Небесный геном

Выскочила из дома. Прошла по всем пунктам своего списка и радостная помчалась к домику в лесу. Солнце пекло, а воздух искажался над перегретым асфальтом. Деревья шуршали поникшей от жары листвой. Душно. Народ скрывался под приятной прохладой кондиционеров или вентиляторов. Машин на дорогах по пальцам пересчитать, у нас, в принципе, автотранспорта немного, а в среду днём – и подавно. Даже живность скрылась от палящего светила. Раньше начало июня было дождливым и холодным, а тут уже несколько лет подряд – тропики.

Перебежками и через дворы прошмыгнула за город и почти бегом летела к лесу. Решила стащить с себя толстовку, ещё не хватало вспотеть, как мышь.

Я вернулась, как и обещала, к полудню. Домик выглядел безжизненным, осмотрела местность вокруг него: пока неясно, что кто-то тут бродит, надо поставить себе пометку, чтобы не ходить одними и теми же направлениями. Появление троп нельзя не заметить.

Поднялась к двери, распустила волосы и тихо постучала. Никто не ответил. Может, спит? Аккуратно, чтобы петли не скрипнули, приоткрыла дверь. Внутри царил полумрак, окна занавешены плотными тканями, воздух хоть и нагрет, но сруб хорошо удерживал жару извне. Протиснулась и закрыла дверь за собой.

Когда глаза привыкли, разглядела, что да, Женя спит на боку, лицом к стене. Неудивительно, с одной стороны. Организм залечивает рану, да и стресса много было, может, оно к лучшему, что столько спит? Хотя сколько столько? Всего восемь-девять часов. По собственным ощущениям, после подъёма прошла неделя, а ночь была вообще год назад. Я покачала головой своей неосмотрительности.

Встала дилемма, что делать дальше: надо спустить еду в погреб, в холод, иначе в такой температуре до вечера доживёт только печенье и вода; шуметь тоже не хотела, а люк, сто процентов, на самых скрипучих петлях. Выбора особого не было, каждый мой поход туда-обратно – почти четыре с половиной часа. Не набегаешься.

Глубоко вздохнула, взяла кольцо и подняла люк. Петли не подвели и протяжно заворчали, но Женя даже не шелохнулся. Как крепко спит. Тем лучше, уже особо не осторожничая, спустилась и разложила всё по полкам погреба, освещая себе фонариком, оставленным на столе. Выбросила вчерашнюю еду – ещё пару часов, и она бы обрела самосознание. С глухой стены дома пристроен туалет, а там – компостная яма, так что салату придётся эволюционировать там.

Я вернулась в дом, подошла к Жене, аккуратно обходя частично разложенное крыло. Делать особо нечего, поэтому решила пока поменять повязку, взяла в углу складной стул, выбила его на улице – количество пыли было просто огромным. Тут же возникла мысль, что надо бы немного навести чистоту. В косых лучах пробивающегося сквозь щели в импровизированных шторах солнца воздух был матовым, и в нём клубилась та же пыль. Сильно пожалела, что не подумала об этом дома. Имеющейся пачкой влажных салфеток много не наубираешь. Протёрла стол и поверхности тумб, остальное – завтра.

Закончив, разложила всё для смены повязки на столешницу, тщательно протёрла так похожие на хирургические портновские ножницы спиртовой салфеткой, уселась на туристический стул, подцепила кончиками край почти коричневого бинта, прикрыла глаза, досчитала до трёх, очень сильно понадеялась, что от лязга стали Женя не проснётся и никаких рефлексов не сработает. Щелк.

Меня чуть не вывернуло. Из-под повязки хлынул гной. Крыло едва дернулось. Зажав левой рукой нос и рот, шумно протягивая сквозь пальцы воздух, собирала стерильной марлей мерзкую жижу, извела, наверное, половину. Начала промывать – вчерашняя корка смылась вместе с кроваво-гнойной массой.

То, что я увидела под ней, чуть не лишило меня чувств. Не для моей слабой психики такие картины, не знаю, что меня удержало на плаву, но я смогла промыть до конца. Осушила рану изнутри, стараясь не смотреть туда, а только на ощупь, благо медицинские перчатки притупляли весь спектр ощущений. От повреждения шёл жар, я потрогала крыло в других местах – результат тот же. Оно горячее, я бы сказала очень горячее, если даже через латекс мне не очень приятно долго держать. За сорок – точно. Целый тюбик выдавила мази, что вытягивала гной и начинала заживление. Смена перчаток и снова тугая чистая повязка.

