Платяной шкаф с секретом

– Скажите, может, девица… обнаруженная вами в шкафу… является, так сказать… любовницей вашего мужа? – бесцеремонно спросил мужчина, стараясь держать дыхание.

Клава бросила на него презрительный взгляд и не удостоила ответом.

Стал накрапывать мелкий дождь. Потом дождь усилился. И все вокруг зашуршало, словно вылезло наружу множество крыс. Острые капли дождя падали на головы и плечи бегущих, но никто из них не желал остановиться и укрыться где-нибудь под навесом.

– А полицейский? – гнула свою линию журналистка. – Может, он провалился… в портал? – У нее был ярко накрашенный рот, а в ушах болтались большие серьги из серебра.

– В какой еще квартал? – не поняла Клава.

– В портал, – поправила ее журналистка, – ведущий в другое измерение…

– У нас в квартире обычный платяной шкаф, а не космический аппарат!

Воспользовавшись отсутствием машин в переулке, Клава перебежала проезжую часть и устремилась к продовольственному магазину, расположенному на другой стороне. Ее сопровождающие, точно преданные телохранители, неотступно следовали за ней, хотя бежать с каждой минутой им становилось все труднее и труднее.

Какой-то мужчина в куртке, торопливо шедший по тротуару с крупным коричневым догом на поводке, еле сдержал своего питомца, который бросился с лаем в сторону бегущей троицы. Псу явно не нравилось, что журналисты преследуют свою жертву. Он все лаял и лаял, словно почувствовал, что бедная женщина, оказавшаяся в кольце, нуждается в защите.

Высоко в небе сверкнула молния, и дождь припустил еще сильнее. Стала плотнее и повисшая в воздухе серая пелена.

Мужчина с догом, не желая дольше мокнуть, утянул своего пса куда-то в подворотню. А Клава и с нею «акулы пера» вбежали в дверь продовольственного магазина.

Клава стряхнула с куртки дождевые капли, веером разлетевшиеся в стороны, и устремилась к прилавкам с продуктами. Журналистка и ее товарищ также стряхнули с себя дождевую влагу и бесцеремонно последовали за ней.

– Вы что, так и будете ходить за мной? – спросила Клава. – Продуктовый магазин – не самое подходящее место для разговоров.

Журналисты никак не отреагировали на ее слова. А обладательница ярко напомаженного рта и больших серег в ушах как ни в чем не бывало спросила:

– Скажите, Клавдия Семеновна, а этот полицейский… Мукомолов… В каких вы с ним отношениях?

– Господи! Да ни в каких!

– Да ладно! – не поверила журналистка. – Поди, наверное, и сейчас еще прячется у вас в чулане… Не мог же он испариться, словно снег на солнце!

– Какой чулан?! У меня, между прочим, муж есть… Хороший человек… Чемпион России по классической борьбе. Он меня во всем устраивает.

– Муж – это муж. А любовь, чувства, страсть – это совсем иное! Здесь штамп в паспорте не требуется, – заявил мужчина, и тут Клава обратила внимание, что у него на подбородке сидит отвратительный розовый прыщ.

– Пошли вон! – завелась Клава. – Больше я вам ничего не скажу!

И, оттолкнув в сторону журналистов, побежала вокруг прилавков, надеясь, используя прочное знакомство с продавцами, сбежать из магазина через черный ход.

«Акулы пера» бросились за нею, но на пути у них возник крупный широкоплечий мужчина кавказской наружности, охранник магазина по имени Аслан, наблюдавший эту сцену с самого начала.

– Стоять! – воскликнул он. – Там подсобные помещения, туда нельзя! – И раскинул перед преследователями свои большие руки.

Тем временем Лампасов Станислав Петрович, уже известный нам артист цирка, иллюзионист, доставивший накануне Юлю Пичугину в дом к ее родителям и радостно встреченный ими, второй день вместе с отцом Юли Федором Степановичем отмечал возвращение счастливо найденной девушки.

Дело происходило на даче у Пичугиных. Мужчины сидели за накрытым на веранде столом, к ним присоединились двое дачных соседей Пичугиных. Все неспешно выпивали, закусывали и вели затяжные разговоры на разные темы.

Лампасов потягивал красное вино, Федор Степанович отдавал предпочтение коньяку, его соседи по даче пили водку.

