Караван. Исторический роман. Том II

– Нет у тебя никакого жениха! – сказал Нахал, ухватив девушку одной рукой вокруг пояса и усаживая её к себе на колени, – Я твой жених, единственный и неповторимый. А если ещё, кто на тебя позарится, то я его рас-с-с, и всё!

– Отпусти меня, – закричала Маруся, вырываясь из объятий Нахала, – Я сейчас буду кричать. Ивашка, сбегай и позови Асташку. Он должен быть дома. Зачем вы сюда пришли без спроса?

Парёнёк вскочил и рванулся к выходу, но Дурбай схватил его за шиворот рубахи, а затем, вытащив походную верёвку, которую всегда носил при себе, уложил Ивашку спиной на лавку, и привязал к ней. Маруся тоже попыталась вырваться из объятий Нахала, но тщетно.

– Кричи громче! – ухмыляясь, промолвил ей Нахал, – Люблю послушать, как забавно кричат хорошенькие девушки, особенно, когда имеют дело со мной впервые. А ещё больше, люблю наслаждаться, когда они беспомощно, подо мною стонут.

– Смотрю, я здесь кажется лишний, – промолвил Дурбай, – Пойду, пособираю дань с владельцев стругов*.

– Ты что, войти в долю не хочешь? – Нахал кивнул на Марусю.

Дурбай отрицательно помотал головой.

– За что же они тебе обязаны заплатить? – спросил Нахал, стараясь удерживать вырывающуюся Марусю.

– Как за что? За их «охрану» например! – ответил Дурбай, – Им легче заплатить мне пару дирхем* ни за что, чем ждать от меня ещё какие нибудь непонятные остиши*.

– Тогда, собирай сразу и на мою долю. Видишь, мне теперь, возможно, придётся содержать ещё одну, очередную кумай*, – сказал он вслед уходящему Дурбаю, а потом, вскрикнув от боли, заорал, – Ах, так ты ещё и кусаться? Ну, сейчас я тебе устрою!

Он уложил девушку на край ложе грудью и животом вниз, но так, что её ноги остались стоять на полу. Затем Нахал поднял ей задние полы юбки и припал своим расстегнутым пахом к её орке*. Прижав её руки своими, он стал делать размеренные движения взад-вперёд задней частью своего туловища.

– Отпусти. Мне больно, – кричала Маруся, но на Нахала её крики совсем не действовали, и остановить его уже не могло ништо. А вскрики девушки, теперь напоминали её громкие всхлипы и стоны.

А тем временем Бек-Тут, проникнув в голубятню, рассматривал голубей, посаженных в отдельные клетки. Он действительно знал толк в голубях и теперь отбирал самых здоровых и сильных. В каждой клетке, необходимо было выбрать по одному голубю. Выбрав их визуально, он достал из своей походной сумки четыре берестяных записки небольших размеров. Вчерашним вечером он сам наносил на них мелкими буквами совершенно одинаковые, короткие тексты. Потом он достал четыре тонкие верёвочки, и ещё раз развернув скатанную в трубочку одну из записок, внимательно полюбовался на её текст. А в них было написано следующее:

Катта* нойонам* урусов*, аль-яшир*.

Хан Тохтамыш идёт войной на ваши земли. Встречайте достойно.

Ваш преданнейший друг, Сабан.

Бек-Тут специально писал слова текста вперемешку, сразу на двух языках, кыпчакском и славянском. Он заранее предполагал, что один из урусовских нойонов*, передаст записку кому-то из хаваши* ордынского царя. А значит он, как говорили в народе, «убивал сразу двух зайцев». Наводил ещё одно подозрение на темника* Сабана, расчищая себе путь в улусбеки*, и сеял недоверие друг к другу в среде хаваши* ордынского царя*, что ему также было на руку. При этом, хыянэтче* он себя не считал, так как был глубоко убеждён, что при том бардаке*, который царил в ставке Тохтамыша, о «тайном» походе последнего на Москву, Адам Москвалик наверняка уже осведомлён.

