Небесный геном

– Будь осторожна, – ничего умнее и оригинальнее придумать не смог.

Таня улыбнулась, поцеловала меня в губы и на цыпочках выскользнула в подъезд. Я едва услышал, как открываются и закрываются двери на технический этаж, как завибрировал воздух от взмахов крыльев.

Я поплёлся на кухню, где висел телевизор на стене. Пялиться в ящик не любитель, но раз Таня пошла на улицу, то я могу себе позволить другие блага цивилизации? Тем более спустя столько времени, они казались почти призраками из прошлого. Поставил телефоны на зарядки. Симок в них давно не было, но я проследил, чтобы при включении работал режим «В самолёте» и не работал вай-фай. В жилище интернета не было, но моя паранойя крепко держала за горло.

Поставил чайник, уселся напротив телевизора, щёлкал каналы, искал новостные. По первому впечатлению, все уже и забыли о нас, даже успел порадоваться по этому поводу, но диктор с экрана тут же спустил на землю, а я её не любил.

– К другим новостям. Продолжается поиск Окрылённого Евгения Н., обвиняемого в террористическом акте в Санкт-Петербурге, – появилась моя физиономия, сделанная ещё летом каким-то репортёром. – Дальность поиска расширена за пределы центральных районов России. После последнего обнаружения Евгения в лесах у населённого пункта Бабаево, его месторасположение остаётся неизвестным. Напоминаем, что при обнаружении Евгения, на земле или в небе, немедленно сообщить об этом правоохранительным органам и не пытаться вступить в диалог или остановить самостоятельно. Преступник очень опасен…

Так-так-так. Несколько новостей, и только две из них хорошие: про Таню ни слова и нас не нашли. Хоть что-то. Вовремя мы смылись, судя по показанной карте поиска. В узкий двухсоткилометровый коридор втиснулись, а лететь над северными морями, будучи как на ладони, я бы не стал. Нашёл ещё несколько программ с новостями, и во всех обязательно было напоминание о якобы мною содеянном. Интересно, это изо дня в день в каждом выпуске? Если да, то это похлеще геббельсовской пропаганды. Как там было: ложь, сказанная тысячу раз, становится правдой? Неутешительно.

Засвистел чайник, даже испугался, а потом ещё больше ужаснулся, что не может свистеть чайник в пустой квартире. Об этом уже думал, стоя у плиты и вслушиваясь в звуки под нами. Я мысленно поблагодарил родителей за одноподъездный дом-башню. Наливал себе и Тане кофе, я пил с молоком, которого, естественно, ещё не было, а моя Окрылённая пила так. Фу, гадость.

Снова до ушей добралась вибрация воздуха, и через полминуты возникла на кухне Таня. Довольная, как ребёнок, которому впервые показали жирафа и купили сладкую вату. Ещё и мокрая вся от налипшего снега, вода капала с крыльев и свернутого подмышкой плаща. Водрузила два полных плотных пакета на стол. А вот и молоко.

– Нагулялась? – добродушно спросил я. Старался не выдать своего подпорченного новостями настроения.

– Да! – чуть ли не вскрикнула она. – Так красиво! Особенно с высоты! Всё белое и переливается разными цветами! Таким Питер я ещё не видела! Едва удержалась, чтобы не сделать ещё один круг над городом.

Я протянул ей полотенце, она утерла лицо и промокнула волосы. Эти высохнут моментально, влага к ним не липнет. Подал чашку чёрного напитка ей в руки. Благодарно кивнула и обхватила обеими руками, будто замёрзла, хотя жест скорее рефлекторный, чем осознанный. Я всё ещё молчал, она подняла на меня свои синие глаза, в них промелькнула встревоженность. Теперь моя интуиция сдала меня ей. Женщины, блин!

– Что случилось? – постаралась как можно спокойнее произнести.

О-па! Теперь счёт 1:1. Таня поняла мою тревогу, но и сама успела всё увидеть на улице, но решила не портить мне вечер. Спасибо, конечно…

– Ты видела? – я решил не юлить.

– Да, по всему городу, – сухо ответила Таня. О романтичных прогулках придётся забыть.

– Не понимаю, точнее не хочу понимать, что их так мандражит до сих пор? – я закипал. – Мало ли людей погибает каждый день?

Таня грустно и понимающе смотрела на меня. Я лениво ерзал ложкой в кофе. Уже ничего не хотелось. Она села на стул рядом.