На коже выступили капли пота, я вся вспотела, ещё чуть-чуть – и влага начала бы капать с носа. Вытерла лицо, шею и плечи, нагнулась к голове Жени и потрогала лоб. Странно, но он был прохладным, с жаром, идущим от крыла, не сравнить. Ещё вопрос – почему он не проснулся, когда притронулась к нему? Я даже надеялась, что он пробудится. Очень и очень странно. Внутри, где-то далеко, подвывала сирена. Не нравится мне всё это.

Тревожные мысли стали заглядывать перед взором. Пока гнала их прочь. Физиология Окрылённых пока не изучена, и что там происходит, думаю, даже сам Женя не знает. Отпила воды из полуторалитровой бутылки. Не успела допить, как меня осеняет.

Стараясь не потревожить левое крыло, переворачиваю Женю на спину, он что-то стонет, но всё так же не просыпается. Подношу ёмкость к его пересохшим губам и начинаю вливать, моля, чтобы организм начал пить, минуя команду сознания. Небольшой глоток и ещё один. В три подхода он выпивает около половины объёма. Лицо бледное, даже в неярком свете фонаря видно болезненный оттенок кожи. Мне его жалко и страшно одновременно. Я не врач, но понимала, что что-то идёт не так.

Быстро думала, как мне дальше быть. Отпуск закончится через три недели. Время пока есть. Пешими перебежками от дома до сюда в таком состоянии Жени добираться не вариант. Попрошу папу сегодня привести в порядок велосипед.

Вспомнила про фотоаппарат и беспомощно простонала. Забыла! Выложила его на стол, чтобы завтра сразу сфотографировать. Встала и направилась к выходу. Нужно как можно быстрее добраться домой. Купить всё с вечера, дать наказ папе, и чтобы прямо с утра следующего дня помчаться сюда.

Села у изголовья, нежно погладила Женю по его коротким и жёстким волосам, печально улыбнулась. У выхода ещё раз поглядела на него – кажется, что просто спит.

Папа очень удивился, когда услышал мою просьбу. Велосипед я особо никогда не жаловала, а тут прямо воспылала. Объяснила, что хочу покататься и навестить памятные места, а пешком обходить – отпуска не хватит. Папа скептически окинул меня взглядом с головы до ног, спросил, почему от меня пахнет больницей. Мозг выдал ответ молниеносно: была у Наташи на работе, параллельно прикидывая её график смен – вроде сегодня должна быть на дежурстве. Папа пожал плечами и сказал, что к вечеру сделает. Я, довольная, поцеловала его в щетинистую щёку, пролепетала, что он самый лучший, и поскакала по магазинам.

Купила всего втрое больше, особенно перевязочных материалов, не забыла и про уборку. Одной ходкой весь свой скарб не увезу. Велосипед, чистенький и пахнущий смазкой, уже ждал меня на лестничной клетке нашего этажа. Я хоть кататься не разучилась? Проверим по ходу. Тайком сложила всё, что умещалось в рюкзак. Набила и второй, повешу на грудь. Да, неказисто и смешно, но лучше так.

Уже был вечер, родители легли спать, они всегда рано уходили отдыхать. Спали тоже крепко, так что я могла не особо волноваться. Что-то дёрнуло меня перевезти часть именно этой ночью, не дожидаясь утра, заодно и проверю, как там Женя. Может, ему стало легче, и он проснулся? На сердце стало как-то тягостно, и решила ехать прямо сейчас. Залпом осушила чашку крепкого кофе, напялила рюкзаки, немного пошатываясь и кряхтя вытащила велосипед на улицу.

Если никогда не жил в маленьком городе, то после 22 часов складывается впечатление, что действует комендантский час. Настолько улицы были пустынными. Вдали слышался гудок очередного поезда в бесконечном потоке через нашу стыковочную станцию: в Бабаево встречались железнодорожные сети постоянного и переменного токов, так что у нас всегда меняли локомотивы всех проходящих составов. Там и работала мама.

Села в седло, надавила на педали и неуверенно, виляя рулём из стороны в сторону, смогла выехать на дорогу. Снова вечерний штиль, так что бороться ещё и с ветром мне не пришлось. Ноги от непривычной для них нагрузки быстро забились и стали болеть, зато добралась всего за полчаса. Завела велосипед за дом.