Бек-Тут не спеша обматывал берестяные записки вокруг одной из ног отобранных голубей, привязывал их для надёжности верёвочками, а затем выпускал этих голубей на волю. Так, все четыре голубя разлетелись по разным городам урусов*, разнося бесценные вести о грядущей войне. Отпустив отобранных им ямских голубей*, Бек-Тут выгнал из голубятни всех остальных. Затем он, оставив голубятню открытой, спустился вниз и спокойно, пешком возвратился к себе в палаточный стан*, став там ожидать известий от Камол ад-Дина и Байондура.

Между тем в уйнинге*, где находился Нахал, Ивашка сумел развязать верёвку. Он выскочил из помещения и убежал искать помощь. Нахал же, так увлёкся наслаждаться плотью девственницы, что даже не заметил этого, продолжая свою утеху. Наконец, он её закончил и стал заправлять растрепавшуюся одежду. Получившая стресс Маруся, сразу не могла прийти в себя и продолжала находиться в той же позе, с оголённой задней частью тела. В этот момент в помещение ворвался её жених, вооружённый палкой. Он, не говоря ни слова, сразу набросился на Нахала. Но тот, сделав резкое движение, сумел увернуться и выхватить свою саблю. Асташка, как звали жениха, попытался с силой нанести ещё один удар палкой обидчику своей невесты. Однако, что мог противопоставить молодой парнишка, ни разу в жизни не державший в руках оружие, вооружённому до зубов, представителю отборной элиты ордынского царя*, который словно игрушками, владел любым холодным, смертоносным оружием? Поэтому, Нахал без труда выбил палку из рук парня, и как бы нехотя, пырнул его остриём сабли в живот. Асташка от боли схватился за живот и застонав, упал на пол. Добивать его, Нахал не стал, брезгливо как бы намекая, что проявляет к парню «великодушие».

– Послушай, как же мило, будет стонать подо мной твоя возлюбленная! – сказал он парню.

После этого, Нахал уложил девушку уже на спину и задрал ей подол юбки спереди. Затем он, приспустив некоторые элементы своей одежды, влез на Марусю сверху, и прижимаясь поплотнее, с наслаждением задвигал задней частью своего тела. Девушка очнулась, начала стонать и слабым голосом, опять звать на помощь. На этот раз помощь была совсем рядом. Но в сложившейся ситуации её раненый парень ничего не мог поделать с уже окончательно озверевшим насильником. Асташка лежал в луже крови, и стонал от сильной боли.

Вдруг в помощение, словно влетев на крыльях, ворвались сразу двое. Это были братья Маруси, Авмроська и Карпуха. У первого в руках находился обломок оглобли. Он не мешкая, нанёс им удар по голове Нахалу, от которого тот сразу потерял сознание. Братья стащили насильника с тела девушки, связали его, и в бессознательном состоянии вытащили на улицу. Авмроська остался охранять насильника, а Карпуша вернулся в горницу, чтобы оказать помощь Марусе и Асташке.

– Что это за зверь, у него на шее? – спросил у Авмроськи, подошедший к Нахалу Ивашка. Он разглядел на том, какое-то украшение.

На шее у Нахала, был надет значительный по размеру оберег* из золота, На этом украшении был изображён встающий на дыбы конь. На лбу того коня, красовался рог, а из под задней части живота и бедра левой ноги, торчал большой фал.

– Наверное, этот конь герб его семьи, – ответил Авмроська.

– Давай, заберём у него это сокровище? – попросил Ивашка, разрешения у брата.

– Нельзя! – ответил Авмроська, – На нём всегда останется позор нашей невинной сестры, который нам нужно теперь смыть кровью.