– Двадцать семь погибших. Больше трех сотен раненых, среди них дети. И всё это дело рук «ненавидящего род людской» Окрылённого. Твоя поимка стала для всего города идеей фикс. Я сама не до конца понимаю, почему многие восприняли трагедию над Московским проспектом как личную… – тихо закончила Таня.

– Ненавидеть проще сообща… – неопределённо вымолвил я. Таня грустно усмехнулась. Начала плести косичку из прядей, свисающих с правой стороны лба. Переживает, так она успокаивается. Потупила взор, прерывисто вздохнула и отпила большой глоток кофе.

– Таня, нам нужно сообщить своим родителям, что всё хорошо и мы живы, – не на самую удачную тему решил перевести разговор, но меня это мучает уже давненько.

Я не представляю, на каких иголках сидят родные Тани, которые уже три месяца ни словом, ни духом не знают о своей дочери. Про своих – даже представлять боюсь. Сколько раз их вызывали на допросы? Сколько им угрожали? Прослушивают или следят? Лицо Тани словно осунулось и постарело, глаза посерели, под ними пролегли глубокие, резкие тени.

– Я скучаю по ним… Еле сдерживаюсь, чтобы не сорваться и не позвонить… – призналась она. Не осуждал и понимал, самого такие же мысли посещают.

– Можно связаться с Данилом и попросить его передать весточку нашим родным. Он – единственный надёжный друг. Не сдал меня, когда я только получил крылья, не сдаст и сейчас.

– Ты уверен? – с красными глазами, почти умоляюще, спросила моя любимая.

– Абсолютно, – твёрдо заверил её.

Посовещавшись, решили выделить из наших скудных финансов небольшую часть и купить новый телефон, и с его помощью, подключившись к какому-нибудь общественному вай-фаю, позвонить Данилу. Сказано – сделано. Я не мог появляться на улице ни в какое время, кроме глубокой и, желательно, безлунной ночи, поэтому всё делала Таня. Причём тоже во второй половине дня, благо осенью ночь наступает быстро. Купили смартфон, в ту же ночь вылетели в противоположный конец города, летя через облака. Нашли подходящий ресторан, где было очень оживлённо, приземлились в тени деревьев, нашли место, где уверенно ловила беспроводная связь, но при этом не выходя к людям.

– Алло, – безэмоциональный и сухой голос Данила раздался в трубке.

Я его понимал. В наш век засилья телефонных и интернет-мошенников то, что он взял в принципе трубку с незнакомого номера – уже почти чудо. Таня облокотилась о бетонную ограду, за которой возводился очередной человейник.

– Это я – Женя Н., – немного неуверенно произнёс я.

Мне было так неуютно, словно звонил не другу, а родителям девушки рассказать, что их дочь немного перебрала в баре. Бывало и такое. На той стороне повисла пауза, даже дыхания не было слышно.

– Если это ты, то какого числа мы виделись в последний раз? – тем же тоном спросил Данил. Видимо, его тоже заколебали, если смогли прознать, что он мой друг.

– Пятнадцатого июня, я ещё остался поспать у тебя, – сразу же ответил я. С моей памятью на даты – ещё одно маленькое чудо. Вот что с Окрылённым делает перманентный стресс. Таня не без интереса наблюдала за разговором и за эмоциями на моём лице, я видел, как исследуют её глаза.

– Фух, это ты… – облегчённо промолвил он. Потом собрался и скороговоркой заговорил: – Понимаю, что времени у тебя мало. В двух словах, что нужно от меня?

– Встреча с тобой.

– Когда?

– Любое время после заката.

– Сейчас можешь?

Я посмотрел на Таню, она кивнула.

– Через десять-двадцать минут будем.

– Будем? – искренне удивился он.

– Да, я… с девушкой, – смутился я, Таня подавила смешок.

– Хорошо. Жду. Через крышу, – и повесил трубку.

Я тут же выключил телефон и уже взлетал вслед за Таней. Мы засиделись, чем дальше мы будем от этого места, тем лучше. Улетели ещё дальше на северо-восток, обогнули Ладожское озеро и направились к дому Данила. Садиться прямо на балкон без риска привлечь к себе внимание было невозможно. Без посадочных пируэтов приземлились и сразу же побежали к распахнутой двери, ведущей на крышу, в проходе её держал Данил с ошеломлённым выражением лица. Да-да, про Таню-то я не сказал. Свет в подъезде и лестничных клетках был потушен, я так понял, самим моим другом. Неслись по ступеням со всех ног, хорошо, что он живёт не на первых этажах. Вбежали в коридор его квартиры, и шумно захлопнулась дверь, щёлкнув замками.

