скачать книгу бесплатно
Я правил как отец и, жизнью умудренный,
Знал, что достаток, вкус, без коих счастья нет,
Всегда украсят мой приют уединенный.
Порой минувшего найти желая след,
Я с трепетом вступал в священные дубравы,
Где словно времени остановился ход
И в сумерках донжон, свидетель ратной славы,
Нам достопамятный урок преподает.
Я в ужасе бродил под сводами меж терний,
Где видятся вожди, поверженные в прах;
Я слышал стоны их, я вопрошал их тени
И словно с ними жил в промчавшихся веках.
Развалины сих стен со мною говорили,
От эха гулкого я, вздрогнув, замирал
И, воздохнув о тех героях, что почили
Во мраке гробовом, скорее прочь бежал.
Порой хотелось мне вернуться в наши годы.
Как не восславить нам героев наших лет!
Я легендарные воспоминал походы
Того, кто множество здесь одержал побед[208 - В окрестностях Теплице находятся дороги, по которым король Пруссии вступил в Богемию.].
В полях Богемии его влекомый славой,
Я шел за Фридрихом, что путь мой направлял.
Он, на поверженных взирая величаво,
Увенчан лаврами, победы воспевал.
Порой во власти дум и вдохновенной лени
В мой тихий уголок укрывшись ото всех,
Свободный от страстей, иллюзий, заблуждений,
Не внемля голосу соблазнов и утех,
Богине мудрости я посвящал занятья,
В воспоминаниях отраду находил,
Старался разумом прошедшее объять я
И мысль свою в слова облечь по мере сил.
Но чаще, признаюсь, я с лирой на поляне,
Увенчан лозами, утехи воспевал,
Всей нашей жизни цель, единое желанье,
И гармоничный звук округу чаровал.
Порхали стаи птиц и волновались воды,
Расцветшие цветы овеивал зефир,
И, славя радость, я был братом всей природы,
Для наслаждения тогда жил целый мир.
Промчалось все, уж нет Цереры и Помоны;
Светило дня от нас уходит на ночлег,
Из сумрачной дали подули аквилоны
И скоро гребни гор покроет белый снег.
Земля обнажена. Природа, коченея,
Теряет прежний вид в печальном полусне.
Свои целебные источники Гигея[209 - Гигея – богиня здоровья в греческой мифологии.]
Скрывает медленно в скалистой глубине.
Пора прощаться мне с утехами, венками,
Час увядания, бесславья настает.
Быть может, буду я, увы, забыт друзьями.
Что ж мне останется? Унынья тяжкий гнет.
Принц де Линь. Ответ на прощальные стихи господина графа Головкина[210 - Mеlanges. 1802. T. XXVI. P. 342–344.]
Пора с прелестными проститься вечерами,
Венчавшими все дни, подаренными вами.
Искусства – в трауре, умелый карандаш
Не набросает нам окрестностей пейзаж.
Изящный клавесин, чье стройное звучанье
Сопровождало столь привычно голос ваш,
Отныне предпочтет унылое молчанье.
Готовы наши все источники застыть
И нас горячих ванн и радостей лишить.
То кресло, в коем вы всегда по окончаньи
Игр Талии о них судили, пустовать
Останется. Перо, что гения призванью
Служа, все грани чувств могло передавать,
Конечно, выскользнет из слабых рук другого.
Да кто бы вашего пера коснуться смел?
Вы в неге, в праздности вершите столько дел!
И тем катаниям не повториться снова,
Которыми развлечь был вас любой готов.
Одни усталые возницы будут рады
Распрячь блистательных, горячих скакунов
И ваш отъезд почтут нежданною наградой,
А нам всего на миг без вас остаться жаль.
Итак, блеснет заря и унесет вас вдаль.
Нас обрекаете на мрачные стенанья,
Нам оставляя скорбь и наши души раня!
Напрасно силюсь я унять мою печаль.
Порою обходя окрестные долины,
Встречая груды скал, пастушек и руины,
Умели вы смягчить их хладные сердца.
Чарует нас ваш дар писателя, чтеца!
Ваш вкус, любезный граф, для нас – законодатель.
Вы – мой учитель, друг, а я – ваш обожатель!
Взгляните на Кристин, внемлите их слезам
И, умоляю вас, скорей вернитесь к нам.
Графу Головкину; прикреплено к его собранию стихов
Немило слово мне германское штамбух,
Альбом латынью режет слух.
А в книге сей писать не всяк решится.
Ужель мне о тебе суждения лишиться?
Нет, нет, упрочу память чувств и дум,
Приязни прочной здесь навечно.
