Безумные воскресные дни

Достал из шкафа электрочайник, болтанул его, проверяя, есть ли в нем вода, и уже намеревался включить его в розетку… Но тут открылась дверь, и предо мной предстал запыхавшийся Игнатий Степанович.

– Ты представляешь! – воскликнул он, взмахнув рукой, входя в помещение.

И мне подумалось, что сейчас переволновавшийся старик станет возмущенно рассказывать о том, как его подло обманули, заставив переживать по поводу ложного несчастья с женой, отправили понапрасну в больницу, что это подло и мерзко, и я бы с чистым сердцем согласился с ним… но вместо этого он вдруг счастливо, по-детски улыбнулся, обнажив вставные зубы.

– Представляешь! – воскликнул он. – Она в порядке, старуха моя! Она не падала на улице, не ломала ногу! Произошло недоразумение, что-то напутали… Какое счастье, что всё оказалось ошибкой!

И мне ничего не оставалось, как порадоваться этому обстоятельству вместе с ним.

Запись третья

Сегодня, наконец, я вновь могу провести время с Мариной. Я ждал этой встречи несколько дней, и всё никак не получалось. Чудесные часы ожидают меня за письменным столом. Итак, в путь!

Жаркий день катился к вечеру. Город дымился, подобно кастрюле с варевом на плите. Дышать было нечем: воздуха просто не хватало! Люди с отупевшими от духоты лицами толпились у автоматов с газировкой, окружали тележки мороженщиц, поливали себя водой из бутылок. Кто-то хватался за сердце, которое вдруг не выдерживало, срывалось в обрыв, отказываясь продолжать свой многолетний танец. Чаще всего таблетка нитроглицерина под язык возвращала сердце в наезженную колею, но были и такие (речь о сердцах), которые, исчерпав себя в борьбе с тяготами жизни или разрушенные различными пороками, рвались, словно сгнившая холстина, опрокидывая своих владельцев в смертельную пропасть в разных точках города.

Мы с Мариной торопливо шли по улице. Временами принимались бежать, но когда у меня не хватало сил и сбивалось дыхание, вновь переходили на шаг.

Лица и фигуры прохожих, различные предметы у них в руках (портфели, сумки, цветочные букеты, хозяйственная утварь и прочее), коллажи из сигаретных пачек, призывно выглядывающие из-за стекол ларьков, торгующих табачными изделиями, журнальные и газетные развалы в киосках «Союзпечати» – всё это бежало мимо, едва успевая зафиксироваться в сознании, словно короткие кинокадры, смонтированные неумелой рукой.

– На «Новости дня» мы уже опоздали, а для меня киножурнал перед фильмом – главная вещь! – ворчу я. – Там иностранная кинохроника, где ты еще ее посмотришь? Убийство Кеннеди или бомбардировки американцев во Вьетнаме!

– Ты такой кровожадный? – шутит Марина.

– Я не кровожадный, а просто хочу знать, что происходит в мире!

– Ты сам виноват, – отвечает она. – Должен был предупредить меня заранее.

Она двигается легко, без видимых усилий, словно бег или быстрая ходьба ее привычное состояние. Я же бегу из последних сил. Сердце мое сильно бьется, и мне кажется, что еще немного, и я рухну на асфальт, рассыплюсь на части, как глиняный сосуд, а оно (сердце) выскочит наружу и полетит под колеса какой-нибудь несущейся мимо автомашины. К счастью, цель уже перед нами. Вот он, кинотеатр «Форум».

Я дергаю на себя ручку двери, и мы вбегаем внутрь.

В кинотеатре «Форум»

Миновав небольшой вестибюль, мы утыкаемся в билетершу, стоящую на входе в фойе. Это женщина среднего возраста, с большой грудью и недовольным лицом.

– Стоп! – осадила она нас. – Вы куда, молодые люди?

– Как – куда? В кино, куда ж еще!

– Да что вы! – билетерша так искренне удивилась, словно стояла не на входе в фойе кинотеатра, а на проходной завода. И добавила, уперев руки в бока: – Шел до девок Иван, а попал в балаган!..