– Как?! – выпалил он, не сводя глаз с Тани, которая сбрасывала остатки снега с кончиков перьев.

Вышла Лера и застыла в проходе, увидев ДВОИХ Окрылённых. Складывалась крайне неловкая и напряжённая ситуация. Таня многозначительно поглядела на меня.

– Данил, Лера, это – Таня, моя девушка. Таня, Данил – мой лучший друг, и его жена Лера, – немного запинаясь, познакомил всех со всеми.

– Очень приятно, – почти прошептала Таня, Лера даже вздрогнула, такое ощущение, что умение говорить – что-то удивительное для Окрылённых женского пола.

Данил крутил головой между мной и моей любимой, будто оценивая и сравнивая.

– Ты должен рассказать мне всё, – в предвкушении выдал друг. Другого я не ожидал.

Таня ощутимо расслабилась. Подошла Лера, взяла её за руку и аккуратно повернула спиной к себе. Сдавленно ахнула. Внутри меня поднимался вулкан зависти. Я и так-то не мог спокойно смотреть на оперение белее снега у Тани, мои грязно-серые казались вечность нестиранными.

– Какая красота… – вымолвила Лера, ощупывая с ювелирной точностью подогнанные друг к другу перья. Я стал чувствовать себя лишним. Кашлянул.

– Может, пройдём? В коридоре толпиться как-то неудобно, – попытался пошутить я.

Данил немного виновато улыбнулся и жестом показал, куда идти, Лера умчалась на кухню первой. Прошли в просторное помещение. Лера задернула шторы, чайник уже шумел. Жена Данила всё косилась на Таню. Ещё бы, почти два метра девушка, с чёрными волосами с металлическим отливом, спадающими до пояса. Налили напитки, и полился шквал вопросов.

Кратко рассказали, как встретились, как прошло обращение, как жили всё это время. Супруги слушали, развесив уши, говорила в основном Таня, я поведал историю трансформации, что учёл и изменил, когда у Тани росли крылья. Эту часть внимательно слушала уже и моя Окрылённая. Аккуратно подошли к истории над Московским проспектом. Я рассказал, как было на самом деле, что пришлось спускаться к земле, чтобы ракета на фоне большого количества помех потеряла цель, то есть меня, но почему-то взорвалась, как обычный фугасный снаряд от контакта с поверхностью.

Повисло молчание. Я потупил взгляд. Перед глазами я всё ещё видел падающий силуэт боеголовки, свои бесплодные попытки догнать и поймать её, раздувающийся огненный шар и сильное, резкое давление ударной волны. Таня что-то почувствовала или у меня на лице всё было написано и незаметно погладила меня крылом.

– У этой истории изначально было много дыр, – решил высказаться Данил. – Даже по тем отрывкам записей камер, что успели попасть в сеть, было видно, как ты вытянулся струной, чтобы схватить ракету. Террористы так не поступают, потом и эти записи исчезли. Тебя точно пытаются подставить.

– А какие доказательства, что это я сделал? – позволил себе сказать почти равнодушным, будто это меня не касается, тоном, но внутри-то всё кипело расплавленной магмой злости. Не могу всё ещё спокойно воспринимать.

– Записи камер с такого ракурса, где ракета словно в твоих руках. Но эти видео такого шакального качества, что разобрать детали невозможно. Показания «свидетелей», – он показал пальцами кавычки. Я услышал в его голосе нотки раздражения и отвращения. Надеюсь, что не ко мне, а к ситуации. Таня закрылась чашкой кофе и смотрела куда-то сквозь стену. – Россказни «экспертов», что ПВО ракет такой мощности не бывает, тем более на земле фрагментов корпуса и поражающих элементов не обнаружили.

– Ещё бы, – усмехнулся я.

– К вам приходили? – вдруг спросила Таня, не отрывая чашку ото рта. Веки сощурились, она о чём-то очень усиленно размышляла.

– Один раз. На следующий день после катастрофы. Спрашивали о тебе, когда видел и не было ли в твоём поведении чего-либо странного. Сказал, что был неделю назад и что всё с тобой хорошо. Я пытался донести, что это не ты. С твоими возможностями так глупо подставиться? Да и задал вопрос, как ты мог найти столько взрывчатки, если у тебя на ноге был навигационный приёмопередатчик? Мне ничего не ответили. Просто ушли.

