Интернатские. Мстители. Любовь и дети Ханум

– Идёт! В губы и без халтуры.

– Ну, п-поехали!..

– Стоп, Николай Захарович! Хочу вас попросить об одном. Понимаете, у меня к мужчинам с некоторых пор, как вам объяснить… специфическое такое отношение.

– Какое, какое?

– Специфическое, ну… иными словами – непростое. Не то что я их ненавижу или презираю всех подряд, нет… но, бывало, обижали они меня. И, честно говоря, боюсь я им волю давать – есть причины довольно веские для таких опасений. В общем… можно, не будем мы с вами обниматься во время этого… брудершафта? Выпьем, каждый сидя на своём месте. Или – стоя, если хотите. А потом я сама к вам подойду, как друга или брата поцелую, и сразу перейдём на «ты».

– Но, хоть в губы-то, как уговаривались?

– В губы, в губы, и, повторяю обещание, без халтуры. Не волнуйтесь, никто вас обманывать не собирается. Ну, как, согласны? Только не обижайтесь, пожалуйста.

– Тамар, ну об чём базар? Мы же – свои люди! – гость был согласен на что угодно. Он и так уже витал где-то на седьмом небе от радости, что хозяйка согласилась на его дерзкое предложение выпить на малознакомый ему, заимствованный у буржуазного светского общества брудершафт, и ему удастся наяву, а не во сне поцеловаться губы в губы с такой женщиной, о какой он раньше и мечтать не смел. Будет ли в его жизни ещё хоть что-то похожее?..

Свою оплошность Тамара осознает (в глубине души, правда, – не очень охотно) лишь минуты спустя, а сейчас она даже не подозревала, как, оказывается, может уметь целоваться такой невзрачный с виду тип. Вот тебе, и мужичок с ноготок…

Лёгкого дружеского поцелуя, на который она рассчитывала, давая столь легкомысленное согласие на пресловутый брудершафт, увы, не получилось. Когда после торжественно выпитой до дна очередной порции коньяка Николай Захарович блаженно развалился на своём стуле и закрыл глаза, а Тамара подошла, как обещала, наклонилась над ним, и их губы, согласно взаимной договорённости – «чисто по-братски, по-дружески», лишь на планируемое мгновение соединились в одно целое, между ними вдруг, нежданно-негаданно, произошло нечто вроде короткого замыкания. У обоих свет померк в глазах, и… независимо от воли хозяев, соединённые две пары губ размыкаться категорически отказывались, трепетно, но жадно вбирая в себя друг друга.

Сколько это полузабытье продолжалось по времени, ни он, ни она не помнили. По ощущениям, по тому особому приятно-обессиливающему головокружению, каковое случается в юности при первом поцелуе «взасос, по взрослому», переживаемое ими сейчас и на самом деле можно было сравнить только с преддверием первого в жизни человека настоящего любовного приключения – первым поцелуем. Думать о чём-то, тем более заставлять включаться свою так приятно задремавшую волю, чтобы попытаться соблюсти какие-то, кем-то придуманные условности в поведении, не хотелось в этот сладко-грешный момент настолько, что, как сговорившись, они устремились в этом горячем сверхпоцелуе к бесконечности…

Наступившая вскоре ночь была одной из лучших ночей и в его, и в её жизни. Никакие различия между ними, бросающиеся в глаза при дневном свете, сейчас не имели ровно никакого значения: ни внешний облик, ни рост и комплекция, ни интеллектуальный уровень. Была только бушевавшая с равной силой с обеих сторон и быстро превратившаяся в один общий, длящийся всю ночь, затяжной взрыв наслаждения, страсть. И ещё: с его стороны – непривычное необычайное уважение к партнёрше, с её – приятнейшее удивление на грани изумления.

Сухоруков впервые, наверное, в жизни любил не только искусно и азартно, но ещё и нежно, красиво. Он изощрялся так, как будто проходил высшее испытание на мужскую состоятельность, а эта ночь с женщиной была последней в его жизни. И в эту ночь судьба, непонятно за какие заслуги, сделала ему такой подарок! Тамара же… получая через подзабытые уже полноценные мужские ласки высшее телесное наслаждение, в неописуемом экстазе рыдала от счастья. Неужели так вот неожиданно и странно пришла её третья молодость? А если так, то и она может стать третьей молодостью для него, то есть третьей и лучшей в его жизни женой-красавицей?..