Я заглянул через плечо билетерши, думая, что, может быть, мы в спешке и вправду не туда зашли, как тот Иван, которого она упомянула. Но приглушенная музыка и голоса актеров, доносившиеся из зала, цветные плакаты, полыхающие на стенах в фойе, и фотопортреты популярных киноартистов с жизнерадостными улыбками убедили меня в правильности нашей цели.

– Позвольте… вот у нас билеты, – сказал я, извлекая из кармана два билета.

Билетерша взглянула на обратную сторону билетов и вернула их мне.

– Вы явились слишком рано… – заметила она язвительно и, делано зевнув, выпятила свою внушительную грудь.

– Как рано? – Я тоже взглянул на обратную сторону билетов, где было указано время сеанса. – Ну, вот же: начало в восемнадцать десять, мамаша!

– Я тебе не мамаша! – оборвала она меня резко. И добавила с простецкой грубоватостью: – Если б у меня был такой сынок, я бы, наверно, повесилась! – И продолжила, поменяв позу: – В общем, люди вы грамотные, правила знаете. А в них сказано, что вход в зал после третьего звонка запрещается. Киножурнал давно прошел, вот уже двадцать минут катиться картина.

– Жаль! – огорчилась Марина.

– Вход, конечно, согласно правилам, после третьего звонка запрещен… – признал я существующее положение вещей. И добавил многозначительно: – Но не всем! Есть исключения.

Билетерша скептически оглядела меня.

– А ты кто такой будешь, ежели правила не для тебя? Маршал? Или начальник киносети?.. – И крикнула кому-то в глубину фойе: – Зинаида! Глянь: маршал объявился… Еще вчера мамкину сиську сосал, а теперь – маршал!

– Зачем же, маршал… – ответил я, продолжая играть роль. – Я из другого ведомства.

– Из какого же?

– Из отряда подготовки космонавтов, слышали о таком? – пояснил я, стараясь придать себе соответствующее выражение. А что еще оставалось делать? Либо уходить, либо что-то врать.

Марина хмыкнула, что не осталось незамеченным билетершей.

И та приняла игру: скучно стоять на дверях полдня, а тут что-то новенькое.

– Значит, ты космонавт?

– Из отряда подготовки…

– А чего же хлипкий такой?

– В нашем деле чем меньше вес и рост, тем лучше… На Луну мужику весом в сто килограммов добраться труднее, чем такому хлипкому, как я.

Билетерша покачала головой.

– Что-то я твоих портретов в газетах не встречала…

– А их не было. Меня еще в космос не запускали. Вот полечу – тогда и портреты будут.

Женщина сощурила глаза:

– А документ у тебя имеется, что ты в отряде космонавтов?

– Имеется.

– Покажь.

Я пошлепал себя по карманам.

– Ах, черт!.. Дома забыл.

Билетерша понимающе кивнула.

– Ты его, наверно, в ракете забыл…

– Вот-вот, на тренировке!

– Это когда ты врать тренировался?

И она расхохоталась, радуясь своей шутке. Хохотала от души, покачиваясь всем своим большим телом. Хохот ее гулко растекся по фойе, качнул с порывом ветра шторы на окнах, добрался до стен, где уютно прижились фотографии киноартистов, и те поддержали ее веселье своими деланными улыбками.

Марина грустно взглянула на меня, давая понять, что пока я болтаю с билетершей, фильм летит вперед, и если не остановить эту дурную тетку, она прохохочет до конца сеанса.

– Послушай, бабка! – рассердился я. – Довольно шуток! У нас билеты и мы пройдем в зал!..

– Это я-то бабка?! – Билетерша покрылась красными пятнами. – Ах, ты, кролик драный! Пошел вон, пока я милицию не позвала!

Теперь уже совершенно ясно, что в зал она нас не пустит, и не следует понапрасну тратить на нее время. Конечно, я могу заставить эту бабу поступить иначе (ведь я всесилен в своем придуманном мире), но не хочу тотально влиять на события. Пусть всё будет так, как это бывает в обыденной реальности.

