скачать книгу бесплатно
Сегодня вода в Старокалмашево вроде есть, но тем же летом 2010 года многие колонки пересохли, продолжают сбоить и сейчас. Но, как утверждает глава поселения Альберт Макулов, качество воды отвечает всем нормам. Водопроводная вода из тех самых нагорных скважин гораздо вкуснее, нежели из дворовых колодцев – кто знает, сколько потребуется природе времени, чтобы окончательно очиститься от многолетнего отравления. Только время, к сожалению, не щадит рукотворный водопровод.
Изношенные ржавые трубы всё чаще напоминают о себе, требуя замены.
Даже незначительные поломки, вызванные, например, непогодой, надолго оставляют без воды целые улицы.
Такая экстренная ситуация возникла и зимой 2010 года, когда из-за сильных морозов произошёл обрыв на линии, и вода в некоторые колонки дошла только к концу июля.
По словам Макулова, сельский водопровод в ближайшие годы ожидает капитальный ремонт. Старокалмашево включено в республиканскую целевую программу «Чистая вода». В 2013 году предполагается начало изыскательских работ. Основные мероприятия по обновлению водопровода запланированы на 2014 год. Но до четырнадцатого года ещё надо дожить, кряхтят калмашевские бабули и спрашивают у журналиста:
«Как бы побыстрее колонки в порядок привести?»
УРОК №10
Безопасная бритва против раздражения
Такая бритва была у моего дедушки Мидхата. Я перенял его способ избавляться от густой трёхцветной щетины: мне от них – дедов-прадедов – досталась кипчаковатая рыже-чёрно-русая борода.
Электробритва (при всей любви к космической продукции УППО) сразу не зашла, вызывая «раздражение» (дед и дядя так и говорили – «раздражение була»). Несколько студенческих лет я брился опасной бритвой, играя в юного джентльмена с кёльнской водой, виндзорским узлом и запонками.
Но в итоге вернулся к дедушкиной безопасной, разве что лезвий прибавилось, вместо стальной изогнутой пластины, рифлёной ручки с резьбой, «Невы» и «Спутника» пришли сменные картриджи Gillette и Schick, известные и вожделенные по product placement в советской литературе с детства.
Я постоянно находил залежи его отработанных лезвий за верхним фигурным наличником окна = т?р?з башында, строил из них браслеты, гусеницы, «сюрикены» и постоянно же резал пальцы до крови об них, ломая пополам и делая из них «макетные ножики».
Мне нравилось смотреть, как дедушка степенно делает мыльную пену в специальном алюминиевом микротазике специальным помазком из любого мыла. Бряканье помазка об «тазик», удобно расположившийся в высоком бритвенном стакане для ополаскивания, до сих пор – один из лучших звуков для сердца.
Секрет в том, чтобы терпеливо дождаться, пока размягчится волос, – иначе не срезать без травм нашу с ним густейшую и толстую щетину: берет её, не забившись, не всякая бритва.
Неминуемые порезы заклеиваются кусочком газетки. И – непременный кайфовый, с кряхтеньем, хлопок по подбородку фонтаном из «Тройного» одеколона, вонючего гусарского «Шипра» или «Огуречного» лосьона.
После него недолго порычит бабушка – «Фуу, сасы адикалон исл?ре!» А меня можно взять на колени, чтобы поиграть моими подмышками «на баяне» до визгливого хохота и хрюканья. Или поехать на телеге в канцелярию-«к?нс?л?р» колхоза «Красный Октябрь» по важным делам справедливого учёта зерна, силоса и труда в многостраничном «экселе» из рыхлой зелёной бумаги с картонной обложкой.
УРОК №11
Санки: зимний серфинг
А интересно, куда санки деваются? Они же крепкие, зелёные, с разноцветными реечками из толстенной фанеры, из листового железа хорошей толщины. Конечно, если они въедут тебе в верхнюю губу или лоб, мало не покажется.