Лампасов ощущал внутренний подъем при мысли, что его другу Федору, пообещавшему его застрелить в случае, если не найдется исчезнувшая дочь, теперь не придется выполнять свое обещание. Отец Юли, в свою очередь, испытывал радостное возбуждение не только от возвращения дочери, но и от мысли, что теперь он избавлен от необходимости стрелять в своего друга-артиста; хотя, конечно, он не стал бы этого делать, но вот дружить с Лампасовым перестал бы, это точно.

Вернувшаяся в лоно семьи Юля часто появлялась на веранде, помогая матери убирать со стола грязную посуду и приносить очередные закуски, радуя своим присутствием сердца родителей. Девушка к этому моменту уже немало вспомнила из своей прошлой жизни, но не все, кое-что еще оставалось в тени. Например, увидев мать, Юля вспомнила ее, вспомнила имя матери. А вот с отцом оказалось сложнее. При виде его она почему-то решила, что этот мужчина, радостно бросившийся к ней навстречу, ее отчим, новый муж матери. Такой ответ дала ее память. И имя отца до сей минуты она так и не вспомнила, но молчала об этом, не желая омрачать его радость. Человек, который привез Юлю домой и по вине которого, как выяснилось, произошло перемещение девушки из цирка в шкаф, называл мужчину Федором, соседи по даче – Федором Степановичем.

За пределами веранды моросил мелкий дождь, моросил уже второй час, и от этого, от серой пелены, зависшей над дачным поселком, на душе у Юли было тягостно. Она никак не могла обрести то состояние легкости, присущее счастливой молодости, которое было ей присуще до дня появления в шкафу у Сарафановых. И Юля продолжала пребывать в своем, так сказать, коконе, скупо отделываясь односложными фразами, когда ее о чем-либо спрашивали (даже если к ней обращалась мать). Картина бытия в сознании никак не возвращалась в привычные рамки.

Когда кто-то из соседей затевал диалог с хозяином дачи, отвлекая на себя его внимание, умиротворенный Лампасов, ощущавший себя героем праздника (хотя весь его героизм заключался лишь в том, что он сумел своевременно обнаружить в интернете послание Сарафанова), так вот, находясь в состоянии счастливой умиротворенности, иллюзионист нет-нет да и обращался мыслями к судьбе неизвестного полицейского лейтенанта. Если Юля переместилась в шкаф Сарафановых из-за его, Лампасова, ошибки, думал иллюзионист, то что же послужило причиной исчезновения лейтенанта? И где он может находиться в настоящий момент? Лампасов помнил о своем обещании полковнику Пузыреву: приложить все усилия, чтобы найти Мукомолова. Хотя не представлял, как того искать.

В очередной раз Лампасов подумал о жене Дарье, которая в последнее время совсем отбилась от рук: ведь из-за пощечины, которую она ему влепила, произошла эта невероятная история, завершившаяся, к счастью, благополучно! При мысли о жене у Лампасова сразу испортилось настроение. С Дарьей надо что-то делать, подумал иллюзионист. И вдруг его осенила неожиданная мысль: а что если попросить Дарью, чтобы она вновь дала ему пощечину, там же, в цирке, но на этот раз при пустом зале, и тем самым вновь запустила неизвестный механизм? Цирковые рабочие вынесут предварительно на арену ящик, используемый в номере. Алиса запрет ящик пустым, а Лампасов «поколдует» с ним, используя все свое умение перемещать людей из одной точки в другую. Быть может, в ящике, возникнув из неизвестного пространства, появится старший лейтенант Мукомолов?! Все ликуют! В полиции праздник! Лампасова носят на руках! От этих мыслей иллюзионисту стало жарко и в душе его запели птицы, что случалось лишь в те минуты, когда он по какой-то причине был по-настоящему счастлив. Смущало лишь одно – сама пощечина. Рука у Дарьи, следует признать, нелегкая. И тем не менее Лампасов решил сегодня же поговорить с женой.

Веселое застолье на веранде Пичугиных сразу перестало его занимать. Лампасов еще помучился, делая довольное лицо, даже два раза в порыве чувств облобызался с отцом Юли. Федор Степанович ликовал: дочь нашлась живой и здоровой, а ведь нынче жестокие времена, ее могли убить, а тело бросить на каком-нибудь пустыре на радость бездомным оголодавшим собакам, и иди разбирайся, кто это сделал и по какой причине! А то, что у девочки стало плохо с памятью, – это дело поправимое. Хороший специалист, психолог, в течение времени это выправит.

Когда сидеть за столом стало совсем в тягость, Лампасов поднялся и сказал, что ему пора ехать домой: Дарья будет недовольна столь долгим его отсутствием и нафантазирует черт-те что! Хозяева для порядка пытались возражать, но потом дали добро на отъезд друга, виновника драмы и благодетеля в одном лице.

