам из Сатиры Х Буало: «Как островок скалистый, стоит людская честь: / Сей раз покинешь брег, пути обратно несть» (пер. Д. А. Кондакова).].
С грустью взираем мы на то, что творится ныне: не иначе, как забавное землетрясение или салонная игра, в которой всяк ищет себе место, а не найдя, грохнется оземь. Но не все еще кончено, хоть в сей час грудная жаба стесняет нам дыхание и угнетает нас.
Мы рождены, любезнейший граф, дабы болтать и, следовательно, жить в обществе, ибо общежительность и болтовня суть одно и то же. Таково счастье, что испытываю я с душою Вашей молодости и своей старости, сохранившей глаза прекрасными, а [душу?] и здравомыслие сделавшей еще более обворожительными. Она живет этими богатствами в сей стране, будто медведь, что в зимней спячке питается жиром, слизывая его с огромных лап, только на медведя она не имеет счастья походить, ибо пользуется всеобщим вниманием. И только всеобщая любовь [?] утешает ее в необходимости покидать порой свое логово.
Логовом, коего я никогда не покидаю, мне служит семья. Литературным чтением мне служит франкфуртская газета, театром – представления наследников Ганса Вурста[322 - Комический персонаж народного немецкого театра.], кои Вы видели здесь прежде, а правила жизни сводятся к хорошему аппетиту и крепкому сну. Мой моральный закон призывает меня не доставлять горестей своему весьма узкому и простому окружению.
Вена лежит на пути между жизнью и смертью, здесь нет ни повода, ни желания, ни случая злиться. Горечь ощущаешь, лишь пригубив австрийского вина. Так что мы, пожалуй, пребываем в чистилище, ибо совершенно невинны.
Приезжайте и живите скучно вместе с нами. Вкусите покоя, достойного ничтожеств, ибо там, где Вы есть сейчас[323 - В 1801–1803 гг. Роже де Дамас жил в Вене. В январе 1804 г. королева Мария-Каролина Австрийская вызвала его в Неаполь и назначила генеральным инспектором армии.], его не испытать: Вы встречаете знаменитых и прославленных людей, которые замечают, что Вы рождены и для знаменитости, и для славы. Здесь в этом никто не усомнится. А там, где Вы есть сейчас, Ваша любезность, Ваши бездонные знания, Ваша обходительность в свете требуют от Вас осознавать свой долг и налагают на Вас обязательства.
Небо, что непрестанно перебивает меня, хоть я и не могу сказать о нем ничего дурного, ибо оно создало меня совершенно счастливым, отняло у меня господина де Мейяна[324 - Французский литератор Габриель Сенак де Мейян умер в Вене 15 августа 1803 г.], который часто беседовал со мной о Вас и говорил: «Ну и болваны же вы, милостивые государи, коль не заставили такого человека приносить пользу». Он отчасти знал Вас и отчасти разгадал.
Между прочим, что сказал бы о достойном человеке Ваш батюшка[325 - Жан-Франсуа (или Франсуа-Жак), маркиз де Дамас, граф де Рюффе ветви д’Антиньи (1732–1811), бригадир (1768), бригадный генерал (1780); с 1755 г. женат на Зефирине-Фелисите де Рошешуар-Фодоас (1734–1773).], чья голова, одна из самых светлых, что мне встречались, вмещала знания о 4 сторонах света и всех уложениях, правах, нравах и обычаях? Отчего нет астрономов, что смотрят на землю? Они высчитывают, угадывают и предсказывают небесные явления, но отнюдь не земные. Пирр с удовольствием судачил о том, говоря: «Дражайший Синеас, победой наслаждайся и благовременьем и смеху предавайся»[326 - Цитата из Послания I Буало (пер. Д. А. Кондакова).]. Ему стоило бы ответить[327 - Два слова вычеркнуты и не читаются.], что наслаждаться нужно не откладывая. Но наш Вильгельм Оранский тоже был молчалив[328 - Вильгельм I Оранский (1533–1584), граф Нассау, по прозвищу Молчаливый, первый штатгальтер Республики Соединенных провинций (Нидерландов).]. Мне от этого досадно, ибо во всей истории я не нахожу ни одного великого человека с веселым нравом.