Ничего не поменялось за моё отсутствие. Женя в той же позе, дышит уже как-то странно. Сдёрнула шторы с окон – пока света угасающего дня хватит, чтобы не использовать батарею фонарика. Подошла к Жене, потрогала лоб – горячий, по телу шли волны озноба. Паника подступала к моей решимости. Надо перевязать, потом всё остальное.

Перчатки, обработка ножниц, срезала бинты, пропитанные кровью и гноем, промыла, взяла фотоаппарат и сделала несколько снимков, стараясь, чтобы не попали в кадр перья. Перебинтовала и напоила водой.

– Женя… – тихонько позвала и потрясла за плечо. Он только повернул голову на бок. Его состояние всё больше напоминало лихорадку, от обычной раны такого не бывает… Позвать на помощь? Не вариант, особенно если его уже сделали вне закона… Знакомых врачей нет, кроме Наташки, но она терапевт. Надо вначале показать снимки.

Тревога всё сильнее росла внутри, но внешне была спокойна, что совсем не похоже на меня. Прикоснулась к впалой щеке Жени – горячая и влажная. Захотелось плакать, упасть рядом с ним, обнять и рыдать от несправедливости этого мира, но если я вдруг впаду в отчаяние, то Жене уже никто не поможет, а лишусь своего… Счастья?

Эта фраза, пролетевшая перед моими глазами, расставила все точки над i: что я хочу, что могу и что нужно сделать. Вот оно, моё счастье – лежит рядом, сражается с инфекцией, скорее всего, попавшей через рану. Кто, если не я, помогу ему? Надо звонить Наташе… Сейчас ночь, и звонок будет очень подозрителен. Завтра, с утра. С восходом приеду сюда, сменю повязку и сразу к подруге на работу

– Держись… Я не дам тебя в обиду… – прошептала и поехала домой с чётким осознанием дальнейших действий. Как приехала домой – не заметила, родителей не разбудила, сама долго не могла заснуть, но часам к двум ночи смогла впасть в сон, граничащий с беспамятством.

Утром, как только родители ушли на работу, уехала к Жене. Взяла градусник – 39 температура. Растворила в воде жаропонижающее и дала это выпить. Ему нужно есть, но как это сделать? Капельницы… Наташа… Перевязала и спешно поехала к подруге. Жене становилось только хуже, все признаки указывали на заражение крови – сепсис.

– Привет, Тань, я очень удивилась твоему звонку, что случилось? – обеспокоенным голосом спросила Наташа, когда она вышла меня встречать.

Наташа – невысокая, круглолицая, добрая девушка, нашедшая своё призвание в помощи и лечении людей. Носила каре русого цвета, красилась немного ярко для своего возраста, но это делало её лишь милее. Детки любили Наташку, а она любила их, хотя работала во взрослой поликлинике. Было время, когда подрабатывала педиатром.

Я стояла как на иголках и пыталась не выдать своего волнения и нетерпения. Я кивнула в знак приветствия и протянула фотоаппарат с включёнными фотографиями раны Жени. Она взяла его, и улыбка сошла с её лица.

– Насколько серьёзно? Прошу, не спрашивай, кто и откуда, – взмолилась я.

Наташа пролистала несколько изображений, на паре задержалась, её брови сошлись на переносице, она стала очень серьёзной.

– Тут и тут признаки остановленного некроза. Огромная вероятность сепсиса…

– Да, да, да, – залепетала я. – Уже прогрессирует. Ты можешь мне помочь с лечением, прошу тебя?

Наташа подняла на меня свои карие, цвета тёмного шоколада, немного раскосые глаза. Долго пыталась что-то рассмотреть во мне. Может, подумала, что я пьяная? Сама себя который день не узнаю, видимо, другие тоже, но я готова на всё, чтобы вытащить Женю.

– Ты понимаешь, что я не могу давать рекомендации без анализов и не видя всей клинической картины? С такими ранами нужно везти в больницу, а не заниматься самолечением! – слишком строго отрезала Наташа.

У меня внутри всё упало и громко разбилось. Такое ощущение, что она это услышала или всё отразилось на моём лице. Она немного смягчилась.

– Ты меня пугаешь, Тань, ты стала белее простыни. Идём за мной.

Она провела меня в комнату отдыха для медперсонала, усадила на небольшой светлый диванчик и уселась что-то писать на рядом стоящей тумбе. Писала довольно долго. Когда закончила, протянула мне наполовину заполненный еле разборчивым почерком альбомный лист.

