скачать книгу бесплатно
Это называется перегруз, звук немного похожий на жужжание трансформатора. Он достигается с помощью усилителя, который, несмотря на название, не столько усиливает, сколько искажает звук, делая его роковым. Ну, если этого мало, то в линию втыкают ещё разные педали, которые ещё сильнее искажают звук: фузз, овердрайв, дисторшн и т. д.
Если обращали внимание, то на концертах звук гитары снимают с помощью специальных микрофонов, тот, который получился на динамике комбоусилителя или кабинете стека (ну, это такая стойка из двух-трёх ящиков, на которых написано «Роланд»,
«Пивей» или «Маршалл»). Проще было бы обойтись без лампового барахла и играть прямо в пульт. Снимать звук с динамика микрофоном – всё равно по технологичности, что цифровым фотоаппаратом или сканером переснимать цветную плёнку вместо того, чтобы сразу снимать на цифру.
В чём же его секрет, этого «перегруза»? По моим наблюдениям, хороший, жирный рык примерно соответствует ощущениям внутри организма, когда надпочечники выбрасывают адреналин в кровь. У меня субъективно это проявляется в виде быстрых холодных мурашек-пузырьков, которые бегут внутри туловища снизу в направлении диафрагмы. Так вот – рык перегруженной гитары это и есть самое близкое, чему это ощущение соответствует и с ним резонирует.
Такого звука и того, что бы меня честно устраивало, тогда не было ни у кого, кроме «Арии», которая оказалась клоном Iron Maiden, «Металлики», альбом которой Master of Puppets меня просто захватил. И ещё в этом ряду был ДДТ, на концерт которого в «Юбилейном» я попал весной восемьдесят седьмого года. Там по обыкновению было несколько кордонов милиции и по двум билетам почему-то пропустили меня одного, хотя я пригласил с собой металлиста Зондера.
Пока мы продирались сквозь толпу, концерт уже начался, и он был такой, что бил прямо в грудь так, что разрывались лёгкие. Хотя я стоял совсем рядом с дверью, Шевчук и его саунд были таким мощными, что потрясали весь организм: «Революууууцииииия, тыыыыы, научила, нааааас, веееерить в неесправедливость добрааааа», – орал он. И я впервые всё слышал, до последнего инструмента и хрипа. А рядом какой-то рисковый пацан сидел в кресле с целым двухкассетником и писал концертный звук.
Хотя ДДТ мне уже приходилось слышать в записи, его концерт сделал меня окончательным фанатом Шевчука. А потом мне мама рассказала, что он раньше выступал в УАИ и вообще уфимский парень, чему я очень обрадовался.
В 1988 году, через год, я глазам своим не поверил: весной, в мартовской грязи на местах для афиш висели, переливаясь зелёным и красным, собственно афиши с невозможным текстом – «АРИЯ», которая должна была выступить в апреле во Дворце спорта. Воображение рисовало брандспойты и конную милицию. Было близко к этому, поскольку концерт перенесли по какой-то технической причине. И мы, во всех своих заклёпках и кожаных гейских восьмиклинках, ехали обломанные, но заведённые, на семнадцатом автобусе, скандируя разные песни и грубо посылая водителя, который для нас был олицетворением ненавистной власти, отменившей концерт. Мы его раскачивали изнутри, но перевернуться до «Спортивной» не получилось, а там уже все рассосались.
Концерт, кстати, состоялся чуть позже. Мы там мочили металл, а я размахивал свитером над головой, как машут флагами. На удивление концертная толпа была неагрессивна, обтекающа и солидарна. Кто-то сажал подруг (тогда девушек так и называли – «подруга») на закорки, остальные в партере бесились, играли на воздушной гитаре и трясли несуществующими хайрами, стараясь не задевать друг друга.
SIDE FOUR
Про альбомы и концерты
Хочу рассказать людям, которые недосматривают и один клип, про альбомы, которые можно было слушать. Ну, в них вроде как принято писать и рисовать, а тут – слушать. Да ещё почти час.
Удивительным образом я оказался в информационном пузыре времени и тоннеле, где вместо музыки стал шум из обрывков полупесен. Потратить сорок пять минут на «прослушивание музыки» – ну это надо или на концерт Оззи в «Олимпийском» сходить, или в паб, где крутят лайвы с концертов AC/DC.