Но, тогда… они становятся одной семьёй, да ещё с детьми, между которыми тоже, по иронии судьбы, существуют нежные чувства. А вдруг эти чувства не менее, или даже более сильны и серьёзны, чем то, что так внезапно вспыхнуло между нею и отцом мальчишек-близнецов? Может выясниться, что и там, как и здесь – настоящая любовь, имеющая не меньшее право не только на существование, но и на своё воплощение в законном браке и продлении рода. Ох, как ей втайне хочется, чтобы это оказалось не так! Ведь, при всей незабываемости первой юношеской любви она, эта первая любовь, чаще всего поверхностна, обманчива и заканчивается всего-навсего грустно-лирическими воспоминаниями. Её с Амирханом история не в счёт, она – особый случай.

Здесь же, в застланной атласом и бархатом пышной постели происходит сейчас редчайшее событие, когда в давно взрослых, зрелых, немало испытавших на своём веку и несопоставимо разных, незнакомых друг с другом людях природа удивительным образом нашла-соединила так, оказывается, взаимно подходящих, в первую очередь, своими источаемыми в момент любви соками и ароматами мужчину и женщину, способных к высочайшему удовлетворению партнёра и неземному наслаждению от его близости наедине. Ах, какой он вкусный в любви, этот замухрышка Николай! Ну, и что, что замухрышка… ведь очень многое из вкуснейшего в природе внешне выглядит не лучшим образом. Николая же можно по мере необходимости и приодеть, и манерам подобучить…

Всё ж таки правильно, что отложился разговор с ним о возможных в

недалёком будущем брачных отношениях их детей. А лучше, наверное, эту тему совсем пока не поднимать, отложить до более удобного момента. Судите сами, высшие судьи там, на небесах, если вы существуете: допустим, Николай Захарович и Тамара, вступив в законный брак, соединили свои судьбы воедино и вместе со всеми детьми зажили одной большой семьёй… Дети в таком случае автоматически становятся между собой пусть и названными, «сводными», но всё же братьями и сёстрами, определённые ограничения в круге взаимоотношений между которыми возникают так же автоматически. Фактически-то, если у детей дойдёт-таки до брака, – кровосмешения, конечно, никакого… а вот во мнении общественности, это как сказать…

Судьба, судьба… как ты, родимая, сложишься на этот раз?..

XXI

Директор районной заготовительной конторы Баймурат Тохтамышев никогда не жил бедно. Как, впрочем, – Аллах тому свидетель, – и все его предки до седьмого колена, да и, за редким исключением, нынешняя многочисленная родня. Тохтамышевы всегда, во все времена и при любой власти, благодаря незаурядной, генетически переходящей из поколения в поколение предприимчивости умели устраиваться на сытные хозяйственные должности, не связанные впрямую с политикой, в которой случаются разные, вплоть до кардинально противоположных, веяния. Дружно поддерживали, когда это было не вредно для собственного благополучия, тех из родичей, кто в этой поддержке нуждался. Развивали и совершенствовали нужные связи, неплохо ориентируясь в сложных хитросплетениях и интригах на уровне руководящих звеньев не только своего района, но и области, республики. И всегда безоговорочно, как и друг друга, идейно и финансово поддерживали официальную государственную власть (идейно, следует заметить – всю власть, а финансово – только отдельных её представителей, от которых впрямую зависело решение тех или иных, важных для Тохтамышевых, вопросов). Поддерживали не только безоговорочно, но и, в необходимой мере, опять же в зависимости от ситуации, активно. А там, где очень надо – и вовсе взахлёб.

