Нештатное искривление. Повести

Нештатное искривление

Повести

Юрий Проценко

© Юрий Проценко, 2025

ISBN 978-5-0065-3601-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Расквадрат „Гипотенузы“»

Повесть

Вступление

Спешу сразу же предупредить читателя о том, что ответственность за появление на свет ниже прилагаемого текста в значительной мере лежит на полковнике в отставке Одного Всем Известного и Многими Уважаемого Ведомства (ОВИМУВ) Старожилове Геннадии Тимофеевиче.

Дело в том, что он неожиданно явился ко мне через несколько дней после того, как «Гипотенуза» была впервые успешно применена в боевых условиях где-то в местах, многократно упомянутых в Библии. По этому случаю у нас был запланирован скромный и непритязательный банкет. И увидеться (желательно – в последний раз) со Старожиловым я рассчитывал именно там.

Однако он несколько опередил события.

Причём явился удивительно преобразившемся. В первые мгновения сложно было понять, что именно в нём изменилось, и лишь чуть позже я решил, что у него попросту несколько расслабились лицевые мышцы. Которые, стало быть, в течение всего нашего знакомства были постоянно напряжены. Даже когда он в компании принимал на грудь.

– Что? – коротко спросил он.

Очевидно, мой изучающий взгляд слишком долго на нём задержался. Я решил не отвечать.

– Так вы нынче уже полковник? – поинтересовался вместо этого, подвигая ближе к нему коробку с сигарами, на которую он уже успел мельком покоситься.

Мы с ним так и не перешли на «ты». Возможно – позже это и произошло бы, кабы не сила дальнейших обстоятельств.

– Отнюдь, – равнодушно отмахнулся он.

Затем взглянул куда-то вверх и прибавил.

– Впрочем, это теперь не столь важно. Но вот, ни за что не догадаетесь, зачем это я к вам сегодня заглянул.

– Ясное дело – не догадаюсь, – согласился я. – Так уж извольте, не тяните кота за хвост.

– Никогда не мучил животных, – заметил Старожилов.

– Нет уж, извольте! – возразил я. – А кто мне рассказывал о том, как в степях выкуривал сурков из нор методом закачки туда выхлопных газов от работающего ЗИЛ- 131?

– Да ну, – ответил он решительно. – Это, как нынче принято говорить в определённых кругах – другое. Оно случается, иногда ведь и кушать хочется. Разве нет?

– Тут так, – согласился я. – Временами хочешь – не хочешь, а съесть кого-то приходится…

– Вы же в молодости литературной деятельностью ведь баловались? – неожиданно спросил он.

Искреннее удивление очевидно без искажений отразилось на моём лице, потому подполковник рассмеялся и при этом показал на меня пальцем.

Этого я не ожидал. Тешишь вот так себя иллюзиями, столько мол повидал, что любой неожиданный вопрос ни за что тебя в замешательство не повергнет… Ан нет же. Любого можно пробить при случае. Потому в ответ я пожал плечами и изобразил, как мог, абсолютное непонимание. Хотелось выяснить степень информированности собеседника.

Он понял. Ещё бы.

– Ну вот, например, дискуссионный клуб при газете «Переяславльский комсомолец» припоминаете? В первой половине восьмидесятых годов прошедшего столетия?

Я-то припоминал. Но он-то…

– А вам, товарищ почти что генерал, в то время годиков-то сколько было? Раз вы одноклассник Тягина, значит маловато для дискуссий…

– Ну, так что же… Время идёт, но дело ваше живо. Дело, в смысле – в папке картонной с номером. Да и признаться, один мой старший товарищ в то время на вашем революционном кружке из старшего лейтенанта капитаном сделался. Так что было, у кого проконсультироваться.

– Революционном? – переспросил я.

– Ну это, знаете ли – как подать… С другой стороны репрессий ведь же не было… Так – неожиданные карьерные неприятности непонятного происхождения. Замечали?

– Да кто ж он таков? – спросил я безо всякой надежды получить ответ.

– А я вот возьму, и не скажу!

И тут же сделал рукой жест, по видимому, означающий бесшабашную щедрость.