Впрочем, мы чувствуем себя отменно. На досуге мы вспоминаем театр китайских теней: их исчезновение восхитительно, и тот, кто показывает их нам, изъясняется философически, подобно тому, как мещанин во дворянстве изъяснялся прозою, не подозревая о том[329 - Аллюзия на комедию Мольера «Мещанин во дворянстве» (д. II, сц. 4).].
Коли я и признаюсь Вам, любезнейший граф, что всегда любил и высоко ценил Вас, так совершенно невзначай. Ибо не прибудь я к нашей подруге одновременно с Вашим письмом, я бы сохранил сей секрет до конца своих дней. Меж тем Вы могли и разгадать его, заметив удовольствие, с которым я всегда видел и слушал Вас.
Поскольку ради Вас, любезнейший граф, я нарушил свой обычай никогда не писать [?], находясь за пределами города, в котором живу, примите мои и т. д.
Принц де Линь Роже де Дамасу [не ранее 18 августа 1807 г.][330 - Decin, SOA, Fonds Clary Aldringen, 152 (копия письма, сделанная Марией-Кристиной фон Клари-Альдринген и озаглавленная «Фрагмент письма господину де Дамасу»; датировка не ясна – 1806 или 1807 г.).]
Как нравится Вам мозаика европейская? Вестфалия чересчур велика, чтоб ее король звался Жеромом мнительным[331 - Младший брат Наполеона Жером (1784–1860) стал королем Вестфальского королевства, образованного 18 августа 1807 г.]. Если бы мы вмешались в сию глупую войну, Наполеон, словно гордый Гораций, отправив на тот свет 2 Куриациев[332 - Намек на сражение трех Горациев с тремя Куриациями во время войны между Римом и Альбой. Два Горация были убиты сразу, а выживший якобы бежал с позором, заманив противников в ловушку и убив одного за другим. Эти исторические события легли в основу трагедии Корнеля «Гораций».], указал бы туда дорогу и нам, хоть мы курам не чета, а разбив на свой манер и нас, и союзников, он заключил бы не мешкая мир с Россией, которая, как видите, с великой приятностью согласилась на него[333 - Возможно, намек на Тильзитский мирный договор, подписанный 7 июля 1807 г.].
Отчего Россия помешала Пруссии прекрасным образом заключить мир? Ведь друзья в политике учат друг друга, а упрямцы остаются в дураках. До меня доходят здешние глупые сетования на Пруссию. Мелодия, что играл на волшебной флейте Фридрих Великий, превратилась в барабанную дробь.
Принц де Линь Роже де Дамасу [Теплице, осень 1807 г.][334 - Decin, SOA, Fonds Clary Aldringen, 152 (копия письма, сделанная Марией-Кристиной фон Клари-Альдринген и озаглавленная «Письмо принца де Линя господину Дамасу из Теплице»; отдельные слова дописаны принцем де Линем). Год установлен по упоминаниям военных поражений Пруссии при Фридрихе Вильгельме III; пора года – по погоде и упоминанию охоты; Теплице указывается в тексте письма.]