Естественно, в период Советской власти – от её победы в 1917 году и до поражения в 1991-м – все баймуратовы родственники мужского пола (женщины, традиционно для Востока, хранили домашний очаг), как и он сам, были членами коммунистической партии и депутатами Советов разных уровней, вплоть до Верховного Совета страны. Один из его родных братьев трудился в должности председателя хлопководческого колхоза-миллионера, другой работал директором крупного хлопкоочистительного завода, третий – начальником контрольно-ревизионного управления соседнего района. Двоюродный дядя занимал высокую должность заместителя председателя облисполкома, а кое-кто из более далёких по крови, но не менее близких по духу родственников возглавлял даже республиканские ведомства и жил не где-нибудь, а – в столичном городе Ташкенте. Были неплохие личные контакты, связанные с общественными обязанностями, и в Москве, куда депутат Верховного Совета СССР Баймурат Тохтамышевич Тохтамышев ездил с не меньшим удовольствием и шиком, чем в Ташкент.

Надобно сказать (что следует и из первых строк настоящей главы), ездить с шиком-блеском в Ташкент и более далёкую и роскошную Москву товарищу Тохтамышеву было на что, и проводил он там время не только в служебных и депутатских заботах. Баймурат-ака любил жизнь во всех её приятных проявлениях, чему немало способствовало и то, что при любой власти и в какие угодно времена человеку с большими деньгами доступно многое. А если ты не только богат, но ещё, к счастью, и здоров, то не получать от жизни всех доступных тебе благ не только глупо по отношению к самому себе, но и как-то даже неловко перед людьми: не поймут братья-мусульмане везунчика Тохтамышева, ох, не поймут… особенно те из них, кто сам не беден и не болен. Поскольку же Советская власть, в эпоху которой сила и могущество рода Тохтамышевых достигли апогея, не приветствовала материального богатства своих граждан, то, следовательно, и многие удовольствия люди, умевшие зарабатывать (естественно, нелегально) большие деньги, старались получать, соответственно, тайным образом, провинциалы – периодически «зависая» в столицах, где их мало кто знал в лицо, столичные «теневые» дельцы наоборот – в глубокой провинции. И «зависания» эти никак не тормозили налаженных механизмов получения сверхдоходов там, дома у этих дельцов – хорош тот капитал, который способен самовоспроизводиться (иначе какой же это капитал?) в отсутствие хозяина.

У Тохтамышева, как человека дальновидного и обладавшего обширнейшими знакомствами в нужных ему сферах на разных уровнях, всё в этом плане было на высоте. Без особых сложностей получая в местном отделении Госбанка крупные подотчётные суммы наличных денег, он посредством этих денег легко обеспечивал подведомственному ему предприятию выполнение и перевыполнение государственных планов и социалистических обязательств по заготовкам сельскохозяйственного сырья. Заготовители, штат которых состоял в основном из родственников Тохтамышева и иных проверенных людей, рассчитываясь чистоганом сию же минуту, скупали без квитанций, по заниженным ценам у сельского населения шкуры разных видов животных, шерсть, пух, мясо, масло и множество прочей сельхозпродукции. Затем приходовали всё это по государственным расценкам с высокой сортностью, заполняя по своему усмотрению необходимое число корешков квитанционных книжек. Разницу в деньгах сдавали уполномоченным от директора лицам, оставляя каждый себе, естественно, установленный «законный» процент прибыли.

Периодически (недоброжелатель сказал бы: «с подозрительным постоянством») на сырьевых складах заготконторы либо происходили небольшие, символические по сути, пожары, либо сырьё кое-где подмачивалось сквозь прохудившуюся и упорно никем не ремонтируемую крышу дождём, либо случались ещё какие-нибудь неприятности в виде, например, таинственной, без следов ног и отпечатков пальцев рук, кражи со взломом, ни одна из каковых ни разу не была раскрыта местными милицейскими сыщиками. Это давало законный повод часть поступающего сюда сырья регулярно списывать как безвозвратно утраченное или основательно повреждённое и не подлежащее восстановлению, а часть – понижать в сортности как потерявшее лучшие потребительские качества, что приносило руководящему ядру заготконторы немалые барыши. Откуда и как – вопрос риторический: списывалось сырья во много раз больше, чем уничтожалось или приводилось в негодность стихией, умело используемой, а то и регулируемой людьми. Да и с закупочной сортностью – статья подпольных доходов не менее важная, чем полное списание пришедшего в негодность сырья или пересортица подпорченного той же стихией. Скупил, скажем, заготовитель у населения какого-нибудь кишлака партию шкур на сотню или тысячу рублей без квитанций как низкосортную продукцию, а приходует её потом по высшему сорту на сумму, значительно большую. Затем, само собой разумеется, немалая часть официально оформленной суммы списывается и поступает прямиком в «чёрную кассу», откуда, после некоторого «отсева» в карманы руководящего ядра, идёт снова на «левый» закуп сырья с полным уже присвоением выручки. И объёмы такого «левака», благодаря хорошо поставленному делу, росли себе, да росли.

