скачать книгу бесплатно
Был трубадуром-рыцарем[141 - «Рыцарем Трубадуром» назвал князь Белосельский принца де Линя в «Послании о рыцарстве».]мой князь, рожденный
В стране далекой от дикарки и Назона.
Будь он лишь трубадур, не смог бы сочетать
С суровой доблестью он дар стихи слагать.
А рыцарь и знаток лишь в воинской науке,
Он всех бы уморил в окрестностях от скуки,
Подобный нашим праотцам,
Что пеньем не прельщали дам.
Когда бы в вас, средь нег и Муз взращенном
Под сенью благосклонных к вам небес,
В самой Лютеции и всюду восхваленном,
Искатель приключений вдруг воскрес,
Безумьем обуян, с копьем наперевес,
То не были бы вы чаровником известным,
Придворным и послом, поэтом столь прелестным,
Надежною опорою царям,
Таким, как ныне вы знакомы нам.
Порою верностью неплохо погордиться,
Покуда новая не встретится девица,
Воздержность, вежество, отвагу проявлять,
В отсутствие утех печаль изображать.
Но вот близ замка, у опущенной решетки
Нечесаный сосед с пронзительной трубой,
Подняв забрало и отнюдь не кроткий,
Явился бражничать иль вызвать вас на бой.
Нет, право, наша жизнь намного веселее!
К тому же рыцаря молоденький слуга
Прекрасной даме часто делался милее
И паладину наставлял рога.
А сколь в пути небезопасно!
Вы всякий миг могли буяна повстречать:
Коверкая наречье галлов, ясно
Он предлагал вам в позитуру встать,
Поскольку жаждал увенчаться славой.
Гигантов вознамерясь извести,
Наш странствующий рыцарь был в чести,
Мечом махал налево и направо
И сокрушал прохожих по пути.
Но нравы рыцарские наконец сменила
Галантность наша, что, конечно, мило.
Жестоким был турнир: глаз Генрих[142 - Генрих II (1515–1559), король Франции с 1547 г., был смертельно ранен в глаз на турнире графом Габриэлем де Монтгомери.] потерял,
С иного сбили спесь, другой безруким стал.
И рыцарь, сброшенный во всем вооруженье
С коня, убоине на вертеле под стать,
Претерпевал насмешки и мученья,
С земли не в силах встать.
Потом роскошные явились маскарады
В Версале праздничном, балеты, кавалькады.
Великолепными бывали карусели,
Где тешился Конде, пустив коня в карьер,
Где славились и доблесть, и веселье,
А в короле – галантности пример.
Богине (бог легко приискивал ей смену)
Стараясь угодить, Мольер умело сцену
Расцвечивал чредой волшебною картин[143 - В 1660?е гг. Мольер создает комедии-балеты, роскошные постановки для придворных увеселений.].
Сей чести домогался и Расин.
Боюсь, учитель, как бы преизбыток
Всех этих образов не вышел мне в убыток
И надо мною не занес свой меч
Тех рыцарских времен замшелый пережиток.
Ведь вместо паладинов восхваленья,
Чему столь звучную вы посвятили речь,
Дерзаю я в моем стихотворенье
Их подвигами пренебречь.
Но вот и палинодия: в стремленье
О рыцарях стихи слагать и переврав,
Возможно, многое, в одном всегда я прав,
Когда хочу сказать: такая мука
Мне с вами долгая разлука,
Что к вам готов лететь стремглав.
Я[144 - Вариант этой записки находится в альбоме князя. См.: Верещагин В. А. Московский Аполлон. С. 17.] появляюсь здесь, любезный князь, после многих знаменитых личностей, но должен быть впереди них в рассуждении моего мнения о Вас. Какими бы ни были они проницательными, никто не увидит Вас таким, как я. Я однажды отчасти поведал Вам об этом стихами. Я был чересчур сонным, чтобы не сказать правду. И было слишком рано, чтобы пробудилось воображение.
Примите в прозе уверения в нежнейшей привязанности к превосходнейшему из людей, который сопряг кипучесть Севера с жаром Юга, воображение Востока со всем, что необходимо на закате. Сказать ли мне, любезный князь, о добродушии друга, отца, супруга и светского человека, каковое есть одно из первейших достоинств? Сказать ли о тысяче черточек человека самого любезного и самого легкого в общении? Поведаю ли о тех драгоценных признаках, что возвещают о благодушии? Восхвалю ли Ваш вкус, видный в Ваших вкусах и образец для любого вкуса? Оставляю сии подробности тем, кто напишет после меня в этом сборнике. Сколь прекрасно Вас восхвалять, благословлять и восхищаться Вами!
