Камень небес

– Ну, давай сюда свою бумагу. Решим, чего уж там. Не соберутся, так сам всех обойду… Я думаю, мы Вадика Житова уговорим. Его жена в лесхозе четвёртая в очереди стоит, значит, скоро получит. У меня уже была с ним беседа… не про тебя, а вообще.

«Петька-то точно везде агентуру имеет», – подумал Виток.

– Он, правда, кипятится, что, мол, в лесхозе не дома строят, а кордоны, – говорил Морозкин. – Но скажи, какая разница, как они называются, если по сути это такие же квартиры, как у нас? Они же не в тайге строятся, а тут, в посёлке. Это, видимо, Ильвесу пришлось сфинтить – кордоны эти, может, легче ему по документам провести или ещё там что-нибудь…

Он нашёл в тумбе стола какую-то папку и положил туда заявление Витка.

– Завтра займусь. Сегодня, видишь. – Он кивнул на заваленный бумагами стол: – Хочу с этим закончить. Я думаю, решим, как надо. А уж потом… откроем кингстоны.

5

Всё это я вижу так отчётливо, что могу описать во всех подробностях.

«Беспокойство»

Укрытый белым зимним пухом посёлок съёжился и замер. Солнце, едва поднявшись к обеду из-за дальнего хребта, вскоре снова без сил падало за него. Над домами покачивались колонны сизого дыма, а над трубой котельной, стоявшей во дворе экспедиции и обогревавшей контору, общежитие, цеха, гараж и лабораторию, возвышался чёрный клубящийся шпиль. Геометрический Кирон египетской пирамидой нависал над тайгой. В середине дня тишину взмучивал самолёт, привозивший из города почту и с десяток пассажиров. Посидев часок, он улетал обратно, натыкаясь на слабо желтеющий в начинавшихся сумерках лунный шар. Немного погодя небо прокалывали первые звёзды. К ночи посёлок теснее обступала тайга, изредка потрескивал лёд на Еловке, а плотная тишина разрывалась на куски собачьим перебрёхом. Иногда налетала вьюга, царапая жестянками снежинок оконные стёкла, и тогда колонны и шпиль рушились и рассыпались на мелкие клочковатые обломки, а вечер приходил крадучись, не выдавая себя ни луной, ни звёздами.

По субботам Виток вместе с семейством приходил к Петру в баню. В общественной поселковой бане чередовались дни мужские и женские, к тому же до неё надо было топать за три улицы, а Пётр жил неподалёку. Баню он выстроил сам, как, впрочем, и летнюю кухню, и теплицу (каркас под полиэтиленовую плёнку из бруска-пятёрки на бетонном фундаменте), и стайку, и небольшой гараж для мотоцикла и снегохода. Напарившись, мужчины сидели на кухне и охлаждались загодя купленным пивом, пока Лариса, Даша и Маришка в свой черёд мылись.

– Завтра хочу проскочить по Еловке на Ирельские озёра, – делился Пётр, с треском вскрывая очередную банку «Red bull». – Мужики говорят – окунь берёт, как бешеный… Что за дерьмо это баночное пиво! Сейчас бы «Жигулёвского», как в старые добрые времена. Помнишь, привозили из города бочковое? Три дня постоит – уже не пиво. Зато и вкус был. А тут никакого вкуса, одни консерванты да спирт.

– Лучше уж «Рижского», – возразил Виток, расслабленно откинувшись на спинку стула.

– Тоже подходяще, – согласился Пётр. – А что, поехали со мной? К «Бурану» нарты сзади прицепим, палаточку возьмём. У меня и печка к ней есть. Выедем с ранья, за час добежим. А вечером, часам к пяти, обратно. А?

– Да я полки хотел дома сделать. Даша попросила. Хоть немного одежду прибрать. А то или на стульях лежит, или на гвоздях висит.

– Зря отказываешься. Рыбалка сейчас – это не удовольствие. Это способ выживания, – объяснял Пётр. – Я вообще не понимаю, как вы существуете на одну твою зарплату. Да и ту через пень-колоду выдают… Мы вот с Лариской оба работаем, и то экономим на всём. Серёжке, правда, ещё посылаем. Опять без стипендии остался, электротехнику завалил…

– Да хватает пока, – бодро сказал Виток, хотя давно уже не хватало.