Пока братья разбирались с насильником за честь сестры, в караван-сарай* Татарстан возвратились Чембар и Вождя. Они поведали Камол ад-Дину с Байондуром, о состоявшейся в условленном месте, их встрече с ватманом* ушкуйников* Хлыном. Кроме того, они также сообщили, что сегодня ранним утром, ушкуйники* совершили набег на булгарское селение Таш-Кичу**. Там они перебили всех до единого жителя, а затем, стащив их трупы в тораки*, сожгли это селение дотла. Но около трёх десятков мужских трупов, ушкуйниками были переодеты в их собратьев, чтобы завтра, при нападении на урусов*, подбросить их к лабазам* торговцев. На всех трупах имеются колото-резаные раны. Хлын также просил передать Камол ад-Дину, чтобы тот, вместе с булгарскими аскерами*, на следующий день к обедне, скрытно сосредоточился вблизи причалов и лабазов*, где ожидал обговорённого с Хлыном, условного сигнала. Нападение на лабазы*, будут проходить под началом самого Хлына, а с воды на корабли, это сделает его заступник* Анфал. Обоих этих ватманов*, Камол ад-Дин уже знал в лицо. Сигнал для вмешательства булгарских аскеров* оставался прежним. Анфал не назвал братьям, что это будет за сигнал, но сказал, что посланец* его знает. Камол ад-Дин действительно обговаривал его с Хлыном. Этим сигналом должен быть поджёг сторожевой вышки. При этом, ватман* просил посланца, о способе подачи сигнала, никого и ни в коем случае в известность не ставить, особенно ордынских эмиров*.

– Так ты уже и с ушкуйниками*, действительно успел спеться «по самые, самые, не хочу»? – спросил Камол ад-Дина Байондур, – Лихо работаешь! Как тебе это удалось?

– Я же тебе рассказывал, как они у меня двоих пушкарей прошлым летом увели! – полунамёком ответил посланец*.

– Тогда, с вами всё ясно! – успокоился Байондур.

Они сели на коней и уехали в стан Бек-Тута. Тот их ждал с нетерпением. Бек-Тут сразу же внимательно выслушал Камол ад-Дина по намечавщемуся на следующий день делу.

– Ты мне не сказал, каким будет сигнал для начала нашего вмешательства? – спросил он посланца.

– Сигналов может быть несколько, в зависимости от обстоятельств и от того, кто эти сигналы будет подавать, – уклончиво ответил ему Камол ад-Дин.

Уточнять дальше, Бек-Тут не стал. Он решил, что самаркандец просто набивает себе цену, желая показать свою значимость. Ну и хрен с тобой, примазывайся, решил он в отношении посланца*.

– Может ты со своими, всё же переночуешь эту ночь у нас? – спросил Бек-Тут напоследок Камол ад-Дина.

– Нет, мне там комфортнее. А потому, до завтра. Массалям*, – попрощался с ним посланец*, и вскочив на своего коня, умчался к себе в караван-сарай*. Ему там действительно было комфортнее, а главное, не было рядом, как считал посланец, «ненужных глаз и ушей». Да и лишний комфорт, ещё никогда и никому не мешал.

«Чистоплюй», ему даже на войне комфорт подавай, подумал о Камол ад-Дине Бек-Тут. И это, элита победоностного эмира* Тимура? Затем, он ещё раз оценил ситуацию. Всё, кажется, складывалось как нельзя лучше. К сожалению, в этой «медовой бочке» присутствовала и маленькая «ложка дёгтя». До сих пор из города не вернулись кешиктены*, Нахал с Дурбаем. Что они могут там делать? Но Бек-Тут уже имел неудовольствие узнать их обоих! А потому, за них особенно не волновался. Вечером в стан вернулся Дурбай, с почти полной, набитой деньгами сумкой. Он высказал намерение, поделиться ими и с самим Бек-Тутом.

– Ты где их взял? – спросил у того, чуждый к излишествам эмир*.

– Собрал у корабельщиков за охрану, – ответил Дурбай.

– А когда и кого ты успел здесь поохранать? – спросил его Бек-Тут.

– Самим своим присутствием, получается так, что мы их охраняем, – ответил Дурбай, – А за охрану, надо платить! Разве я не прав? Может возмёшь меня к себе бакаулом*? Лучше меня, ты нигде не сышешь!