– Но вы имеете право догадаться сами.

Я подумал, почесал затылок и решил наугад назвать вспомнившуюся фамилию.

– Задроповский. Диссидент.

Старожилов разочарованно покачал головой.

Тогда я назвал фамилию парня, на которого на самом деле сейчас подумал сразу. Это был неистово алчущий правды, активный участник упомянутого дискуссионного клуба, мятежный киномеханик Стакашин.

– Ни в коем случае! Что вы!

Геннадий Тимофеевич произнёс это таким тоном, что я понял: угадал.

– Что до Задроповского, – прибавил Старожилов. – Так он считал, что человек из «конторы», это – вы. Потому как вы носили кожаный пиджак. Он, кстати, для подстраховки на всех подряд стучал. Включая нашего сотрудника. Зато постоянно получал с Запада посылки со шмотками, а затем успешно уехал из страны. Так вот, в папке я обнаружил два ваших рассказа, опубликованных в то время. Ничего, мне – понравилось…

Не знаю, какое именно выражение изобразилось на моём лице на этот раз. Но Старожилов поспешно, и как бы извиняясь, (впрочем, определённо – не искренне), прибавил.

– Сведения про всю нашу нынешнюю компанию, сами понимаете, собирались… Так положено. Гособоронзаказ же. Кстати, не откажетесь ли ознакомиться с рецензией на ваши труды?

Он извлёк из бокового кармана куртки конверт, надписанный моей собственной рукой, внутри которого я когда-то, очень давно, очевидно, вложил какую-то поздравительную открытку.

– Спёр вот по случаю, – пояснил он, хитро подмигнув. – Но содержимое осталось в деле.

Я молча протянул руку за конвертом.

Внутри оказался распечатанный на принтере текст, занимавший полтора листа стандартного для таких случаев формата без заглавия и подписи.

К моему удивлению, многочисленные замечания по большей части касались не фактического материала, а, выражаясь стандартно, стиля и характера изложения, а также приёмов отображения личностей главных героев. В заключении выражалась уверенность рецензента в том, что в следующей работе автора, которая непременно (слово было выделено жирным курсивом) должна быть представлена заинтересованному и понимающему читателю, высказанные замечания и пожелания обязательно будут учтены.

– А не выполнял ли господин рецензент когда-нибудь задания по внедрению в среду литературных критиков? – недоумённо спросил я.

– Во-первых, я смею надеяться на ваше правильное понимание совершенной невозможности с моей стороны упоминать о каких – либо выполненных, а также – не выполненных заданиях, – рассмеялся Старожилов. – Во-вторых, похоже, вы сразу приписали авторство вот этого мне?

– А – кому же?

Он вздохнул, явно разочарованный моей недогадливостью.

– Стакашин?! – в изумлении воскликнул я. – Так распечатка же свежая!

Я уронил пепел с сигары на приготовленное к подписанию письмо в один из органов губернского управления.

– Свежая, – охотно подтвердил Старожилов. – Совершеннейшим образом – свежая. А за сим позвольте откланяться. Спешу, знаете ли, по делам службы. До встречи в «Млечном пути».

– И что – больше никаких от вас пояснений? – недоверчиво поинтересовался я.

– А какие ещё пояснения? – удивился он. – И так всё понятно.

И внушительно прибавил.

– Должно быть, по крайней мере.

Он поднялся и откланялся, щёлкнув при этом каблуками.

– Пенсию-то подписали? – спросил я вдогонку.

– Теперь-то уж точно – подпишут, – загадочно бросил он, перед тем, как исчезнуть за дверями.

Геннадий Тимофеевич был весьма крепок и жизненно активен. Потому известие о его гибели в нелепой автомобильной аварии, поступившее спустя всего лишь пару недель, меня расстроило и насторожило. Правда, в преднамеренность случившегося не верили даже известные мне закоренелые местные конспирологи. Один из них, правда, утверждал, что появление лося в тёмное время суток на дороге в нужный момент вполне можно организовать (а именно это и стало причиной гибели Старожилова). Однако продвигающий данную версию был известен как человек, одержимый духом противоречия, а потому стремящийся по любому вопросу иметь собственное, непременно отличное от иных мнение. Которое жёстко отстаивалось им, несмотря на любые предъявляемые оппонентами аргументы. А потому чаще всего игнорировалось. Случалось, впрочем, и зря.