Облизывать их тоже не рекомендуется – интересно, знают ли наши дети об опасности примерзания языка и губ к гаражам, качелям и воротам?
Зелёные железные санки «хрущёвской оттепели» сменились более лёгкими, алюминиевыми с продольными, впоследствии поперечными, реечками ярких цветов, а в более глубокие восьмидесятые «рейки» начали имитировать из ломкой на морозе пластмассы.
Их, по отзывам, хватало на сезон-другой. Да и санками не хотелось считать, несмотря на модный вид и более удобную спинку. Спинка, погнувшись, вылетала, алюминий чернел, «лонжероны» расклёпывались, углы разламывались, пластмасса разрушалась в кусочки. Так вместо «тёплых ламповых» в нашу жизнь стали приходить эрзац, масс-продукт и штамповка.
Несмотря на то, что кататься под горку шансов было ну не так уж и много, а вариантов, что кто-то подвезёт тебя за верёвочку, – вообще практически не было, все ходили на прогулку со своим «транспортом».
Санки – прицеп на верёвочке к мальчику – зимняя замена игрушечному самосвалу, который катался за ним летом.
Катание на чём-то – основное развлечение нашего детства, в котором ещё не было скейтборда. Не только с горки. Подмерзшая длинная лужа уже была ценным скейтинг-рингом, если её очистить от снега и прокатать тропинку.
Развлекательный эффект заключался в том, что ты как бы стоишь и ничего не делаешь, а инерция тебя куда-то тащит. Типа перемещаешься, отдыхая. Приобретаешь суперсилу.
Фигня, что нужно потратить кучу кинетической энергии на разбег или подъём на горку, а потом на удержание равновесия. Катание на лифте, на попутной машине или телеге, на санях-розвальнях, на троллейбусе снаружи, рискуя жизнью, прицепившись во дворе к грузовой машине железным крючком. Каких только видов смертельно опасного сёрфинга не поджидало пытливого пацана!
Я как-то нашёл под окнами школы выброшенные кем-то в сугроб чертежи семиклассников и отнёс их на горку, предложив одноклассникам на прогулке в качестве одноразовых ледянок. Бумага чудесно скользила по снегу. Некоторые начали кататься на моём «изобретении», например Азат Гимранов. Но тут пришла наставница продлёнки другого класса Адель Мухаррямовна и гаркнула: «Это кто тут разбросал?!» – после чего я всё быстро собрал, отнёс в изначальный сугроб и там присыпал снежком. Как-то расхотелось кататься и катать друзей.
В общем, санки – настолько встроенная в нас вещь, что мы никогда не замечаем, когда они есть.
Их иногда приходилось использовать и по «хозяйственному» назначению – тащить на них малыша (то есть тебя), коровью ногу или вязанку дров.
Четверть замёрзшей туши волочилась по земле, вязанка рассыпалась на ухабах, малыш (то есть ты) орал и выпадал. Так себе прицеп.
Потому что главная задача санок – просто болтаться за тобой на верёвочке и дарить надежду: вдруг подвернётся горка, добрый человек или другой тягач!
ПРОФОРИЕНТАЦИЯ
УРОК №1
Ужасы младшего студента
Что я делал на истфаке БашГУ – до сих пор для меня загадка (по крайней мере, до «экватора»). Год я вообще не понимал, как меня туда занесло, и находился в перманентном ужасе. Вроде домашнее задание не проверяют на каждом уроке. Но какие-то закорючки ставят в кондуит на семинарах.
На самом деле меня туда навострила учительница истории Сан Санна Миняева, супруга основателя знаменитой учительской династии Германа Константиновича [cм. «Университеты школы №49». – Авт.].
На фоне моих однокурсников, которые в школе запойно читали В. Яна, Ф. Энгельса, В. Костомарова, Б. Грекова и других, я был какой-то поверхностно нахватанный.
Мне было жутко неинтересно, кто кого воевал (это вообще тощища – ну армия этого двинулась туда, армия того заняла такой-то город), особенно не нравилось знать, где какая династия правила. И даже забавные казни Сыма Цяня не очень забавляли.