Сейчас в каждом заведении общепита висят телевизоры и звучит какая-то странная музыка, про которую нечего сказать, кроме «сто тридцать два удара в минуту». У меня от неё болят голова и мотор. Самое удивительное, что везде ставят два сигнала параллельно: по телевизору, например, fasion tv, а по бортовому кабацкому «радио» – 132bpm. Рвёт мозг. Это враждебный акт. Поскольку я преимущественно бываю в общепите днём, мне кажется, что меня просто торопят.
Когда я ещё умел фантазировать, я представлял себя возле стены, в которой ребром ко мне стоят диски (десятки тысяч) в цветных конвертах (похожие, как потом выяснилось, на CD или DVD). Там были все альбомы всех групп. Другая моя детская фантазия была – иметь такие рации с друзьями, по которым можно было бы разговаривать даже на каникулах, находясь в деревне по два-три месяца каждый. Я явственно помню мой воображаемый рассказ по такой слаботочной для экономии батарей, но дальнобойной рации: я еду на жёлтом пазике, с цветными закруглёнными стёклами наверху.
Наверное, это как сейчас мечтать о такси Корбена Далласа: можно летать над дорогой и над сугробом и небрежно припарковать машину вдоль горящей неоном (или ксеноном) вывески.
Удивительным образом, имея доступ ко всему этому ежесекундно, я редко говорю с друзьями (а-а-а, я поймал зелёного линя) и лишь недавно начал слушать современные альбомы групп типа «Роллинг стоунз» или Слэша. То есть сейчас вообще вся индустрия подростковая «сломалась». На самом деле, изменилась. Представьте себе времена, когда музыку записывали не как продукт, чтобы собрать спонтанные быстрые лайки, скачивания и центы, а чтобы не лопнуть от избытка энергии.
Тогда у людей время было медленное, а развлечений было относительно мало. Поэтому они могли дослушать целый академический час музыки и никто их не прерывал звонком, письмом или телеграммой. Представьте, что вы сидите в наушниках, а почтальон приходит к вам тридцать раз в час: «распишитесь», протягивает сообщение, поворачивается и уходит. А вы ещё успеваете за это время сбегать на почту и отправить три открытки двадцати адресатам и ещё разослать штук десять телеграмм, некоторые из которых состоят из одной правой скобки. Понятно теперь, как отличается ваша жизнь от жизни вашего сверстника тридцать лет назад? Если брать не гениальные озарения,
а обыкновенную хорошую музыку, то она, как правило, почти не цепляет с первого раза. Вернее, так: одной единицей продукции музыкальной индустрии во время моей молодости был один альбом. И там обязательно должна была быть песня-хит. Поверхностное, простое, запоминающееся произведение, которое быстро липнет к ушам и быстро отваливается, поработав «паровозом» для всего альбома: «У тебя спид, и значит мы умрём», – сказала одна уфимская певица, когда это ещё работало.
Так, по-рисовальному – альбомом – называли виниловую пластинку, на двух сторонах которой было семь – одиннадцать песен минуты по три-четыре, то есть минут на тридцать восемь – сорок две. Стоил 2 р. 50 коп.
Всё остальное – музыкальное видео с мельканием кадров, концертные туры, маленькие пластинки-анонсы на две-четыре песни (раньше одиночные песни на них называли «синглы», оказывается), выступления на фестивалях, участие музыканта в ТВ-шоу, скандальные заявления об избиении лифчиками консьержек при попытке выбросить телевизор в окно гостиницы – это всё было в поддержку нового альбома.
Каждый год группе нужно было выпустить альбом. Потому их часто называют по годам: ооо, это же металлика 86-го, битлы 67-го, а не master of puppets, и не revolver. Песня в месяц-полтора. Охренеешь. Таких плодовитых музыкантов, которые успевали работать в режиме ежегодного альманаха, к счастью, немного: Род Стюарт, Элтон Джон, Брайан Адамс – сорок альбомов за пятьдесят лет карьеры. Ходить в студию, как в офис. Ё***шься. Плодовитых рабов продюсеров, кстати, сразу слышно: ощущение, что они поют одну бесконечную песню на разные лады. С один раз пойманной пробивной хрипотцой и на одном гитарном звуке.
Придумывать и записывать песню в месяц, да ещё успевая гастролировать и скандалить, – ну, это какая-то дарья донцова, конвейер форда. Писать, как шаль вязать. Неудивительно, что они почти все наркоманы и алкаши, хорошо, если в прошлом.