Такое положение дел, если отбросить в сторону чисто государственные интересы, устраивало всех – и сдатчиков сырья, получавших неучтённые наличные деньги пусть и в меньших, чем положено, суммах, зато сразу; и сотрудников контролирующих органов, получавших мзду за «правильно» составляемые акты плановых и внеплановых проверок; и – высоких должностных лиц органов государственной власти, также имевших свою долю дохода от этого процветающего теневого бизнеса плюс репутацию успешных руководителей района, регулярно выполняющего и перевыполняющего планы госзакупок.

За умелое и продуктивное руководство дружным сплочённым коллективом заготовителей директор райзаготконторы товарищ Тохтамышев был удостоен множества денежных премий и целого ряда правительственных наград, и неизменно заседал в президиумах важнейших районных и областных, а нередко и республиканских совещаний и праздничных торжественных собраний.

Многими достоинствами обладал этот находившийся в расцвете сил и лет человек, об истинном могуществе которого можно было складывать легенды. Но были у него и присущие неординарным, многого достигшим личностям слабости, навязчивые идеи-цели, с которыми, при всей силе характера и прагматичности ума, Баймурат-ака совладать не мог, в результате чего тратил на удовлетворение этих слабостей и продвижение к довлеющим над его сознанием целям немалые деньги, массу времени и сил. Пожалуй, крепче прочих таких навязчивых идей овладело Тохтамышевским разумом непреодолимое желание, мечта – добиться получения почётного звания Героя Социалистического Труда. И крайне желательно – дважды, поскольку именно в таком случае на малой родине Героя ещё при его жизни, по существующему в стране закону, от имени государства устанавливался его бюст со всеми вытекающими отсюда ласкающими душу событиями: торжественные речи у бюста в большие и малые официальные праздники, возложение к его подножию цветов, и прочие знаки общественного признания.

Вряд ли намного отставала от сей мечты Баймурата Тохтамышевича его чрезвычайная слабость к женскому полу. А как мужчину, относящего себя к всесторонне здоровым особям, влекли его, в первую очередь, конечно же – красивые, юные и свежие. Он уродился необыкновенно любвеобильным самцом, и «пользовал» их настолько страстно и самозабвенно, что ради взаимности очередной фаворитки не жалел ничего, и шёл порой на многое, включая неблагоразумный риск.

Жена Тохтамышева была чуть моложе его самого, ничем не выделяющейся внешне и тихой характером узбечкой, воспитанной в духе азиатских традиций – безупречном исполнении супружеского долга во всех его проявлениях, в том числе и невмешательстве в дела мужа за пределами собственного дома. Но, живя в материальном достатке, благополучии и неге, эта верная и примерная во многих отношениях женщина была глубоко несчастна: Аллах не дал ей главной женской способности – рожать детей. Чувствуя от этого тяжкий стыд перед родственниками и неизгладимую вину перед мужем, который хотя ни разу не попрекнул её ни в чём, но с каких-то пор утратил к ней всякий мужской интерес и, не особо скрываясь, удовлетворял свои естественные половые потребности на стороне, она неоднократно пыталась свести счёты с жизнью. Но всякий раз ей что-то мешало. Краем уха она слышала от «доброжелателей», что её муж обожает юных девственниц, тратит на них баснословные деньги, и прекрасно понимала: рано или поздно он захочет ввести в свой дом молодую здоровую самку для продления рода. А ей самой в чаяниях мужа о семейном счастье места уже давно нет, и не будет. Наконец, после серии неудачных попыток, ей удалось осуществить задуманное…

Смерть эта для общественности осталась почти незамеченной: никто в районе не осмелился вслух рассуждать о случившемся в доме такого серьёзного и уважаемого человека, как Баймурат-ака Тохтамышев. А женщин в Средней Азии всегда хоронили куда тише и скромнее, чем мужчин.