Знакомая по школьному учебнику и «Клубу путешественников» египетская древность оставила в голове ровно одно представление: царско-храмовое хозяйство. Типа, из-за Нила земля была до того плодородной, что людей надо было чем-то занять. Например, пирамидами. Там и сейчас со жрачкой хорошо, особенно с овощами, пять урожаев в год, разве что говядины маловато.
Любимое по «Айвенго» Средневековье оказалось беспросветным кошмаром про каких-то безземельных крестьян и совсем не про благородных любовников и рубак.
Любимая по легендам и мифам, персеям и гераклам Греция – «и ты, Брут!» – приобрела очертания в моём удивлённом мозгу лишь в середине нулевых, когда услужливый Голливуд начал визуализировать все эти сказочки, шутка ли: мама Александра Великого – Джоли, богиня хищной красоты. Самое интересное было, что во время просмотра этого кино про Античность я всё время знал, кто это на экране, какие у него ресурсы и повадки и что будет дальше.
В принципе, несколько курсов древняка и средняка можно бы заменить хорошими сериалами, типа Rome (HBO, 2005). Но с обязательным разбором полётов на «коллёквиуме». Общее ощущение от первого курса – я здесь по ошибке. Забоялся ехать в МГИМО. Ни черта не понимаю в том, что рассказывают на лекциях. Зябко в 215-й. Занимаю чужое место. Перестройкой тут и не пахнет: сплошные, беспросветные классики МарЛена[4 - МарЛен – марксизм-ленинизм. Термин использовался для обозначения обобщённого и доработанного Лениным учения Маркса (ред.).].
Хотя конкурс был 4,5 на место, в моём 1990 году уже партийной, политической карьеры было не сделать. И основу курса составляли разночинцы, а не номенклатура. И были ребята, которым на самом деле было интересно про всяких меровингов и каролингов. И мне от этого вдвойне было стыдно.
История не давала ответа на вопрос: ну и что? Ну, было и прошло. Разве есть какие-то законы, цикличность?
Игнорируя всякие грюнвальдские битвы (1410 год?), басилевсы и северные царства, мозг всё же цеплялся кой за что. Например, за факты и суждения, обнажающие структуру, методологию, систему. То есть мне всё же нужны были правила, закономерности. Которых было крайне мало в безумной куче цифр, названий и имён, большинство из которых я потом тоже не слыхивал. Ну и чему учит история? Тому, что она ничему не учит.
На удивление было нечто для меня интересное в схоластических предметах (об этом особо – на следующем уроке) этнографии, хотя мне жутко не хватило филологических подходов в изучении народов и собственно запрещённой науки этнологии. Я даже законспектировал энгельсово «Происхождение семьи, частной собственности и государства» и, найдя там некую методу, нанизывал на неё описательные, повествовательные предметы. Кроме того, внимание выхватывало всё, что связано с технологиями завоевания и отправления власти, пропаганды, поведением политических элит (как правило, вероломным, предательским, циничным и антигосударственным), и то, что связано с региональностью, царской властью и этнопсихологией. И это здорово пригодилось потом, при демонтаже региональной этнократической (как мне казалось тогда, на самом деле она была аграрной) тирании, которую идейно строили примерно такие же истфаковцы, как я. Но это – уже другая история. Ненаписанная.
Самое главное, что я с болью и кровью усвоил в первые два курса: если не хочешь погибнуть под завалами информации, – ищи систему, закономерность. Хотя как грюнвальдская битва повлияла на позицию Гильфердинга по поводу эстетики баухауса, я так и не понял, Иван Дмитриевич!
Второе самое важное: мы все ничтожные микробы, и нельзя ни из кого и ни из чего делать культ, поскольку всё проходит.
И третье: никому не верить. Ни либералам, ни демократам, ни консерваторам, ни тиранам. Вообще никому.