Вот как – мать и дети[335 - Не вполне ясно, кто имеется в виду: Роже де Дамас женится лишь в 1814 г. Его старший брат, граф, позднее герцог Жозеф-Франсуа-Шарль-Сезар де Дамас (1758–1829) женился в 1779 г. на Аглае Андро де Ланжерон (1759–1827), от которой имел дочь Аделаиду-Луизу-Зефирину (1784–1838), но семья вернулась во Францию в 1801 г. Другой его брат Шарль-Александр д’Антиньи де Дамас (1762–1811) был священником, третий брат, Гастон де Дамас умер в 1803 г. Их сестра Диана-Аделаида (1761–1835), добрая приятельница принца де Линя (Fragments de l’histoire de ma vie. Т. I. P. 100; Т. II. P. 71, 205, 206), детей не имела. Их мать, Зефирина-Фелисите де Дамас, скончалась в 1773 г.] не показывают Вам наши письма и не держат в курсе событий в Теплице! Ну и семейка у Вас! А как они обращаются с моим младшеньким[336 - Возможно, подразумевается переписка младшего сына Линя, принца Луи, который жил в Белёе.]? Ваша бурная жизнь, которая мне безмерно нравилась, сменилась тихой жизнью, которая нравится мне[337 - В сентябре 1806 г. Роже де Дамас окончательно покинул Италию и обосновался в Вене.], к тому же двух хорошеньких женщин сменили две остроумные[338 - Вероятно, скрытый намек на госпожу де Сталь, которая прибыла в Вену в 1807 г.: «Когда слушаешь разговоры сей женщины, с сожалением замечаешь некоторую несуразность в ее мыслях и таланте; в ее сочинениях этого не заметно» (Mеmoires du comte Roger de Damas. Т. II. P. 31). Возможно также, что речь идет о госпоже де Крюденер и госпоже фон Брюль (см. переписку принца де Линя с баронессой Крюденер), однако Роже де Дамас не упоминает их в своих мемуарах.], утверждающие, будто все прочие – дураки. Что ж, так тому и быть. Дрезденские девицы, словно ласточки в конце лета, возвращаются в свои места и покидают сад – пускай. Идет дождь, погода скверная – тем лучше, на прогулку мы не ходим. В замке стало меньше народу, значит, будет не так жарко. В замок часто заглядывает с поклоном ревматизм. Хорошо, мне приходится распоряжаться закрывать окна, по крайней мере в 11 часов вечера. В обществе говорят все больше по-немецки, посему услышишь меньше глупостей. Так вдруг повелось, что все самые хорошенькие женщины, самые приятные в общении мужчины могут приходить в замок на ужин всякий день. И от этого в замке водворяется чрезвычайный уют, а мы избавляемся от редких[339 - Слово добавлено принцем де Линем.], больших и скучных обедов, которые господин Клари[340 - Три слова добавлены принцем де Линем, зачеркнуто «для Клар» (pour Clar). Принц Ян (Иоганн) Непомук (Непомюссен) фон Клари-Альдринген (1753–1826), зять принца де Линя.] полагал своей обязанностью давать для всех иноземцев. По вечерам он играет партию, а Кристина[341 - Имя добавлено принцем де Линем. Дочь принца – Мария-Кристина фон Клари-Альдринген (1757–1830).] играет свою, то бишь склеивает, вырезает и рисует по своему обыкновению. В это же время юная девица Линь[342 - Либо принцесса Флора (1775–1851), которая выйдет замуж лишь в 1812 г., либо внучка принца Сидония (1786–1828), которая вышла замуж за графа Франтишка Потоцкого (1788–1853) в 1807 г.] чарует своим пением. Обе они получают лестные похвалы. Приверженцы Кристины[343 - Три слова добавлены принцем де Линем.] заказывают ей ширмы, а когда являются значительные особы, она показывает им свои покои quod libet[344 - Буквально: «как пожелаешь». Теологическое выражение, означающее свободные дебаты.]