На сороковины полковника (а Старожилов, до того, как выйти в отставку, всё же успел получить очередное звание) мы с Тягиным, Костичем и Краеведом собрались в том же самом ресторане, и за тем же столиком где когда-то состоялось моё первое с покойным знакомство. Назывался ресторан «Млечный путь».

Где-то после третьего – пятого тоста я между делом проговорился о визите Старожилова, на что остальные, обострив эмоции крепким напитком, отреагировали оживлённо и заинтересовано.

– Так ты что, того, ещё и литератор? – недоверчиво переспросил Тягин. – А то что-то как-то мне не очень…

– Ты вот не куришь, и – не кури, – назидательно заметил ему Краевед. – А то выпьет с гулькин нос, сразу на табак его, видишь ли, тянет. И со ста грамм уже забалтывается…

– Категорично отвергаю! – отрезал Тягин. – Я не за и я не бал. А ты бы вот лучше бы по теме бы прокомментировал бы.

Он придал лицу скептическое выражение, каковое обычно принимают в тех случаях, когда аргументы в собственную пользу напрочь отсутствуют.

Краевед на выпивку не в пример Тягину был крепок. При этом курил он исключительно питерский «Беломор», который доставал неведомо где.

– Мне это представляется намёком на желательность художественного изложения событий, связанных с нашей совместной деятельностью. Вот.

Он обвёл нас внимательным взглядом.

И умолк, очевидно, ожидая от нас подтверждения – возражения.

Мы, однако, тоже дружно молчали.

– Я требую диалог, – угрожающе предупредил Краевед.

– Мы обозначили согласие, – ответил за всех я. – Гони дальше.

– Хорошо, – согласился он. – Продолжаю. Допустим, передав тебе эту бумажонку, Старожилов просто выполнил задание. Тогда – вопрос. А нафига это кому нужно?

– Об этом не то что писать, а наоборот – помалкивать лучше. Целее будем. – Безапелляционно поддержал Тягин.

– Вон дон Тягин прав, конечно… – начал Краевед.

Первые два слова он произнес как бы слитно и слегка гнусаво, так, что в итоге на слух вышло нечто не слишком приличное.

– Кто Тягин? – грозно переспросил, перебив его, Тягин.

Краевед рассмеялся, поняв суть претензии. Мы с Костичем тоже.

– Дон, я сказал. Что не ясно?

– А то смотри! – пригрозил Тягин.

– Вот ты тут трезвого мыслителя изображаешь, – иронично продолжил он, явно обиженный и жаждущий реванша. – А ответствуй тогда – стал ли бы Тимофеевич просто так мозги пудрить?

– Логично, – поддержал я.

– Так вы погодите, погодите… – вступил в разговор молчавший доселе Костич. – А может, теперь каждого из нас на тёмной трассе поджидает персональный, не побоюсь этого слова – лось?

– Логично, – повторил я.

– Да кто ж вам скажет, – снисходительно усмехнулся Тягин. – Может поджидает, а может и – нет. Вот ежели вскорости с кем-то из имеющих место здесь ныне быть похожий казус случится – то тогда и к бабке не ходи. Но ты, Костич, не сбивай. Пусть Краевед на мой вопрос реагирует.

– Ничего себе, не сбивай! – угрюмо возмутился Костич. – Я не сбиваю. Я в диалоге присутствую.

– Стоп!

Краевед сделал примирительный жест поочерёдно в сторону каждого из спорящих.

Затем продолжил.

– Это чрезвычайно важное дополнение, которому мы непременно должны уделить самое серьёзное внимание. Итак…

Тут меня разобрал смех, который я некоторое время сдерживал, желая ещё немного насладиться серьёзными доводами присутствующих. При этом все посмотрели на меня одинаково удивлённо и столь же одинаково осуждающе.