Четвёртое: ты для всякой современной политики даже не врач, а скорее патологоанатом. Поскольку и это пройдёт.
Только спустя много лет (а уже двадцать прошло, оказывается) я понял, что иного образования (широкого политического) мне и не нужно было особо. Здоровый докторский цинизм, приобретённый во время раскопки унылых косточек и щупанья нестрашных черепов, здорово помогает видеть за происходящим чуть большее.
И все остальные гуманитарные науки мне кажутся у? же и схоластичнее, «болтологичнее». Там ведь меня никто не учил думать – типа, думай так, а потом вот так, и это называется «силлогизм». Просто вываливали то, что считали нужным, мне на голову так, чтобы я имел стимул и шанс приспособиться к переработке кучи, казалось бы, бесполезной информации.
Кто ж, кроме футуристов и фукуям, знал, что в XXI веке, ровно через пять лет после чуть не потерянного по пьянке диплома, этот навык – вычленять главное в любой куче «говн мамонта как исторического источника» – окажется самым важным в моей работе и жизни.
УРОК №2
«Барминизм» – вспомогательная дисциплина для юного историка
Я продолжаю публиковать-собирать в одном месте свои заметочки на полях интернета, разбросанные мной по нулевым годам. Тогда было очень туго в Башкортостане с письменной рефлексией (по крайней мере, на русском языке) – В отличие от сего дня не было ни открытых виртуальных площадок, ни живых пространств, ни аудитории, ни обратной связи.
Я писал эти и подобные заметочки тридцатипятилетним «политтаджиком» [профессиональное арго: гастарбайтером в области политтехнологий. – Авт.], сидя в Москве прямо на Садовом кольце, во время офисных дежурств, возникших из-за обширности нашей великой Родины, разделённой десятью часовыми поясами. Склонившись над Google map, я проливал слезу над маленькими и зачастую новодельными достопримечательностями нашей малой родины, над масштабными и наполненными свистом ветра в ковыле её пейзажами, скучая на «хорошей» московской зарплате клерка по тугому и тёплому степному ветру. Виртуальная угроза потери Башкирии так обнажила мою эмоциональную связь с ней, что счастье возвращения (уже в июле 2009 года) наполняет меня до сих пор.
Этот текст был опубликован в группе истфака БашГУ соцсети «ВКонтакте» в конце марта 2009 года, поскольку я выпускник 1995 года дневного отделения исторического факультета Башкирского государственного университета им. 40-летия Октября. Специализировался у доктора исторических наук, академика АН РБ Н. А. Мажитова, на кафедре археологии, древней и средневековой истории. Много читателей и отзывов не собрал из-за особенностей этой платформы, но те, кто отозвался, меня поощрили, вдохновили и обрадовали.
Публикуя его здесь, я некоторым образом рискую не угодить широкой аудитории нашими цеховыми и кастовыми делишками (ну кому интересно, кто кого за косичку дёргал, кроме непосредственных участников школьного флирта восьмидесятых, например), но смысл публикации – сохранение рукописи (клавописи), которая может учахнуть и быть потёртой вместе со всей подростковопиратской соцсетью.
Итак,
все истфаковцы БашГУ конца XX века н.э. так или иначе прошли через цикл предметов, объединённых на студенческом языке общим понятием «БАРМИНИЗМ». Преподаватель Зинаида Владимировна Бармина работала на «янгузинской» кафедре этнографии/истории Отечества советского периода (названия менялись год от года), вела в семидесятые-девяностые годы целый ряд очень лёгких и совершенно вспомогательных дисциплин. Встреча с этим преподавателем происходила если не в каждом семестре, то на каждом курсе, кроме пятого. Если не считать того, что в те времена на пятом курсе можно было подбирать хвосты и пересдавать тройки за первый – четвёртый курсы.
В результате её деятельности примерно 1/5 студентов дневного отделения исторического факультета (то есть один сборный курс, 75—90 человек) находились на грани отчисления (© И. Д. Чигрин, 1 сентября 1990 года). (Список предметов, которые преподавала ЗВБ в 1990—1995 годах, приведён в разделе «Справочная информация», см. ниже.)