Когда я привыкал к альбомному формату, я понял, что песни в нём должны быть совершенно разные: один-два хитяры, продуктового качества. Потом там бывает
«вторая песня», которая цепляет не сразу, но остаётся в груди в виде бубубу, не в башке, не в виде бормотания и притоптывания. И остаётся на всю жизнь. Ну и бывают песни на добивку, чтобы выдержать хронометраж. И они получаются такими разбитными, ненапряжными, что слушать их прикольнее. Например, Love For Sale у Bon Jovi в New Jersey, которую гоняют наряду с мировыми хитами тридцать лет.
Альбом предполагает некий если не замысел (концептуальный альбом, который записан, как фильм снят, тоже бывает), то один тип звучания группы, характерный для неё в этом году. Год от года слышно, как растёт мастерство, сыгранность, как поменялся характер звука, когда появился новый басист, тем более продюсер (на самом деле это он придумывает звучание), как повзрослела группа, очистилась от барахольного шума. К сожалению, я про это не смогу сейчас точно рассказать в силу слабости теоретических знаний.
Ещё в моё подростковое время альбомы называли «концертами», хотя эти понятия довольно далеки. Концерт – это два часа, на которых публика ждёт по хиту от каждого прошлого года, легко узнаваемому. А группа пытается втюхать новые композиции, которые при первом прослушивании особого удовольствия не приносят: на концерте на самом деле трудно сосредоточиться на приёме нового материала. Или ничего не слышно, или ничего не понятно. Секрет прост: сознание легко достраивает в мозгу известную уже песню по обрывкам тех раскатов, которые долетают до твоего края стадиона/ зала. Хороший звук на большой площадке – большущая редкость. Которой практически не бывает. А новую песню лучше слушать в студийной записи. Хоть слова разберёшь. Клубные концерты – это не в счёт, это посиделки такие. С едой и бухлом. Там может великая группа выступать, а кача не будет, поскольку до солиста рукой подать, а публика сидит вялая/вальяжная. Бывают исключения, конечно. Но я просто ещё тоскую по временам, когда на одного музыканта ходил «весь город».
Концертный звук практически не имеет отношения к студийному, я бы сказал, что это две противоположности. И другие инструменты, и другая обработка, и другое настроение, и другая аудиосреда, но самое главное – противоположные цели.
В студии надо сделать всё точно, пусть не с первого дубля, но чтобы всё улеглось в одну картинку звуковую, которая в голове у продюсера. А на стадионе – раскачать зал, чтобы прыгал и орал. Играл со сценой в пинг-понг, резонировал. В студии приходится воображать аудиторию или думать не о ней, а о сольфеджио и метрономе. А на стадионе – вот перед тобой море, которое простит любой косяк мимо струн и нот, но ты, пожалуйста, дай энергии и будь открыт. Люди ходят на концерты за счастьем, а не за точностью. Я слышал выступления студийной точности перед тридцатью-сорока тысячами фанатов со всего мира, и большей частью мне было скучновато.
Ещё я бывал на паре концертов на тысячу человек: ну прикольно, всё слышно и видно, никто не топчет ноги. Но не хватает ощущения всеобщего праздника. Вот ты вышел из зала – И опять остался один на один с торопящимся городом. Никто речёвок не орёт.
SIDE FIVE
Третья мировая эстрада и четыре старые красные удмуртки
Я никогда не смотрю и всегда раздражаюсь, когда тупую юрмалу или слащавое сан-ремо «Евровидения» называют «чемпионатом Европы по эстраде».
За всё время, может, один раз смотрел часов до двух ночи на пронумерованных задыхающихся вокалистов жанра, который для меня не существует.
Да, я тут – не референтная группа, откровенно и честно не люблю весь этот сопот и прочую зелёную гуру с детства.
Может, там приятно присутствовать. Не знаю. По телевизору – видно, что фуфло. Всегда. Независимо от фан-патриотизма и денег, туда вбуханных на приобретение блёсток.
Да, у меня своя ненависть, историческая, мне тогда, в позднесоветском отрочестве, было обидно, что не проводят рок-концертов и забивают эфир такой лажей.
Я несколько раз видел живьём человека, который является потребителем продукции российской «эстрады».
В 2006-м, когда познакомился в «Известиях» с В. К. Мамонтовым и ехал через Казань домой открывать местные «Известия», уличил родного отца (для которого Хайдар Бегичев или Ильхам Шакиров – самое то) в приобретении и автомобильном прослушивании Баскова.
