Нештатное искривление. Повести

Если сумбур наших мыслей по поводу дальнейшего развития ситуации можно было определить как план, то следует заметить, что по плану всё и двинулось.

Контракт Тягин подписал. Аванс получил. После чего ему немедленно принялись докучать полученные в нагрузку столичные партнёры. Он же занял бескомпромиссную переговорную позицию, настаивая на том, что денег и так недостаточно, а свою долю они смогут получить лишь после окончательного расчёта. Или, как вариант – частично после промежуточного, если таковой будет иметь место. На попытки психологического давления он отвечал в старых традициях, что означало «а то вообще ничего не получите».

– Пригласи их сюда, – предложил я, выслушав его доклад. – Тут по-нашенски побеседуем…

– Сам пока, – коротко возразил он. – Дальше будем посмотреть.

Тем временем Старожилов сообщил о скором приезде Краеведа. Во что мы с Тягиным, признаться, боялись верить. Но, оказалось, зря.

– Неужто дело наше двигается? – удивлённо спросил меня Тягин, после того, как получил подтверждение ещё и от Костича.

– Беги в церковь, свечку поставь, – посоветовал я.

Он как-то странно промолчал. Будто хотел что-то ответить, но передумал.

Надо заметить, что Тягин, несмотря на весь свой профессиональный цинизм перестроечного околокомсомольского деятеля, имел некоторую склонность время от времени порассуждать на темы метафизического характера. На что я его, признаться, иногда провоцировал. Но в тот раз как-то не обратил внимания на то, что не услышал от него привычную развёрнутую отповедь в духе эзотерично-атеистичной пропаганды.

«С чего бы это?» – нужно было подумать мне.

Я, однако, ничего такого не подумал. Вместо этого подождал, не соблаговолит ли партнёр мой озвучить по собственной инициативе какие либо подробности. И не дождавшись, твёрдо решил до поры абстрагироваться от ситуации. Благо, дел хватало и помимо.

Абстрагирование, однако, вышло недолгим. Поскольку всего лишь через несколько дней Тягин слегка сконфуженным тоном сообщил, что недавно прибывший Краевед настаивает на встрече со мной.

– Со мной? – удивлённо переспросил я. – Откуда он про меня вообще знает? Ты что ли наплёл чего?

– Я… – сознался Тягин.

– Ну?!

– Да тут вышла заминка с оформлением на него допуска в НИИ имени Бокова. И он попросил на время разместить его поближе к усадьбе Глыбова. А я упомянул, что в нашей схеме присутствует человек, хорошо знакомый с тамошней директрисой… Тут он и взял меня в оборот.

– От меня-то что надо? – продолжал недоумевать я.

Тягин же продолжил темнить.

– Он сам всё разъяснит, и ты поймёшь. Человек – то нужный… В том числе, замечу, и – тебе. Чего бы не поговорить…

– Вези, раз нужный, – сдался я. – Это я у вас не нужный…

– Да это Старожилов тут секретность нагнетает, – нехотя принялся оправдываться Тягин. – В голову ему вступило…

– А ты и рад стараться… Шифруйтесь, стало быть, дальше. Мы на дураков не в обиде. Короче – давай, вези Краеведа своего. Только разве вот…

– Что? – нахмурился Тягин.

– Беседовать будем с ним наедине. Вот что.

Тягин изобразил недовольную гримасу.

– При необходимости будешь оповещён дополнительно, – добавил я.

Не знаю, доложил ли он диспозицию Старожилову, но спустя пару дней явился ко мне в компании смуглого, хорошо, но довольно небрежно одетого худощавого человека среднего роста. Глаза его показались мне бесцветными, от чего создавалось впечатление, что взгляд его направлен куда-то вглубь моей черепной коробки. Вместе с тем он не был ни вызывающим, ни пронизывающим.

– Александр Андреевич Хомич, – коротко представил его Тягин.

Сам же он вёл себя подчёркнуто официально безо всяких намёков на фамильярность.

– Мне нужно отлучиться, – заметил он тоном, будто делает одолжение и в то же время намекает на то, что без него разговор будет «так себе». – Дело срочное…

– Сожалею, но препятствовать не смею, – смиренно вздохнул я.

И обратился к Краеведу.

– Чаю не желаете? Есть зелёный, девяносто пятый.

Краевед удивлённо вскинул брови.

– Настоящий?