«Барминизм» через страдание делает тебя посвящённым, членом тайной масонской истфаковской ложи. На истфаке принято гордиться мучениями, связанными со «вспомогательными предметами»: «Я семнадцать раз сдавал Бармину!» (© В. Завьялов, 1989—94).
Спектр эмоций, которые вызывают упоминание или воспоминания о Зинаиде Владимировне Барминой у бывших студентов истфака, широк: от ненависти до восторга. Её отношение к предмету, манера вести лекции и семинарские занятия, неподкупность и требовательность, отношение к студентам делали её своего рода становым хребтом исторического факультета в течение двух десятилетий. Несмотря на массу разговоров и реминисценции, «феномен ЗВБ» мало изучен. Она психологически выполняла функцию «злого сержанта», которому всё равно, «кем вы были в прошлой жизни». Одновременно сдача очередного «барминизма» – это своего рода квалификационный рубеж, отделяющий зелёного приготовишку от зрелого истфаковца.
Для историка предметы цикла «барминизма» были чем-то вроде ОФП для офицера милиции, который должен был не разжиреть при сидячей работе и находиться в тонусе в ожидании ежегодной аттестации. Ей было всё равно, каким секретарём какого партийного комитета является ваш дядя. На фляге бортевого мёда, четверти копчёного кабана и уже тем более на четырёх палках сыровяленой конской колбасы и бутылке кумыса к ней подъехать было тоже невозможно.
Руководство факультета, очевидно, понимало полезность такого эталонного в плане антикоррупции преподавателя и ссылалось на неё как на явление природы при разговоре с высокопоставленными родителями или покровителями очередного бестолкового студента. Более того, я уверен, что, например, Иван Дмитриевич Чигрин[5 - Иван Дмитриевич Чигрин в 1980—1990-е годы был деканом исторического факультета БашГУ (ред.).] сам приложил руку к поддерживанию и раздуванию мифа «О великом и ужасном Суккубе Истфака».
Несмотря на все кошмары, которые рассказывались о ЗВБ, у меня, например, особых проблем со сдачей цикла её предметов не было. Ну, пару раз попересдавал библиографию. Всё-таки, как мне кажется, тут было больше народного творчества и тревожных ожиданий студней. Никаких необычных требований и зверств у неё в наше время не было. И назвать кого-то, кто поломался на «барминизме», я назвать из потока 1990—95 годов не могу. Надо ходить на лекции, участвовать в семинарских занятиях и немного всё-таки втыкаться в тему, а не откладывать всё на последнюю ночь. Бывали и покошмарнее преподаватели.
Инициацией являлся предмет «Библиография», который ввели не в первом семестре, как следовало бы с учётом того, что студент в начале первого курса приучается к библиотеке, а во втором. Видимо, руководство факультета опасалось, что немногие перваши смогут преодолеть встречу с феноменом ЗВБ с наскока. Или, испугавшись, разбегутся по мотострелковым дивизиям и вечерним отделениям.
На истфаке существует масса мифов, преданий и прочих неписьменных, нематериальных источников, которые раскрывают будущим поколениям сущность духа истфака, воплощением которого в семидесятые-девяностые годы, несомненно, являлась Зинаида Владимировна. Например, классические для студфольклора народные сказания поведали о журнале «Свиноводство», который на её домашний адрес выписывали студенты, премного благодарные за науку.
Существуют и предания о гробах и другом погребальном инвентаре, который якобы возлагался к её дверям мстительными двоечниками перед уходом на центральный сборный пункт Башвоенкомата. Есть эпос и о студенте, которому пришлось поехать в город-герой Москву, чтобы сдать зачёт Зинаиде Владимировне, которая в это время, разумеется, занималась в библиотеке (хорошо, что не в Мавзолее!) им. В. И. Ленина или в Центральном госархиве. Вот ещё одна быль: «Моему однокурснику (дело было гдето в 1986—1987 годах) пришлось идти сдавать ей зачёт на дом. Так она разговаривала с ним через дверную цепочку, а дверь так и не открыла, и он вынужден был стоять и отвечать на вопросы в подъезде» (препод.грок.ру).