Я взял Марину за руку, и мы вышли на улицу.

Улица текла, чадила, мучилась от шума. Одновременно издавали звуки десятки ползущих машин, и в устах людей рождалось бесчисленное множество слов, нужных и ненужных, обреченных на мгновенную смерть.

В центре уличной круговерти стоял мокрый от пота регулировщик и обреченно махал своим жезлом, будто устал жить, разладился наподобие часового механизма; казалось, еще немного и он вовсе остановится.

Мысли мои вязли в уличном шуме, путались, и я никак не мог сообразить, что же теперь делать и куда пойти. Марина послушно ждала.

Решение пришло неожиданно. Я подхватил ее под руку и увлек в сторону Самотеки, где на углу Садового Кольца и Цветного бульвара находился небольшой (можно сказать, карманный), ресторанчик под названием «Нарва».

Через десять минут мы уже входили внутрь.

В ресторане «Нарва»

В вестибюле было прохладно – даже непонятно откуда туда притекал свежий воздух – и, что удивительно для этого времени года, пахло апельсинами.

В гардеробе под крючками для одежды дремал старик швейцар. Весь облик его был необычен, начиная от старомодной форменной тужурки с галунами и кончая большими седыми усами в стиле «а ля грозный полицмейстер». Казалось, по какой-то нелепой случайности его занесло сюда из дореволюционной России.

Вешалка была пуста. Только на одном крючке болтался чей-то светлый пиджак, то ли забытый здесь с незапамятных времен и ждущий своего хозяина, то ли кто-то из посетителей решил, что его пиджаку будет здесь удобнее, чем на спинке стула в зале. Как бы то ни было, но получалось, что старик швейцар охранял эту единственную вещь.

Уловив каким-то неясным образом легкий стук закрывшейся за нами двери, швейцар раскрыл веки, окинул нас мутным взором и опять замер, погрузившись в дрему.

Мы прошли в не очень большой и весьма уютный зал. Посетителей было полно. Почти все столики были заняты. В воздухе плавало сытое мурлыканье, нанизанное на сигаретный дым. Официантки в светлых блузках и передниках небесного цвета бегали по залу.

В углу, на крохотной эстраде, разместились четверо музыкантов. Одеты они были по разному, но имели одинаковое выражение скуки на лицах. Один из них, одутловатый, с хохолком волос на голове, перебирал клавиши пианино и негромко болтал с крупной накрашенной дамой лет сорока в сиреневом платье. Это была певица. Она стояла, положив декольтированную грудь на верхнюю крышку пианино. Второй и третий лабухи – один с кларнетом, другой с электрогитарой – стояли поодаль и играли какой-то неспешный вальсок. Четвертый, устроившись в углу и наклонив набок стриженую голову, бил палочками по двум барабанам, не пытаясь следовать за мелодией, а повинуясь каким-то своим, внутренним, одному ему понятным законам.

Еще при входе я обратил внимание на столик, расположенный в глубине зала, за которым спиной к окну сидел в одиночестве мужчина лет пятидесяти с крючковатым носом, бритой наголо головой, в очках в тонкой золоченой оправе. Оглядевшись и не найдя свободных мест, мы с Мариной направились к этому столику.

– У вас свободно?

Мужчина в очках окинул меня безразличным взглядом – так смотрит чиновник на неугодного посетителя – потом перевел взгляд на Марину. Тут глаза его заметно оживились, и он предложил нам сесть.

– Хочу вас предупредить, – произнес он доверительным тоном, когда мы уселись за столик, – долго будете ждать… Я минут тридцать мух считал, пока принесли мой заказ. – Его загорелый череп качнулся над столом сначала в одну, потом в другую сторону, словно маятник, отмеривающий время, и он сказал, обращаясь к Марине: – Извините, милая девушка, мою назойливость… но у меня такое чувство, словно мне знакомо ваше лицо.