– Самый что ни на есть! Чисто узбекский.

Краевед ностальгически улыбнулся.

– Желаю.

Я попросил принести чаю.

Тягин, поняв, что на него больше никто не обращает внимания, молча вышел вон.

Мне не хотелось, чтобы у постороннего человека создалось впечатление о некотором раздрае в нашей команде, потому провожать его довольным и насмешливым взглядом я не стал.

– Итак, Александр Андреевич, – приветливо обратился я к Краеведу, – я – вас. Внимательно.

– Я думаю, что без понимания важности известной вам просьбы для меня, вы можете воспринять её недостаточно серьёзно, – начал он. – Потому должен сделать кое-какие пояснения. Можно сказать даже – вынужден…

Я понимающе кивнул.

– Мой коллега… бывший… Тягин вам обо мне рассказывал?

– В самых общих чертах. В таких общих, что общее не бывает. Так что знать о вас я ничего толком не знаю.

Вряд ли он мне поверил, но это ничего не меняло.

Способность вызывать людей на откровенный разговор, помимо прямого давления, у меня всегда напрочь отсутствовала. Расположить к себе собеседника – это не моё. Да и облик мой тому, пожалуй, не в помощь. Потому я свыкся со спорной мыслью, что при случае тот, кому нужно – выложит сам, а нет, значит – и не надо. Сейчас, на первый взгляд, был как раз такой случай.

– В детском доме, который располагался в усадьбе Глыбова, находился мой сын. До последующего усыновления за границу. Пытаюсь его найти.

Краевед пристально следил за моей реакцией.

Сопоставляя сказанное им с тем, что ранее слышал от Тягина, я смутно начал кое-что понимать. Но недоумение ещё не уступало, было совершенно искренним и Краеведом, видимо, ожидаемым.

– Может быть, там остались какие-нибудь архивы… или кто-то из бывших работников, местных жителей что-то знает… – продолжил он. – В таком вот плане как бы…

– Ничего не понимаю, – заверил его я. – Давайте как-то поподробнее что ли…

– Поподробнее… – согласно кивнул он.

В этот момент у меня заверещал лежащий на столе телефон. Я на секунду отвлёкся, но не стал отвечать и, извинившись, выключил звук. Затем, то же сделал и с проводным аппаратом слева от себя.

– Я отнимаю у вас время… – вежливо предположил Краевед.

– Но я всё-таки хотел бы вас выслушать – подбодрил его я.

– В своё время в Ташкенте я был в близких отношениях с одной девушкой. Она была дочерью тамошнего партийного бая. Он планировал выдать её замуж в своих клановых интересах. Когда узнал, что мы встречаемся, меня стали прессовать со всех сторон. И не только меня – всю семью. На что уж отец мой был человек не из простых – один из главных специалистов в урановой отрасли. В итоге мне пришлось уехать. О том, что моя девушка беременна, я тогда не знал. Мы договорились, что будем писать друг другу до востребования. Когда её положение стало заметно, её отправили в Кара-Калпакию к родственникам матери. Там и родила. Сначала ребёнка собирались оставить на воспитание в надёжной и молчаливой семье в дальнем кишлаке. Но потом кто-то из аксакалов рода её отца сказал ему, что мальчик должен покинуть их землю. Так он оказался в том самом детском доме. Девушку мою всё-таки выдали замуж. Ещё троих родила. Теперь живёт в Лондоне. И тоже ищет нашего сына. Тем более, муж давно умер. Такие дела. Я, собственно, поэтому и переехал из Москвы сюда, в Переяславль-Заречный. Поближе к детскому дому. Пытался найти ходы туда. Даже статью написал про усадьбу Глыбова. (Он усмехнулся). Но мало того, что прав у меня никаких по документам не было, так ещё и дом этот детский оказался уж больно какой-то не простой. Воспитанников мало. Режим строже, чем обычно. Так у меня ничего и не вышло.

– Откуда же вы узнали об усыновлении? – спросил я.

– От матери его. Позже. Мы с ней на связи, хотя с тех пор ни разу не виделись. Она кому-то заплатила здесь. Но известен лишь факт. Без подробностей.

– Тогда – имя, фамилия, год рождения. Мальчика, само собой. И именно так, как он там у них числился.

Краевед жестом попросил лист бумаги, получив который, собственной перьевой ручкой чётким, старомодным каким-то почерком написал всё, о чём я просил, и подвинул мне.