– Приходили для проформы, – подытожила Лера. – Как только Данил начал задавать неудобные вопросы – ретировались.

– Может, они установили слежку? – снова Таня.

Я неосознанно напрягся.

– Мы весь дом обыскали сразу же после их ухода. Ничего не нашли. Если и следят, то только за нашими перемещениями, – убедил Данил.

Я пребывал в мрачном настроении. Спектакль государственного масштаба, но хореограф определённо не очень. Не понимал, кому это выгодно. Не укладывалась теория Тани о простом испытании нового вооружения. Никто не даст разрешения стрелять над городом неизученным и потенциально опасным оружием. Самодеятельность военной шишки? Допустим. А смысл? Чтобы что? Мотива нет.

– Твоя роковая ошибка была в том, что ты решил спуститься к проспекту, – выдернул меня из гнетущих дум немного усталый голос Данила. Тон был мягок, безобвинительный, просто рассуждающий. – Я могу представить бешеный темп событий и отсутствие времени на принятие обдуманных решений. Но будь ты на высоте, то кому бы это ни было выгодно, натягивать сову на глобус было бы куда сложнее.

Я покачал головой и глубоко вздохнул. Таня отставила чашку и откинулась к стене. Лера смущенно попросила посмотреть крыло, Таня тепло улыбнулась и положила ей на колени анатомическую пернатую ладонь, но не раскладывая на полную длину, а то бы кухни не хватило. Супруга Данила щупала и гладила перья, явно наслаждаясь процессом.

– В небесах я был бы отличной целью. Уворачиваться от снарядов, несущихся на скоростях в несколько махов… Ну такое. Я боялся шрапнели. Ракете с ней даже попадать в меня не надо. Думаю, только то, что я летал у самых крыш, и спасло от их применения, а стреляющему было бы сложно выдать убитых шрапнелью людей за мои действия.

– Может, на ракете была камера? – вдруг произнесла Лера. Мы все разом обернулись на неё. Она смутилась. – Я не знаю устройства таких вещей, но мне показалось, что её специально отключили, когда ты, Женя, и она оказались над оживлённым проспектом. Видимо, глупость сказала.

– Это бы всё объяснило, – отстранённо произнесла Таня.

Я молчал, Данил тоже. Оба не думали в ту сторону. Я начал вспоминать посекундно события до взрыва. Ракета была совсем близко от меня. Не взрывается. Отключаются двигатели. Я думаю, что закончилось топливо. Не срабатывает самоликвидация. Падает к земле. Начинает кувыркаться в полёте. Это, кстати, странно. Стабилизаторы не должны были дать ей закрутиться. Брошенный дротик для дартса не ведёт себя так. А значит, тут два варианта: после отключения движков обесточилась вся электроника внутри, и стабилизаторы начали свободно вращаться от потоков ветра. Бред. Во всех таких изделиях автономный источник питания, несвязанный с уровнем топлива и работой двигателей. Остаётся второй вариант: ей управляли извне или дали команду дистанционно. У неё был чёрный глянцевый обтекатель. Он вполне мог быть полупрозрачным, а за ним скрываться камера, снимающая всё в реальном времени. Как бы там ни было, сейчас это ничего нам не даёт.

Я понимал, что эти размышления сейчас ни к чему хорошему не приведут – только накручу сам себя. Это бессилие перед тотальной несправедливостью человеческого общества просто обескураживало. Если ты не такой, как все – ты опасен, если ты не в системе – ты опасен, если тебя нельзя контролировать – ты опасен. Так было всегда, всю позорную и кровавую людскую историю. Так! Стоп! Уже понесло. Решил перевести тему разговора и вытащил шеврон, положил его на середину стола.

– Где ты его взял? – удивлённо спросил Данил, он с Лерой переглянулись.

Мы с Таней тоже, оба поняли, что они удивились не самому шеврону – он был им знаком, а факту его наличия у меня. Только мне известным жестом Таня дала добро на правду, её женская интуиция, помноженная на чутьё Окрылённых, работала лучше любого детектора лжи.

– Нашли на предполагаемом месте пуска ракет, – ровно ответил я. Данил взял шеврон и покрутил его в руках. Что его так взволновало? Куча мыслей толпилось у сознания моего рта, но лучше всё услышу сам, от друга.

– Ты вернулся сюда, чтобы докопаться до правды. Я же правильно понял?

Я кивнул, Таня сидела, как изваяние, анализируя обстановку. Да и я сам ощущал, как некая неловкость поселилась в друге. Решил не юлить и спросить прямо.

