Л+Б. В капкане Мурзлингера

Потому Борис успокоился, сделал выводы и приступил к подготовке побега из города со всевозможной тщательностью.

Тайком от гуляющих стражников (оказалось, на островах выставляют на ночь охрану) спрятал лодку в прибрежных кустах. Смастерил ведро. Тихо, крадучись сходил на Сытую площадь, наполнил тару едой и крошечными жучками. Это на случай, если обнаружит не всех Арсеньевых. Когда ему с Лизой придется обследовать земли злингов и задиристых злобных ингов, сухой паек будет кстати. И инструмент. И вода. Два ведра с надежными крышками спасут слабосильных урзят от жажды и высыхания.

К полуночи стража заснет (сторожа всегда засыпают), и Боря благополучно уплывет на Северный остров. А чтоб южные не спохватились, не потребовали возврата оскорбителя черного «бога», толстопузого Пикарида, поставит на пирамиду берестяное чучело. Пусть оно «смиренно ждет милости», как приказывал странный жрец. Не похожий, кстати, на пленника. Скорее – на подселенного к туземцам экспериментатора.

Потому Борис выбрал веток и коры белесого дерева, наполнил кулек смолой и, чтоб соседи не видели и вопросов не задавали, по наклонной стене пирамиды добрался до «мезонина». Проковырял дыру, проник в свое помещение и старательно смастерил фигурку урза в рубашке и широкополой шляпе. Издалека не поймут, за делами не догадаются, а к полудню уже будет поздно. Ищи-свищи перебежчика, на лица все одинаковые.

Ну а себе, разумеется, изготовил новое платье – это было бы слишком позорно, предстать пред девчонкой голеньким. На этот раз, без карманов, чтобы не тянули ко дну. Подумал и склеил сумку для записей и инструмента. И всю ночь боролся с дремотой, беспокойно посматривал в щелочку. Но, странное дело, стражники враждующих островов тоже не засыпали. Ходили, кричали «Погля-я-ядывай!» тревожными голосами, как будто ждали нашествия. Чек выпустил жутких ню-ню. Зловещие силуэты беззвучно парили над островом, горящие взгляды резали холодную темноту поисковыми прожекторами.

Какой там побег! Борька злился, но был вынужден ждать до утра. А с восходом светила, работники вскочили раньше обычного, и давай собирать инструменты, разбросанные по острову, укрывать в неглубоких пещерках пред «великим дождем». Что у них в головах? Перед бурей!

Осторожно, чтоб не заметили хитроумненькую подделку, парень выставил из проема одетого двойника, привязал к шипам пирамиды в надлежащей смиренной стойке. Убедился – никто не смотрит, сам спустился скорее вниз и выглянул из кустов. Увы! Как раз в эту минуту добросовестные ребята тянули в сарай его лодку. Проклятие! Борис-человек готов был броситься вплавь. Но урз не желал подставлять под удары тяжелых камней разгневанных северян незащищенную голову. Поспешишь – людей насмешишь. От бесшабашной храбрости не бывает ни толку, ни проку.

Меж тем все в округе притихло, замерло́, затаило дыхание, в угрожающей тишине растворились все звуки, все шорохи. Утренний ветерок спрятался под листочки, и работники двух островов постепенно угомонились, залезли на пирамиды, на тяжелые ветви деревьев и уставились в сторону пыльных, угрожающих жизни песков. Ни дать ни взять – в ожидании приятного развлечения. «Почему они не боятся?» – колыхалось в мозгах у мальчишки. Почему он сам не спешит спрятаться в мезонин?

Вдруг на западном горизонте, где пустыня сливается с небом, появилось и стало расти с невероятной скоростью растрепанное пятно. Превращаясь в тучу песка и удушливой красной пыли! Гонимое злыми ветрами! Толкающими к траве, к островам, к волшебному озеру боевые колонны торнадо! Вихри от земли и до небушка, крутящиеся гигантскими всесшибающими воронками!