– Сами понимаете, что обещать результат не могу, – сказал я. – Но порыться там мы пороемся предметно. Кстати, откровенно – вы считаете, что тема с «Гипотенузой» может реально вырулить?

Похоже, Краевед оказался несколько удивлён моим сомнениям.

– Шансы приличные, – уверенно заявил он. – База нужна. Если зайдём в НИИ имени Бокова, то вполне можно. В СПТИ-то Тягин всё похерил… Кто бы знал…

– Это – да, – согласился я. – А если не секрет, вы в Чехии чем промышляете?

Краевед неожиданно всплеснул руками.

– А можете себе представить – тем же, чем и Глыбов! Только без теории. И без философии тем более. Зубчатыми передачами. Конструктив. Расчёт. Настройка оборудования. Недавно вот программу написал. На «Шкоде» опробовали. Ничего – пошло. Я этим делом еще в Ташкенте заинтересовался. Там у нас на заводе в технической библиотеке нашлись его книги, изданные в Германии на немецком языке в тридцатых годах, ещё чуть ли не до Гитлера. Хорошо, я немецкий учил. А уж теперь-то…

– Как-то всё закручивается … – неопределённо высказался я.

Определённее не получилось. Вместо этого я задал ещё один вопрос.

– И если не секрет – неужели вас выудили из Европы одной лишь перспективой (замечу – не то чтобы призрачной, но сами понимаете…) найти данные об усыновлении вашего парня?

Краевед невесело усмехнулся.

– Да не секрет… Мне сложно было отказать нынешнему мужу вдовы брата Костича. Понимаете? Ну вот… А как я понял, Костич взамен пообещал помочь в восстановлении её материнских прав. Хотя ребята – то уже совсем не маленькие… Но это их дела. И да, Тягин обещал хорошо заплатить. Как вы считаете – заплатит?

Он посмотрел на меня так, будто был уверен, что платить на самом деле буду я.

Что мне оставалось ответить?

– Куда он денется… Да – никуда! Заплатит, как миленький. Даже не сомневайтесь.

Краевед не выказал никакой видимой реакции. Мне показалось, что задав мне вопрос, он на самом деле думал о чём-то другом.

– Вы знаете… – удивлённо заметил он. – Странное дело… Похоже, что здесь и сейчас меня покинуло ощущение, которое много лет жило во мне как бы в фоновом режиме… Неужели – правда?

Он как-то даже подозрительно посмотрел на меня.

– Вы это о чём? – осторожно поинтересовался я.

– Да вот знаете, на каждом этапе своей жизни я оказывался там, где вскоре всё должно было разрушиться. Когда я вернулся из армии в Ташкент в восемьдесят четвёртом, я не то чтобы понял – почувствовал, что что-то изменилось. И меняется дальше. Не к лучшему. Прошло немного времени, и всё стало понятно. Когда устроился в СПТИ несколькими годами позже, он тоже долго не протянул. Даже институт, который я закончил, теперь присоединяют к Московскому авиационному. Знакомые говорят – дело времени, вопрос решён. Едва я нашёл детский дом, где содержался мой сын – взяли и расформировали. Да и в Европе этой… Нет, вроде всё нормально. Сыто, удобно. Но боюсь я, это – по инерции. Пидерсия крепчает. Причём – во всех смыслах. Так вот теперь здесь нет у меня такого ощущения. Пропало куда-то. Может на время… Посмотрим.

– Всё же вы меня напугали, – не то в шутку, не то всерьёз признался я. – Пропало – не пропало… Не надо нам тут таких аналогий. И без того не легко.

Перед тем, как попрощаться, я ещё раз пообещал порадеть о его просьбе. И сразу после его ухода позвонил Адриане Анатольевне. От которой, кстати, обнаружились два непринятых вызова.

– Архив сдали в область, – равнодушно пояснила она. – Если уж нужда такая, могу посодействовать. Сама точно копаться не буду. Элементарно некогда. А сотрудники из бывших у меня есть. Можно попробовать побеседовать осторожненько… Кстати, ты вот на звонки не отвечаешь, а я завтра буду в Переяславле.

– Ну так здорово! – воскликнул я. – Надеюсь, ты меня не проигнорируешь? Две недели уже не виделись… А не отвечал – так совещание было. Обычное же дело.