Головкин в сердце у меня. А вкус и ум —
В согласии с сей склонностью сердечной.
Принц де Линь графу Федору Головкину
В ответ на весьма прелестные стихи[211 - Mеlanges. 1802. T. XXVI. P. 372–373.]
Нет, нет, не думайте, что жалкий фимиам
Уму и глупости курю я в равной доле;
Мне б дым разъел глаза. Скажу я слово вам,
Что слога чистоту мне не поддержит боле,
Но все ж пришло на ум. Вот: якаю я вволю.
Любовь к себе искать повелевает нам
Одни любезные предметы и созданья.
Вольтер для русского хвалы нашел в преданье.
«Овидий в Скифии, в изгнанье, – он сказал, —
Отцом стал отпрыска, что род продолжил славный.
Я знаю: вы – его наследник полноправный.
В объятьях северных вас праотец зачал»[212 - Принц де Линь пересказывает стихи Вольтера из его письма, адресованного князю А. М. Белосельскому (Ферне, 27 марта 1775 [D19388], которые князь опубликовал в «Меркюр де Франс» в мае 1775 (p. 178–179): «На ледяных брегах влачил Овидий дни / И повстречал там дочь Орфея…»; см. с. 28–29 этой книги). Между тем другой корреспондент принца де Линя, Янош Фекете, граф Галанта (1741–1803) утверждает, что эти стихи были адресованы ему Вольтером в письме от 23 октября 1767 г. (D14498). Фекете опубликовал их в своем сборнике «Мои безделки, или собрание разных опытов в стихах и прозе» (Женева [Вена], 1781, II, 248). А принц де Линь оставил шутливую запись в альбоме князя Белосельского: «Стихи якобы г-на де Вольтера принадлежат мне, он всего лишь плагиатор» (Вена, 22 марта 1792 г.) (Верещагин В. А. Московский Аполлон. С. 72).].
Я б рассказал о вас намного лучше, право,
У вас не счесть даров, чтоб увенчаться славой,
На службе, на войне вы можете стать всем,
Но Эпикуру вслед хотите быть никем.
Екатерины друг и верный подопечный,
Воспоминанье вы о ней храните вечно.
Посредственность мила, с ней ладить всяк готов.
А вам среди глупцов легко найти врагов.
Претит соседство мне с такими господами,
Я на Парнас стремлюсь, где буду рядом с вами.
Фрагмент послания графу Федору Головкину в стихах и прозе[213 - AML, копия; заголовок и два исправления – автограф.]
Как мне сия приятна мина,
Где благодушие царит,
Лукавство легкое – невинно
И доброты не утаит.
Улыбка, ваш залог успеха,
Всегда достоинство хранит.
Когда ж вы шутите – потеха
Нам ваш невозмутимый вид.
Вам уготовано судьбою
Смешенье разных стран являть.
Вы ангел ликом и душою,
И вам даров не занимать.
Вам легкость подарили галлы,
В вас есть сметливый ум славян,
Батавов здравый смысл немалый,
Глубокомыслье англичан.
Камзол ваш, что расшит в Валере[214 - Валер – базилика и замок (XII–XIII вв.) в окрестностях города Сьон на юго-западе Швейцарии в кантоне Вале. В ризнице хранятся богато расшитые церковные облачения византийской работы.],
Ворчанье ваше, милый смех,
Ленивца утро в интерьере
Особняка, прелестней всех[215 - Речь идет о загородном доме Ф. Г. Головкина под Парижем.],
Приходят мне на ум всечасно,
В тиши покоя не дают.
Как подошел бы, вижу ясно,
Вам на моей горе[216 - Кальтенберг (прим. принца де Линя).] приют.
Когда б отъезд вам предписала
Полиция де Ровиго[217 - Анн-Жан-Мари-Рене Савари, герцог де Ровиго (1774–1833) – министр полиции Наполеона с 3 июня 1810 г.],
Здесь с нами, не грустя нимало,
Вы зажили бы ого-го!
Не надо вам напоминать
Героев прошлого свершенья.
Здесь некогда поляков рать
Смогла в неудержимом рвенье
Турецкое кольцо прорвать
И даровать свободу Вене.
На праздность вознегодовав,
Потом мы, камальдулов[218 - Камальдулы – католическая монашеская конгрегация, основанная св. Ромуальдом в XI в. в местечке Камальдоли в Тоскане.] кельи
У сих бездельников забрав
И их жилища приубрав,
Отпраздновали новоселье.