«Удивительно, это конец… – успел подумать землянин. – Будет здесь нам могила привольная, без креста и других отличительных и опознавательных знаков».

А урзы вдруг привскочили и в великом возликовании закричали: «Слава богам!», встречая цветные стаи великолепных сфинксов! Пролетавших над пирамидами! Борька сжался, но полуптицы мщением не заморачивались. Шесть армий, мужчины и женщины, белоснежные, черные, алые, ринулись на пустыню! Вознеслись в небеса трепещущим крепкосплоченным кругом, тяжелые взмахи крыльев усмиряли свирепый ветер! «Ах-х-х! Ах-х-х-ха!» – наполнился воздух дыханием и движением. И урзы, в стихийном порыве единясь со своими кумирами, повторяли «Ах-х-х!» и «Ах-х-х-ха!», все безудержней, громче, ритмичнее! Нагнетая, творя, наколдовывая атмосферное электричество!

Исступление нарастало, превращало дыхание в рев, поднималось ввысь необузданным: «Скорее! Скорее! Скорее!» И тогда три парня, три девушки вырвались из рядов, в гулкий центр, навстречу друг другу! И столкнулись! Вспыхнули молнии! Трезубцем прожгли песок, глуша, ослепляя округу! В их яростном свете, на миг, блеснули златые фигурки утративших жизни сфинксов!.. И пропали…

Но синяя туча, настоящая, дождевая, уже росла на глазах, набухала тяжелой влагой, превращалось в лиловую тьму к горизонту от горизонта! И хлынула, полилась спасающим зелень ливнем! Укротившим песчаную бурю!

– Великая слава богам! – взревели в запале урзы.

Островитянин в Борьке тоже громко кричал-восторгался, и как все поднимал к небу руки, и тянул опьяняющий запах расплескавшегося озона. Человек пришел в ужас: «Шестеро и в самом деле погибли? Принесли себя в жертву? Спасая небольшой населенный оазис? Зачем? Неужели нельзя посадить легких урзов на спины, перенести в места безопасные и плодородные?»

Но сфинксы не отвечали. Сделали круг над озером, наслаждаясь вполне заслуженным одобрительным воплем поклонников и, спасаясь от самодельного безудержного потопа, схлынули на восток. Только черный бог Пикарид спикировал, цапнул «Бориса», прикрепленного к пирамиде, да над лугом заметил подделку, разорвал и вышвырнул вон.

Урзы вскрикнули в трепетном ужасе! А кто видел, передавал зазевавшимся, не заметившим, сколь преступно непослушание, и к чему оно привело. А пацан подумал: «Отлично! Я избежал новой смерти благодаря уму и творческой изобретательности. Больше нет Бориса с Земли. Тем легче будет откланяться». Но стоял, стоял и стоял, наслаждаясь живительным ливнем, проникающим в поры кожи. Это было сильнее его. Инстинктивное поведение заставляло островитян поднимать кверху руки и радоваться, и тянуть, тянуть в себя воду, чистейшую на чистейшей, без заводов и фабрик, планете.

Проходили часы. Мокрый день преобразился во влажный, наполненный испарениями и криками глушек вечер. (Глушки – рыбки Чудесного озера. После дождей резвятся, прыгают над водой, забавно кричат: «Глу-у-у! Глу-у-у!») И урзы, один за другим, опомнились, загалдели, замахали разбухшими шлангами, поскакали с ветки на ветку, на мощеные камнем дорожки и скорее шмыг по домам! Престранное поведение. Пацана никто не заметил. А он стоял затаившись, обдумывал и прикидывал: как закат потушит огни, но стража еще не появятся, утомленная долгим бездействием, он спустит на воду лодку и в несколько сильных гребков окажется в «камышах» у мыска соседнего острова.

Разумеется, можно уплыть без шлюпки и без запасов, так было бы даже проще. Но насмешливая Лизавета разведет руками и выскажет:

– Ишь, явился не запылился! Раскатил губу на готовенькое!