Бек-Тут молча, нехотя отмахнулся от него рукой. Что с этого Дурбая возьмёшь? Юлэр*, он и в Африке юлэр*!

– А где ты потерял Нахала? – спросил эмир*, в дополнение к ранее уже сказаному.

– Нигде не терял! – с недоумением, пожал плечами Дурбай, – Когда я оттуда уходил, он «сказку делал былью»! Нахал превращал эту смазливую девчёнку в полноценнейшую зрелую женщину. А потому, куда он нахрен денется с урусовского околотка*? Насладится молоденькой бабой вдоволь, а до утра приползёт сюда. Ему что, в первый раз, что ли?

– Ещё один юлэр* на мою голову, – пробурчал себе под нос Бек-Тут, – Только в десятикратном размере.

Между тем, Нахал сидел связанным в зиндане*, под уйнингом* урусовского торговца и здешнего старосты над купцами Никифора, дочь которого, он сегодня обесчестил. А наверху в горнице, купец Никифор, с сыновьями Карпом и Авмросимом, обсуждали, как дальше поступить с «пленником», и выходить из создавшегося положения. На полу, поджав ноги и обхватив их руками, сидела, до сих пор ещё не пришедшая в себя Маруся. Её раненого парня Астаха, родственники унесли домой, а потому, никто из здесь собравшехся не знал, что с ним теперь. Зато Никифор, уже точно знал, кем является обидчик его дочери. Положение казалось безвыходным. Если бы это сделал обыкновенный простолюдин, здесь всё было бы ясно и понятно. Никифор бы передал обидчика, джандарам* городского вали*, а те своё дело знали. Особенно, если им ешё, и бакшиш* приплатить. А здесь, целый царский кешиктен*! Он не то, что отвечать, да ещё за обиду какого-то уруса* не будет, но ещё и Никифора с его дочерью виновными сделают, как уже не раз бывало с его, купца, знакомыми. В лучшем случае, этот подонок заберёт её к себе в кумай*, а в худшем, Марусю украдут какие нибудь «неизвестные», и сгинет она неизвестно где и навсегда. Второе, было даже более вероятным. Поэтому, для подобных случаев с инородными девушками, здесь существовали неписаные порядки, «тебя насилуют, а ты терпи и молчи», да кроме родных, никому не говори. Родным, тоже лучше помалкивать и никому про этот позор не рассказывать. У таких девушек потом, остаются лишь призрачные надежды, что вдруг появится понимающий возлюбленный, который не посмотрит на твою порочность, и может быть, жениться. Но при появлении выродка, и об этом нужно было забыть. Его мать, в отсутствии собственной вины, после произошедшего, становилась изгоем на всю жизнь.

– Кто нибудь из посторонних знает, что этот подонок приходил в наш дом, – спросил Никифор у дочери.

– Да, с ним был ещё один ордынец*, – ответила девушка, – Он потом ушёл собирать дань с корабельщиков, за какую-то охрану.

– Я понял кто, – сказал купец, – Я ему тоже ни за что заплатил четыре дирхема, лишь бы отвязался. Боже, нас ведь завтра же, обязательно найдут! Что с нами тогда будет!

Купец схватился за голову. В это время в горницу вбежала женщина. Она, рыдая, начала проклинать семью Никифора, и особенно Марусю. Это была мать умершего, к тому моменту, Асташки. Девушка вжалась в колени и обхватила голову руками. Но продолжалось это недолго. В горницу вошли мужчина с молодым парнем. Они, успокаивая женщину, увели её прочь. Никифор неожиданно, тоже набросился на Марусю.

– Видишь, к чему приводит твоё своевольство? – начал он на повышенных тонах, – Сколько раз тебе говорили, откажись ты от этого антихриста Астаха. Вот тебя господь и проклял, наказав за твоё сумасбродное своеволие.