«Туманно, туманно…» – эта характерная фраза З. В. Барминой, произнесённая на экзамене или зачёте, означала пересдачу. Не менее зловеще звучало и восклицание: «Лондонский туман у вас в головах, товарищи!»
Славилась З. В. Бармина и феноменальной памятью на лица и фамилии студентов, что делало жизнь прогульщиков предсказуемо тоскливой.
Сдать предмет барминистического цикла методом простой усидчивости и зубрения было трудно или почти невозможно. Случаи везения типа «получил зачёт автоматом» были нечасты, и рассказы о них передавались из уст в уста. Поэтому НИ ОДИН студент не чувствовал себя уверенно, переступая порог аудитории, где шла сдача «барминизма». Прагматичные студенты и особенно почему-то студентки делились, возможно, единственным «ключом» к сердцу строгого преподавателя вспомогательных дисциплин. Оказывается, Бармина ценила в студентах «изюминку» и «блеск глаз» при рассказе об одном из этих предметов, довольно схоластичных (по сравнению, например, с Древним миром в цветастом и образном герменевтическом изложении Е. А. Круглова) для ребёнка, выросшего на исторической беллетристике (были на истфаке дети, читавшие Энгельса в восьмом классе или загонявшиеся по рыцарям и половцам, но большинство составляли исторические пофигисты вроде меня).
Курс «Количественные методы» (или «мат. методы»), в котором излагались основы математической статистики, не без оснований считался вершиной «барминизма», постичь который гуманитарию, забившему болт на алгебру ещё в девятом классе, реальным не представлялось: «коэффициент корреляции», «двоичная матрица» – этими понятиями можно загнать в глубокий религиозный транс любого без исключения обитателя второго этажа главного корпуса БашГУ. Тем более что в применении колметодов в своей научной практике можно уличить ну о-о-очень редкого башкирского историка.
Сама Зинаида Владимировна обладала, без сомнения, блестящим образованием, полученным за пределами БАССР (кажется, она и С. Ш. Овруцкая учились вместе в каком-то историко-архивном вузе, а детство её прошло в г. Дзауджикау, так назывался в 1944—54 годы г. Орджоникидзе – ныне Владикавказ), развитым системным и абстрактным мышлением, что несколько вредило её коммуникациям и доступности изложения. Например, фраза: «Вы должны найти ответ на этот вопрос через Что-то, а потом через То-то в финале прийти к Такому-то выводу, чтобы понять То-то», – вгоняла аудиторию в летаргию. Не каждый уроженец Южного Урала мог проследовать за таким полётом абстрактной мысли.
Тем не менее, перманентно «плавая» в зыбком материале, который излагался З. В. Барминой, и под её влиянием студенты были вынуждены подключать незадействованные до сих пор мыслительные области мозга и имели шанс приобрести системное (более характерное для математика или философа-методолога) мышление, чётко различать, где объект, где субъект, а где предмет очередной науки.
Навыки «непочивания на лаврах», осознание своих крошечных масштабов над островами знания и пропастями незнания и понимание необходимости личного инструментария для просеивания терабайтов информации, полученных при встречах с этим звёздным преподавателем, безусловно, оказались полезны в XXI веке и составили основу для академического образования, которым, в принципе, может гордиться любой выпускник истфака БашГУ.
P.S. Список вспомогательных исторических дисциплин
2 семестр (зачёт): БИБЛИОГРАФИЯ [про то, как правильно оформляются биб. карточки в каталогах (надо писать «С. 178», а не «стр. 178»), что газеты и журналы – это периодически продолжающиеся издания, а название статьи от наименования издания надо отделять // двумя слэшами].