Письма
Ф. Г. Головкин принцу де Линю, б. г.[219 - Текст нижеследующих писем окончательно не установлен. Оригинал первого письма не сохранился; оп.: Annales Prince de Ligne. T. IV. P. 71–72. Следующие три письма печатаются по «Nouveau recueil», то есть по версии 1812 г., подготовленной для печати. Сохранились фрагменты их копий рукой Мари-Кристины, дочери принца.]
Суббота, 27?е
Благодарю Вас, принц, за книги, которые Вы любезно дали мне почитать; но сколь различно я с ними простился! Я сказал нежное «до свидания» детищу всегда плодовитого и блистательного вдохновения, коего даже небрежности кажутся оригинальными, но я, конечно, выгнал вон гадкого маленького бастарда Макиавелли, жалкий плод злобы и фанатизма. Я даже склонен предположить, что сей якобы министр был всего лишь безвестным писакой, подкупленным врагами Леопольда[220 - Последние советы, или Политическое завещание министра императора Леопольда I (Роттердам, 1706). Текст также циркулировал в рукописи, переиздавался в ХІХ–ХХ вв. О жанре см.: Строев А. Ф. Жанр поддельных политических завещаний: от Петра I до Сталина // Культура и искусство. 2013. № 5. С. 487–508.], дабы встревожить и взбудоражить все окружающие его партии. Если бы министр, придерживающийся подобных принципов, и впрямь существовал, то он бы не утерпел и выдал себя. К сожалению, только бездарных и тупых советников узнают, когда зло уже сделано; мерзавец всегда сделает меньше зла, чем глупец, ибо мерзавцев вешают, а глупцы уходят в отставку с хорошим пенсионом и насмехаются над нами. Полагаете ли Вы, что переводить немцев значит оказывать им услугу, да и французам тоже? Вот сомнение, каковое я смиренно предлагаю разрешить вашему всемогуществу в области доброго и прекрасного. Коли бы я посмел, то поделился бы как-нибудь с Вами кое-какими мыслями по сему вопросу, ибо он меня уже занимал. Довольно Шиллеру того, что Вы сочли его достойным вашего пера[221 - Принц де Линь написал трагедию «Дон Карлос» по мотивам одноименных пьес Ф. Шиллера и В. Альфьери.].
Признаюсь, я был даже удивлен вашим беспристрастным суждением. Не всем даны превосходство и непредвзятость; прежде надобно их проявить и в других обстоятельствах. Большинство немецких трагедий – драмы только по форме. В сущности, это диалоги на тему исторических событий. Когда же решили избежать сего недостатка, то стали сочинять исторические романы, страдающие противоположным изъяном: смесью исторической правды с играми воображения. Или нет средства найти золотую середину и представить нам великих людей, перенеся нас в самые интересные эпохи их жизни и заставив их действовать посредством речей и диалогов?
Избежав, с одной стороны, строгих условностей драматического искусства, а с другой, бесчисленных исторических подробностей, возможно было бы дать сжатый и точный портрет великих людей в самые занимательные эпохи их общественной и личной жизни. Вот что составляет одну из самых чувствительных прелестей Плутарха, мемуаров, изобилующих анекдотами, и вообще всех сочинений, позволяющих нам увидеть человека вблизи. Мне нет надобности говорить Вам, кому я предназначаю сие предприятие как самому достойному и способному его свершить, но при одном условии: он должен великодушно пожертвовать теми очарованием и превосходством, коими проникнуты все его слова и мысли, и спуститься на уровень сих действующих лиц. Сойдет, если Вы найдете мне подобного Вам; покамест же позвольте мне, дорогой принц, питать лишь к Вам чувства самого глубокого почтения и самой нежной привязанности.
Головкин
Принц де Линь Ф. Г. Головкину [Кальтенберг[222 - В издании опечатка. Каленберг в окрестностях Вены.], 11 апреля 1805 г.][223 - Decin, SOA, Fonds Clary Aldringen, 152. Копия с пропусками, вариантами и исправлениями, сделанная в ходе подготовки публикации в: Nouveau recueil 1812. T. I. P. 161–164.]
Хотите знать, что я делаю и что буду делать? Спросите нашу княгиню. Хотите знать, кого я и впрямь люблю больше всех? Посмотритесь в зеркало, состройте хорошенькую мину и выпейте за Ваше здоровье. Вы еще недостаточно глупы, чтобы отправляться в Голландию, Вас сожгут как колдуна, дорогой друг, или примут за комету, чей хвост напрасно станут искать. Нежные звуки Вашего голоса настроят против Вас всех лягушек[224 - В переписке принца де Линя и Екатерины II это слово означает голландцев..], а примкнувшие к ним жабы умертвят Вас[225 - В 1772 г. в Амстердаме Линь оказался замешан в драку, был избит и временно заключен в тюрьму.].