– «Хвата-ает»! – насмешливо протянул Пётр. – Даша у тебя терпеливая, вот что. Другая давно бы…

Виток нахмурился:

– Что – «давно бы»?

– Да ну тебя, – отмахнулся Пётр. – Сдались тебе эти полки. Не хочешь на рыбалку – дело твоё. Но ты хатой своей тогда займись! Дваждыкентий ведь оформил решение.

– Чем зимой там можно заниматься? Да и Мишка ещё не подписал.

– Ну и что? Он долго ещё может тянуть. Подпишет. А ты лес бы пока валил на своём участке. Весной раскорчуешь, под картошку вскопаешь.

– А без документа как? Я же не знаю, какой там дом моим будет. Через день к нему захожу. Говорит – некогда.

– У Дваждыкентия узнай. Он копию решения сохранил наверняка. Бумажки у него всегда в порядке были.

– Это да. Он к себе всё из шкафов перетащил. Устроил домашний архив. Но мне на руках всё равно надо что-то иметь.

Пётр взял со стола сигареты, сел покурить у печки. Сказал:

– Некогда ему… Ишь, строит из себя занятого. Ему надо, чтобы вокруг него поплясали, да вприсядку. А тут ведь такая штука… Дома проходили по Олокитскому проекту. А проект закрыли, значит, всё, денег нет. И Мишка не будет их достраивать.

– Он об этом не говорил.

– Скажет. Он вам скажет – сами достраивайте… Но дело в том, что на эти дома уже получены почти все материалы. Ещё год назад завезли. Трубы, батареи, стекло и прочее… Я точно тебе говорю! – повысил он голос, поймав вопросительный взгляд Витка. – Так что надо идти в бухгалтерию и выписывать всё, что положено. И срочно получать на складе. Он же, стервец, поэтому и решение подписывать не торопится, чтобы успеть всё это распродать.

– Кто купит-то? Денег нет ни у кого.

– Это ты заблуждаешься. В посёлке сейчас дома три-четыре строится. Во-первых, кооперативы зря, что ли, работали? Шапки, унты шили, наверняка накопления есть, не все сгорели. Во-вторых, «комков»[3] в посёлке штук пять открылось, хозяева – тоже люди небедные. Опять же охотники, если сезон удачный будет, на соболях заработают. Ну и начальство разное… Так что по весне, я думаю, ещё стройки начнутся. И всё разлетится в момент.

– В кого ты, Петруха, такой умный? – поинтересовался Виток, скрывая этим досаду, что Пётр опять проявил в его делах осведомлённость и практическое мышление, пока он, Виток, парит где-то в небесах, отдаваясь своему счастью. Он понимал, что присказка про рай в шалаше – всего лишь романтическая аллегория, и хорошо бы ему соображать обо всём хотя бы, как Пётр. Но для этого нужно было прожить свою жизнь сначала и по-другому.

– Я от природы такой, – скромно сказал Пётр. – Ну что, сходи к Кентичу, узнай. Потом бери мою «Дружбу», я тебе пару цепей наточенных дам. Бензин твой, автол у меня возьмёшь… А в понедельник иди на склад и получай, пока что-то есть.

– Как я получу без бумажки? Сам же говорил, что Мишка поэтому и тянет. Нинель мне скажет – на каком основании я тебе должна что-то выписывать?

Пётр с интересом взглянул на Витка.

– А ты, оказывается, тоже иногда что-то соображаешь… Ничего, надо Проценко подключить. Пусть Геннадий Кириллыч о своих кадрах позаботится.

В сенях затопали, стряхивая снег с обуви, дверь открылась, впустив туман, и из него проявились сначала Лариса, за ней Даша и Маришка с укутанными в полотенца головами.

– Ну что, с помойкой вас, отроковицы, – через «о» пробасил Пётр, подняв руку будто бы для крестного знамения. Маришка стрельнула на него улыбнувшимися глазами. Полноватая черноглазая Лариса, скидывая шубку, покрутила носом:

– Курил здесь?