– Вы что, попсовых детективов объелись, друзья-князья? – спросил я. – Да если бы мы кому-то мешали, уж не сомневайтесь – тормознули бы нас ещё по ходу дела. Из вас кто-нибудь чувствовал хоть какое-нибудь противодействие?

Все молча переглянулись.

– Вот то-то же! Не буду я писать ничего. Делать что ли мне нечего? Я так к слову всё это озвучил…

На самом деле я не был так уж спокоен и беспечен. Просто у меня не было собственных вариантов объяснения. Тирадой же своей я попытался сподвигнуть коллег на новую попытку мозгового штурма.

И это сработало.

– Нет, ты погоди, – покачал перстом Краевед. – Давайте всё же поймём для себя, на что это Подстаканникову понадобилось?

– Стакашину, – поправил я.

– Не важно, – отмахнулся Краевед. – Абстрагируемся от мелочей. А его роль здесь – какая, собственно?

Мне оставалось лишь развести руками.

– Да кто ж его знает? Надо было Старожилова попытать… Да он меня огорошил… Не сообразишь ведь сразу.

– Так он тебе и рассказал бы, – ехидно заметил Тягин.

– Раз подал голос, изволь найти приемлемый способ донесения своих мыслей по данному поводу до окружающих, – обратился к нему Краевед.

Теперь рассмеялся Костич.

– Не, это я так, ничего, – пояснил он, остановившись. – Нервы. Боюсь я так.

– Мысль одна, – проговорил Тягин после небольшой паузы, – Давайте лучше выпьем что ли…

Никто не возразил, но дозу все, как по команде, уменьшили вполовину.

Снова воцарилось молчание.

– Бесполезно мы тут точим тему эту, – констатировал, наконец, Костич. – Факты нам неведомы, а потому и домыслы наши все – мимо кассы. Разве по ходу дела нечто вскроется, хотя это сомнительно до безобразия.

– Согласен, – поддержал его я. – Оставим это. Если только самый умный из нас не выдаст что-то принципиально неординарное…

Произнося это, я изобразил поощрительного характера улыбку, имея в виду, конечно, Краеведа. Он, видимо, не обиделся.

– Если когда выдам – тогда и выдам, – вздохнул он. – Теперь же не выдам я вам ничего. Но вот ты насчёт отсутствия противодействия акцентируешь, а ведь оно могло и быть. Но знать о нём мог вполне вероятно один лишь Тимофеич.

– Будет, конечно, славненько, если нынешняя наша встреча окажется последней в наличном составе, – мрачно подытожил Костич.

Думаю, он-то как раз если и уж и был напуган, то точно – менее всех остальных. Которых решил попугать ещё больше.

Тягин обречённо махнул рукой.

– Я, короче, более нынче не пью.

– Тогда и не ешь, – посоветовал я. – Кто не пьёт, тот не ест.

Шутку мою никто не оценил. Она и вправду вышла не умной. Мы пробовали сменить тему, но разговор не пошёл. Похоже, все делали вид, что не слишком обеспокоены.

На том и разошлись.

Краевед вскоре получил очередное предложение поработать по специальности и, подписав контракт, отправился на КАМАЗ.

Костич вскоре также подписал контракт и отправился воевать на Донбасс.

Мы с Тягиным не без успеха продвигали размороженный, наконец, проект строительства нашего злосчастного торгового центра.

Между тем мне понадобилось на короткое время выехать во Францию. Оказавшись в Нормандии, я самым возмутительным образом был арестован по гнусному навету неких подлых недоброжелателей и, впоследствии, до самого момента очень недёшево обошедшегося торжества справедливости, принужден был провести около двух месяцев под домашним арестом.

Вот там-то я и изменил своё мнение на предмет намёка Старожилова.

То ли от того, что заняться было особенно нечем, то ли неподвластные мне собственные мозговые нейроаналитики выдали в это самое время своё экспертное заключение. По итогу, благополучно вернувшись в Россию, я уже имел с собой довольно подробный черновик.

Разумеется, по возвращении ни о какой литературной деятельности речи быть уже не могло. Пришлось разгребать накопившиеся дела.

Однако черновик «вылежался» и сам напомнил о себе.