У нее на соседнем острове, ясно дело, к побегу все тщательно подготовлено. Борька должен использовать шанс, чтобы обойти задаваку. По ловкости, предусмотрительности, по спасению попавших в беду сделаться самым первым!

Вчера Борис с пирамиды рассмотрел заросшее травами и реденькими кустами болото на севере озера. Похоже, вполне проходимое для крошечного каноэ. Если спрятаться за листвой, можно пением приманивать ингов и высматривать: нет ли Арсеньевых? Ну а если воды и топи простираются до реки, друзья на маленьком судне предпримут очень опасное, полное приключений совместное путешествие.

Совместное с Лизой! Парень размечтался, вообразил одноклассницу миленькой урзочкой и придумал несколько способов, как будет ее защищать.

А если Елизавета превратилась в лохматого инга? С нее станется! Борька припомнил, какой неожиданно сильной, продуманной, неустрашимой показала себя девчонка на последнем авиоралли (он примчался за ней, вторым!), и в досаде не пожелал повторения унижения. Несмываемая обида хлестнула по самолюбию.

Надо действовать! Или малявка сама приплывет на остров, найдет его раньше времени. А это недопустимо! Борька сделал шаг… Нет, разбухший потяжелевший урз попытался выполнить шаг первым шлангом… вторым… четвертым… Но не сдвинулся с места! Почва держала железной хваткой! Парень дергался, руко-шлангами тянул за каждую ногу, копал, откидывал жирную, разомлевшую за день грязь – бесполезно! Ноги пустили под землей глубокие корни! Древесные, разветвленные!

Вот подстава, вот невезение! Пацан готов был завыть, представляя, как Лизавета деловито берет лопату и откапывает товарища! А потом пишет в школьном отчете! И все классы, от мелюзги до усатых выпускников, надрываются в бурном хохоте и тычут в Булана пальцами, подхватывая бока!

Надо отдать Борьке должное – он пытался спасти ситуацию. Достал из сумки ножи и, невзирая на боль, принялся отпиливать выросты. Скоро понял – не успевает. Бурлящие соки земли с потрясающей быстротой превращали стан урза в ствол, крепкий и несгибаемый, поднимали веером руки, запускали мелкие веточки! И вот уже новый куст с крутящейся головой покрывается клейкими почками… Мысли рвутся и разбегаются…

– Помогите мне!.. Помогите!.. – закричал в отчаянии парень. Или, может быть, зашептал. Слух и голос хлябко рвались, истончались и исчезали!

Его жизнь решали минуты. И удача. Так получилось, что хлопотливый Гнор возвращался домой последним. Он и спас пацана, в темноте едва отличив растения от бедолаги урза. С корнями возиться не стал, подобрал оброненный ножик – и единым резким движением чиркнул по ного-шлангам. Борька вскрикнул! Но острая боль мгновенно сменилась сонным беспомощным оцепенением.

– Ах ты глупый, – старик подхватил больного на сильные руки и отнес в пещерку, где прятались от непогоды лодки. Достал чашку с черной смолой, замазал парню «ступни», чтобы больше не прорастали. Отрезал лишние веточки, обработал каждую ранку. Когда дело дошло до нескольких выростов у «ладоней», больной попросил слабым голосом:

– Оставь, пускай будут пальцы.

– Побеги начнут расти, почки пойдут, листочки.

– Я буду их обрезать. Спасибо за все, добрый Гнор.

– Не за что, ушлый Боря.

– Ты узнал меня? В темноте? – совсем расстроился парень.