– Да я в печку…

– Говорила же – на улицу ходи! – строго сказала Лариса, но по тону было понятно, что вовсе она не сердится, а ворчит так, для порядка.

– Лапочка, да я же простыну сразу, после бани-то, – заворковал Пётр.

– Ладно, запел. Лучше бы вообще курить бросил, как Виток… Чайник поставь, – скомандовала Лариса, раскрутив полотенце и тряхнув мокрыми волосами.

– Сей секунд…

– Красота! – Даша подошла и обняла Витка сзади. – Маришка сказала сегодня: «Баня – это праздник»… Мы тоже себе такую построим, правда?

Виток взял Дашины ладони и приложил к своим щекам. Так хорошо было сидеть у Петра на кухне и представлять, что когда-нибудь и у них с Дашей будет вот такой же свой дом, своя баня, а возле дома – всё, что положено: огород с грядками под зелень, теплица, вдоль забора – малина, смородина, крыжовник… И цветы, много цветов. И подсолнухи – для красоты, не для семечек. В теплице можно попробовать и арбузы вырастить. Некоторые особо упорные поселковые огородники добивались этого, – правда, коротким северным летом вызревали только небольшие, с крупный апельсин, кавунчики. Зато ребятишкам радость… А ещё будет у них собака – не какая-нибудь элитная овчарка или там доберман, которого надо в доме держать да кормить особым рационом, а простой дворовый беспородный пёс с умными глазами: и грозный сторож, и верный друг. А в доме – кошка, как же без кошки. А чтобы для детей всегда было молоко, козу надо будет завести. Многие в посёлке держат коров, но с ними больше хлопот: выпасных лугов мало, бурёнки часто уходят в тайгу и не всегда оттуда возвращаются, попадая волкам на обед, да с сенокосами беда – надо ехать далеко вниз по Еловке, где она из гор выходит на равнину, а оттуда сено вывозить зимой по льду. Вот с козами никаких забот: пасутся рядом, сена немного им на зиму надо, можно по берегам поблизости накосить или на лесных полянах, а в «комках» комбикорма прикупить…

– Ну что, чай-то будете пить? – очнулся он от голоса Ларисы.

Виток переглянулся с Дашей:

– Да нет, пожалуй. Волосы высохли, к себе пойдём. Спасибо за баню.

Хоть уютно у Петра, а дома всё же лучше, пусть этот дом и тесноват.

6

И денег у меня нет и никогда не было – такие заказы делать!

«Дни затмения»

Четыре новых дома из бруса, обнесённые с трёх сторон заборами, стояли, как по линейке, и продолжали Набережную улицу на краю посёлка. Виток, узнав у Дваждыкентия свой адрес, в выходные приходил сюда пилить лес. От фасадов до Еловки было метров сорок. Плотники вывели срубы, сделали потолки и покрыли шифером крыши. После этого стройка замерла, лишь в сипягинском доме с затянутыми плёнкой окнами топилась «буржуйка», там стучали и пилили.

Дом Витка был последним по улице, дальше тянулась просёлочная дорога, уходящая в тайгу. Вокруг толпились лиственницы вперемежку с берёзами, редко среди них встречались молодые кедры. Берёзовые стволы Виток после валки раскряжёвывал, намереваясь ещё до весны расколоть на дрова – на морозе легче. Лиственницы не распиливал – в дело пойдут. Кедры пока стояли нетронутыми.

В первый же день он осмотрел дом изнутри, шагая по просмолённым лагам и прикидывая будущую планировку. Внутри было две капитальных стены, и получалось, что посередине можно сделать коридор, а из него будут входы в кухню, где уже сложен фундамент под печку, и три комнаты. Напротив кухни располагалась большая кладовка-темнушка без окна, треть которой Виток задумал отгородить стенкой и устроить настоящий, с унитазом, туалет с выводом на улицу в септик, как у Петра. Воду в бак над унитазом, правда, придётся заливать вручную, но это ерунда, главное, что не будут его девчонки по морозу на улицу бегать. А со временем можно и скважину пробурить.