И сам вместе с ним по дороге раза три прослушал его бодрое ариозо на итальянском, пока ехали Казань – Бижбуляк через оренбургскую дорогу на шниве серебристой. Забавные ощущения. Отец даже малость застеснялся. Я его кошмарить не стал по большой к нему любви. Да и Басков в оренбургской степи был скорее солнечным, чем приторным.
Ещё в девяносто первом году слышал, как старшекурсница с физфака Таня, родом из Стерлитамака, подпевала Киркорову, который пел по радио: «Нееебо и земляаааа, неееебооо и земляааа, мы с тобою ряяядом, ты любовь мояаааа», – думая, романтически вожделея, о каком-нибудь двадцатипятилетнем старикане, который ждёт её в родном городе.
Ещё слышал, как тёща, укладывая своих внучков (по совместительству – моих сыночков), напевала им про шарманку-иностранку.
И ещё видел Билана один раз в Москве, он (или не он?), выпучив глаза, гнал на серебристом кадиллаке в районе гостиницы «Белград», а я переходил дорогу. И ещё один раз – на корпоративе в Уфе, когда его ещё никто почти не знал. Но тогда за столом на ушах аудитории вис какой-то педоватый эстрадный критик, мне стало противно, и я ушёл, не дослушав этого одарённого вокалиста, зелёного лицом от здорового образа жизни.
И всё! Всё остальное – по телевизору и без моего спроса. Кто-то захотел и показал.
Но до сих пор не понимаю, на что они живут и кто эту музыку слушает. Возможно, им отчисляют с рекламы, когда показывают что-то рядом с ними по ТВ. Корпоративы. Концерты. Ну правда не знаю.
Видимо, живу в параллельном мире. Где нет Амирамова и Мугу. Бьянки и Саруханова. Леонтьева и Киркорова. И даже Ротару с Пугачёвой. Не могу представить не то чтобы я, но и мне понятные люди тратили на это своё время и деньги. Явно это из-за того, что я псих.
Вру. Знаю одну достойную даму, коллегу, которая слушает поальбомно Пугачёву и сопереживает её свадьбам. С детства, видать. У меня мама и тётя Джо Дассена слушали и Андрея Миронова.
Я не знаю почему, но мне кажется, проблема в том, что никто до сих пор не сказал громко и ясно. Эстрада – полная х**ня. Даже попса – лучше. Её, примитивную, запомнить можно. Мои мысли – твои скакуны.
Эстраду надо законсервировать на уровне шестидесятых годов, как и симфоническую музыку или джазовые стандарты Армстронга, Утёсова.
И не путать с поп-музыкой. Оставить в прошлом. Запомнить хорошей, помолодевшей незадолго до смерти. И только воспроизводить стандарты. Не плодить новой лажи.
И больше не развивать. Скоро, довольно скоро, те, кто слушает эту бурду на полном серьёзе, уже переселятся в рай.
Так вот, всё плохое, что я написал про просто эстраду, – это похвала просто. По сравнению с тем, как нужно убивать словами и мыслями фестивальную эстраду, вершиной которой является «Евровидение».
Это очень плохая, тупая музыка. Она не запоминается. Тексты у неё – ни о чём. Не цепляют. Не помогают жить. Не лечат. Не спасают от одиночества. Не дают сексуального сигнала. Ну, разве что климактерического. Не собирают народ в единый порыв. Кроме самого исполнителя и композитора, никто не сможет воспроизвести её музыку без партитуры. Эти произведения написаны только потому, что их авторы и исполнители не умеют больше ничего делать. А образование уже получено и переучиваться – лень.
Мне кажется, фестивальная эстрада нужна для выпускников профильных вузов. Чтобы они учились не задыхаться в микрофон, производя неописуемые кренделя ногами и совершая неимоверные па. Или просто приплясывая, как е**нутые куклы.
Я думаю, что нравиться это искусство не может даже в дурдоме базилевском.
Но. Можно только радоваться за трудолюбивый и добродушный удмуртский народ, который получил такое паблисити, донёс свои вышитые квадратики, красные платья, мягкие лица до большой аудитории. Как скучная и уже покойная босая старушка Сезария Эвора тёплым голосом научила отличать Кабо-Верде от Тувалу. Теперь их, удмуртов, трудно будет ассимилировать просто так. Их будут узнавать и, может, даже не будут пытаться пихать в их терпеливую землю экологически опасную химию.