«Он что же, решил за нею поволочиться?» – мелькнула у меня мысль.

– Нет-нет!.. – воскликнул мужчина, словно понял, о чем я подумал и хотел меня разубедить. – Ваша спутница напоминает мне одну знакомую давних лет. Можно сказать, одно лицо, представляете?! – Он хлопнул себя по нагрудному карману. – Жаль, у меня нету с собой ее фотографии…

– Неужели так похожа? – с недоверием поинтересовался я. Скажу честно, мне был неприятен его интерес к Марине.

– Поразительно! – бритоголовый вновь посмотрел на Марину. – Быть может, эта моя знакомая из прошлого – ваша мать… Скажите, как ее имя?

Я ухмыльнулся.

– Хочу вас огорчить, матери у нее нет… Только отец!

– Так не бывает. Когда-то все же была мать? – не сдавался наш собеседник. – Назовите ее имя. Ирина Велихова? Это было бы весьма любопытно!

– Нет, – ответила Марина.

Наш сосед явно разочарован – ему казалось, он ухватил ниточку, которая привела бы его к ответу, но это оказалось не так. Он удрученно хмыкнул, взял в руки нож, вилку и принялся раскраивать лоскут антрекота в своей тарелке.

Подошла официантка, краснощекая, с соломенными волосами, спросила, чего мы желаем. Предварительно оглядела нас, стараясь понять, каковы ее перспективы с точки зрения чаевых. Было видно, что мы пришлись ей не по вкусу. Особенно я. Я заказал бутылку красного сухого вина, порцию котлет для себя (Марина от горячего отказалась), два пирожных, яблоки и кофе. Официантка была из той дурной породы, которой клиент «до лампочки», если он не перспективен для ее кармана. Принимая заказ, она чиркала карандашом в своем блокноте, даже не глядя в него – ее внимание в эту минуту было приковано к столику у окна, где расположилась шумная компания во главе с летчиком майором, сидевшая в ресторане с самого обеда. Майор гулял по полной программе, сорил деньгами, при каждом подходе официантки, обслуживавшей его столик, засовывал в карман ее передника то трёшку, то пятерку. Наша официантка явно завидовала своей товарке, которой попался столь выгодный клиент. А уж если в постель такого затащить, то семь червонцев можно срубить – не меньше! Летчики – народ денежный, широкий, мелочиться не станут!

– Девушка! Записывая заказ, хотя бы в свой блокнот загляните! – не выдержала Марина, задетая наплевательским отношением официантки. – А то принесёте что-нибудь не то…

Официантка удивленно повернула к ней свое припудренное лицо – видимо, только что в паузе, где-нибудь на кухне, промокнула потную физиономию и навела лоск. Не совсем, правда, удачно – четкий след от пудры виднелся возле подбородка.

– Не бойся, милая, разберусь! – сказала она, скривив рот. – Такая молодая, а уже нерьвная!

Она сунула блокнот в карман передника и удалилась с гордым видом, словно жила не на зарплату официантки, а являлась состоятельной владелицей фамильного замка где-нибудь под Реймсом или в Саксонии.

Музыканты кончили играть и отправились на перерыв, утирая платками потные лица.

Марина с интересом оглядывала зал. Посмотрев на нее, я стал размышлять, о чем она думает в данную минуту? Каков ход ее мыслей? Придумать персонаж, его внешность не так уж сложно, намного труднее сочинить его внутренний мир, как это, к примеру, умели делать Толстой или Чехов. Если этого нет, перед нами будет не живой человек, а нечто вроде конфетной обертки. А в жизни и так хватает фантиков!

Тост

Официантка на удивление довольно быстро принесла бутылку вина, пирожные и вазу с яблоками. Открыла бутылку. Можно было начинать пировать.

– Ну, что же, выпьем? – предложил я. – Сегодня торжественный случай: мы впервые с тобой ужинаем. Нужно что-то сказать по этому поводу. Без тоста пить вино… все равно, что пить компот или воду.