Наша Жанна, которая не была безумной[226 - Намек на Иоанну Безумную (1479–1555), супругу короля Кастилии Филиппа Красивого, мать императора Карла V.], поскольку она сочеталась браком с Головкиным[227 - Такого имени не было ни у бабки графа Головкина, ни у его матери. Только у его сестры было имя Генриетта-Корнелия-Катарина-Жанна.], принесет Вам несчастье, как моя прабабка Нассау[228 - Мария-Клара фон Нассау – племянница Генриха III. Вдова Альбера-Анри де Линя и жена его брата Клода-Ламораля (1618–1679).], к коей в подобном положении я так некстати взывал; она стоила мне пятидесяти ударов короткой саблей полицейских. Ваши голландцы, весьма далекие от греков, заподозрят, что Вы стали греком[229 - То есть православным.] в России. Любимец Фульды[230 - Католическое аббатство Фульды, города на территории Священной Римской империи германской нации, и центр одноименной епархии, было в 1801 г. передано штатгальтеру Голландии Вильгельму V, принцу Оранскому и Нассау-Дицскому; в 1806 г. Наполеон включил его в состав королевства Вестфалия.] не придется им по нраву. Любимец Аполлона их встревожит. Префект станет обращаться с Вами, как начальники коллежей, которые пороли смазливых мальчиков. Ваши два красивых бархатных камзола, в особенности алый, будут составлять контраст с коричневым одеянием бургомистров, а Ваш благородный и важный вид входящей в зал знатной особы и завсегдатая двора Людовика XIV – с угрюмым видом, как я предполагаю, господина Шиммельпеннинка[231 - Рутгер Ян Шиммельпеннинк (1761–1825) – голландский политический деятель, великий пенсионарий Батавской республики (1805–1806). Тщетно противился намерению Наполеона превратить Нидерланды в королевство.], чье слишком длинное и не слишком благозвучное имя наводит на меня скуку в газетах.
Пошлите вместо себя вашего зятя господина де Брюжа[232 - Анри-Альфонс де Брюж – адъютант герцога Ангулемского, генерал-лейтенант на французской службе, муж сестры Ф. Г. Головкина, графини Генриетты-Корнелии-Катарины-Жанны (р. 1744).] в качестве моряка, который образумит их всего одной рукой. Передайте ему все ваши полномочия и, не будучи без ума от морских купаний, приезжайте просто принимать ванны в Теплице, кои Вы так славно восхвалили и кои Вас пленили. Или Вам надо всегда говорить, как я говорю в подходящем случае, что Вы лишены здравого смысла? Вас и впрямь следует признать любезнейшим на земле человеком, и на такое с Вами не дерзнешь. Сие звание выгравировано Вами, а мной напечатано. Что же делают Ваши русские, марширующие вкривь и вкось и никогда не доходящие до цели? Из всех посланных ими нот можно составить оперу. Как жаль, что лед приковывает их к берегу! Европа – бал-маскарад, где немногие узнают друг друга. Ваш кузен-китаец[233 - Имеется в виду граф Юрий Александрович Головкин (1762–1846), который в 1805 г. отправился в Китай во главе русской дипломатической миссии с целью развития торговых отношений между двумя странами. Миссия закончилась неудачей, путешественники вернулись в Россию в 1806 г. Граф Ю. А. Головкин встречался с принцем де Линем летом 1812 г.], любезный, остроумный, великолепный собеседник, весьма преуспел в Вене. Преуспейте так же, мой дорогой идол Теодор, коего израильтяне боготворили бы более, нежели своего золотого тельца, а император Пекина, возможно, – подобно тем, кто приходит его лицезреть. Если сей император может сочинять стихи о чае, как тот, кому написал Вольтер[234 - Имеется в виду «Послание Вольтера китайскому королю [Цяньлуну] касательно изданного им сборника стихов» (1771).], то он должен любить Головкиных! Не курит ли он нынче в моей бедной маленькой обители, ибо я пишу Вам 11 апреля с моей горы? Сие невиданно, а я, бросивший курение и воскурение, прихожу в бешенство. Боги завидуют моему удовольствию, когда я даю Вам повод подумать обо мне.
Вот совсем другая неприятность: то моя славная Кристина. Я дрожу от страха, что она поручит мне послать множество нежностей, да, господин граф, нежностей, как бы Вы ни негодовали и ни кусали красивые пальцы Ваших красивых рук. Я целую их и лечу в объятия моей более чем половины.