. Я уже подстрелил кабанчика, несколько косуль и уток, и та же причина, по которой любезнейший Роже не приезжает сюда, мешает мне поехать в Веймар, куда герцог непременно хочет меня отвезти[345 - Карл Август, герцог Саксен-Веймарский (1757–1828). Затем идут три зачеркнутые неразборчивые строки.]. Людовики, что посещали Вас, похожи на того, который гостит у нас[346 - В бытность принца де Линя Теплице посещали Луи Бонапарт (1778–1846), король Голландии (1803–1810), принц Алоис Гонзага фон Лихтенштейн (1780–1833), племянник принца и полковник австрийской армии, принц Луи де Роган. Речь может идти о любом из них.]. К нам едва было не заглянул некий Густав Адольф[347 - Вероятно, Густав IV Адольф (1778–1837), король Швеции в 1792–1809 гг.], а со дня на день, возможно, пожалует и некий Фридрих Вильгельм, ибо поговаривают, что он хочет отречься[348 - Фридрих Вильгельм III (1770–1840), король Пруссии с 1797 г. Во время войны с Наполеоном Пруссия потерпела несколько чувствительных поражений и по Тильзитскому договору потеряла значительную часть территории.]. Увы, его горести запятнали и меня, ибо он передал мне рассказ о них через принцессу фон Сольмс[349 - Фредерика-Каролина, урожденная принцесса Мекленбургская (1778–1841), супруга Людвига Прусского с 1793 г., Фридриха фон Сольмс-Браунфельса с 1798 г., Эрнста Августа I Ганноверского с 1815 г.], которая так больна, что я опасаюсь, как бы она не последовала за своей несчастной сестрой[350 - Графиня Филиппина фон Сольмс-Лаубах (1771–1807).].
Я отчитываю здешних немецких разумниц и разъясняю им, что их сочинения полны всяческих преувеличений, вроде череды любовников и любовниц, покойников и покойниц, повинных в собственной смерти; что сих персонажей следует хорошенько оттаскать за волосы, дабы придать им больше правдоподобия и жизни, и что незачем следовать моде, которая требует, чтобы до самого гроба они утопали в цветах и поцелуях[351 - Об отношении принца де Линя к немецкой литературе см. статью: Acke D. Le prince de Ligne et l’Allemagne. Un еtat de la question // NAPL. 1998. T. XII. P. 119–139.].
Если удается не уступить в споре с сими притворными (на днях в беседе со мной это слово употребили вместо «придворный») личинами, можно [1 слово нрзб] и холодно произнести: «Ее душа отлетела на небеса». Мы [нрзб] род, коего нет более в природе. Кажется, рана не сквозная, но шрам от нее по-прежнему заметен, хоть внимание[352 - Слово добавлено принцем де Линем.] к ней прочих лиц и время позволили ей немного затянуться. Ах, Франция, Франция! Она хорошо воспитала нас и научила не выставлять напоказ ни нрав, ни характер (сказывают, что я даже [сержусь?] на солдата, коего хочу принять в свою роту, за его высокий рост). Мы обладали настоящим нравственным чувством, знали честь и изящество во всех проявлениях, а еще я очень любил то, что называется духом общества, то есть состязания в декламации зимой и в публичных выступлениях летом. Все проходимцы, набранные в рекруты на Новом мосту, из коих некоторые распевали изредка куплеты, одерживали верх в битвах с маршалом Саксонским и врагом морали и природы герцогом Вандомским[353 - Граф Мориц Саксонский, французский маршал, и Луи Жозеф Пантьевр, герцог Вандомский (1654–1712). Выражение «враг природы» (anti-physicien) обозначает содомита.].
И чем же я плачу Вам, дорогой Роже? Рассказами, размышлениями и проч.