И ради этого стоило простирнуть красные платья и чепчики. Только бабушкам, судя по всему, пришлось выдержать много дурдома, надеюсь, они не понимали и половины того, что происходит вокруг.
Зачем нужно это говновидение, если никому не вытерпеть до утра, когда подводятся результаты забега? Когда я садился в уфимском аэропорту, слышал, как какаято тётка рядом, включив телефон, первым звонком спросила, какое место заняли бабушки. Я прибалдел. В пять утра-то. После сложной посадки. Пилот дёргает рычажки. Вжииик-вжииик, отзываются рули высоты и закрылки. Бумкает шасси. У меня спина мокрая, двадцатый перелёт с начала года. Люди ждут тётку, встречают. А она их – про «Евровидение» спрашивает.
Почему так? Ведь удовольствие и другие эмоции – совсем не от искусства конкурсантов. Что-то же заставляет припадать к экранам?
Я думаю, мы, как и десятки миллионов людей Европы, нуждаемся в этнострановедческой матрице. Картине-карте мира в голове. Потому что из телепередач «Нэшнл Джиографик» и туристических поездок трудно понять-запомнить-сопоставить народы. Там слишком детально, много и неадаптированно.
Мы же давно знаем финнов по «Нокии», а тайцев – по ананасам и «морковкам»[7 - Морковки – так называют тайских проституток (ред.).]. Французов – по бордо и «ситроену», шабли и «пежо». Через желудок. Фрагментарно и несистематизированно.
Олимпиады – повод вспомнить про Чад, Уругвай и Парагвай – раз в четыре года и мало что говорят о каждом народе земли, разве что о том, как устроены их тела, чем жопа монгола-борца отличается от грузинской аналогичной мышцы штангиста.
А что у них в душе – разве увидишь по лицам спортсменов, не склонных, как правило, к рефлексии, а скорее – готовых закусить губу и терпеть боль или анаболь.
Разве поймёшь по результатам труда, сколько сил понадобилось шведу, чтобы себя поломать и не уйти в запой с помощью аквавиты, строя дурацкие ящики, которые велосипедный старый жадюга выдаёт за мебель.
Кто злее, кто смешнее, помнят ли чехи обиды девятнадцатого, нанесённые немцами-командирами Остеррейха? А полученные от нас в шестьдесят восьмом? Когда поляки снова полюбят русских после разделов, Молотова и авиакатастрофы? Куда сейчас смотрят казахи? Мы же ни хрена об этом не знаем. Хотя много катаемся. Жрём. И все эти интернеты. Которые вообще не помогают собрать в голове цельную страноведческую картину мира.
И если таким неспортивным занудам, как я, Олимпиады скучны как зрелище, кроме открытий и закрытий, то оправдание существованию шоу задыхающихся приготовишек вокальных вузов мне придумать трудно.
Хотя пусть лучше, паралитично приплясывая, воют песни на косом английском языке, чем воюют в Третьей мировой: один хрен, хрен поймёшь и хрен запомнишь.
P. S. При написании текста ни один из нескольких сотен каналов телевидения, бытующих в России, не был включён.
Земфира: от крошки до гения
Наткнулся случайно на фан-сайте (рамазановском, не моём!) на свой ста-а-арый текст. Мне его заказал известный столичный музыкальный обозреватель и критик Антон Помещиков, который тогда работал в издании «Живой звук» – специальном приложении к суперпопулярному тогда «Спид-инфо».
Он заказывал мне отчёт рецензии с концертов заезжих звёзд – Лаймы Вайкуле, Юры Хоя и даже Бориса Моисеева, на который я попросил два пригласа, второй – для какой-нибудь девушки: «Один я туда не пойду – могут увидеть!» Спасительного пригласа у жадных импресарио не оказалось – я так и остался знакомым с чарующим творчеством этого дитя порока, заслуженного артиста РФ, лишь по телевизору. Пока довольствуюсь этим.
Так или иначе, заказ на разузнать биоподробности З. Т. Рамазановой подкинули мне, а месяца ещё не прошло, когда начала греметь Звезда Наша усилиями Капитолины Деловой из МК.
Я до того момента почти ничего про неё не слыхал, кроме песни про «у тебя СПИД», которая меня сильно удивила своим, не побоюсь повтора этого слова, сильным звучанием и запомнилась с первого раза. Я сильно тогда страдал провинциальным комплексом поиска знаменитых земляков. И сразу придумал её чем-нибудь наградить. Как наградили Сашу Васильева званием почётного гражданина Владивостока за песню про «орбит без сахара» и «вспоминает всех, кого трахала».