Лампасов вызвал такси и отбыл в город, помахав предварительно рукой всей компании, вышедшей к воротам его проводить.

Дарья встретила мужа с непроницаемым лицом. Но, зная причину, ни слова не сказала о его отсутствии.

– Есть будешь? – спросила она.

– Ни в коем разе! Я у Пичугиных натрескался, как упырь! – И спросил, в свою очередь: – А где Руфина?

Руфиной звали дочь Лампасовых. Иллюзионист ее обожал. Кстати, это он предложил при рождении дать девочке имя Руфина. В настоящий момент дочери исполнился двадцать один год, и она училась в институте кинематографии на актрису.

– Руфа пошла на день рождения к однокурснице… – бесцветным голосом ответила Дарья.

Дарья была яркой, привлекательной женщиной. На нее заглядывались многие мужчины, но она выбрала в свое время Лампасова, умевшего завоевывать женские сердца. С возрастом Дарья утратила часть своей красоты, но все еще была хороша и могла бы уйти к одному из тех, кто желал заполучить ее в жены. А такие были. Но она любила Лампасова, который не всегда бывал верен ей, и пощечину за свое кратковременное увлечение Алисой он, следует признать, получил заслуженно. Но Лампасов тоже любил Дарью и считал кратковременные увлечения на стороне пустяками. Дарью же он называл главной любовью своей жизни, у него и в мыслях не было поменять ее на какую-нибудь другую женщину. Но в последнее время Дарья, прежде относившаяся с иронией к шалостям Лампасова, стала часто выходить из берегов, словно река по весне, несущая хаос и разрушения, и это иллюзионисту не нравилось.

– Нам надо поговорить, – сказал он жене.

– О чем? Об Алисе? – спросила Дарья.

– Брось! Алиса – всего лишь красивая картинка. Короткая радость для глаза. И не более того! У нас с нею ничего не было. Ну, ущипнул ее пару раз за попку, и все! К тому же, она моя ассистентка. Человек в моем положении не должен позволять себе вступать в отношения с коллегами по работе… Но я к тебе с другим.

– С другим? Или – с другой?

– Перестань! – поморщился Лампасов. – Выслушай меня…

И тут он почувствовал, что у него сильно защипало глаза и даже покатились слезы. Он машинально взглянул на руки жены, резавшей лук для салата, и понял, что Дарья, погруженная в свои мысли, вместо одной необходимой луковицы порезала все пять, лежавшие на столе.

– Ты что делаешь?! – воскликнул Лампасов. – Какого черта?! Ужас, как дерет глаза! Ты это нарочно! Я не могу, пошли в комнату…

Дарья не стала возражать. Демонстративно отбросила нож, который упал на стол, угрожающе звякнув, обтерла руки влажным полотенцем. И последовала за мужем в гостиную.

Лампасов продолжал морщиться от рези в глазах. Потом пошмыгал носом, словно пытаясь избавиться от неприятных последствий, вызванных ядреностью лука. И наконец заговорил:

– Видишь ли, я вот о чем подумал… Когда ты дала мне пощечину на глазах у публики, что было с твоей стороны, скажем прямо, жестоко, я, как тебе известно, оказался в шоке и допустил в своих действиях ошибку, в результате которой Юля переместилась из ящика не в зрительный зал, а исчезла непонятно где… К счастью, девочку мне удалось найти!

Затем Лампасов рассказал жене, что в том же платяном шкафу, где была обнаружена Юля, два дня назад исчез сотрудник полиции, пытавшийся разобраться в этой истории, а он, Лампасов, обещал полковнику, начальнику пропавшего лейтенанта, помочь найти этого парня. «Полковник выразил восхищение моим талантом, он видел представление с моим участием, – приврал Лампасов, – и я не мог ему отказать».

Дарья слушала мужа и не могла понять, с какой целью он все это ей говорит.

– Чего ты от меня хочешь?

Лампасов помялся немного и продолжил:

– Видишь ли, у меня возникла идея… Юля оказалась в платяном шкафу в неизвестной ей квартире благодаря моему просчету… А что если возможно обратное действие? Так сказать, от противного?

– Не понимаю. О чем ты?

– О портале в другое измерение, если он есть… Я проведу репетицию в цирке в дневное время. Рабочие вынесут на арену наш ящик пустым, Алиса закроет его на ключ…

– Опять Алиса… – поморщилась Дарья.