– В чем же дело? – сказала Марина. – Я слушаю, говори.

– Скажу честно, я не мастак по этой части… Не умею красиво говорить. Вот грузины – настоящие мастера этого дела! Дай только повод!

Наш сосед, отодвинув тарелку, вмешался в наш разговор.

– Что, друзья мои, у вас затруднение?

– В некотором смысле, – согласился я.

– Могу кое-что вам предложить… Только из личных симпатий!

– Интересно! – мы оба внимательно уставились на него.

Наш сосед вынул спичку из коробка, отломил головку. Сунул спичку между губ, и она лихо прокатилась у него из одного уголка рта в другой. Он явно тянул время, выдерживая паузу, как хороший артист в театре.

– Ну… мы слушаем! – заинтригованно воскликнула Марина.

Бритоголовый молчал еще несколько мгновений, испытывая наше терпение, потом, прищурившись, наподобие сытого кота, заговорил:

– Поводов для тостов много… Можно выпить за все, что угодно… К примеру, за это милое заведение! Хотя в нем нет ничего милого. За музыкантов, которые здесь наяривают… При желании можно выпить за отсутствующих друзей… Но я вам предлагаю поднять тост… за меня!

Я чуть не поперхнулся от такого нахальства: мало того, что этот мужик влез в наш разговор, он еще предлагает выпить за него! Похоже, он не в своем уме.

– Интересно! – возбудился я. – С чего это нам пить за вас? Мы вас не знаем – кто вы, что вы? Пятнадцать минут по-соседски за одним столиком – это ровным счетом ничего…

– Это не повод, хотите вы сказать, – договорил за меня наш сосед и широко улыбнулся. – И всё же мое предложение остается в силе. Мы часто что-то неприемлем в нашей жизни, относимся к тому, что нам предлагают скептически, а потом выясняется – в том, отчего мы отказались, был смысл, и немалый!

– Это всё слова! – заметил я. – Нельзя ли яснее?

– Во всяком случае, должны быть хоть какие-то основания, чтобы возникло желание произнести тост за незнакомого человека, – заметила Марина.

– Основания есть… Отвага! Смелость человека, который надолго покидает родину.

– Любопытный поворот! – усмехнулась Марина, наш собеседник ее забавлял. – Значит, вы уезжаете из страны?

– Утром в воскресенье улетаю в США… На целый месяц.

– Туристом?

– Командировка.

– Месяц в Штатах – это классно! – оживился я, зная, что у нас даже в страны социалистического лагеря, с которыми мы задружились после войны, выпускают с трудом. И подумал: «Этот тип, вероятно, сотрудник Лубянки – чего, в таком случае, ему опасаться?» И спросил: – В чем же будет ваша смелость?

– Такие путешествия всегда непредсказуемы и опасны. Поэтому предлагаю выпить: за смелость и отвагу товарища N и всех прочих, кому предстоит работа за кордоном!

Я не стал выяснять у нашего собеседника, чем он занимается. По дипломатическому ли он ведомству или служит в разведке, всё равно не скажет правды. Тем более случайным людям в ресторане. И все же, переглянувшись с Мариной, я решил, смеха ради, принять его предложение.

– Ладно. Выпьем за отвагу товарища N!

Улыбаясь, мы отпили вино из бокалов.

– А теперь расскажите, – обратился я к нему, – что там, в Соединенных Штатах, для вас такого страшного? Если вы рядовой гражданин, а не по ведомству разведки?

– Как что?! – бритоголовый удивленно посмотрел в мою сторону: вроде, взрослый парень, а задает глупые вопросы. – Места там неспокойные… Повсюду гангстеры, наркоманы! Городская преступность зашкаливает! А я всё же не из Тмутаракани африканской, а из Советского Союза, считайте, опасно вдвойне. Утром выходишь из отеля и не знаешь, что ждет тебя в следующую минуту! Жизнь, можно сказать, постоянно на волоске!

Он сложил пальцы пистолетом и сделал выразительное движение, словно хотел выстрелить в нашу бутылку с вином.