Вы пишете, что у княгини Багратион весело проводят время. Фердинанд[354 - Речь может идти либо о графе Фердинанде Палффи (1774–1840), либо о графе Фердинанде Йозефе фон Вальдштейне (1755–1814), родственнике Линя, однако Роже де Дамас не упоминает их в своих мемуарах.] и [Штадион?][355 - Граф Иоганн Филипп фон Штадион Таннгаузен и Вартгаузен (1763–1824), посол Австрии в Стокгольме, Лондоне, Санкт-Петербурге, министр иностранных дел, затем министр финансов (Mеmoires du comte Roger de Damas. Т. II. P. 3, 57, 76, 93, 94, 109, 120–122, 130, 140, 142, 144, 148).] уже не столь влюбчивы. Барон Биндер[356 - В австрийском роду баронов Биндер фон Кригельштайн было много дипломатов, например Франц (1774–1855) и Фридрих (1775–1836). См.: Repertorium der Diplomatischen, index.] стал менее мнительным[,] [Анна-Роза?] более колкой, Генриетта Лихновская[357 - Графиня Генриетта Лихновская (1769 – после 1829), сестра принца Карла Лихновского (1756–1814), композитора, друга и покровителя Моцарта и Бетховена. Выйдя замуж за маркиза де Карневиля, постоянно жила в Париже (phonoarchive.org/grove/Entries/S16584.htm). Свояченица принцессы Марии-Кристины Лихновской, урожденной графини фон Тун (1765–1841), с 1788 г. супруги Карла Лихновского, младшей сестры графини Марии-Елизаветы Разумовской. О последней Роже де Дамас упоминает в своих мемуарах (Mеmoires du comte Roger de Damas. Т. II. P. 4, 9, 373, 376), принц де Линь пишет о ее супруге (Fragments de l’histoire de ma vie. Т. I. P. 361).] более бойкой. Граф C. не уступает в любезности Фонтенелю, своему земляку[358 - Бернар Лебовье де Фонтенель (1657–1757) родился в Руане.]. Сие означает, что только Вам и присуще это качество, но Вы полагаете, что оно присуще и прочим. Боже мой, сколь любезно[359 - Слово «любезно» (aimable) добавлено принцем де Линем, два слова зачеркнуты и не читаются.] Ваше письмо. Каждая строка, черта и линия насмешили Клари и Линей.
Прощайте, любезный граф Роже. Если Вам повстречается какой-нибудь [олух?] из Палермо с карманами, набитыми золотом, сжальтесь над своим кошельком и над нами и приезжайте сюда. Горе мне и многим прочим, если возникнет надобность прервать почтовое сообщение.
Принц де Линь Роже де Дамасу, б. г.[360 - Decin, SOA, Fonds Clary Aldringen, 152 (копия письма, сделанная Марией-Кристиной фон Клари-Альдринген; отдельные слова дописаны принцем де Линем).]
Уверяю Вас, что не осталось более[361 - Слово «более» (plus) добавлено принцем де Линем.] почти ни одной роли, которую хоть кому-нибудь[362 - Слово «Вам» (vous) зачеркнуто, «хоть кому-нибудь» (personne) добавлено принцем де Линем.] дано сыграть. Я по-прежнему раздосадован, что несмотря на все достоинства Вашего ума, Вы не обладаете тем, которое позволяет Вам наслаждаться успехами.
Лавры живут на 6 месяцев дольше роз. Сие мне ведомо. Но их нельзя оживить по желанию, а мои лавры увяли без 3 месяцев 20 лет тому назад. Ваши же даже не потускнели за прошедшие 3 года, как уж к ним прибавились новые[.] Однако Вы нарубили их такую груду, что ее достанет соорудить вокруг Вашей славы засеку, отчего она не только никогда не истреплется, но и уж тем более не увянет.
N. по-прежнему жив. Вам ведомо, что N. означает того, чье имя неизвестно. N. не может не одобрять, что я сам не одобряю собственного предпочтения[363 - Три слова добавлены принцем де Линем, несколько слов вычеркнуты и не читаются.] 3 привлекательным особам, о коих я скорблю в сей час. N. не близок мне, в противном случае я учуял бы запах серы[364 - Зачеркнута строка.].