– Подожди! – остановил ее Лампасов. – Ты выйдешь на арену и вновь дашь мне пощечину… Быть может, после этого мы обнаружим внутри ящика того самого лейтенанта полиции!

Дарью удивило предложение мужа.

– Ты хочешь, чтобы я еще раз дала тебе пощечину?

– Ну. Я готов пожертвовать собою ради благого дела. Только постарайся не выбить мне зубы. Я знаю, ты натура увлекающаяся…

– Я не стану тебя бить!

– Хорош кульбит – носом в песок и лоб разбит! Но почему?!

– Тогда у меня был повод.

– И сейчас… – начал было Лампасов, но вовремя прикусил язык. – Что тебе, трудно ударить меня без повода? Неужели ты не хочешь помочь человеку, попавшему в беду? У исчезнувшего лейтенанта мать день и ночь льет слезы от горя!

– Я не стану тебя бить, – отказалась Дарья. – Настроение не то… Ищи для этого другую.

В утренние часы того же дня в противолежащем районе города, где проживали Сарафановы и находилось известное нам отделение полиции, события развивались драматическим образом.

У дверей квартиры несчастных супругов вновь появился капитан Брюквин. Он был не один. Его сопровождал Лебедяхин, тот самый полицейский, который с легкостью аиста, несущего в клюве добычу, унес в прошлый раз с места событий туфли исчезнувшего Мукомолова, упакованные в пластиковый пакет.

– Мы к вам… – сказал Брюквин, когда Клава открыла дверь.

Зная и того и другого в лицо, Клава разрешила им пройти в квартиру.

– Хотите еще раз осмотреть шкаф?

– Нет… Мы должны его конфисковать. Как орудие, имеющее отношение к совершению преступления. – И он коснулся ладонью своего плоского носа, словно хотел смахнуть усевшуюся на него мушку.

– Вы хотите забрать мой платяной шкаф?!

– Мы должны… У нас есть на это полномочия… Есть ордер на его изъятие. Я понимаю, вам придется вытащить оттуда всю свою одежду… Но наш сотрудник Лебедяхин вам поможет. Потом приедут грузчики, разберут шкаф на части и увезут его. Под протокол, конечно.

Клава на мгновение лишилась дара речи.

– Нет! – заупрямилась она, овладев собою. – Я должна позвонить мужу и сообщить ему об этом. Он сейчас на работе, в спортивной школе, проводит тренировку с детьми. Одна принять такое решение я не могу.

– Ладно, звоните… – благостно разрешил Брюквин.

Клава позвонила Сарафанову, рассказала о приезде полицейских и о том, что они хотят забрать платяной шкаф. Тот матерно выругался и замолчал, видимо соображая, как ему следует поступить. И пообещал приехать, как только проведет занятие.

– Хорошо, – кивнул Брюквин, когда Клава сообщила ему, что Сарафанов вскорости приедет. – А вы пока выгружайте вещи, чтоб время не терять… Лебедяхин, помоги!

– Без мужа я этого делать не стану, – твердо заявила Клава.

В глазах ее была такая решимость, что Брюквин не стал спорить:

– Ну ладно, ладно, подождем вашего мужа… – И уселся на стул напротив злополучного шкафа.

Лебедяхин последовал его примеру, уселся рядом на второй стул, который предварительно, не спрашивая разрешения у хозяйки, принес из гостиной.

Некоторое время оба сидели молча, с неприязнью поглядывая на злополучный шкаф и слушая, как шумит дождь за окном, ударяя по карнизу, то усиливая звук барабанной дроби, словно на военном параде, то приглушая его.

Неожиданно Лебедяхин принялся негромко насвистывать мелодию песни Пахмутовой «Светит незнакомая звезда, снова мы оторваны от дома…»

Брюквин, занятый своими мыслями, услышав свист, механически подхватил его: «Надежда, мой компас земной…», подхватил, даже и в голову не взяв, что двое полицейских, сидящих в чужой спальне и насвистывающих дуэтом, – картина, мягко выражаясь, не совсем пристойная.

Клава, предпочитавшая держаться на кухне отдельно от полицейских, уловив свист, уменьшила огонь под кастрюлей и пошла в спальню – посмотреть. И была потрясена, обнаружив, что оба сотрудника полиции беззастенчиво насвистывают, будто мальчишки, забыв, что они находятся в чужой квартире.