Марина как-то странно усмехнулась, видимо, каким-то своим мыслям. А я подумал: «Этот мужик явно с приветом!» И скептически заметил:

– Местные урки только вас и ждут, чтобы в очередной раз насолить Советам!

О пользе порно кинотеатров

Товарищ N опять взглянул на меня, как на недоразвитого школьника.

– Не следует быть таким буквалистом! – ответил он. – Жизнь – непредсказуемое пространство… Поверьте мне, опытному человеку! – он навалился локтями на стол и, подавшись вперед, начал свой рассказ. – Однажды в Париже (я был там по делам) со мной приключилась скверная история. Иду я, значит, по бульвару Осман, мирно прогуливаюсь, разглядываю девиц… Изучаю поведение местной публики, ее, можно сказать, порочные нравы… На витрины поглядываю. И что возмутительно: легкомысленный народец, разложенцы, а на витринах всё есть! В отличие от наших магазинов. В общем, иду, размышляю с некоторой печалью про такую классовую несправедливость, и вдруг чувствую: у меня за спиной что-то не так! И это что-то мешает мне дышать полной грудью и наслаждаться жизнью. Внутри аж похолодело! Я обернулся якобы на прошедшую мимо девушку посмотреть и вижу: две отвратительные рожи, то ли мафиози, то ли агенты спецслужб за мною по пятам идут. Один высокий, на голове серая шляпа, подбородок с кулак, плечи метра полтора в ширину! Второй худой, точно жердь, и лицо такое гаденькое… На глаза кепка надвинута. В общем, те еще хмыри! Посмотрел я на их рожи и сразу понял: о моем некрологе в газете мечтают, сволочи, о моей, можно сказать, досрочной кончине! Или ограбить хотят – тоже веселого мало!.. А деньги, надо сказать, у меня были. Командировочные плюс еще кое-какая мелочь. Нет, думаю, тараканы запечные, меня на «фу-фу» не возьмешь, я вам не чиграш! – Бритоголовый достал из кармана носовой платок, снял очки, протер стекла. Веки у него были припухшие, и без очков он походил на заплаканного ребенка. – В общем, стал я петлять, туда-сюда, сбивать их со следа… В один бутик завернул, в другой. Потом в бистро, а оттуда через черный ход в переулок… Но эти двое не отстают, прилипли ко мне, точно мухи к сладкому. Наконец я всё же уловил момент, запрыгнул в такси! Ну, думаю, оторвался. Посмотрел назад – и привет от Фиделя Кастро! Они за мною следом едут – тоже на такси. Я, было, совсем сник: с валютой и с родиной попрощался… Но тут меня осенила блестящая идея. Я бы даже сказал не идея, а целый фейерверк! Заключалась она в следующем: надо подъехать к какому-либо порно кинотеатру, где всякую похабель крутят, и спрятаться в зале. Родина, авось, меня за это простит, раз я в беде оказался! Эти стервятники попрутся туда за мной, увидят голых – пардон! – шлюх и прочее и непременно застрянут внутри – похабель смотреть. Я – советский человек – тут же сбегу, даже на экран глядеть не буду, а они – обмылки капитализма – этого не смогут! В общем, объяснил шоферу такси, что мне требуется. Он ухмыльнулся, но довез куда надо, где эту самую порнуху крутят. Купил я билет и быстрым ходом в зал, а там, в темноте, меня не скоро отыщешь. Зашел, спрятался за шторой у двери, жду. Глянул из-за шторы на экран, а там: мама моя родная! У меня аж дух захватило… то есть, я хочу сказать, в глазах потемнело от ужаса! Тем временем, мои преследователи прошли мимо меня в зал. Сели в кресла и стали оглядывать зрителей – меня искать… Потом посмотрели на экран, раз, другой – и пошло, поехало! До того забористо там всё было – глаз не оторвешь! Одним словом, увлеклись агенты. А я тут же за дверь и был таков! Больше я этих лягушатников не видел.