– Тут список лекарств и что нужно делать… – она что-то ещё говорила, но я ушла с головой в изучение написанного. Большую часть сделала правильно, но было уже поздно, и сепсис уже проник в организм. Дошла до антибиотиков и очень специфичных лекарств. Глубоко вздохнула.

– Мне не найти эти позиции, а если и найти, то без рецепта никто не продаст, а нужно сейчас… – я честно не хотела и не ожидала, что из глаз хлынут слёзы, и я разрыдаюсь, как маленькая девочка. Уронила голову в раскрытые ладони и пыталась задавить всхлипы, но не получалось.

Рядом приземлилась Наташа и приобняла меня:

– Ты чего, Танюш?

– Я не могу, – едва смогла проговорить, меня душили слёзы, душила несправедливость и безвыходность положения. Понимала, что Наташа ничем мне не обязана, а просить большего я не могу, ввиду боязни выдать Женю. Знают двое – знают все. Эту аксиому я выучила очень давно и основательно.

Наташа погладила меня по голове и сочувствующим тоном ответила:

– Не переживай ты так, Танюш, всё будет хорошо. Давай так: я достану тебе нужные лекарства, только для тебя, как для моей лучшей подруги. Не знаю, во что ты влезла, но интуиция подсказывает, чтобы я тебе доверяла. Надеюсь, что ты знаешь, что делаешь, Таня, – улыбнулась тёплой улыбкой Наташа.

За это я её и любила: она всё понимала без слов, не задавала лишних вопросов и не лезла не в свои дела. Редкое качество, если подумать. Она немного помолчала и продолжила:

– Приходи завтра, к внутреннему двору к началу моей смены, я вынесу, что тебе нужно, договорились?

– Спасибо тебе огромное, – повисла у неё на шее, старалась снова не расплакаться, чтобы не оставить пятен на белом халате. Вспомнила, отпрянула, заглянула ей в лицо и, сильно засмущавшись, попросила: – Научи меня ставить капельницы?

Я выбежала из поликлиники спустя три часа. Три часа душевных и психических испытаний. Вторая моя боязнь, связанная с больницами после крови: шприцы и иглы. Наверное, только полчаса боролась с паническими атаками – взять в руки простой пятикубовый шприц, а вставить в вену… Я внутри себя пожалела сто раз, что ввязалась в это: паника, истерика и страх крутили хороводы в моей голове, а тело изливалось холодным потом и дрожало крупной дрожью. Как выдержала весь этот цирк Наташа – представить не могу, но всё-таки я смогла вначале правильно проколоть кожу, а потом уже начать попадать в вену. Учились на тренажёре. В конце Наташа закатала рукав и приказала сделать на ней. Ох, и напереживалась я тогда, но ради Жени – справилась.

Тащила с собой две ёмкости с физраствором и несколько пакетов капельниц. На что подвесить – найду по месту, а пока ехала по неровной лесной подстилке, вспоминала последовательность действий.

Прилетела к Жене, быстро намыла с антисептиком полы и все прилегающие вещи и поверхности, нашла пластиковую бутылку, срезала ножницами половину, вставила туда бутылку с физраствором, привязала к ножке кровати, присела на колени рядом с шумным и частым дыханием Жени, закрутила рукав рубашки, протёрла спиртовой салфеткой сгиб локтя. Включила на полную яркость фонарь, увидела три рельефные и широкие вены, не настраиваясь и не собираясь с духом, ввела иглу в среднюю из них, установила скорость вливания потока, а пока раствор шёл, я смешивала таблетки с водой и давала их моему Жене. Он морщился сквозь забытьё, что-то невнятное стонал, я шептала успокаивающие и ласковые слова.

Так потекли дни борьбы с болезнью. Я почти поселилась рядом с Женей, даже стала практически ночевать у него, уезжая домой буквально за полчаса до прихода или подъёма мамы и папы, чтобы не создавать подозрений. Как я благодарна им за то, что они спят так крепко, что их из пушки не разбудишь.

Наташа снабжала антибиотиками, я время от времени фотографировала рану и докладывала о состоянии для неё неведомого пациента. Она даже порывалась приехать и сама посмотреть, но пришлось очень долго доказывать, что ей это не нужно.