При виде ее Брюквин прервал свист и, не заботясь о том, насколько уместна его просьба, сказал:

– Послушайте, уважаемая… Не могли бы вы сделать чашку кофе? С утра ничего не ел, в животе революция…

– А бутерброды вам подать с севрюгой или с осетриной? – вызывающе поинтересовалась в ответ Клава, задетая подобной бесцеремонностью.

Брюквин недружелюбно взглянул на нее.

– Я сюда приехал не по своей воле, – отрезал он. – В этом дурацком шкафу, – он кивком указал на шкаф, – исчез наш сотрудник, старший лейтенант Мукомолов!

– Хороший парень! – поддержал его Лебедяхин.

– И неизвестно, где он сейчас мыкается! – продолжил Брюквин. – И жив ли? Тоже неизвестно. А может, его уже убили? И шкаф ваш послужил орудием, с помощью которого было совершено это преступление! Хотелось бы понять, имеет ли отношение к исчезновению лейтенанта ваш муж?

Клава возмущенно всплеснула руками:

– Парни, вы что, рехнулись?! Все произошло на ваших глазах! Ваш полицейский сам полез в шкаф, мой Петр его туда не заталкивал!

– Да, полез он сам, а дальше?.. Ни дома, ни работе, ни у любимой девушки его нет… И где он теперь?

– А мне это откуда знать? Это по вашей части – выяснять, что к чему и почему!

– Вот мы и выясняем, – заявил Брюквин. – А вы препятствуете! – Он взглянул на часы. – Прошло около часа, больше мы ждать не можем… Лебедяхин, вызывай понятых… А вы, гражданка, – он вновь с враждебностью взглянул на Клаву, – займитесь вещами.

Та встала к шкафу спиной и раскинула в стороны руки, закрывая собою шкаф. Так мать закрывает телом своего ребенка, которому грозит опасность.

– Не дам! Без мужа не дам, хоть убейте!

Брюквин достал смартфон, позвонил полковнику Пузыреву. И попросил того прислать в помощь наряд, объяснив, что гражданка Сарафанова – владелица шкафа – оказывает сопротивление и препятствует его изъятию. Ее необходимо изолировать!

Полковник проворчал, что Брюквин слабак, коли с бабой справиться не может, но наряд выслать пообещал.

Тут щелкнул входной замок, и в квартире появился Сарафанов. Первым делом он направился в спальню.

– Ну, что тут у вас? – спросил он, оглядев полицейских и Клаву, стоящую перед шкафом с раскинутыми руками.

– Они пришли конфисковать наш шкаф! – негодующе выкрикнула Клава.

– Зачем? – поинтересовался Сарафанов у Брюквина.

– Заведено дело о пропаже нашего сотрудника в вашей квартире, – объяснил тот. – И шкаф этот – орудие совершения преступления! Он нужен для проведения необходимых следственных действий…

Сарафанов хмуро посмотрел на полицейского:

– А если я против конфискации? В шкафу вся наша одежда… Куда прикажете ее выложить? На паркет? Или сразу на свалку?

– Разбирайтесь с этим сами, – ответствовал капитан.

– Ладно. Придется обратиться за помощью к защитнику, – произнес Сарафанов многозначительно и покинул спальню.

Полицейские с недоумением посмотрели ему в спину: хочет пригласить защитника, пусть приглашает, это его право. Но присутствие адвоката ничего, по сути, не изменит!

– Позвони понятым, пусть поднимаются в квартиру, – велел Брюквин Лебедяхину.

Тот вынул смартфон, позвонил понятым, второй час ожидавшим своего выхода внизу, в расположенной возле лифта комнате отдыха дежурной.

В эту минуту в дверях спальни появился с белым перекошенным лицом Сарафанов. В руках он держал охотничье ружье. Сарафанов не был заядлым охотником, но любил иногда выехать с друзьями на природу, походить по лесу, пострелять мелкую дичь. Для этой цели он и держал в доме ружье. По счастью, в семье росла дочь, а не сын, и можно было не опасаться, что оно окажется в руках незрелого подростка.

Увидев мужа с ружьем в руках, Клава онемела от ужаса. А полицейские попятились к окну, отступать больше было некуда.

– Значит, так, ребята, – заявил Сарафанов, наводя ружье на полицейских. – Развернулись и пошли вон!

– Сарафанов, ты сдурел?! – воскликнул Брюквин. – Нападение на полицейских с оружием?! Под суд захотел?!

– Плевал я на ваш суд! Шкаф останется на своем месте… А вы выметайтесь из квартиры!