Линь
Вена, сего 22 марта 1792 года
А. М. Белосельский. Послание принцу де Линю, 1799 г.[145 - РГАЛИ. Ф. 172. Оп. 1. Ед. хр. 152. Л. 102 – 103 об. Мы сердечно благодарим Е. П. Гречаную, предоставившую нам этот текст.]
Ее вселюбезность госпожа графиня де Ромбек велела мне написать вверху письма: «Dourak!». Но утешьтесь, есть Dourak и Dourak, как есть брань и брань.
Семидесяти лет, вы нас примером
Дивите, как Шолье[146 - Аббат Гийом Амфри де Шолье (1639–1720), поэт, и в старости воспевавший радости жизни. Линь писал в «Безнравственных рассказах»: «Порой соперник Шолье, я набрасываю несколько стихов, без размера и без мыслей» (Ligne Ch.-J. de. Cuvres romanesques. T. I. P. 191).], Бернар[147 - Пьер-Жозеф Бернар, прозванный Вольтером Жантиль-Бернар (1708–1775), поэт, представитель легкой поэзии, и драматург.].
Отвагой, верностью Баяр[148 - Пьер Тейар, сеньор де Баяр (Баярд; ок. 1473–1524) – полководец, прозванный «рыцарем без страха и упрека».],
Дурак вы вкупе с Сент-Олером[149 - Маркиз Франсуа-Жозеф де Бопой де Сент-Олер (1643–1742), салонный поэт, член Французской академии, был известен как остроумный собеседник. Согласно Вольтеру, он написал свои лучшие стихи, когда ему было за девяносто лет.].
На ваш ответствуя куплет,
Вам шлю плоды моих чудачеств.
Вам одному знаком секрет
Очаровательных дурачеств,
Что рассмешат и тех, кому охоты нет
Быть жертвой каверзных трюкачеств.
Именно таков Гораций Вергильевич Овидовский.
Совершенно очевидно, почтенный принц, что Вы не постарели ни на один день с тех пор, как я видел Вас шесть долгих лет тому назад. Я в этом убежден, как и во всем, что неправдоподобно и правда.
Кристина, ваши все года
Пусть будут благость и отрада
И окружают вас всегда
Папаши с сердцем льва и с сердцем агнца чада.
Млекопитательнице дивной вы под стать,
Кибеле-матери, что любит изливать
Дары в любое время года.
Сия правдива ода.
Кстати, сия славная принцесса Кристина весьма любезна. Она помнит о моей нежной и почтительной приязни не более, чем о моих глупостях, сказанных мною ей однажды в Теплице и о коих я один храню весьма горькое воспоминание. По отношению к себе я весьма злопамятен. По отношению к другим сие слишком мучительно. Это не относится к генералу Краю[150 - Барон Пауль Край фон Крайова (1735–1804), австрийский генерал, в 1799 г. отвоевавший у Франции Ломбардию.]. Он проявил в Италии злопамятность с такой непринужденностью и легкостью, что я поражен. Надо признать, что это сущий дьявол.
Пора наконец народной морали сменить трансцендентальную философию этих господ.
И впрямь давно пора, чтоб в умопомраченьи
Наш Бог нам перестал казаться привиденьем,
Душа – шишкообразной железой,
А гений – просто в теле жилой,
Любовь же – мышцею прямой,
А вера, потерявши силу, —
Рассудка грезою пустой.
Пусть чувством нежным не бывает
Всего лишь некий нерв, от жара возбужден,
А совесть – детским страхом, что смешон,
Что вольнодумец презирает
И, не колеблясь, гонит вон.
Остаюсь с большой надеждой на настоящее, полное прошедшим, и с большой нежностью и почтением к тому, чьи сердце, ум и слава, героическая, поэтическая и эротическая, остаются неизменными.
Александр-Луи Ле Фурнье де Варжемон (1756?–1821)
Принц де Линь адресовал одно письмо виконту де Варжемону, посвятил стихи ему и его супруге Софии[151 - Mеlanges. 1808. T. XXXI. P. 163.], а другое – графу де Варжемону. Возможно, речь идет об одном и том же человеке, хотя семья была большая.