Товарищ N умолк. Было неясно, то ли он шутил, излагая всё это, то ли говорил всерьез. Мы с Мариной стыдливо переглянулись.

– Забавно! – заметил я. – Железный вы мужчина, если устояли в таком деле…

Транзистор в подарок

– Да уж! – согласился он, не обращая внимания на мою иронию. И опять, навалившись на стол, заговорил: – Была история еще паршивее! Западная Германия. Мюнхен. В отеле, где я жил, мне подарили транзисторный приемник – сувенир, вроде. Белокурый такой парень это сделал, глаза синие – сама невинность! Чистый Зигфрид из «Нибелунгов»! Подставить, видимо, хотел: якобы я кражу совершил, завладев этим транзистором, или еще что, не знаю. А может, внутри приемника взрывное устройство находилось, и в номере бы у меня оно сработало… Нет, думаю, шалишь, друже Зигфрид! Стал бы ты, бережливый немец, такую дорогую вещь даром отдавать. Меня на мякине не проведешь, я не Полкан безродный! Одним словом, объяснил я Зигфриду больше на пальцах, чем на словах, что, мол, признателен ему за такой подарок, и в качестве благодарности приглашаю его в бар посидеть, обмыть дружбу и всё такое. Он, конечно, обрадовался, закивал головой: я, я! Немцы же, они все падкие до шнапса! Ну, пошли мы в бар, сели у стойки. «Родина, – подумал я, – простит меня за то, что я с недругом пить буду». Взяли мы с ним по «сто» русской водки. Потом еще четыре раза по «сто». После этого он головой в стойку, а я как новенький! В общем, вырубился красавец Зигфрид! А я расплатился за выпивку и тут же – за дверь! Перед уходом приемник этот дареный я Зигрфриду на колени положил. Мысль такая была: если там взрывное устройство, то пусть ему пузо разворотит, а не мне!

Эта история привела нас в смущение еще больше.

– Вы, видимо, крупный ученый, – иронически заметила Марина, – если повсюду за вами охотятся?

Товарищ N хмыкнул и сказал загадочным тоном парикмахера, скрывающим от клиентов, где он достает заграничный одеколон:

– Не в этом дело…

На эстраде опять появились музыканты. Вместе с ними вышла и пышногрудая певица, запела хриплым контральто:

Друзья, купите папиросы!Подходи, пехота и матросы.Подходите, не робейте,Сироту меня согрейте,Посмотрите: ноги мои босы!..

Побег

Наш сосед, чувствуя приятную сытость после съеденного антрекота, охваченный вдохновением, подобно комику на эстраде, которого публика не хочет отпускать, развалившись удобно на стуле, продолжал:

– К счастью, мне всегда везло. Удавалось выбираться из самых, казалось, безвыходных ситуаций. – Он туманно взглянул на Марину. – Помните, я сказал, что вы мне очень напоминаете одну знакомую давних лет? Расскажу историю, с нею связанную. Это было давно. Был я тогда молод, красив, полон сил… Имел роскошную шевелюру, остатки которой сегодня приходиться брить! – бритоголовый усмехнулся, приложился к рюмке, где был коньяк, и продолжал. – В то время я встречался с девушкой, прелестной, умной, дочерью известного дипломата. Мы полюбили друг друга. Собирались пожениться. Я переехал в квартиру ее родителей. Будущее в радужных красках рисовалось в моем воображении. Европа, Америка, Азия – передо мной открывался весь мир! Благодаря отцу девушки я в те годы вращался среди известных людей искусства и науки. Владимир Иванович Немирович-Данченко, один из основателей Художественного театра, нередко обедал в доме моей невесты – или мы у него? Не помню! Алексей Толстой несколько глав романа «Петр Первый» написал, сидя с бутылкой водки у нас на кухне. Захаживал сыграть партию шахмат с моим будущим тестем сталинский сокол Валерий Павлович Чкалов… Михаил Булгаков читал нам главы из своих «Записок покойника», веселя гостей… Воспоминания эти приятно тешат мою душу.