Лихорадка не спадала уже неделю, перешли на более мощные антибиотики и заживляющие препараты. Меня всё сильнее одолевали тревожные и мрачные мысли… Вдруг его физиология не реагирует на лекарства для людей… Вдруг я делаю только хуже… И ещё тысячи других «вдруг»… Я перестала спать и почти есть, вздрагивала на каждый шорох со стороны Жени, в призрачной надежде, что он хотя бы ненадолго придёт в себя…

Мне было больно, а сердце щемило. Всё, что я делаю, не находит никакой реакции. Много плакала, лежа на краю подушки Жени, что-то говорила ему, умоляла подать знак, но он был глух. Я делала всё, как наставляла Наташа, и даже уговорила её прикрыть меня, если вдруг родители начнут меня искать. Формально я у неё.

Отчаяние и горе почти полностью захлестнули меня. Я не различала дней, необходимое делала на автомате и будто в бреду. Волосы растрепались и были грязными несколько дней, в редкие моменты посещения дома я, конечно, мылась, но только чтобы не занести дополнительную заразу уже со своей стороны. Все мысли крутились только об одном. В какой-то из дней я поняла, что постепенно схожу с ума. Я испугалась самой себя.

Холодный душ и плотный обед привели буйную голову в порядок, хоть и еда просилась обратно очень настойчиво. Сегодня у Жени температура начала быстро падать. Я было обрадовалась, но когда она опустилась ниже 35, стало ясно, что нужно принимать какое-то решение и срочно.

Я не хотела, очень не хотела отдавать Женю властям. Особенно после того, что он якобы совершил. Ему грозит пожизненное заточение или свобода в обмен на полное сотрудничество, то есть стать подопытным кроликом. Сердце сжималось даже от намёков на размышления о его смерти. Может, лучше в тюрьме, но живой? Я запуталась… Решила, что приму окончательное решение с утра.

Я села рядом с ним, гладя по его щеке.

– Ты так внезапно появился в моей жизни и стал её самой важной частью… Стал заполнять мои мысли и грёзы… Даже несмотря на то, насколько тяжёлыми выдались эти две недели… Я безумно рада, что всё получилось именно так… Каждую секунду я ни о чём не жалею, ведь каждая эта секунда была с тобой… С тем, кого люблю… Да, Жень, я люблю тебя… Сама не верю, что говорю заветные три слова от чистого сердца… Говорю не потому, что у тебя есть крылья, а потому, что ты создан для меня… Я боюсь потерять тебя… Мне страшно, очень страшно… Прошу, не покидай меня, ведь я тебя очень люблю…

Я наклонилась и с мокрым от слёз лицом поцеловала кажущиеся безжизненными губы моего возлюбленного…

Глава 6

Временами я думал, что попал в ад. Кромешная темнота, нестерпимая жара и… боль. Она преследовала меня всюду, где бы я ни спрятался и как бы ни сопротивлялся. Я смутно помнил те места, куда меня закидывало: то странное каменистое плато, то тропический неземной лес, пустыня с огромными, до небес отполированными ветром и песком валунами, где в небе две луны. Потом всё меркло и ускользало, наступал непроглядный мрак, и я оставался наедине с болью. Дальше ничего не помню…

Уже начал забывать, кто я и что я, как уже готовая пожрать и не подавиться смерть внезапно отступила, а тьма стала рассеиваться… Пришли звуки: приглушённые голоса птиц, шелест листвы, шарканье веток о деревянную крышу… Знакомо… Пришли запахи: резкий запах спирта и медикаментов, затхлости и старины, сладковатый, почти призрачный, запах её… Приоткрыл глаза.

Она лежала рядом со мной, на узкой полоске постели, свернувшись калачиком, прямо на моём крыле. Её спина мерно вздымалась и опускалась, а различимый рельеф рёбер и лопаток, просвечивающих сквозь майку, говорил, что она очень похудела. Таня. Она всё это время была со мной, ухаживала и помогала мне… Какая же бесконечная сила духа в ней, в этой хрупкой красивой девочке. Она спасла мне жизнь… Я уверен, что без неё моя пресловутая регенерация не вытащила бы меня с того света.

Я улыбнулся мирно спящей Тане. Наверное, она очень устала и, когда поняла, что я пошёл на поправку, свалилась без сил. Сколько бессонных ночей и нервов было потрачено? Я боялся даже угадывать. Самое неведомое и загадочное для меня – что всё это ради чужого для неё человека, точнее, существа. Она могла дать убежище, а дальше – как-нибудь сам, но нет, Таня осталась. Великая девушка с большим и добрым сердцем.