Однажды вечером мне неожиданно позвонила Адриана Анатольевна.

Я всё ещё не мог к ней выбраться, планируя сделать это в ближайшие дни.

– Мне сообщили о гибели Костича, – сквозь слёзы произнесла она. – Он оставил зачем-то мой телефон…

Она говорила много и сбивчиво, и между делом из её слов я понял, что Костич успел рассказать ей о визите полковника ко мне.

– Так вы продолжали общаться? – уточнил я как можно спокойнее.

– Он иногда звонил, переживал, что ты бросишь меня с ребёнком. Предлагал помощь… Я говорила, что у нас всё нормально…

– А разве – нет? – усмехнулся я.

– Ты никогда не говорил мне о своём литературном опыте, – попеняла она вместо ответа. – Может быть, ты сделаешь это в память о Костиче?

А затем прибавила.

– И о нас с тобой…

– Какой там опыт! О чём ты? – неожиданно для себя разозлился я.

Возможно из ревности.

Поэтому ничего ей не обещал.

Немало встречал я людей, много повидавших, немало переживших, но ничего так и не понявших. Был ли Костич одним из них? Вряд ли. Скорее – пришло его время завершить тот, не законченный весной девяносто третьего бой под Сребреницей.

Однако, он оказался прав – вчетвером мы больше не собрались.

А тут ещё Стакашин этот…

В итоге я решил написать текст, прилагаемый ниже, ни с кем из причастных лиц его не согласовывая. И да, пришёл к выводу, (и хотелось с полной ответственностью об этом заявить), что при ближайшем рассмотрении ко всей этой истории имею весьма отдалённое отношение. Да что там отдалённое – вообще, можно сказать ни какого.

Поверьте, мне очень бы этого хотелось.

Глава 1

Давно зная Тягина, как человека крепко просмолённого девяностыми годами недавно минувшего века, никогда не подумал бы, что увижу его вот так посреди дня крепко напившимся.

– Прослаб, однако, друг любезный? – приветствовал я его.

– Засада, – объявил он вместо ответа, усаживаясь напротив.

Он умолк, затем показал пальцем куда-то вверх, а следом воздел его по возможности ещё выше.

– Приходи завтра, – предложил я.

Тягин выразительно замычал, изображая категорическое несогласие с таким пониманием текущего момента.

– Специальный. Проектно. Технологический. Институт, – произнёс он чётко и раздельно.

Затем опять же пальцем нарисовал в воздухе дефис и обречённо добавил.

– Форэва.

Догадываясь о том, что весть, с которой Тягин явился, меня определённо не обрадует я, тем не менее, снова предложил ему перенести разговор на более подходящее время.

Судя по восторженному выражению, явившемся на его лице, некий его орган, изнутри совмещённый с этим самым лицом, озарила удачная мысль.

– Перенесём. Не откладывая, – молвил он, поднимаясь.

Однако, повернувшись к двери, он неожиданно сменил курс. Чрезмерно твёрдым и уверенным шагом направился влево к кожаному дивану, на который, не промахнувшись, рухнул. После чего тут же, наполовину сидя, заснул.

В упомянутый Тягиным «Специальный проектно-технологический институт» тот попал по распределению после института во второй половине восьмидесятых. Возможно, впереди его ожидала мрачная доля типичного советского инженера, обожжённого пуляющим без разбора во все стороны фейерверком торжествующего россиянского капитализмуса. Но случилось по- другому.

Его сестра вышла замуж за секретаря городского комитета комсомола. Тот малый активно занимался созданием в городе сети центров научно-технического творчества молодёжи (НТТМ), через которые достойные люди в те времена, ещё докооперативные, отмыли немало государственных денег. Секретарь и сподвиг юного Тягина организовать подобную штуку на базе СПТИ. С директором договорились быстро, благо тот умел держать нос по ветру и всё правильно понял.

Дело пошло. Вскоре самые прибыльные разработки института стали оформляться через тягинский центр, позволяя не в равной мере, но – существенно поправить материальное положение всех причастных лиц. Издержки же, как и предусматривалось, распределялись среди непричастных.