«Глаза боятся – руки делают», – говорил ему Пётр. Если бы было из чего делать. Нинель Авдеевна, когда Виток пришёл к ней выписать материалы на достройку дома, хоть и никакой бумажки с него не попросила, но сделала большие честные глаза и сказала, что на складах ничего нет, и откуда он взял, что вообще что-то было. Виток сослался на Петра («Зарицкий видел»), и она будто бы вспомнила: ах да, но это уже давно распродали, вам же надо зарплату из чего-то платить, поэтому вот такое дело, и ты должен войти в положение, времена нынче такие, а вообще проявляй инициативу, соображай, где чего достать, да благодари ещё, что тебе квартиру, считай, вне очереди выделили… Виток терпеливо выслушал её многословие, но сам говорить так долго не умел, поэтому молча вышел.

Вернулся он вместе с Проценко. Нинель показала им документы, по которым выходило, что на складах действительно ничего для строительства нет. Главный геолог почесал залысину на лбу, а Ковальская предложила:

– Есть вот лист железа восемь миллиметров, сваришь котёл для отопления. Выписывать?

Виток получил накладную – хоть шерсти клок… Проценко сказал, когда они вышли в коридор:

– Или точно распродали, или по домам растащили. Мало ли что у неё там написано, она кому хочешь мозги запудрит. Да плюнь! Откупились железом, и то ладно… Ну ничего. Динозавры тоже думали, что они вечные. А пока сам крутись, что же делать.

(Геннадий Кириллович, умница и трудоголик, вот уже семнадцать лет определявший всю стратегию развития экспедиции, недавно стал замечать, что его постепенно, но настойчиво отстраняют от принятия решений. Мигулин нашёл через Сипягина и привёз в посёлок молодого – двадцать семь лет – геолога, назначив его Проценко в заместители, хотя раньше никогда этой должности не существовало. Паренёк был толковый, Проценко это сразу оценил, и по всем вопросам поисков и разведки Мигулин с некоторых пор совещался только с ним. Геннадий Кириллович чувствовал, что этот Гриша Волович скоро займёт его место. Сделать ничего было нельзя. Гриша общался с ним вежливо, но никогда не спрашивал совета и не выказывал неловкости, что все обсуждения вопросов, находящихся в компетенции главного геолога, ведутся за его спиной. И Проценко понял, что ему на смену приходит холодный и расчётливый карьерист. Жаль было отдавать в чужие руки дело, в которое вложил столько сил и нервов, а ещё угнетало сознание того, что некому будет заступаться за геологов перед нынешним руководством. Морозкина нет, а его хоть и вряд ли уволят, но разжалуют. Найдут за что – хотя бы за то, что пенсионер. Смутное время. Время хищников…)

Виток заправил бензопилу, заменил цепь и подошёл к очередной берёзе. Брызнули тёплые белые опилки, и через минуту она упала на снег. Виток свалил ещё пару деревьев, обрубил ветки и вершинник, стащил их в кучи, потом повернул шинку и стал распиливать стволы на кругляки… Сам крутись, говорит Проценко. Чтобы крутиться, надо деньги иметь. Всё придётся добывать самому: доски, гвозди, цемент, краску… да много чего. Мишка, правда, обещал: «Лес на участке свалите – распустим на доски на нашей пилораме». Но этого мало будет, деловых лиственниц всего с десяток, а из берёзы досок не напилишь. На всё деньги нужны, деньги. А на геологию сейчас денег из центра мало дают, да ещё часть из них Мишка и его камарилья под себя осваивают. Это просто, оказывается, можно делать, Пётр просветил: «Допустим, надо купить для бульдозера какую-нибудь запчасть. Посылают снабженца на завод, а тот договаривается там: вы цену пропишете не пять, скажем, тысяч, сколько она стоит, а семь. Мы их заплатим, вы возвратите нам тысячу, а другую себе оставите… Это называется откат. По документам всё в ажуре, а начальство из воздуха деньги куёт».