4 семестр (зачёт): ПАЛЕОГРАФИЯ [чем, всё-таки, устав отличается от полуустава, почему гады-летописцы писали одну букву над другой, а некоторые – вообще не писали, и куда девалась ижица, и в каком веке была в моде какая буквица].
5 семестр (зачёт): ХРОНОЛОГИЯ [она же «ХРЕНОЛОГИЯ» – про загадочное «вруцелето», пересчёт дат допетровского и юлианского календаря в наш григорианский, причём даты тогда писали буквами с титлом выше строки – или это палеография? в общем, там надо отнять тыщ пять лет от указанной в летописи цифры, и считать по костяшкам пальцев своей руцы лета и месяцы. Короче, раньше считали от сотворения мира, теперь – от Рождества Христова. И попробуй, чёрт, не сломай ногу обо всё это!].
7 семестр (зачёт): КОЛИЧЕСТВЕННЫЕ МЕТОДЫ [они же матметоды, про коэффициент корреляции, двоичную матрицу сочетаний, про медиану и частность (это типа контент-анализа), рассеяние статистических показателей].
7 семестр (экзамен): ИСТОЧНИКОВЕДЕНИЕ [«верификация» и «кодификация» – это оттуда? Память блокирует всё, что связано с этим предметом; как говаривал Р. К. Хабибуллин, «не знал, да ещё и забыл»].
8 семестр (зачёт): МЕТОДОЛОГИЯ [объект, предмет, что изучает любая наука; в принципе, это раздел философской науки такой].
8 семестр (экзамен): ИСТОРИОГРАФИЯ [это три странички, которые должны быть в каждом труде, называются «история изучения вопроса», типа, кто чего уже успел по этой теме написать. «Кто не может делать историю, тот её пишет, а кто не может писать историю, тот пишет историографию, хи-хи-хи» (© доц. Лукиянов)].
Москва – Уфа, 2008—2013
УРОК №3
Мои некарьеры: препод, военный, лесничий, гроссмейстер, посол
Прочитал сообщение башкирского топблогера nehludoff про монолог Жванецкого, вспомнил, что тоже не стану каперангом и не выведу свою подлодку на «курс океан», «по местам стоять», «с якоря сниматься, рули на погружение, дифферент один, малый вперёд!» и зря учил азбуку Морзе, такелаж – как шкотовый от беседочного отличать, – потому что хриплым шкипером или даже шустрым юнгой уже не стать.
И впервые с детства-юности задумался, стал вспоминать, кем хотел быть и не стал. И надо ли было становиться. И был бы я счастливее или хотя бы полезнее, если бы стал, кем хотел стать в разные периоды времени. Я думаю, многие из тех, кто читает эти строки, не стали теми, кем хотели, и забыли даже думать. И я забыл. Сейчас вспомнил.
Офигенное занятие для очередного затяжного кризиса среднего возраста, которого не существует, но благодаря которому я впервые с детства начал считать себя человеком, достойным любви, внимания и признания моего права на существование. Хотя бы со стороны самого главного человека для человека – самого себя, как утверждает lj-user и психолог Марк re3 Сандомирский.
А я хотел быть…
Микробиологом, чтобы смотреть в окуляры, делать разные пометки и открытия. В одиннадцать-двенадцать лет получил в распоряжение на время настоящий микроскоп. Готовил препараты, знаю многие окружающие любознательного и быстрорастущего юношу, кхм… субстанции не понаслышке. Где сейчас наука России? За рубежом, правильно. Или в жопе. Удивите меня обратным утверждением.
Лесничим. Десять лет подготовки в школьном лесничестве. Думаю, курса тричетыре «Урмана» (не того, другого) мне можно засчитать. Рубка ухода, расчётная лесосека, непарный шелкопряд, буссоль Стефана, меч Колесова. Жил бы бобылём сейчас на кордоне. Сожительствовал бы с медведицей. Пил бы в лучшем случае отвары и настои, торговал бы лесом в Китай. Хорошо, что не пошёл. Хотя лес и зверушек люблю и жалею. И много посадил всяких кустов, деревьев в уфимских лесочках и на бульварах. Сотни.