– Ясно дело, ты Боря с Земли. Ты опять оскорбил Пикарида. Лишь малый, что целыми днями горлопанит или бездельничает, умеет сворачивать ведра. А зачем он их сунул в лодку? – Гнор взглянул в каноэ напротив. – Задумал сбежать. Это значит, не поднялся на пирамиду, затаился неподалеку. Ни один здравомыслящий урз не встанет на землю в ливень! Никогда! Лишь главный балбес обязательно прорастет и накличет на остров гнев Всесильных и Легкокрылых. Ты обязан покинуть нас, парень. Искупи свое прегрешение, припади к ногам Пикарида.

Борьке стало обидно: сам Гнор, его единственный друг, бесцеремонно гнал с острова. А впрочем…

– Я должен уйти, – признался пацан, с усилием приподнимаясь на локти. Организм опять перестраивался, возвращался из деревца в урза. Внезапное выздоровление затуманивало мозги, мешало слова и мысли. – Мне надо найти друзей. По отдельности каждый из нас неловкий и неумелый, может очень скоро погибнуть. Но когда мы будем все вместе, – Борис хотел сжать кулак, крепкий, земной, ударный, демонстрируя старому лодочнику силу объединения, но вскрикнул от новой боли, – мы станем сильнее всех! Сильнее ваших богов!

– Опять ты бредишь, несчастный, – печально заметил Гнор. – Где же видано, чтобы урзы обладали великой силой?

– Мы не урзы! Мы – люди с Земли! – горячился, вскрикивал Борька, погружаясь в тяжелую болезненную горячку. – На Мурзлингере нам нужен сталкер, который нас проведет через опасные зоны. Здесь шагу нельзя шагнуть, кругом западни и ловушки! Добрый, милый Гнор, помоги! А мы тебя наградим, получишь, что пожелаешь!

– Ничего мне уже не нужно, – вымолвил грустно лодочник, вытирая больному лоб, покрытый мелкой испариной. – Я старик, мне пора умирать. Зацвела сьючень, это признак: не сегодня-завтра на остров набегут поганые злинги. Наших главных врагов-обжирателей манит сладостный запах съедобного. Переросшие мерзкие гусеницы проникают ночами в кладовки, ломают ветки деревьев, убивают бдительных стражников. Режут урзов напополам!

Парень вздрогнул:

– То есть, как режут? У них есть мечи и кинжалы?

– Какие еще мечежалы? У червей смертоносные когти, загнутые, востренные.

– Опасней ваших ножей?

– Куда опасней, длиннее!

– А вы прикрепляйте ножи к легким и длинным палкам и сражайтесь острыми пиками! Так противника не подпустите и на расстоянии заколете! – ляпнул Борька в драчливом запале. И прикусил язык: а может, в рядах злобных злингов невольно придут Арсеньевы?

– Самый умный? – Гнор усмехнулся. – Да мы злодеев без пикок по кускам посушили б на солнышке. Но Божественное писание запрещает язвить подлецов. В них можно кидать камнями, отгонять подальше в пустыню, но лучше не попадать.

– Не попадать? – мальчишке в густой темноте пещеры казалось, что бредит Гнор. – Без права на самозащиту? Но это идиотизм!

– Какой еще одоизм? Ты, малой, в отношении Премудрых употребляй разрешенные хвалебные выражения. Например: «Несущие знание, вековечное и незыблемое», или «Великодушные хранители бренных урз».

Хранители? Мудрецы? Парень вспомнил хищный блеск молний – словно взмах меча над склоненными покорными головами.

– Ваши боги запачкали крылья в крови ритуальных жертв! А пески, я это заметил, на два метра подвинулась к озеру! Через несколько бурь, от долины ничегошеньки не останется! Вам надо садиться в лодки, пока поднялась вода, и спасаться через болото!

– Снова, мальчик, путаешь что-то. Как возникнет необходимость, Всемогущие отшугнут барханы назад в пустыню. Сам подумай, – Гнор приподнялся, услыхав вдали перекличку выходящих на берег стражников, – если каждый трусливо сбежит, кто же станет встречать малых урзов?