Александр-Луи был сыном генерала Франсуа-Луи Ле Фурнье маркиза де Варжемона (1734–1773), пустившего по ветру фамильное состояние. Дядя, генерал Альберт-Луи Эмар граф де Варжемон, губернатор Дьепа, переписывался с Вольтером; он выкупил земли покойного брата. Старший брат Альбер-Франсуа Ле Фурнье маркиз де Варжемон (1755?–1797), капитан конных егерей, не был чужд литературе[152 - Cuvres diverses de M. le Marquis de Wargemont, capitaine attachе au cinqui?me rеgiment des chasseurs ? cheval (1783); Instructions pour la jeunesse, par M. le Marquis de Wargemont (1785).], его сочинения переведены на русский[153 - Сосуд разных творений маркиза де Варжемонта, содержащий нравоучительные истории, анекдоты и проч. / Пер. с фр. яз. Е[вграфом] К[омаровским]. СПб.: печ. у Вильковскаго и Галченкова, 1786; История девицы де Морсаи, или Благополучная оспа. Пер. с фр. яз. князем Парфением Енгалычевым. М.: тип. Пономарева, 1786; Наставления юношеству г. маркиза Ванжемонта. Пер. с фр. яз. народным учителем Ник. Розановым. М.: Тип. Решетникова, 1793.].
Капитан Александр-Луи Ле Фурнье де Варжемон служил в полку в Бургундии неподалеку от Монбельяра и женился на Софии Домсдорф, фрейлине двора принцессы Фредерики Вюртембергской, племянницы Фридриха IІ и матери великой княгини Марии Федоровны. Варжемон и его жена переписывались с Иоганном Каспаром Лафатером, духовным наставником монбельярского двора. По свидетельству баронессы д’ Оберкирх, подруги юности Марии Федоровны, Варжемон дружил с принцем де Ламбалем, сочинил поэму «Лото в замке Этюп» (1786)[154 - Mеmoires de la baronne d’Oberkirch / Еd. S. Burkard. Paris: Mercure de France, 1989. P. 283, 376–377, 402–403, 470.]. Он писал песенки и арии для придворных спектаклей. Супруги эмигрировали в 1791 г. в Германию и жили при принцессе Вюртембергской в Байрейте[155 - Дневник маркиза Марка-Мари де Бомбеля (21 мая 1795 г.), Bombelles M.-M. de. Journal. Gen?ve, 1998. T. IV. P. 327–328.]. После воцарения Павла I они перебрались в Россию, и 7(18) апреля 1797 г. Варжемон стал камергером двора[156 - Приложение к камер-фурьерскому журналу. 1797. С. 53.]. В 1802 г. по его просьбе он был официально вычеркнут из списка эмигрантов. Графиня Розалия Ржевусская (Ржевуцкая, урожденная Любомирская) общалась с Варжемоном в Вене; она рассказывает в мемуарах, что он был славный гастроном, легко рифмовал, сочинял программы празднеств, без устали рассылал всем письма, но все портил излишней серьезностью и занудством[157 - Rzewuska R. Mеmoires (1788–1865) / Еd. G. Gaetani Grenier. Rome, 1939–1950. Т. I. P. 91–92.]. Принц де Линь считал, что Варжемон деликатнее других французских эмигрантов[158 - Fragments de l’histoire de ma vie. T. I. P. 393–394.].
Принц де Линь виконту де Варжемону, б. г. [1814][159 - Nouveau recueil 1812. P. 108–113. Письмо написано для публикации; принц использует формулы из подлинных писем и своего эпистолярного романа.]
Вы были правы вчера, любезный виконт, и кажется, для Вас это не внове. Я хотел Вам ответить, когда какой-то болтун завладел беседой, и, как теперь случается все чаще, дабы его не перекрикивать, я Вам пишу на другой день. Мы говорили об изданиях писем. – Почему их напечатали? Не ведаю. Что до меня, то я рву почти все, что получаю: если они скучные, беречь их незачем, если пикантные, опасно; но когда случайно находят письмо какой-нибудь покойной знаменитости, никого не компрометирующее, это делает честь его памяти и радует его знакомых.