Полицейские, не желая испытывать судьбу, – а вдруг и вправду мужик нажмет на курок?! – часто оглядываясь, направились к выходу.

Сарафанов шел за ними до самой входной двери.

– Занимались бы лучше делом! – посоветовал он. – Ловили бы настоящих преступников… А вы за шкафом полезли, мать вашу так! Тоже, нашли орудие преступления!

Когда полицейские выкатились на лестничную площадку, захлопнул за ними дверь и закрыл ее на оба имевшихся замка.

В прихожую вышла Клава.

– Что же теперь будет? – спросила она растерянно, заглядывая Сарафанову в глаза. – Не дело ты затеял, Петя!

– Что будет, то и будет. Будет вечная музыка! – ответил Сарафанов, соображая, чем бы припереть изнутри дверь на случай, если полицейские предпримут штурм квартиры.

Не придумав ничего лучшего, он подтащил к двери шкаф-вешалку, сдвинув его с привычного места в углу при входе.

– Выходит, мы теперь в осаде будем отсиживаться? – спросила Клава, наблюдая за действиями мужа.

– И что?.. Еды в холодильнике недостаточно?.. – И жестко добавил, глядя на жену: – Я никому не позволю влезать в мою жизнь. Это мой дом! Я всего лишь хотел спасти потерявшуюся девочку, лишившуюся памяти. А вместо этого… Не-ет, так не пойдет, господа в погонах!

Клава вздохнула.

– Позвоню-ка я Маше в Питер. Вдруг больше не увидимся?

– Только не пугай девчонку. Не надо. Чем меньше будет знать, тем спать будет лучше.

Сарафанов привлек Клаву к себе, ласково чмокнул ее в темя.

Пока Клава дозванивалась до дочери в Санкт-Петербург, капитан Брюквин, находившийся на лестничной площадке, пытался дозвониться до полковника Пузырева. Тот по неизвестным причинам не снимал трубку, и Брюквин не знал, как ему следует действовать в сложившейся ситуации. Кроме того, лишь только они с Лебедяхиным оказались за дверью сарафановской квартиры, Брюквин тут же захотел в туалет по малой нужде. И, названивая полковнику, нервно приплясывал на месте, сдерживая себя. Покидать свою позицию на лестничной площадке он не торопился. А вдруг Сарафанов надумает сбежать, и Лебедяхин один с ним не справится?! Но и позвонить в дверь соседней квартиры и попроситься в туалет Брюквин стеснялся, не хотел выглядеть перед жильцами идиотом. Сами посудите, звонит вам в дверь незнакомый мужик и говорит: можно у вас пописать?!

Тут как раз прибыл наряд из трех полицейских, который Брюквин попросил полковника часом ранее прислать ему в помощь. Они выстроились перед капитаном, ожидая указаний.

А тот все никак не мог дозвониться до полковника и, страдая от невозможности освободиться от лишней жидкости, продолжал приплясывать, словно отрабатывая танцевальные па на манер Фреда Астера, знаменитого в прошлом американского танцовщика (нынешняя молодежь уже вряд ли знает об этом гении танца, но мы-то с тобой, читатель средних лет, еще помним его искусство!).

Наконец терпеть нужду стало невмоготу, и Брюквин позвонил в дверь квартиры, где проживали уже известные нам профессор Андрей Ильич Семигин и его сорокалетняя дочь Светлана.

Профессора не было дома. Дверь открыла Светлана, худая, небрежно причесанная, в каком-то невзрачном платье. В руках она держала толстый том прозы писателя Владимира Набокова, который только что читала и, увлеченная сюжетом, не хотела выпускать из рук.

– Что вам угодно? – спросила она, пристально глянув на полицейского через стекла очков.

– Видите ли… – начал было тот и, оглянувшись на коллег, мучаясь от стыда, перешел на полушепот: – Тут такое дело… Не мог бы я, уважаемая, воспользоваться вашим туалетом?

– Туалетом? – Светлана, все еще пребывающая в духовном контакте с близкими ей героями Набокова, взглянула на него с непониманием.

– Я полицейский, нахожусь здесь на задании, – принялся объяснять Брюквин и опять начал пританцовывать подобно Фреду Астеру. – А тут такая неприятность – приспичило в туалет! А куда идти? Не бежать же улицу? Преступник может уйти!

– Преступник? Сарафанов, что ли? – удивилась Светлана. – Не смешите меня! Он человек честный. Увидит на улице потерянную вещь, обязательно отнесет в стол находок… И потом, куда же он сбежит, вас тут целая команда!