Княгиня Екатерина Федоровна Долгорукая (Долгорукова, 1769–1849)
Дочь обер-гофмаршала князя Ф. С. Барятинского, фрейлина императорского двора. В 1786 г. вышла замуж за князя Василия Васильевича Долгорукова (1750–1812), генерала, участника двух Русско-турецких войн, в том числе взятия Очакова. В 1790 г. она последовала за ним в армию и жила в Бендерах, где за ней ухаживал князь Г. А. Потемкин. В 1799 г. Павел I уволил В. В. Долгорукова со службы, из-то того что его тесть, Ф. С. Барятинский, участвовал в убийстве Петра III. Супруги жили в Берлине, а затем в Париже, где князь помогал барону Г. М. Спренгтпортену, посланному с дипломатической миссией (декабрь 1800 г. – январь 1801 г.). Княгиня была принята в кругу Бонапарта, первого консула; ее салон посещали видные аристократы и известные литераторы.
В 1804 г. Долгоруковы уехали в Неаполь, в 1806 г. жили в Вене. Вернулись в Россию в 1807 г. Е. Ф. Долгорукова (далее – Долгорукая) стала кавалерственной дамой (1816), затем статс-дамой (1826). В 1841 г. она получила орден Св. Екатерины большого креста. У Долгоруковых было пятеро детей: Василий (Базиль; 1788–1858), впоследствии обер-шталмейстер, Николай (1789–1872), гофмаршал, Александр (1794–1795), Екатерина[365 - На домашних спектаклях в Теплице Василий и Екатерина пели куплеты, написанные принцем де Линем. Брат играл в водевиле М. А. Дезожье, М. Турне, Ж. Дюваля «Господин Ястребов, или Опечатанный собственник» («Monsieur Vautour ou Le propriеtaire sous le scellе», 1806) на празднике в честь Е. А. Демидовой (Mеlanges. 1807. T. XXXI. P. 149), а сестра выступала на новоселье у принца («Для княжны Катиш Долгорукой, которая танцует, как ангел». Mеlanges. 1807. T. XXXI. P. 183).] (Катиш; 1791–1863), замужем за князем С. Н. Салтыковым, и Софья (р. и ум. 1798).
Осенью 1780 г. принц де Линь познакомился в Петербурге с отцом княгини и с ее дядей И. С. Барятинским, русским посланником в Париже, а также с ее будущим супругом[366 - См. письмо Екатерины IІ к Линю, СПб., 1(12) октября 1780 г.]. Он уверял, что влюбился в нее в следующий приезд в Россию, в 1787 г.[367 - См. письмо Линя к Е. Ф. Долгорукой, Вена, 20 апреля [1806].] Ф. Мансел, автор лучшей биографии Линя, полагает, что страсть была платонической и принц на склоне лет всего лишь засыпал красавицу письмами[368 - Mansel Ph. Le prince de Ligne. P. 193.]. Трудно сказать, хотя, конечно, Линь получает удовольствие от эпистолярной игры в духе «Опасных связей».
Элизабет Виже-Лебрен, придворная художница Марии-Антуанетты, подружилась с Долгорукой в Петербурге в 1795–1796 гг. Она гостила неделю в ее поместье, посещала ее салон, написала ее портрет и вспомнила о ней в мемуарах:
Красота княгини Долгорукой поразила меня. Ее черты были совершенно греческими с примесью чего-то еврейского[369 - Дедом Е. Ф. Долгорукой по матери был П. П. Шафиров, из семьи польских евреев, соратник Петра I, вице-канцлер.], особенно в профиль. Ее длинные темно-каштановые волосы, небрежно приподнятые, ниспадали на плечи; восхитительный стан и весь ее облик дышал благородством и изяществом без всякой принужденности[370 - Vigеe Le Brun Е. Souvenirs 1755–1842 / Еd. G. Haroche-Bouzinac. Paris: H. Champion, 2008. P. 512.].
Художница пишет, что князь Потемкин страстно любил княгиню и граф Кобенцль, имперский посол, также был увлечен ею.
Ужины у княгини Долгорукой были восхитительные; она принимала всех дипломатов и самых видных иностранцев, и каждый стремился в гости к столь очаровательной хозяйке[371 - Ibid. P. 542.].