Малую толику моих писем, преданных тиснению, скопировали добрые люди, в присутствии которых я писал, ибо я никогда в жизни не делал ни черновиков, ни копий. После меня будь что будет; я не виноват, если не соизволили порвать безделки, кои я мало кому писал; ибо я почти никогда не пишу за пределами города[160 - Ср.: «ради Вас <…> я нарушил свой обычай никогда не писать, находясь за пределами города, в котором живу» (Принц де Линь графу Роже де Дамасу [Вена, начало 1804 г.]).Принц повторяет фразу «я никогда не пишу за пределами города» в эпистолярном романе «Письма Федора к Альфонсине», написанном в 1814 г. (действие происходит в Вене в 1790 г.) и опубликованном впервые в 1921 г.: Ligne Ch.-J. de. Lettres de Fеdor ? Alphonsine // Cuvres romanesques. Т. II. P. 303.]; предпочитаю, чтобы мне писали: «Вы мне никогда не отвечаете» и кроме тех случаев, как сегодня, когда я беседую из моей комнаты с Вашей, я пишу лишь: «Увижу ли я Вас за обедом?» или «Поужинаем вместе?»[161 - «Занимаю себя чтением до трех часов ночи записки к одной баронессе, составленной из сих оборотов, в коих блещет острый ум и дышит любовь. „В котором же часу узрю мою красу?“» (Принц де Линь княгине Долгорукой, Вена, 20 апреля [1806]).].
Если бы лукавые женщины напечатали все мои «Я Вас обожаю» или, реже, «Я тебя люблю», то читатели, издатель и я, мы бы все попали впросак[162 - «Мне приятно, что вчера Вы спросили, опубликую ли я мои письма к Вам. Или Вы думаете, что у писем, продиктованных сердцем, бывают черновики? Если бы эти письма были плодом ума или я писал их для публики, то бумага пылала бы, я бы сочинял красивые фразы, избитые или столь закрученные от избытка чувств, о бремени жизни, ее крутом склоне, неодолимой тяге и т. п., что никто бы ничего не понял» (Принц де Линь княгине Долгорукой [осень 1805]).]; они не ценят меня настолько, чтобы отослать мне письма, дав мне отставку; и если не знать их скрытые достоинства, подумаешь: «Какого черта писать женщинам, которые и половины не понимают?» Подлинные письма господ влюбленных скучны, а подложные всегда легко распознать, даже по притворному отпечатку правдоподобия. Все эти преувеличения… всякий старательный беспорядок или рассуждения, якобы призванные положить конец докучливой страсти, выдают автора.
Им нужен опиум[163 - «…я хотел бы заставить Вас пить до положения риз. Как же великий визирь не испробовал сие средство? Ему не хватило утонченности. Но о нем с приятностью читается в „Туберозе“. Ежели он не мог сравниться с ним в любезности, то отчего он не попробовал китайский опиум?» (Принц де Линь княгине Долгорукой [осень 1805?]).], дуэль, самоубийство или савояры, изображающие в опере чудовищ.
Я люблю писать в духе подлинных писем: «Были ли Вы столь же счастливы, как я, вчера вечером? В который час сегодня вновь?»
Мне нравятся только письма-сплетни, письма-портреты знакомых, и досадно обходиться без них. Когда нас не станет, любезный виконт, хочется, чтобы наследники нашли наши и развлекли живых за счет мертвых. Я только что обнаружил два письма от Вас: живые картины, похожие донельзя, без всякой злобности. Да, после нас пусть пользуется кто сможет.
Отчего Вам не быть увлекательным? Вы добры, любезны, спокойны и деликатны, Вы знаете свет, обычаи, можете сравнивать. Это позволяет судить хладнокровно, бесстрастно и весело, без избытка или недостатка лукавства.
Будь Вы дожем или князем, Вы были бы светлейшим, ибо ничего не омрачает спокойствие Вашего чела и Вашей души, на нем отражающейся.
Мне нравятся исторические письма, где видишь характер правителя, генерала, министра: скромную гордость Катины[164 - Маршал Никола Катина (1637–1712).], ум и ученость Люксембурга[165 - Полководец, маршал Франсуа Анри де Монморанси-Бутвиль, герцог Люксембургский (1628–1695).], взлеты и падения, гений Великого Конде[166 - Полководец Луи IІ де Бурбон, принц де Конде (1621–1686).], осмотрительность господина де Тюрена[167 - Полководец, маршал Анри де Ла Тур д’Овернь виконт де Тюрен (1611–1675).]; хотя и говорят Цезарь и Расин, я непременно именую его господином, так же как господина де Вольтера.