– Асташка не антихрист, – робко, дрожащим голосом, стала оправдываться перед отцом Маруся, – Стригольники*, такие же люди, как и все мы, и такие же христиане. У них только попов нет, и в церьковь они не ходят, молятся прямо на улице. А Асташка, он ведь защищал меня, как мог, не побоялся даже нападать на этого борова.

– Да как ты смеешь! – ещё больше возмутился купец, – Ты посмела защищать раскольника? Эта мерзкая ересь, хуже чем не христиане. Они ведь развратники христианской веры. Это из-за тебя, теперь, и на нашу семью свалилась божья кара!

– Батя, успокойся ради бога, – подошёл к нему Карп, – Криком делу не поможишь. Я вот долго думал и кое-что придумал. Отпускать этого ублюдка нельзя, а мы и не будем. Это равносильно, что нам всем сразу же пойти на плаху. А вот Астах, хоть и мёртвый, но сможет нам помочь. Мёртвому ведь, нет дела до земных невзгод.

– Говори короче и яснее, сынок. – стал успокаиваться его отец, – «Не тяни кота за хвост», что ты там надумал? У нас очень мало времени. Сюда в любой момент могут прийти, и не только соседи.

– Как совсем стемнеет, нужно вывезти этого борова за Волгу*. Там есть капище, где молятся стригольники*. Посреди капища, их каменный крест. Мы, с Авмроськой привяжем борова к кресту, отрежим ему рог, что между ног, и запихаем ему прямо в рот. Потом, этого борова задушим и подсмалим. На подсмаленного, напялим кабанью шкуру, что у нас валяется давно и без дела. Она уже так завонялась, что к ней даже страшно подойти. Даже, чтобы выбросить. Говорят, что для бусурман*, это самый страшный позор. А завтра, отправим Ивашку, к его знакомому, очень важному саиду*, который хотел у нас купить голубей, но помешал этот негодяй. Боров, вчера тоже приставал к Марусе, но тот саид* за неё вступился, не дав в обиду. Вот мы ему и скажем, что видели, как в отместку за Астаха, стригольники* увезли нашего борова за Волгу*, чтобы принести в жертву своему богу. Бусурмане* ведь в обрядах ереси не разбираются, они думают и впрямь, что на том капище, приносят в жертву богам живых людей. Вот и пусть найдут там нашего борова, а что будет потом, нас не касается. Мы и борова накажем, и с антихристами покончим.

– Так вот кто выпустил моих голубей! – почесав затылок, многозначительно произнёс купец.

– Родненькие мои! У вас что, совсем помутнился разум? – взмолилась девушка, – Ордынцы* же уничтожат не только семью Асташки, но и всех живущих здесь стригольников*. За что им такое? Они ведь тоже люди, хоть и другой веры! Придумайте что нибудь другое, вы же можете если захотите! А стригольников* я вам в обиду не дам. Я завтра же пойду к вали* и расскажу ему всю правду.

– С ума сошла глупая девчонка! – произнёс Никифор, – Авмроська, закрой её в чулан. Пусть ночьку переночует с мышами, авось одумается.

Авмросий схватил Марусю за руку, и потащил в чулан. Девчёнка заверещала, начала сопротивляться, молить отца с братом этого не делать, но ничего не помогло. Закрыв сестру в чулане, Авмросий вернулся назад.

– Времени у нас больше нет, – напомнил купец, – На улице и так ночь. Вытаскивайте борова из зиндана* и быстро, погнали на берег. Накиньте на него мешок, на всякий случай!

Братья вытащили Нахала из подвала и потащили к берегу Волги*. Он, то упирался, то притворялся, что не может идти, но тщетно. Силёнок у братьев тоже хватало. Сзади них шёл купец и нёс изрядно провонявшуюся шкуру когда-то убитого им дикого кабана. На берегу Волги* у купцов Никифоровых, так звали их семью, была своя лодка. Они подошли к ней, отвязали и усадили туда Нахала. Насильник лишь пытался что-то невнятно мычать, так как в его рту торчал кляп, а рот был накрепко завязан тряпкой. Лодка отчалила от берега и направилась к противоположному берегу широкой реки.