– Да, как только смогли, сразу вернулись, – тем же тоном сказал я. Таня чуть заметно подняла бровь, но им не зачем знать наши перепалки по этому поводу. – Тебе он знаком? Ты стал сам не свой.

– Да, ты прав, у меня в этой ЧВК служит старший брат – Егор, – спокойности интонации Данила я бы снял шляпу, а ведь он рискует говорить такое мне.

– Ты мне не рассказывал… – медленно, по слову, вымолвил я. Моя Таня заметно напряглась, но не на внешнюю угрозу, а чтобы меня останавливать в случае чего. Другим жестом показал ей, что я спокоен и всё хорошо. Не сильно убедительно, но её плечи немного расслабились.

– Он перевёлся туда около года назад, до этого был в разъездах по всему миру. То, что он военный – ты был в курсе, – я кивнул, да, Данил говорил вскользь очень давно. – Когда вернулся – не в курсе, видимо, как раз весной или летом. Мы редко общаемся, у них там строго с этим.

– Вы созванивались после трагедии? – удивительно, как мне удалось это сказать, чтобы не задрожал голос.

– Нет, – Данил покачал головой. – Полгода ни словом, ни духом. Теперь мне самому хочется выйти на связь с ним. Ты уверен, что это именно то место, откуда вёлся обстрел?

– Не уверен, – признался я. – Но территория похожа, много следов от гусениц и протекторов тяжёлой техники. Нашли с Таней несколько гильз и признаков, что там был военный лагерь. Прятать внутри леса могут только ПВО-системы.

Данил задумался, Лера встала, забрала кружки, сполоснула и налила ещё всем. Таня улыбнулась в знак благодарности. Я не знал, что и думать. Вот она – ниточка к правде, к тем, кто мог отдавать приказы на стрельбу. Не лопнет ли она прямо здесь и сейчас? Данил имел полное моральное право не впутывать своего брата и себя с Лерой. Я бы его понял и принял бы такое решение. В чём я уверился точно – это не случайный пуск. Почему появилась такая железобетонная уверенность – сам пока не разобрался.

– Я слышал, что их передислоцировали под Гатчину, – вдруг сказал Данил.

***

– Нам нужно туда, – твёрдо выпалил я, поднимаясь в плотный слой снеговых облаков. Таня летела чуть выше, но слышала всё прекрасно.

– Ты же не хотел ввязываться во это? – съязвила Таня, по-доброму. Я надеюсь, что по-доброму.

Стало очень влажно, и крылья стремительно обрастали льдом и тяжёлым снегом. Природное стекло лопалось на суставах и звенело на маховых перьях. Нужно как можно быстрее попасть домой. Мы можем выдержать очень большой вес, но не запредельный, а маневровые секции оперения имеют ограниченную подвижность. Если их «заклинит» от намерзшего льда, то тормозить придётся, как пущенный в полёт топор.

– Не хотел, но если Данил сможет что-то разузнать, то почему бы не попробовать?

– Что ты хочешь попробовать? – Таня включила психолога или коуча по успешному успеху. Она отыгрывается за мои строгие тренировки с ней?

– Найти базу, проникнуть. Дальше варианты: стащить данные, если сохранились, или образец ракеты. Пока первое, что приходит в голову, – шестерёнки в моей голове сбрасывали блаженную ржавчину невежества и начинали вращаться.

Нас обоих тянуло к земле. В Питере разыгрывался настоящий буран, и со стопроцентной влажностью, мы рисковали рухнуть ледяными статуями. У Тани все волосы покрылись льдом, у меня перед глазами тоже маячили сосульки. Через снежную пелену разглядел нашу высотку. На миг вышли из облаков, чтобы зайти на посадку и оценить обстановку у дома. Может, нас там ждут? Возвращаться без проверки стало паранойей ещё тогда, когда за мной не велась охота. Точнее, велась, но всякими папарацци.

– Мне нравится, если не считать целый лес «НО», который стоит после каждого слова, – немного грустно улыбнулась Таня.

– Значит, решено? Гатчина?

– Гатчина, – подтвердила моя Окрылённая.