Баймурат-ака действительно обожал девственниц и платил за их первую ночь с ним такие деньги, устоять перед которыми было очень сложно. Затем девчонок, всегда одним и тем же способом соблазнённых и превращённых в женщин, тихо выдавали замуж за кого-нибудь попроще и победнее, и за определённую, опять-таки денежную компенсацию всё оставалось шито-крыто: сами невесты, их женихи и родственники об украденном счастье первой брачной ночи предпочитали помалкивать. Иное – себе дороже.

Но рассчитывать на забавы исключительно с девственницами – дело сложное: женщину хотелось каждодневно, точнее – еженощно, а где их, целомудренных, столько взять? Не обложишь же весь же район такой сумасшедшей данью… да и опасно – все ли обиженные будут молчать вечно? Всегда может найтись отец, брат или жених, которого никакими отступными не купишь…

Да и… в непорочных девочках что возбуждает в первую очередь? Свежесть, чистота и хоть какой-то, да испуг перед неизведанным,

непопробованным – порогом в новое состояние. А в остальном – от опытных женщин куда больше толку, особенно от недоделённых любовью незамужних, ночующих с тобой без страха и упрёка, как говорится. И для неё, и для тебя – опасности никакой, всё красиво и, можно сказать, пристойно. И таких женщин куда больше, чем целомудренных смазливых соплячек, кое-как созревших для более-менее полноценной ночи с мужчиной. Но… опять же… почему именно к девственницам тянет опять и опять? Ответ – на поверхности, он тот же… чистота, испуг… И снова – тяга к опытным… замкнутый круг какой-то.

Это что касается соплеменниц Тохтамышева. К белокурым же красавицам-славянкам и представительницам других рас и народностей у него было иное отношение. Приезжая по делам в Ташкент или Москву, Баймурат-ака, которого всюду встречали с удовольствием благодаря неизменно щедрым чаевым, снимал лучшие номера в лучших гостиницах. Но почти никогда в них не ночевал, оставляя там для порядка основную часть личных вещей и числясь лишь номинально для последующих формальных командировочных отчётов. Ночами этот солидный гость пропадал в других местах.

Если взяться описать словами, что, дескать, там, где чаще всего проводил свои бессонные командировочные ночи великолепный Тохтамышев, шампанского были не брызги, а фонтаны, столы ломились от изысканных яств, а целый гарем красоток до самого утра ублажал годившегося им в отцы крепкого седеющего брюнета восточной внешности, – значит, ничего не сказать: такое нужно видеть…

Преодолев определённый возрастной барьер, который у русских для немолодых уже, но ещё крепких, способных дать многим фору мужиков нередко обозначают поговоркой «старый конь борозды не портит», Баймурат-ака год за годом начинал с беспокойством ощущать, что традиционные, пусть в той или иной степени изощрённые, но, в конечном итоге, банальные, давно ставшие привычными женские ласки волнуют его меньше и меньше. С возрастающей настойчивостью стало напоминать о себе откуда-то взявшееся желание чего-то нового, необычного, экзотического. Порою, скучая от пресыщенности, он пытался и не мог пока понять, чего же хочет его душа такого неизведанного. Перепробовал, казалось, всё, что только можно получить в первоклассном гареме даже самого богатого прелюбодея. Непонятно чего, но хотелось сильнее и сильнее.

Он всё охотнее стал возвращаться в мыслях к тем чистым существам, для которых ночь с Баймуратом Тохтамышевичем была первой в жизни. Не помня всех, перебирал в памяти лучших, а в отношении этих лучших – восстанавливал до мельчайших подробностей самые чувственные моменты. И ему ненадолго становилось легче…

Однажды его осенило: он понял, чего хочет, чего ещё не пробовал: гарем, но качественно новый. Как таковой гарем красоток, умудрённых постельным опытом – вчерашний день. Ночей с девственницами один на один, после чего те переходили в категорию обычных женщин – тоже было предостаточно. А вот… гарем из непорочных девчушек, юных и наивных – это омолодит душу и тело Баймурата так, как не омолодит ни одно другое средство!..