Офицером сухопутных войск. Военным. Был очень правильный НВПшник, гвардии подполковник Григорий Мартьяныч Солдатов. По «гражданско-октябрятско-пионерско-комсомольской» линии меня из-за тихого голоса и склонности сомневаться в незыблемых вещах не особо продвигали, дальше политинформатора (собственно, чем-то похожим и занимаюсь) не растили. Мартьяныч чётко высмотрел во мне командирские замашки, которые я тщательно скрывал лет до тридцати семи (в том числе и от себя), и начал заряжать меня вместе с парторгом школы в какое-то общевойсковое командное. И чем больше мне лет, тем лучше понимаю, что пойдя по военной линии, я был бы какое-то время счастлив и, возможно, дослужился бы до лампасов.
Уф-ф! Неужели я это написал? Да ещё и публично. Хотя сам от себя скрывал стремление служить Родине в Вооружённых силах и желание принадлежать к офицерскому корпусу. Воевать. Ходить строем. Слушать и отдавать приказы. Заботиться о личном составе, чтобы все были сыты, одеты-обуты и веселы. Слуга Ельцину, отец Иванову, Петрову, Сидорову. Быть частью большой машины, которая всегда идёт в правильном направлении. И даже тогда, когда её гусеницы хрустят твоими костями.
Это было так далеко от семейных установок абсолютного пацифизма, либерализма и антитоталитаризма, привычного образа послушного и робкого малая-книгочея с плохой (по сравнению с одношкольниками, рядом ещё была СДЮШОР №10) физподготовкой, что даже в голове не укладывалось. Карточка огня, взаимодействие подразделений, количество пуль на погонный метр линии фронта. А мне нравилось. Но останавливало то, что в Вооружённых силах чем только в девяностые ни занимались, – но только не огневой, тактической, технической и прочей подготовкой! Ждать конца военной реформы не хотелось. Возможно, сорвался бы из профессии в девяностые, когда наступил бардак. Мне хотелось служить в Советской армии. В итоге – уже даже и не позорный «пиджак лейтенанта», запись в военнике «не служил», тяга к оружию, милитари и военные сны. Зато – жив, без особых пока разочарований, инвалидностей (тьфу-тьфу). У меня были в более зрелом возрасте варианты «служивой» карьеры, но я тогда заглянул в будущее и увидел раннюю персональную смерть. Физическую. Ощутил холод. Не пошел на службу. Живой, с тех пор прошло тринадцать лет – значит, всё правильно выбрано было на той развилке.
Дипработником. Изучил в детстве протокольную практику по книгам. Прочитал лет в десять-одиннадцать несколько раз учебник международного права про двухсотмильные зоны, правила объявления войны и конвенции против пыток и химоружия. Сломал языковой барьер, три школьных года занимаясь с вузовским преподавателем английским «по Бонку». Бегло говорил, нужно было примерно два-три дня погружения, чтобы выйти на хороший темп речи и бегло переводить с русского. Сейчас половина слов уже вылетела из ячеек памяти, а язык стал деревянным. Мне самому перестал нравиться собственный выговор, оттого зажат. Тогда бывали моменты, когда «думал на английском».
В одиннадцатом классе начал собирать документы, характеристики, но зассал (или честно оценил возможности?) ехать в Москву поступать в МГИМО без блата. Потому что второго шанса не будет, в армию заберут, а там дедовщина, и вообще, мама будет переживать. В плюсе – наличие в семейной биографии первого посла СССР в КСА[6 - КСА – Королевство Саудовской Аравии (ред.).] и Йемене Карима «Красного паши» Хакимова. Я считал, да и сейчас считаю на его примере, что советский и российский патриот по воспитанию и убеждениям, мусульманин и татарин по происхождению очень бы пригодился державе для коммуникаций с арабскими и другими похожими странами.