– Не знаю, не знаю, – с издевательской задумчивостью протянула она. – График плотный. Впрочем, я наберу тебе, если будет возможность.

Я понял. От меня требовались встревоженность и смятение. Плавали, знаем.

– Так ты передай ей, возможности этой, от меня нижайшую просьбу, чтобы она была. Ладно?

– Ладно, – высокомерно ответила она.

Бьюсь об заклад, что при этом она довольно улыбнулась.

Я тоже было улыбнулся. И возможно, некоторое время пребывал бы в каких-никаких улыбчивых состояниях, если бы ситуацию не испортил звонок Тягина.

Он был краток. Даже не поинтересовался результатом общения с Краеведом.

– Нужно срочно подписывать боковик с НИИ имени Бокова. Денег просят больше, чем дают нам. Откажемся – всё. Вилы.

– Дай подумать, – язвительно предположил я. – Не понимаю, неужели всё-таки денежки понадобились? Это сколько же?

Он назвал сумму, в ответ на что я непроизвольно и мгновенно отправил их со Старожиловым по всем известному адресу.

– Ищите сами, где хотите. Понял? Я вам не Гознак.

Денег требовалось, конечно, гораздо меньше уже вложенных в торговый центр. Но помимо сложности и крайней нежелательности их перенаправления с других проектов, явно вырисовывалась невозможность возврата.

Тягин как-то уж слишком громко сопел.

– Ты носом что ли разговариваешь? – поинтересовался я.

Он не отреагировал.

– Есть вариант взять кредит под залог здания СПТИ. И процент не большой. Только вот отдавать как?

– И я о том же. Как вот?

– Ничего не придумаешь? – с исчезающей надеждой произнёс Тягин. – Ведь – вилы!

И с подленьким вздохом прибавил.

– Тебе ведь – тоже…

Я знал это и без него.

– Бери своего бесполезного одноклассника, и дуйте сюда, – предложил я. – Поговорим душевно.

А как в такой ситуации по-другому разговаривать?

Итак, они явились. И привычно уселись напротив.

Для начала я заставил их минут пятнадцать ждать, принимая звонки по телефону, и перезванивая кому-то сам. И лишь затем снизошел до подчёркнуто высокомерного общения.

Впрочем, их это, судя по всему, не слишком заботило.

Старожилов был непроницаемо спокоен. Тягин старательно прятал то и дело на мгновение проскальзывающую на физиономии улыбку виновного, но отчего-то помилованного мошенника. По их виду можно было предположить, что они ничуть не сомневаются в том, что деньги я найду. Что меня изрядно рассердило. Поскольку решение у меня на тот момент уже созрело, но эти двое об этом знать никак не могли.

– Вопрос первый, – начал я, пытаясь сохранять спокойствие. – Почему это, Тягин, твоя калькуляция оказалась меньше, чем в НИИ имени Бокова? За ту же самую, практически, работу.

– У нас – госконтракт, – невозмутимо парировал он. – Ограничения есть. А для них это – просто договор со сторонней организацией. Накрутили коэффициенты. Формально имеют право.

– А что, сделать так, чтобы они этим правом не воспользовались – слабо? – обратился я к Старожилову.

– Слабо, – неохотно согласился он. – Наш административный ресурс в данном случае не тянет. Нет, поддавить-то можно. Но будет хуже. Если и не откажутся – то будут говнять втихорца. А так с ними нормально отношения складываются. Режим благоприятствования.

– Короче – ответственности никакой, а заработок – приличный, – констатировал я. – Молодцы. Люблю таких. А мы – лохи.

На «лохов», разумеется, никто не обиделся.

– Тогда так, – продолжил я. – Геннадий Тимофеевич, извольте в дальнейшем держать меня в курсе всех, я повторяю – всех нюансов реализации нашего проекта. На любой вопрос я должен получать незамедлительный и чёткий ответ. Краеведу допуск пробили?

Старожилов утвердительно кивнул. Тягин хотел что-то добавить, но подполковник жестом остановил его.

Я заметил. И меня слегка понесло.

– Вы согласны? Что-то смущает? Если вы считаете, что меня можно шантажировать вложенными в торговый центр деньгами – тогда прямо сейчас завязываем с этим и расходимся.

Они переглянулись.

– Принимается, – коротко произнёс Старожилов.