Где бы так научиться… Виток чувствовал и досаду на нынешние порядки, и бессилие что-то изменить, и от этого становилось ещё досаднее. Ведь были же времена: зарплату ему перечисляли на книжку, всё честь по чести: оклад, помноженный на северный коэффициент, минус налоги плюс полевое довольствие. Ещё и высокогорные иногда начисляли. Он приезжал в посёлок и шёл в сберкассу снять сотню-две, иногда и больше – себе на житьё, матери отправить, да частенько Пётр просил взаймы: то на мотоцикл не хватало, то сыну на магнитофон («Ничего не понимаю, куда она деньги девает. Вроде ни на что серьёзное не тратились, а снова приходится в долги залезать…»). Кроме Петра приходили и другие заниматели. Виток никому не отказывал – много ли ему для себя надо, тем более что на участке тратиться не на что: за питание в бухгалтерии удерживают, а спецодежда выдаётся даром.

Виток и заметить не успел, когда рубли совершенно обесценились, – произошло это как-то очень быстро. И тяжёлый некогда якорь, вокруг которого мыслилось многолетнее благополучие, перестал держать, а кораблик утащило в океан, где его во все стороны швыряло и кренило… Когда Мишка зарплату полностью выдавал, уже и не вспомнить. Всё авансами кормит, еле на еду хватает. Да ещё такую штуку придумал: привёз из города мини-пекарню, приобрёл по оптовой цене машину муки, а лаборанток, которых сперва сократил, принял обратно и поставил хлеб выпекать. И выдаёт его каждое утро под запись, а стоимость хлеба потом вычитает из зарплаты. Вроде бы хочет людям жизнь облегчить, но буханка обходится в полтора раза дороже, чем в магазине. «Почему так дорого?» – «Потому что выпечки маленькие, это же не хлебозавод, не хотите – не берите». А куда деваться, если налички в карманах с гулькин… этот самый. Возьмёшь. А Мишке во благо: из кассы меньше выдавать придётся, да и ему с такой цены (и не только ему) наверняка что-то перепадает, не по себестоимости же он хлеб продаёт.

Если бы какой-нибудь дополнительный заработок заиметь… Виток видел в газетах, которые иногда покупал, объявления от скороспелых предпринимателей. Каждый пытался нащупать свою нишу. Один «за небольшое вознаграждение» предлагал схему конструкции самодельной швейной машинки, которую якобы легко изготовить в домашних условиях. Другой продавал семена сортов овощей, будто бы районированных для северных широт. Третий, не стесняясь, обещал выслать «интимные фотографии прелестных девушек». Четвёртый что-то там полезное изобрёл и тоже продвигал в народ… Все они просили отправить им квитанцию о предоплате, и после получения оной выполнение заказа зависело только от наличия у них совести, а таковая присутствовала не всегда. Хорошо, если вообще что-то присылали, но чаще заочные коммерсанты не снисходили и до этого, безвестно пропадая в мутной воде дикого нарождающегося рынка. Виток и сам пару раз обжёгся, желая приобрести для семьи книги, которые в прежние-то времена были редкостью, а теперь, при дефиците бумаги, тем более. Так было, например, с «Приключениями Незнайки», когда вместо «издания большого формата с цветными иллюстрациями» он получил напечатанную в размере брошюры книжечку без единого рисунка.

Виток не единожды соображал, чем бы он мог утолить возникшую у сограждан жажду потребления, чтобы потом знай себе ходить на почту и получать от них переводы. Фотографии в жанре ню отпадают, семена тоже, ведь и огорода ещё нет. Да и вообще продавать ему нечего. Зря вот марки свои отдал одному дружку, когда окончил школу и потерял к ним интерес. Сейчас бы пригодились, там были довольно редкие экземпляры – не «Чёрный пенни», конечно, но, например, Панама с надпечаткой «Canal Zone», остров Реюньон, африканские колонии до обретения ими независимости, а ещё Швейцария, Чехия, Босния и Герцеговина начала века… Нашлись бы покупатели. А изобрести что-нибудь вот так, на ходу, конечно, не получится. Разве что какое-нибудь рацпредложение придумать… Вот он видел дома у Гоги Чивадзе детские качели на верёвках, подвешенные в проёме двери на завинченных в косяки толстых шурупах. С одной стороны сиденье имело спинку, а с трёх других сторон ограждалось круглыми планочками, в которые эти верёвки были продеты. Упасть оттуда было невозможно. Гогина жена сажала в эти качели полугодовалого сына, а сама хлопотала по дому, изредка подталкивая их. Малыш, качаясь, что-нибудь сосредоточенно вертел в руках, бормотал на своём языке, поглядывал по сторонам, но был занят собой и матери не мешал. Виток, воодушевившись, даже начертил несколько эскизов качелей для рассылки заказчикам и хотел уже послать в газету объявление, указав божескую цену. Но передумал в последний момент: мелко, да и противно, не своё ведь, а подсмотренное.