Кстати, меня услышали в итоге и стали награждать всех подряд: Шевчука не с первого раза, Земфиру премией Шайхзады Бабича, Довлатова вот доской надомной недавно наградили посмертно. В основном это наши с Айдаром Хусаиновым проделки. Ну, понятно, что идеи становятся силой, когда овладевают чиновничьими массами. Главное, вовремя отскочить, чтобы казалось, что этот замысел соткался из воздуха.
Помню, несколько позже, уже в 2001 году, в августе, меня в качестве штатного земфироведа, очевидно, вызывали из отпуска, чтобы составить поздравительную телеграмму. Примерно такого содержания: «Уважаемая Земфира Талгатовна! Поздравляю Вас с юбилеем! Ваш вклад в музыкальную сокровищницу многонационального… Муртаза Рахимов». Но это уже было потом.
Тогда, в девяносто девятом, её решительно никто в музучилище, которое она окончила год-два назад, не опознал по имени-фамилии и моему восторженному описанию.
Тогда не было пропускной системы, я легко туда просочился, благо хорошо ориентировался в здании, где в звукоизолированных репетиционных залах можно было спокойно пить пиво и ещё много что вытворять, если есть знакомый Ильгиз. Единственное, что мне пригодилось оттуда, – нашёл на стенде «Наши медалисты» её фамилию – единственная в том году золотая медалистка оказалась.
Меня все направляли к Шилкиной, которая «наверняка её помнит», – если не ошибаюсь, вокал этого преподавателя джазового искусства мне приходилось слышать в «Еллоу Субмарине» – «Джимми» по-вашему. (Кстати, как там история с кино и немцами закончилась?) То ли я не нашёл, то ли Шилкина не вспомнила. То ли вспомнила, но уже я сейчас ни хрена не помню.
Меня удивило, что в музучилище всем фиолетово до рождения сверхновой – ходят туда-сюда с какими-то тромбонами и баянами наперевес. Чуть ли не в пачках, как мне показалось.
Ну, была такая, ага. Ну, подрабатывала где-то. Целеустремлённая. Не, не знаю. Не, не помню.
Плюнул, пошёл дальше искать места её обитания. Был месяц май, чудесный девяносто девятый год. Школа сто шестая, тренер по баскету, брат Рамиль, который потом трагически ушёл из жизни, помог тогда фотографиями детскими. Привозил их потом по заданию сестры мне в старый «Башинформ» на своей 99-ке «длинное крыло», не могу сказать, какого точно, сине-зелёного цвета.
Директор Наталья Каганская что-то рассказала. Тренер сборной женской про лидерскую манеру игры, несмотря на небаскетбольный рост.
Тут как-то мне слили, что звезда как раз не в Лондоне и не на «Мосфильме», где только что отписала тот альбом одноимённый с розовым ситчиком, который потом всех взорвал и к концу лета стал невозможным из-за того, что задыхались от нежности из всех киосков и машин больше, чем пытались понять, что же такое осень пятилеткой раньше.
Журналистская удача – «слил» какой-то её знакомый, мол, чего я про неё буду всякие детали рассказывать – сами у неё и спросите. Вон она на РС «Серебряный дождь» сейчас с коллегами бывшими встречается. Дозвонился, перезвонил, подъехал туда с Иваном Елизарьевым, фотокором «Версии», на его прикольном трёхдверном Suzuki Escudo. Она отреагировала на ключевое слово «Помещиков».
Встретился, опросил. Растерялся, херню какую-то спрашивал, хорошо, что диктофон был. Она отвечала толково и интересно. Эмоционально. С деталями. Потом поездили по городу. Сделали несколько снимков на импровизированной фотосессии у памятника Салавату Юлаеву. Отбил от панибратских попыток её каких-то знакомых затащить «попить пивка» – они ещё не знали, что имеют дело с суперстар. Заехали в магазин компакт-дисков на «Дворце спорта» – там была одна из первых партий тиража дебютного альбома. В магазине скучал продавец, но резко подхватился, увидев ЗТ. Видимо, уже слушал и представил себе масштаб её творчества. Я купил диск. Она его подписала с ироничным энтузиазмом: «О, продажи растут!»