И ушел. А Борька, бессильный, провалился в глухое беспамятство. Нет, он много раз просыпался, толкаемый муками совести, и кричал: «Я бегу! Я спешу!», представляя Лизу в когтях прожорливых зверских злингов. Но горячая голова падала на солому, а свирепые морды ню-ню ревели, грызлись, взрывались в тяжелых кошмарах снов…

* * *

– Никчемная малолетка! Объясни, с какой стати я должен оставить тебя в живых?

Лиза смотрит в лицо чужеродного, перекошенное, разгневанное. Кто-то сильно его разозлил. Он выместит гнев на ней. В самом деле, может пристукнуть, если за две секунды не придумать нужный ответ. «Потому что я хочу жить», – явно не подходящий.

Она должна стать полезной. Должна притворяться глупенькой. Чтоб ее выпускали работать вместе с другими девочками. На просторе Лиза осмотрится, найдет способ, как убежать. Или как передать сообщения, которые не перехватит, не прочитает черный.

Герочка переминается с замерзшей лапки на лапку, опускает глаза на свежий порез на руке Пикарида:

– Я вижу, вам очень больно. Но я умею лечить. Если вы принесете лекарства, я продезинфицирую и перевяжу рану. А еще я могу следить за здоровьем ваших работников.

Вставайте! Злинги на острове!

Надо сказать, организм совсем молодого урза мгновенно заболевает, но быстро и поправляется. Когда мальчик открыл глаза, стояло раннее утро, наполненное белесой, неестественной тишиной. Боря выглянул из пещеры и увидел полосу берега с ночными следами стражников, спокойные воды озера и, о чудо! – благоухающий, цветущий ковер пустыни до самого горизонта! Диковинные растения, едва успевая выпустить короткие стебельки и пару-другую листиков, венчали себя коронами цветастых сочных соцветий. С минуту пацан стоял, восхищенный величием Жизни, прорвавшейся через засуху. И новая мысль: «Через восемь сроков по восемь дней придет пора собирать катящихся зрелых мурзов», завелась сама в голове исконным урзячьим знанием.

Вот что молвил Гнор на прощание, упрекая мальца в недомыслии, в подслеповатом неведении. Нет, урзы ни в жизнь не оставят малышей без экстренной помощи. Да и Борька не эгоист, помышлял о благе общины, а сморозил явную глупость. Недаром учили: «Не вздумайте насильно переиначивать образ жизни аборигенов. Без глубокого осмысления обычаев и законов развивающихся миров, вмешательство обернется смертями и катастрофами».

«Может, сфинксы и в самом деле задувают назад пустыню?» – усмехался парень, а сам подтолкнул к воде легкую лодку. Сел на весла, сильными взмахами повел скорлупку вдоль берега, упиваясь невероятной, неестественной тишиной. И вдруг, за крутым поворотом, где склон острова пенится белыми ухоженными садами… Парень дернулся, подскочил – всюду лежали стражники! А по крепким сучкам сьючени расползлись… большущие «гусеницы» с блестящей белой спиной, с добродушной ухмыльной мордой! И довольно жевали разлапистые, полные сладких соков листочки и лепестки. Это было несовместимо, не укладывалось в картину воинственного вторжения: тишина, милота и убийство…

– Атас! – заорал Борис. – Вставайте! Злинги на острове!

И его услышали! Скоро из всех пирамид повыскочили, покатились вниз по откосам пищащие белые тушки! Удивленные физиономии метались, падали в воду, швыряли-толкали лодку и, ловко скача над волной по примеру земных дельфинов, преодолевали озеро. А за ними бежали урзы, возмущенные, злобно орущие, вопреки благочинным заповедям, кидающие в агрессора отточенными камнями! Два-три снаряда врезались Борису в грудь и в живот, парень бухнулся, прикрывая шланго-ладонями голову. Кипящие волны толкали лодку к соседнему острову, но и там, на чужой территории, исступленно вопила толпа, взрезали воздух булыжники, бурлили воду захватчики! В момент пацан оказался под перекрестным огнем! Каноэ крутилось, трещало, в ушах звенело пророческое: «Лишь главный балбес…»