Принц де Линь не ставил дату на записках (согласно эпистолярному этикету, ибо их посылали со слугой), да и на письмах, которые он отправлял по почте, часто нет года. Писал он ей регулярно в 1800–1801 гг., как об этом свидетельствуют заглавия стихов, которые он напечатал в «Смеси» в 1801 г. вместе с «Портретом»: «Среди множества записок, кои княгиня Долгорукая требует каждое утро…» «Другая записка о книге, присланной мне, и утреннем визите, коим я ей ежедневно грозил»[372 - Mеlanges. 1801. T. XXII. P. 302.]. В 1805 г. град посланий участился. Мы указываем примерную дату, исходя из исторического контекста, внутренних отсылок и перекличек.
Е. Ф. Долгорукая передала С. С. Уварову, близкому другу принца де Линя и страстному коллекционеру, тетрадь, куда она включила автографы писем Руссо, Вольтера и Линя и его литературные портреты Екатерины IІ и ее самой[373 - Переплетенная серая тетрадь, озаглавленная «Подлинные письма принца де Линя и Руссо к принцессе Вюртембергской. Подлинное письмо Вольтера к особе, которая мне его дала», содержит письмо Ж.-Ж. Руссо к госпоже Роген (6 апреля 1764, Rousseau J.-J. CC. № 3206) и «Отрывок из Сочинения о состоянии ребенка», письмо Вольтера к девицам Буке (25 мая 1756, D6872), а также письма Линя и литературные портреты Екатерины IІ и княгини Долгорукой. ГИМ ОПИ. Ф. 17. Оп. 2. Ед. хр. 412.].
Е. Ф. Долгорукая С. С. Уварову, б. д.[374 - Письмо, подписанное Долгорукой, помещено в начале тетради. Там же. Л. 2–3.]
Вот что значит самолюбие! Я Вас читаю в очках. Я могу только диктовать письма, но несмотря на это я была уверена, что Вы мне пришлете и всегда будете присылать все, что выйдет из-под Вашего пера, приятно, когда Вас читают те, кто умеет Вас ценить; в ответ в знак признательности я отправляю Вам то, что давно обещала: письма и записки принца де Линя; последние посылались из замка Клари в «Златое сердце», дом напротив, в котором я жила в Теплице.
Вы найдете в той же тетради два собственноручных письма Руссо и Вольтера, которые мне подарили те, кому они были адресованы. Если смерть постигнет меня, когда тетрадь будет у Вас, и если сын Ваш унаследовал Ваше обаяние вместе с государственным умом, он оценит посланное мной[375 - Граф Алексей Сергеевич Уваров (1824 или 1825–1884), археолог, почетный член Императорской академии наук, один из основателей Исторического музея в Москве. Унаследовал библиотеку отца, насчитывавшую 12 000 книг.].
Вы узнаете в эпистолярном слоге принца де Линя все то, что мы всегда отличали в бесчисленных творениях, кои он защищал со шпагой в руках, когда девица Мюрер[376 - Мария-Каролина Мюррей, подруга и помощница принца де Линя.], с которой Вы встречались у госпожи Ромбек[377 - Анна-Шарлотта-Александрина де Тьенн, графиня де Румбеке (урожд. Кобенцль; 1755–1812), супруга (с 1779 г.) Кретьена-Шарля-Мари-Жозефа де Тьенна, графа де Румбеке (1758 – после 1812), см.: Englebert G. Une amie du prince de Ligne et dame cosmopolite au XVIII
si?cle: la comtesse Charlotte de Thiennes, comtesse de Rumbecke, nеe Cobenzl // Nouvelles Annales Prince de Ligne. 1998. T. XII. P. 145–164.], а отнюдь не госпожа де Сталь, одолжившая свое имя, отвергла весь ворох его сочинений, составив из них один-единственный том.