И со временем он в своих столичных командировках начал заказывать на ночь трудноформируемые, а оттого и небольшие группы (всё прочее в постели ему уже было невыносимо тоскливо) исключительно девственниц подросткового возраста разных национальностей и цветов кожи. Это влетало в копеечку куда более ощутимую, чем плата за все прежние удовольствия. Но потраченные круглые суммы были не главным, что его беспокоило. Неожиданно для себя Тохтамышев вдруг осознал, что вся эта купленная любовь, какой бы она ни была с виду свежей и страстной, не стоит, в конечном итоге, и ломаного гроша. Ведь она всего-навсего демонстрирует его кратковременную власть над этими красивыми, милыми внешне, а по сути униженными, забитыми существами – рабынями циничных и алчных подпольных сутенёров. Пытаясь за денежное вознаграждение доставить ему максимальное эротическое удовольствие, девчушки добросовестно отрабатывали свой гонорар, и всего лишь. Они, как умели, изображали нежность, страсть, даже экстаз, но на самом деле были равнодушны к Баймурату. Уедет он домой – их завтра же купят для своих сладострастных утех следующие клиенты.

Единственная настоящая острота ощущений от таких оргий в последнее время состояла для него в строжайшей их конспирации: в Советском Союзе за содержание притонов и сводничество предусматривалась уголовная ответственность. А за вовлечение в подобные дела лиц, не достигших половой зрелости, эта ответственность ужесточалась многократно. И – всё. В остальном он с каждым разом больше и больше скучал. И за искреннюю любовь или просто человеческое уважение к себе со стороны любой из этих юных жриц любви он с готовностью отдал бы если не всё, то уж никак не поскупился бы…

Во время одного из очередных подобных, уже порядком наскучивших ночных похождений, которые не сумел, как ни старался, скрасить и отряд готовых за щедрое вознаграждение расстаться с девственностью младых, только-только начинающих созревать красоток, Тохтамышеву невыносимо захотелось простого супружеского счастья: чтобы его полюбила, вышла за него замуж и от всей души, с радостью подарила ему наследника обыкновенная черноокая и чернокосая узбекская девушка. Тем более что ушедшая не так давно из жизни его жена такого подарка сделать ему так и не удосужилась, даже в единственном числе, не говоря уж о многодетной национальной традиции.

Впервые за многие годы он возвращался из столичной командировки хмурым и подавленным.

XXII

В окружении заслуженных и уважаемых людей района директор заготконторы Баймурат-ака Тохтамышев восседал в президиуме торжественного собрания, посвящённого празднованию годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. Сразу после собрания, как водится, состоялся большой концерт мастеров искусств, на время которого члены президиума спустились в зал и заняли первый, для почётных гостей, ряд.

Гвоздём программы на этот раз стало выступление юных дарований – участников вокально-танцевального ансамбля местной школы-интерната. Когда на сцене появились две совершенно одинаковые, удивительно красивые и грациозные восьмиклассницы-узбечки Гульнара и Динара Азимовы, Тохтамышев чуть не потерял дар речи от восторга. А когда девушки продемонстрировали своё изумительное исполнительское мастерство, Баймурат-ака не удержался, вскочил с места и принялся изо всех сил аплодировать стоя. Глядя на него, ряд за рядом поднялся на ноги и долго рукоплескал весь зал.

Смущённые юные артистки исполнили дополнительный номер «на бис».

Овации зала, вдохновлённого ревностным ценителем народного творчества Тохтамышевым, и не думали стихать. Пришлось девчонкам спеть и станцевать опять, затем ещё раз. И так до тех пор, пока они не уморились окончательно, да и репертуар, которым они владели, не был полностью исчерпан. Откуда-то появились огромные букеты цветов…

Через несколько дней после концерта между дирекциями школы-интерната и заготконторы был подписан договор о шефской помощи районных заготовителей общеобразовательному учреждению, умеющему воспитывать такие многообещающие таланты, но не имеющему достаточных материальных средств для обеспечения по-настоящему достойных условий «шлифовки» этих редких талантов, их в должной мере скорого и столь нужного для развития культурной жизни страны продвижения на подобающий уровень.