В ту секунду, в голове что-то явственно вспыхнуло! Побежало горячими токами от макушки до самых пят! И Боря, еще не видя, еще толком не сознавая, почувствовал: здесь Арсеньев! Дядя Витя! Парень вскочил: на Южном? Нет, вон, на Северном! Мчится к берегу, машет руками урз в рубашке и белой панаме! Пацан закричал, цапнул весла и в несколько мощных гребков вонзился в песчаную отмель. «Чужой!» – закричал кто-то сверху и нарочно, прицельным движением бросил в урзенка камень. Но Борис успел уклониться, Виктор прыгнул, и лодка стрелой полетела к дальним болотам.

– Дядя Витя!

– Сынок!

На секунду, оба замерли, пораженные проступающими чертами, узнаваемыми, земными, сквозь монетные лица Мурзлингера, и сомкнули шланги-объятия. Вот оно, настоящее счастье, обретенное в преодолении трудностей и опасностей – встреча добрых друзей на чужбине! И, как в старые времена, после долгой тяжелой разлуки, подполковник межзвездного флота по привычке слегка отстранил за плечи сына товарища, посмотрел в глаза. Но теперь, вместо гордого: «Как ты вырос!», вырвалось ироничное: «Ну мы с тобой и чучела!»

Парень хмыкнул, прижался к родной, на Земле широкой груди и тихонько шепнул:

– Прорвемся!

– Непременно! – заверил Арсеньев. – Мы, сынок, с твоими родителями попадали в чужих мирах в серьезные переделки. Но всегда возвращались домой, живыми и невредимыми, потому что за сенью звезд нас ждали Лиза и Боря.

И нахмурился:

– Где наши женщины? Ты их видел?

– Не видел, дядь Вить, – виновато поник пацан. Теперь Борису казалось: в мелочной суете, он что-то сделал не так, что-то важное не заметил. – Я пел, нарушал законы, меня судили всем миром. Каждый знал про «балбеса с Земли», но ни разу никто не откликнулся.

– А я исписал пирамиды словами: «Я Виктор Арсеньев, ищу семью и Буланова», и жрец меня осудил при скоплении целого острова за пакостный вандализм11. Велел посадить в кладовку, перебирать продукты, где хорошие, где испорченные. Да, сынок, будь я человеком, я ногой отпихнул бы камень, приваленный вместо двери. А урз кричал в щелку: «Боря! Лена! Лизонька! Мама!» и ковырял подкоп.

– Вы сбежали?

– Нет, не успел. Утром кто-то толкнул булыжник и в темницу ввалились злинги.

– Напали на вас?! – ахнул Борька.

– На чаны, на стеллажи! И ну жирной мордой в запасы, чавкают и смеются. Я выскользнул, а весь пол…

– В рваных трупах, – кивнул пацан. – Они погубили Гнора, моего спасителя, друга. Он лежал в траве, с белым чубчиком…

Борис запнулся и всхлипнул, а командир Арсеньев обнажил в знак траура голову. Повинуясь порыву, оба окинули острова печальным прощальным взглядом. Но битва уже завершилась, победители с горьким стенанием собирали тела погибших. Последние из захватчиков убегали, ломая цветы похорошевшей пустыни, в сторону синих гор.

– А все-таки не понятно, – с досадой заметил Виктор, – как враги вошли в пирамиду? Все «двери» были завалены, я это видел сам. Закричал, урзы спрыгнули сверху, но злинги не защищались. Раскидали камни у входов – и тикать.

– Да, как-то не вяжется, – согласно заметил Борька. – Беззлобные, но убийцы, трусливые, но почему-то совсем не боятся ню-ню.

– О, позвольте я все объясню! – послышался с бережка громовой раскатистый голос. Его обладатель изо всех сил старался смягчить грозное впечатление мягкими интонациями.