Я сам получил слишком много исторических писем, кажущихся слишком современными, ибо объясняют немало событий. Что до дамских писем, то я сохранил лишь от ученого философа и при этом страстной женщины; она задрожит, если это прочтет; в них моральные наставления, история ее страны и ее сердца 12 лет назад, и при этом она не француженка[168 - Не идет ли речь о Юлии Крюденер?]. Вот уже 20 лет как все женщины Парижа, Вены, Петербурга и Варшавы изъясняются отменно, а до того даже правописания не знали, и ваши герцогини писали, как горничные.
Супруга маршала Люксембургского, которой господин де Вольтер послал рукопись своей трагедии, написала ему: «Посылаю Вам обратно Хореста с моими замечаниями», а он ответил: «Я прочту их, госпожа маршальша, но вынужден заметить, что у моего Ореста нету Х»[169 - Трагедия была впервые сыграна 12 января 1750 г. Мадлен-Анжелика де Невиль-Вильруа, овдовев, сочеталась вторым браком с маршалом Шарлем Франсуа Фредериком герцогом Люксембургским; покровительница Ж.-Ж. Руссо, приятельница принца де Линя. Известно только письмо к ней Вольтера от 9 января 1765 г. (D12300), где о трагедии речь не идет.].
Госпожа д’Эгмон[170 - Графиня Софи-Жанна Септимани д’Эгмон (1740–1773), супруга генерала Казимира Пиньятелли графа д’Эгмона, хозяйка салона, принимала у себя Вольтера и Руссо, переписывалась с королем Швеции Густавом IІІ. Дочь маршала Луи-Франсуа-Армана де Виньро дю Плесси герцога Ришелье (1696–1788), знаменитого любовными и военными победами, дуэлянта, ловкого царедворца, члена Французской академии, друга Вольтера.] выделялась среди женщин, как ее отец Ришелье – среди мужчин, но писала скучно или вульгарно, или невнятно.
Генриетта Орлеанская, герцогиня и принцесса де Монпансье[171 - Генриетта Английская (1644–1670) в 1661 г. вышла замуж за своего кузена, герцога Филиппа Орлеанского, брата Людовика XIV; Мария де Бурбон герцогиня де Монпансье (1605–1627); Анна-Мария-Луиза Орлеанская де Монпансье (1627–1693), героиня Фронды.], верно, писали изрядно; после тонкого и точного стиля Вуатюра, Бальзака и герцогини дю Мен[172 - Писатели Венсан Вуатюр (1597–1648) и Жан-Луи Гез де Бальзак (1597–1654); Анна-Бенедикта Луиза де Бурбон-Конде герцогиня дю Мен (1676–1753), основательница шутливого литературного Ордена пчелы, покровительствовала молодому Вольтеру, стремилась играть политическую роль.] заметны лишь госпожи де Ментенон и де Севинье[173 - Франсуаза д’Обинье маркиза де Ментенон (1635–1719), внучка писателя Агриппы д’Обинье, вдова писателя Поля Скаррона, воспитательница побочных детей Людовика XIV, затем его морганатическая жена, основательница пансиона для благородных девиц в Сен-Сире; Мария де Рабютен-Шанталь маркиза де Севинье (1626–1696) прославилась своими письмами.]. Генрих IV писал сердцем и шпагой; спорю, что таковы были и письма Крийона[174 - Военачальник Луи де Бальб де Бертон де Крийон (1541–1615).].
У кардинала Ришелье было слишком много от Буаробера[175 - Франсуа Ле Метель де Буаробер (1589–1662), поэт и драматург, весельчак, любимый секретарь Ришелье.], а у Людовика XIV больше рассудка, нежели ума.
Я видел письмо Людовика XVІ к миледи Спенсер[176 - Графиня Джорджиана Спенсер, урожденная Пойнтц (1737–1814), меценатка, автор множества писем, хранящихся в Британской библиотеке. Ее дочь, красавица герцогиня Девонширская (1757–1806), дружила с Марией-Антуанеттой.], не просто вежливое, но обходительное, любезное, даже добродушное, которое не мог бы написать его прапрадед.