– А у тебя, Тягин, есть кому Краеведу там помогать? Один ведь что он там сделает…

– Есть, – ответил, будто очнувшись, тот. – Троих с ним командирую. Дорабатывают у меня последние договора с нефтяниками… Не дураки.

– Сбрось договор почитать. Аванс перебросишь им. Я добавлю. Дальнейшая оплата по этапам. Постарайся этапов побольше сделать. Всё. Идите отсюда. И, да, Геннадий Тимофеевич, если не секрет… Вы ранее когда-нибудь подобные производственные дела курировали?

Старожилов посмотрел на меня сначала удивлённо, затем – с недоброй усмешкой.

– Угадали. Ни разу.

– Надеюсь тогда, что вы знаете, зачем вас на эту тему поставили. Или на худой конец – догадываетесь.

Назначение непрофильного куратора, сильно повышало шансы на то, что вся история с нами имеет дурной запах. Разумеется, если это сделано намеренно. Тем не менее, иных вариантов, кроме как продолжать начатое, у нас не предвиделось.

Старожилов коротко кивнул, давая понять, что понял мой намёк. Но и обсуждать это не намерен.

Они вышли из кабинета.

Возможно со стороны могло показаться, что я с удовольствием диктовал им свои условия, которые они вынуждены были принять.

Но я прекрасно понимал, что был не прав, обозвав всех нас лохами.

Лохом здесь являлся один лишь я.

На следующий день я приступил к распродаже на бирже акций, на которых рассчитывал в будущем хорошо заработать.

Время показало, что так оно бы и произошло.

Глава 2

– Отчего же я страшненькой не родилась? – со вздохом произнесла Адриана Анатольевна, осуществляя контрольный осмотр себя в зеркале перед тем, как отправиться в министерство.

– Кокетничаешь? – уверенно предположил я. – Если что – у меня есть пара комплиментов.

– Конечно, кокетничаю, – снова вздохнула она. – Но так хотелось бы сказать это от чистого сердца…

Врёт.

– Ладно, станет кто домогаться – звони. Спасу. – Ободрил её я.

– Ещё чего…

Она обернулась и одарила меня ледяным и насмешливым взглядом. Тут мы оба прыснули от смеха, она погрозила мне на прощание кулачком и скрылась за дверью.

Я выглянул в окно. У подъезда ждала разъездная «Волга» министерства культуры. Приличный персональный автомобиль Адриане Анатольевне по статусу не полагался. Что её, по видимому, не сильно смущало.

Может ли женская красота стать помехой в карьере? Запросто. Нет, конечно, иные – напротив умело используют данное природное преимущество, поочерёдно (а иногда и – одновременно) покоряя необходимых для продвижения по службе мужчин. А нынче, Боже мой, иногда и – женщин. Но в случае Адрианы Анатольевны всё выходило как-то наоборот. Она, разумеется, ценила карьерный рост, но себя – сильно больше. А потому занимая некоторую очередную должность, старалась (и – умела) не соответствовать должности этой, а напротив – добиться соответствия должности себе. Мне она категорически запретила составлять ей хоть какую-нибудь протекцию. Не то, чтобы она старалась кому-то (да и – себе самой) доказать, будто в состоянии продвигаться по служебной лестнице исключительно за счёт личных деловых качеств. Она вообще не ставила цели такой – продвигаться, будучи уверенной, что всё пойдёт само собой. Еще одной её отличительной особенностью был непременный, хотя тщательно дозированный творческий подход к обычной бюрократической рутине. За что её всегда ценило начальство уровнем выше непосредственного. Последнее всегда опасалось быть подсиженным, но подставить Адриану Анатольевну как опасного конкурента никому не удавалось. Да и она никогда не занимала место своего начальника, перемещаясь всегда в иное подразделение, но с повышением собственного статуса.

В ранней молодости она быстро выскочила замуж за однокурсника – невзрачного кудрявого блондина с круглым, простоватым лицом. Очевидно, она рассчитывала, что этот парень будет всю жизнь ей, красавицей, восхищаться и носить на руках. Потому, случайно узнав о его невероятных по количеству похождениях налево, была не столько шокирована, сколько просто удивлена.

«Он?!» «Мне?!» «Ха!», – сказала она себе и подала на развод.

Бесплодие, которое констатировали у неё врачи, причиной быть не могло, поскольку выявилось чуть позже.

В дальнейшем, в отношениях с мужчинами она стала более осмотрительна, и ещё более цинична.