Немного привстал на локтях. Огляделся. Стол завален различными баночками, упаковками с непонятными названиями, блистерами от и с таблетками, бутылками с водой. Было чисто, сквозь явно постиранные занавески просвечивался свет дня. Точнее – утра, раннего утра. Я боялся представить, сколько провалялся без сознания? День? Два? Неделю? Голова ещё гудела немного, а в теле хозяйничала слабость, но была и радостная новость – левое крыло обрело чувствительность. Даже пошевелил кончиком и поводил маховыми перьями.

Приятно вернуться в мир живых, я был уверен, что не вернусь из того царства мрака, где на троне восседает сама с косой. Спать не хотелось, появилось стойкое желание встать и размяться. Надо как-то вытащить крыло из-под Тани и, желательно, не разбудить её. Сантиметр за сантиметром я вытягивал крыло, пока не дошёл до оперённой кисти – она выскользнула одним махом. Очень странные ощущения, когда долго не двигал конечностями.

Решил не отсвечивать, заметил телефон на столе. С замиранием сердца нажал кнопку разблокировки. Фух, режим «В самолёте» включён. Шокировала дата… 9 июля! Больше двух недель прошло с момента моего падения сюда. Две, мать их, недели!

Выскочил на улицу, злясь сам на себя. Две недели в отключке, две недели Таня почти тридцать километров ходила в обе стороны, чтобы выходить меня. И, я так понимаю, что ей никто не помогал. Других запахов, кроме её собственного, не ощутил. За такие подвиги жениться надо.

Расправил крылья на полный размах – они отвечали болезненным гудением, но подчинялись. Хрустели суставы и перекатывались мышцы, отлежанные за столько времени. Оперение зажило и лоснилось металлическим блеском в лучах солнца, даже стало гуще и длиннее. Притянул левое крыло, нашёл белоснежную повязку, сильно пахнущую лекарствами, развязал аккуратный бантик, размотал бинты и уставился на место раны. Её не было, контуры ещё угадывались, но не более – даже шрама нет, а из новой кожи проклёвывались молодые перья. Всё-таки они были, и их выбило при ударе снаряда? Или это совсем новые, коих тут не наблюдалось до этого? Прошуршал другие места, вдобавок с правым крылом, и да, это другие, ещё не произраставшие перья. Может, к зиме пух растёт?

Неуверенный взмах – сразу отдавшийся в спину тупой болью. Атрофировалось, похоже, всё за эти полмесяца. На взлёт не решился: велик риск нагарпуниться на ветки близстоящих деревьев, если не смогу удержаться в воздухе.

Вырвал из раздумий скрип петель. Не успел я обернуться, как на меня налетела Таня, практически навзрыд плача, уткнувшись в моё плечо.

– Ты живой… Я так боялась… Ты живой… – повторяла она. Дела были совсем плохи. Я обнял её совсем худенькое тело – майка висела как на вешалке, а летние шорты были утянуты до предела на узкой талии, мне показалось, что моё запястье больше в обхвате, чем её пояс. – Ты был на грани… Я совсем отчаялась…

– Спасибо тебе, – только и смог выдавить из себя. Слова перелётными птицами выпорхнули из моей головы. – Чувствую себя хорошо… Только хочется есть, как и тебе бы не мешало. Совсем исхудала!

– Мелочи жизни, – утирая слёзы, отмахнулась Таня. Взяла меня за руку и потащила в дом. Усадила за стол, одним движением смахнула мусор в ведро. Остальное скинула на тумбы, подняла люк погреба, чем-то шурша, через минуту показалась рука с пакетом, я подскочил и принял его, потом вылезла Таня. Довольная, как слон. Не понимаю, откуда у неё силы что-то делать в таком состоянии?

– Таня, что я пропустил? Расскажи мне всё…

Всё так же стоя спиной у секции бывшего кухонного гарнитура, она перестала открывать банки и коробки, немного постояла недвижимо и более размеренно продолжила. Негромко и печально начала говорить.

Я схлопотал заражение крови. То время, пока Таня бегала в первый раз за медикаментами, а я понадеялся на авось и регенерацию, сыграло злую шутку. Организму оказалось неоткуда брать энергию, и чтобы не допустить смерти от истощения, усиленная регенерация отключилась, передав всю ответственность за выздоровление на человеческую иммунную систему, которая расписалась в своей беспомощности. Таня совершила чудо, буквально воскресив меня из мёртвых. Просто даже окинув взглядом упаковки от некоторых препаратов, я знал, что их выдают только в больницах и только под роспись лечащего врача. Таня призналась, что консультировалась с подругой-терапевтом, но меня не выдала. Как Наташа смогла достать такие лекарства – для меня была вселенская тайна.