Что ещё он может? В детстве выпиливал лобзиком рамочки к фотографиям, выжигал на фанере разные картинки и узоры (специальный такой прибор продавался), мастерил модели самолётов и кораблей. Но кому теперь это надо? Ничего он, выходит, не умеет, только с молотком по горам бегать. Ну, с топором да пилой немного обращаться, но это каждый мужчина должен уметь… А что, если плотником куда-нибудь в бригаду устроиться? Пётр правильно говорит: у кого денежки водятся, будут новые дома себе ставить. Раньше ведь как – две, ну, три комнаты, а то и вовсе только кухня да светёлка, больше и не нужно было. А сейчас насмотрелись по телевизору, назавидовались при поездках в город, стали и в два, и в три этажа строить… Надо бы с Петром поговорить, у него в посёлке много знакомых. Может, плотники и не больше зарабатывают, чем геологи, но они же частникам строят, наверняка не за авансы трудятся. Да и горсть гвоздей или пару кирпичей для своего дома всегда можно унести с собой незаметно. Не обеднеют богатеи местные.

Виток заглушил пилу, подошёл к тлеющему костерку и подбросил охапку веток, потом протянул к огню ладони. Хорошее здесь место. Тайга рядом, речка рукой подать. Участок двенадцать соток, хватит места и под картошку, и под разные постройки. Впрочем, выбирай, говорят, не дом, а соседа. Но и здесь повезло: рядом через забор будет жить Ярощук, каротажник[4], с которым они не одну зиму вместе на разведках провели. Сейчас он в отпуск уехал, а вернётся – тоже начнёт с достройкой хлопотать. Будет с кем посоветоваться, а может, и Виток ему что-нибудь подскажет.

Ладно, на сегодня хватит. Дома Даша с Маришкой ждут, обедать пора. Потом дров принести, воды натаскать с колодца. Даше сейчас ничего тяжёлого поднимать нельзя. А с Маришкой они хотели ещё на лыжах прогуляться. Виток взял на плечо бензопилу, прихватил топор и отправился домой. Нет, насчёт плотника надо подумать.

7

…потому что теперь кроме таких понятий, как гордость, честь, существует ещё множество других вещей, которые могут служить для самоутверждения…

«За миллиард лет до конца света»

«Течёт речка по песочечку, золотишко моет…»

Чёрт, привязалась песенка, так и крутится в голове! Виток никак не мог отогнать её или хотя бы на какую-нибудь другую переключиться. Но как отогнать, если речка – вот она, течёт прямо перед тобой, и по «песочечку», и по гальке с валунами. И золотишко моет, действительно. Моет-перемывает, откладывает на дне, на скальной постели русла, которая называется плоти́к, и лежит оно там и ждёт своего часа. И вот настал этот час, пришли за ним люди, и Виток один из них…

Приходили, впрочем, и раньше. Ещё в дремучие времена, лет восемьдесят назад, копали здесь шурфы с рассечками и пробивали штольни в крутых откосах берегов. То там, то здесь видны в долине кучи отвалов вынутых из них пород, полузаросшие лесом. Да бросили копать: то, что мелко лежало, всё выбрали, а глубже вода не давала, топила выработки. Позже провели буровую разведку и нашли ещё несколько золотоносных пластов. Но когда посчитали, оказалось, что брать их невыгодно: слишком глубоко лежат.