– Ну что, вы там без меня справитесь? – спросил Никифор сыновей и бросил в корму лодки шкуру.

– Не волнуйся батя, непременно справимся! – успокоил его Карп, – Возвращайся домой и смотри за Маруськой, чтобы не дай бог, чего не натворила по глупости.

Эта ночь была достаточно светлой, так как диск луны на небе был закрыт всего наполовину. Лодка скользила по волнам, не спеша продвигаясь по направлению к другой стороне Волги.

А в это самое время, Маруся беспомощно билась в чулане. И в тот момент было непонятно, что её здесь пугает больше, боязнь за судьбу семьи её возлюбленного, но уже мёртвого Асташки, или мыши, которые пищали буквально у неё под ногами. Скорее всего, и то, и другое.

– Сестрица, ты что там делаешь? – раздался снаружи голос Ивашки.

– Братик, миленький, открой меня. Мне здесь очень страшно, – стала упрашивать Маруся брата, – Тут уйма мышей.

– Тебя кто здесь запер? – спросил братишка свою сестру.

– Сначала открой, потом скажу, – ответила Маруся.

Ивашка отодвинул засов на дверях чулана. Девушка выскочила наружу и крикнула брату, – Я сейчас вернусь.

Мигом выскочив на улицу, она бросилась к реке. Но на половине пути, девушка услышала тяжёлые шаги и спряталась в густой траве. По походке, она узнала отца. Но на этот раз, Марусе повезло. Купец прошёл мимо неё ничего не заметив, и пошёл прямиком к дому. Девушка, пользуясь достаточным лунным светом, отыскала лодку своего возлюбленного Асташки. Она отвязала её и веслом оттолкнулась от берега. Лодка Асташки была гораздо легче Никифоровской. Раньше, Асташка часто катал на ней свою возлюбленную по ночной реке, где они вместе любовались звёздами на небосводе. Маруся быстро начала грести веслом, и лодка быстро помчалась к другому берегу широкой реки.

Тем временем, её братья уже привязали Нахала к каменному кресту. Нахал понял, что он может стать жертвой ритуального убийства и стал сильно дёргаться, а ещё сильнее, мычать. Ночью, это мычание казалось особенно громким, поэтому, чтобы как можно меньше привлекать внимание случайных рыбаков, которые могут случайно оказаться рядом, Карп накрыл голову Нахала провонявшейся шкурой кабана. Капище находилось в береговой овражной расщелине, заросшей всякой кустарной растительностью. Братья, видя состояние Нахала, решили дать ему как можно больше времени помучиться перед неминуемой смертью. Авмроська отправился на склон расщелины собирать сушняк для «поджарки» насильника. Рядом уже были кем-то собранные дрова, но покрупнее. Используя их, Карп развёл рядом костёр. Он развёл его в таком месте, чтобы дым от костра валил прямо через голову Нахала. Для острастки, он подбросил в огонь ещё и сырой травы. Пламени, в костре стало меньше, зато сильно повалил густой дым и Нахал стал задыхаться. Он сильно раскашлялся, но кляп во рту и повязка вокруг головы, не давали, не то что дыхать, но даже нормально кашлять.

– Остановитесь, я вас очень прошу! – вдруг неожиданно раздался голос Маруси, – Мы будем прокляты богом. Мы же вместе с этим подлецом будем гореть в аду.

Девчёнка попыталась палкой разбросать костёр, но Карп не давал ей этого делать. Вдруг, где-то сверху раздался голос Авмроськи.

– Бегите к реке и плывите прочь, – кричал он сестре и брату.

Карп с Марусей подняли головы. В лунном свете было видно, что на верхней кромке, по обоим сторонам расщелины, мелькает множество теней. Потом, на вершине появились несколько теней, держащих тусклые факелы. Тени стали спрыгивать с крутых склонов расщелины и бежать в сторону капища.

– Нечистая сила, – крикнул Карп Марусе, – Бежим к лодке.