Глава 12

Непогода накрыла город с головой. Объявили штормовое предупреждение и закрыли дамбу. И это в конце октября! В прошлые годы температура днём ещё держалась за двадцать градусов выше нуля. Природа решила отыграться сразу за всё упущенное? Снег валил крупными, липкими хлопьями, засыпая и делая влажным всё, к чему прикасался. Городские коммунальные службы едва справлялись с уборкой, балансируя на грани транспортного коллапса. Люди пытались укрыться от снегопада под зонтами, плащами или дождевиками, но всё равно были сырыми насквозь, а ночное понижение температуры сковывало воду и слякоть в бесформенный лёд, превращая простой поход из дома до магазина в настоящий вызов с полосой препятствий. Хорошо, что для меня и Тани таких проблем не было.

Пока Питер был накрыт плотным одеялом туч, мы несколько раз бывали у Данила. От него звонили своим родным по защищённому, как мы ОЧЕНЬ надеялись, мессенджеру. Риск был огромен, поэтому мы с телефоном Данила уезжали в другой район города, чтобы, если к нему придут, он мог сказать, что потерял смартфон или его украли. Меры предосторожности могли показаться излишними, но пособников и укрывателей «террористов» ждало не менее суровое наказание. Почему не воспользовались своим новым телефоном? Я пока не был уверен, что он не скомпрометирован, поэтому он лежал включённым на одной из крыш города. Вторым аргументом было то, что и мои, и родители Тани могли просто не взять трубку с незнакомого номера. Мой папа вообще сразу блокировал сомнительные звонки, а Данила знали. С родными Тани такого счастья не было, и мы только надеялись на удачу.

Таня расплакалась сразу же, как услышала усталый голос мамы, я дипломатично отошёл, пока она разговаривала. Её плечи поникли, а крылья опустились на мокрый снег крыши. Несколько минут они просто рыдали друг другу в трубки. Когда не нужно, слух выкручивается на максимальную чувствительность. Меня тоже гложило чувство тоски по родным, ком подкатил к горлу, с болезненным ощущением сглотнул его. Я пинал снег, наблюдая за танцем ветра в белоснежной стене – он выл в ушах, скрывая своей болтовнёй разговор Тани.

– Д-да, мам… Пока не знаю, когда вернусь… Да, было бы неплохо… – доносились до меня обрывки фраз, она запиналась от душивших её слёз.

Через минут пять Таня подошла ко мне с зарёванными глазами, я без слов обнял её – она снова заплакала. Сколько раз я твердил и твержу себе: «Что имеем – не храним». Ведь мы можем месяцами не общаться с дорогими людьми и спокойно жить, а когда что-то начинает этому препятствовать – рвём на себе волосы и корим себя за глупость. Я бесконечно благодарен Тане за ту жертву, что она принесла ради меня. Ведь она положила на одну чашу весов всю свою жизнь и людей в ней, а на другую – меня, «клеймёного преступника» с сомнительным будущим.

Я всегда звонил папе, так уж повелось, мама обычно по ходу разговора подключалась. Это не значит, что папу я люблю больше, просто в своё время мама много работала и не могла отвечать на звонки. Так сложилась привычка. Нажимая кнопку вызова, я чувствовал внутренний мандраж и беспокойство. Что услышу? Что скажу? Стаями носились вопросы без ответов, и вопросы, на которые я не хотел знать ответов.

Поговорили быстро и лаконично. Папа понимал всю сложность и щепетильность ситуации, поэтому за сухими и короткими фразами скрывалась глубокая боль, отчаяние и бессилие что-либо изменить. На некоторых звуках его голос предательски дрожал, на фоне я услышал плач мамы. Сердце сжалось и заболело.

– Передай маме, что я люблю её… И тебя тоже, пап… – ВПЕРВЫЕ за всю сознательную жизнь я сказал это вслух родителям. Я считал такие слова в реальной жизни почти мифическими и встречающимися лишь в сентиментальных фильмах и сериалах, но сейчас понял, что они нужны. Наша затея найти правду таит в себе вполне прозрачную опасность быть убитым.

– Я тоже, сынок, – после почти пятисекундной паузы ответил папа. Я был уверен, что его растрогали мои слова.

– Будь осторожен, Женечка, – сквозь всхлипы промолвила мама. Хорошо, что мы общались без видео – я бы не выдержал и сам бы разрыдался. Может, даже совершил бы какие-нибудь необдуманные поступки. Таня была рядом, делая вид, что не слушает, но по её незаметной и мягкой улыбке я знал, что она гордится мной. Она мне много раз твердила, что нужно говорить главные слова родным и близким. Ведь даже в спокойной жизни каждый день может стать последним. Это не нагнетание драмы: мы можем контролировать лишь свои действия, а не весь внешний мир с его непредвиденными обстоятельствами и событиями.