Что до Французской академии, то я могу назвать двух-трех маршалов Франции и двух-трех прелатов, которые не знали ни языка, ни орфографии. Это почти педантство, любезный виконт! Хорошо, что вчера я не успел Вам это сказать. Сегодня ничего не опасайтесь и приходите вечером доставить нам удовольствие tutti quanti[177 - Всем (итал.).], как говаривала возвышенная и скромная письменница[178 - Госпожа де Севинье.].
Принц де Линь графу де Варжемону, Теплице, 18-го[179 - APL. 1924. T. V. P. 26–27.]
Вы весьма обходительны, любезный граф, и я спешу уведомить Вас, что Вы таковы и все делаете очаровательно. Если бы все носили такую прелестную прическу а-ля Тит[180 - Короткие прически а-ля Тит вошли в моду благодаря актеру Франсуа-Жозефу Тальма, который в 1791 г. надел тогу и постригся на античный лад для роли в трагедии Вольтера «Брут».], как Вы, то говорили бы не о прическе, а об обаянии Тита.
Я предпочитаю милосердие этого Тита, а не Метастазио[181 - Поэт Пьетро Метастазио (1698–1782), автор пьесы «Милосердие Тита» (1734), по мотивам трагедии П. Корнеля «Цинна», положенной на музыку Глюком (1752), Моцартом (1791) и др.]. Эгле говорила бы всякий месяц amici, aliquos acta perdidi[182 - «Amici, diem perdidi». Слова императора Тита Флавия Веспасиана: «А когда однажды за обедом он вспомнил, что за целый день никому не сделал хорошего, то произнес свои знаменитые слова, памятные и достохвальные: „Друзья мои, я потерял день!“» (Светоний. Жизнь двенадцати цезарей. Кн. 8. Божественный Тит. VIII. Пер. М. Л. Гаспарова).]. Но я Вам это возмещу.
Ваша посылка пришлась мне менее по душе, мы об этом еще поговорим. Но хотя я принужден считать ее очаровательной, я не решусь Вам сказать, что нельзя ничего улучшить.
Почаще рассказывайте, любезный граф, и полагайтесь на мою нежную дружбу.
В моих бедных ноэлях я оболгал Мазаньелло[183 - Томазо Аньелло, по прозванию Мазаньелло (1623–1647), рыбак, предводитель народного восстания в Неаполе против испанского вице-короля. Тронулся умом и был убит.]. Я оговорил его рифмы ради и дабы позлить любимого мной автора, доказав, что рифма зачастую подводит разум. Она говорит Вергилий, а он так и не смог осмеять Кино[184 - Филипп Кино (1635–1688), поэт и драматург.]. Ровно так же маркиз де Бонне[185 - Маркиз Шарль-Франсуа де Бонне (1750–1825), военный, дипломат и политик.] срифмовал в забавной эпиграмме мою бедную фамилию: Линь – поэт, сгинь.
Он облыжно уверяет, что я не захотел ею воспользоваться, и тотчас сочинил эпиграмму на Ланжерона.
Его ноэли прелестны; я рад, что он забыл о моих персонажах; да, кстати, вот эти для Вас:
Кто в уголке укромном?
Мария хочет знать.
Не стоит быть столь скромным,
Вдали от всех стоять.
Тому ль стыдиться, кто снискал, скажу без лести,
И Муз, и Граций благодать?
Нет, должен он пред нами встать
На самом видном месте[186 - Перевод Е. П. Гречаной.].
Если бы я знал какой-нибудь недостаток у графини де Варжемон, был бы и для нее куплет, но вместо этого я приветствую ее в прозе и имею честь засвидетельствовать свое почтение. Вы доставили мне превеликое удовольствие.
Все мое семейство благодарит Вас, Вы были Титом нашего утра. Жаль, что приступ ревматизма не заставил Вас остаться на весь день. Примите, любезный граф, новое изъявление моих чувств и должного к Вам почтения. Если наш друг Бюлер[187 - Барон Карл Яковлевич Бюлер, русский дипломат, сенатор (см. прим. 2 на с. 422).] приедет сюда, как мне хотелось бы, а не в Карлсбад, мы будем иметь удовольствие поговорить о Вас.
Теплице, сего 18-го.