Я на этот счёт иллюзий не строил.

Вообще любому мнящему себя знатоком женщин полезно иметь в виду, что познания его реализуемы ровно настолько, насколько это объектом дозволяется. И не более того. Ну, там – плюс-минус…

– Тебе бы в артистки какие-нибудь, или уж в певицы надо было подаваться, – заметил я, когда она сообщила мне о новом назначении. – Да вот умна ты слишком. Недостаток, однако, серьёзный… Ну так что же – заведуй своей усадьбой. Типа врио барыни на госконтракте.

Я знал, что она мечтала о ребёнке, но никогда не поддерживала разговоров на эту тему. Теперь ей исполнилось тридцать семь. Наверняка она что-то решала для себя, и не в малой степени с учётом этого согласилась удалиться от губернского общества.

Подробностей по поводу Краеведа я ей не озвучивал, лишь сообщил данные ребёнка, присовокупив замечание о крайней важности момента.

На это она как бы между прочим заметила, что по слухам от бывших сотрудников в детском доме содержалось около полусотни деток, которым довелось стать нежеланными отпрысками довольно известных, просто известных, и малоизвестных, но влиятельных родителей.

Количество воспитанников было сильно ниже положенных нормативов, зато снабжение – заметно лучше. Персонал держался за места, при этом никого не сокращали вплоть до расформирования.

Обещанная Адрианой Анатольевной протекция сыграла свою роль. Разрешение на работу с архивами было получено неофициально, что меня ничуть не расстроило. Так было даже лучше.

В областной архив была отряжена невзрачная (надеюсь, она это никогда не прочтёт), безуспешно гримирующая многочисленные прыщи на лице, барышня в очках.

Правда, очки её были модными и очень дорогими. А умение работать с документами – редким по эффективности.

Не секрет, что въедливые, педантичные и занудные сотрудники, одним видом своим создающие кислое выражение на лицах позитивных и энергичных коллег, при правильном использовании бывают крайне полезны. То, что запросто «профукает» общительный весельчак, такой «скрипучий тормоз» ни за что не упустит.

И я снова убедился, что ценю барышню не зря и премии свои, обычно получаемые втайне от остальных сотрудников, она, безусловно, заслуживает.

Ежедневно, в течение четырёх рабочих дней я получал от неё отчёты, по результатам которых мы вносили коррективы и стремились придать нужную системность нашим поискам.

На пятый день появились результаты.

Договоров на усыновление отыскать не удалось. Очевидно кто-то, знающий тему, да к тому же и с доступом, всё же творчески подошёл к бумажной бюрократической текучке и кое-что изъял из скромности, либо – на память. Однако подготовительные материалы, по которым несложно было установить положение дел, сохранились в достаточном количестве. Даже откорректированные в последствие черновики некоторых окончательных документов.

В итоге на моём столе оказались данные по усыновлению сразу нескольких воспитанников помимо сына Краеведа. Все как один уехали в Германию. Что со всем этим делать, я не имел ни малейшего представления.

К тому времени Адриана Анатольевна, проявляя здоровую чиновничью инициативу, наладила контакты с упомянутым выше немецким фондом, и даже выправила себе соответствующую зарубежную командировку. В качестве «паровоза» она выбрала министершу культуры, с которой не слишком ладила. Но разве, хотя бы на время, не объединит идея совместной поездки за границу за счёт бюджета даже и более явных недоброжелателей? Конечно, министерша выглядела отнюдь не выигрышно на фоне статной и длинногачей (по народному выражаясь) Адрианы Анатольевны. Она была старше, внешне менее привлекательна, хотя и не лишена вкуса в одежде. Адриана же Анатольевна была достаточно умна, чтобы без нужды не затмевать начальницу, и выглядеть скромно и неброско. Насколько, понятно, это вообще было возможно. Ну, уж если бы эта самая нужда появилась…

Впрочем, это всё – их, женские заморочки, к делу не относящиеся.

В результате поездка состоялась в компании ещё двух дам из областного правительства.

Я не просил Адриану Анатольевну пытаться узнать что-нибудь сверх того, что стало известно с её помощью. Не имело смысла. Имён и фамилий усыновителей, а также их адреса, хоть и давнишнего, для начала было достаточно. Но понять, что именно побудило охладевших в последнее время к судьбе усадьбы немцев в своё время активно её отстраивать, было бы любопытно.