Они вдвоём побежали к берегу. Подбежав к воде, брат с сестрой своей лодки не нашли. Но рядом стояли какие-то две большие, и ранее отсутствовавшие лодки. Они были с длинными и загнутыми вверх оконечностями на носах и кормах. Карп даже сумел рассмотреть на носу одной из них, что-то похожее на вырезанную из дерева голову медведя. К их с Марусей счастью, рядом с этими лодками, никого из людей не было.

– Точно нечистая сила, – крикнул он сестре, – Плыви быстрее на тот берег, а я помогу брату.

Маруся бросилась в воду, а Карп вернулся назад искать Авмроську. Он окрикнул брата и прислушался. Тот отозвался где-то сбоку, но достаточно далековато. Карп сделал несколько шагов в его сторону, но упал, сражённый насквозь стрелой в правую грудь. Маруся же, продолжала плыть, но переплывать столь широкую реку ей пришлось впервые. Нужно было экономить силы, тем более, что её никто не преследовал. Но девушка часто и бестолково махала руками, словно переплывала с кем то наперегонки маленькую речушку, шириной не более пары десятков саженей. Она доплыла почти до середины реки, как вдруг почувствовала, что судорогой, ей свело правую ногу. Что делать, Маруся не знала, продолжая движения лишь левой. Но тут предательски свело и вторую ногу. Девушка, вскрикнув от отчаяния, погрузилась с головой в воду и пошла ко дну.

Авмросий же сумел выскочить к берегу чуть выше по течению. Он также наткнулся на берегу, на доселе, им невиданные лодки. На его счастье, людей возле них тоже не было. Он подошёл к одной из них и попытался в одиночку столкнуть одну из лодок в воду. Но одному, это оказалось не под силу. Авмроська, как и его брат, также успел рассмотреть на корме этой лодки, вырезанную из дерева, продолговатую голову медведя. О тех медведях, что живут во льдах, в урусовском околотке* не одинажды рассказывали новгородские купцы, и показывали рисунки с их изображением. Со стороны берега, в темноте отчётливо послышался топот ног приближающихся сюда людей. Авмроська прыгнул в воду и поплыл к другому берегу.

А в это самое время, его тяжелораненого брата подхватили неизвестные люди и привели на капище. Там уже вовсю полыхал большой костёр. Нахала, эти люди отвязали от креста, но рук не развязывали, а лишь вытащили кляп изо рта. Нахал сидел на каменном кресте, раскинув ноги по обе его стороны. Рядом с ним, на пне сидел другой человек, поменьше Нахала, но судя по фигуре, намного лучше него сложенный. Как понял Карп, этот человек допрашивал Нахала. Это был, ватман* ушкуйников* Анфал Никитин. Эщё на подходе, раненый Карп, по обрывкам речи Нахала, понял, о чём они толкуют. Насильник его сестры рассказывал неизвестному человеку (Анфалу) о том, что стал жертвой безбожников, которые хотели принести его в жертву ихнему богу. Он начал умолять неизвестного человека, развязать ему руки. Карп догадался, что здесь разбойники, а этот человек, их главарь. Но зачем они здесь, Карп никак не мог взять в голову. Он понимал, что с такой раной и без помощи лекаря, врядли доживёт до утра, но его больше беспокоила судьба сестры и брата. Сумеет ли переплыть реку Маруся, и добрался ли до неё Авмросий? Карпа положили рядом с костром на виду у Анфала, а Нахал сидел к нему спиной, и вообще не видел, кого принесли. Так как Анфал был родом из Новгорода, то отлично знал, что это за крест, кто такие стригольники*, и чем они занимаются. Он сразу понял, что если этого «несчастного» сюда и принесли, какие либо безбожники, или многобожники для совершения своего обряда, то только не стригольники*. Но кто они такие, он пока ещё не разобрался. Дослушав до конца тот «бред», который нёс Нахал, Анфал обвёл взглядом собравшихся возле него людей. А те, в свою очередь, ждали, что скажит их ватман.