Глава 3

Я – девушка с нежным лицом и голубоватой кожей

Борис раздвинул кусты. Недалёко на мокром песке стоял на задних ногах гороподобный инг, с кудлатой седой бородой, с поломанными рогами, и протягивал урзам замызганную сумку из «бересты». Руки-бревна дрожали, по заросшим щекам текли неудержимые слезы. «Я Вио Ретта с Брутелло, – прочли друзья на ИЯМПО, искусственном языке, созданном для общения человеков и маракасков. – Разыскиваю Бара Ретта, Кру Фролли, Биа Кавида, Сбарда Качли, Глеба Давыдова и Томаса Арчибальда».

– Я – девушка с нежным лицом и голубоватой кожей, невысокая и изящная, мне двадцать восемь лет, рост метр шестьдесят пять, – печально заверил сфинкс, и новые слезы брызнули еще горше, еще крупнее.

– О! – воскликнули малые урзы, выскочили на берег, обхватили нового друга за ободранные колени (выше не доставали) и в два голоса стали просить, чтоб прекрасная Вио не плакала – в их лице она обретет надежных и верных защитников.

– Позвольте представить, – юноша вспомнил преподавателя межпланетного этикета и сделал галантный жест. – Перед вами Виктор Арсеньев, землянин под метр восемьдесят, очень сильный и очень добрый, с улыбающимся лицом и коротким седеющим ежиком. Ежик – это причёска такая.

– Пи-чё-ка? – Вио сложила страдальческое лицо и легла на живот, чтобы видеть глаза своих собеседников. – Пичёка… Давно… Не помню…

– Неважно! – замазал парень нечаянную бестактность, стараясь не скашивать взгляд на торчащие львиные лохмы. – Главное, Виктор Арсеньев – заслуженный космонавт! Открыватель новых планет!

– Космонавт… Я тоже была вроде бы космонавткой?.. Летала с Кру Фролли, с Кавидом… – беспомощный взгляд на надпись. – Я стала позабывать многие имена…

– А Бар Ретт? Ваш супруг или брат? – осторожно спросил Арсеньев.

– Любимый, мой муж. У нас детки, Ладик и Ярудка. – Жалобная улыбка осветила мордашку инга. – Я живу надеждой на встречу, а иначе, где черпать силы, чтобы вынести одиночество? Откройте, пожалуйста, сумку, посмотрите на зарисовки. Я боюсь испачкать, испортить. – И показала растоптанные ладони в грубых мозолях.

Борис развязал тесемки и осторожно вынул тяжелую пачку желтой от времени «бересты». Это были искусно выполненные портреты шести звездолетчиков, кого Вио без всякого толку пыталась найти на Мурзлингере, и двойняшек лет четырех, с кем жаждала встречи дома. Над кудрями маленькой Ярудки забавно витали бабочки.

– Где-то я это вроде бы видел… – улыбнулся растроганный парень. – Меня удивила стайка пёстреньких мотыльков над головкой маленькой девочкой. Оказалось, их привлекают ароматы цветочной косметики. А еще я узнал, что куколок прирученных озорниц продают в комплекте в коробочке.

– Мои дети очень послушные, – произнесла Вио Ретта, сразу видно, заученный текст.

– Озорница – название бабочки, – стушевался неловкий мальчишка.

Опять выражение страдания:

– Извините… не знаю… не помню…

– А я вас узнал! – Арсеньев тайком показал болтуну из руко-шлангов кулак и подчеркнуто полюбовался портретом изящной девушки в парадном комбинезоне. Черты лица с пухлым ртом, приподнятыми к вискам выразительными глазами и узеньким подбородком выдавали жителя Ворро, материка Брутелло. – Помнишь, Боря, на астероиде тебе вручали медаль «За спасение экипажа»? Вио Ретту и Биа Кавида наградили орденами за открытие Ифигении – пригодной для жизни планеты в системе звезды Третий Глаз12.