Проценко давно уже присматривался к Орколиканской россыпи, и когда раскопал в архиве все материалы и выложил их перед Мигулиным, тот быстро всё оценил. Это лопатами и тачками да самодельными бутарами добывать золото было бы себе в убыток, а теперь, когда есть мощные бульдозеры и большие промывочные установки – промприборы, дело может стать прибыльным. В этом он был молодец, конечно: взял кредиты, за осень и зиму закупил всё, что нужно, весной восстановил заброшенную дорогу от посёлка к Орколикану, завёз технику, солярку, жилые балки́ и много ещё чего необходимого, а Витка в числе прочих послал в командировку в соседнюю экспедицию, где россыпями занимались давно – обучиться новому делу. Виток и заикаться не стал, что хотел в плотники податься – во-первых, как резонно сказал Пётр, Мишка мог тогда переиграть квартирный вопрос, а во-вторых, Виток надеялся, что уж на золоте-то заработает побольше, чем где-то ещё. О бешеных заработках старателей знали все геологи.

Вернулся Виток вовремя – через день Даша, проснувшись рано утром, сказала ему: «Начинается…» Он бегом помчался в больницу, приехал обратно на «скорой», вместе с Дашей уехал и слонялся по коридору часа три, пока не вышла медсестра. «Что?» – вскочил Виток. – «У вас сын, поздравляю. Вес четыре триста, рост пятьдесят два». Виток чувствовал, что пока не понимает всю значимость этого известия, радоваться не было сил, он спросил только: «Как она?» – «Ничего. Устала. Крупный он…» Потом сказала: «Хотите, я вам лялечку покажу? Там у крыльца слева окошко, подождите». Он вышел на улицу и смотрел на занавешенное окно. Наконец штора отодвинулась, и появилась сестра с запелёнутым младенцем на руках. Виток с минуту смотрел на маленькое розовое личико с закрытыми глазами, пытаясь найти сходство с собой, нашёл его в форме носа и рисунке губ, а вот влажные волосики, выбившиеся наружу, были тёмными – не в него и не в Дашу. И он почему-то решил, что эта непохожесть предсказывает в мальчике будущую независимость характера.

«Эх, начальник ты, начальничек, отпусти до дому…»

Как они там сейчас?.. Всего месяц побыл Виток с сыном – месяц, заполненный радостными хлопотами. Он чувствовал спокойствие и удовлетворение от того, что выполнил своё мужское предназначение – дал начало новой жизни, и с этим гордым чувством вставал ночью на плач вместе с женой, помогал пеленать и укачивать, а днём, приходя на обед, смотрел с Дашей на спящего сына и слушал её счастливый шёпот: «Смотри, какой крепенький груздочек получился. А я себе сразу сказала – соберу все силы, но рожу тебе мальчика». Он бегал по посёлку, вдохновенно выполняя Дашины поручения: то соску купить, то присыпку тальковую, то грелку. Кто-то предложил ему детскую коляску, у кого-то взяли кроватку-качалку. В конторе пустили шапку по кругу и собрали немного денег. Виток отказывался, но Тамара Витальевна Клюева, вечная активистка, сказала: и не думай, мы всем так собираем, а ты что – обидеть нас хочешь? Пришлось взять, и они с Дашей и Маришкой устроили небольшое тихое застолье, пригласив человек пять самых близких. Кто-то спросил: «Как назвали?» Оказалось, пока никак, и все наперебой начали предлагать варианты. Немного захмелевший Пётр предложил вспомнить песни, где встречались имена, и первый начал: «Теперь я вместе с Геной, он необыкновенный…» Над ним посмеялись: «Это же про крокодила», – но идея понравилась, и понеслось вполголоса: «Стоит под горою Алёша…», «Ах, зачем под яблонькой целовалась с Яшенькой…» и дальше в том же духе. Вспомнили про Мишку и его улыбку, про Лёньку Королёва, про Серёжку с Малой Бронной и Витьку с Моховой… Всё как-то не подходило. Когда Даша пропела: «Шаланды, полные кефали…», ребёнок заплакал. Даша подошла и укачала, а потом сказала: «Вот он и отозвался, значит, будет Константином». Виток ответил согласным кивком…