Накопленный капитал Тягин, обнаруживший в себе вкус к получению прибыли с чего бы то ни было, удачно инвестировал в разного рода коммерческие схемы.

К моменту начала приватизации он был достаточно богат, чтобы скупить акции собственного института, который не имел шансов избежать реформаторских эпидемий тех лет. Собственно, и акции эти мало кого интересовали.

Но не Тягина.

Изящно отправив бывшего партнёра-директора на пенсию, он занял его место и принялся активно сокращать основную деятельность института, сдавая площади в аренду. Дело оказалось прибыльным. Институт располагался в центре города.

Однако со временем в голове Тягина созрел новый план – перестроить здание института под торговый центр.

И с этим планом он однажды появился у меня. Ибо денег на подобный проект у него явно не хватало.

…Мне срочно нужно было на время отлучиться. Оставлять Тягина одного я не решился. Попросил за ним присмотреть, а в случае пробуждения – немедленно доложить.

Вернувшись через два с небольшим часа, я обнаружил его сидящим (теперь вполне уверенно) на том же диване с бутылкой пива в руке.

– Восполнил ли ты в моё отсутствие пустотность твоей сущности? – вопросил я, усаживаясь в кресло.

Тягин напряженно прищурился, причём правым глазом – больше, отчего угол рта его полез вверх, искривив и без того весьма эстетически спорно отформатированную опухлостью физиономию.

– Так что ты там мычал про СПТИ? – напомнил я, сохраняя максимально равнодушный вид.

– Про СПТИ? – мрачно переспросил Тягин. – Я ж вроде сказал, он теперь форева. А торговый центр наш с тобой завис всерьёз и надолго. А скорее – тоже форева.

– Так, если память мне не изменяет, ты ж его в некотором роде выкупил? – вкрадчиво заметил я, особенно выделив последнее слово.

– Это – да! – охотно согласился Тягин. – Выкупил. Но явился один форс по фамилии мажор. Понимаешь?

– Нет.

Тягин вздохнул и осуждающе посмотрел на меня удивительно ясными глазами.

– Звать форса Геной. А фамилия его – Старожилов. Одноклассник мой, ныне – подполковник ОВИМУВ.

– Отжать хочет? – предположил я.

– Какой там… – отмахнулся Тягин. – Больно ему надо… Тут хуже. И намного. (Он на секунду задумался). Значит – в конце восьмидесятых нам дали одну оборонную тему. Параллельно ей же занимался закрытый НИИ имени Бокова под Москвой. Суть – разработка составного элемента одной летающей не как все и очень опасной для врага болванки. Обозвали тему «Гипотенуза». Мы её тогда почти отработали, но до испытаний не дошло. Деньги закончились вместе со страной. А теперь оказалось, что решили двигать заново. Причём на таком верху решили, что голову задрать страшно. А ещё у них там по бумагам наш институт цел и невредим. А наш тогдашний вариант решения задачи военные посчитали более предпочтительным по сравнению с альтернативным разработчиком. Который на деле в отличие от нашей конторы реально до сих пор существует. А мы – то – нет! А по бумагам – то – да! И решение принято! И финансы выделены! Никогда бы не подумал, что буду не рад тому, что финансы выделены. Впервые в жизни, понимаешь?! Короче тему приказано возобновить. Понимаешь? И главное – сдать в срок. А раз уж теперь владелец конторы – я, то и ответственность за результат повешена на меня. А Генку куратором из Москвы назначили. Он злой как собака. Говорит, уже на пенсию собрался, а тут такая засада. Я ему объяснил, что работать по теме некому. А он мне, мол, его это не каким образом не имеет. Я ему говорю, мол, комиссар ты кожаный, только без маузера. А он, типа, я что, без маузера тебя, контра буржуйская, грохнуть что ли не смогу? Пошутил вот. Прикинь!

Прикинуть у меня как-то не выходило. К тому времени мы уже провели согласования, подготовили проект и вели переговоры со строительными подрядчиками.

А тут – Генка с маузером. Да хоть без маузера. Главное – Генка.

– Эвона как оно всё закулдыхалось, – проговорил я, недоверчиво поглядывая на Тягина. – Да ещё, можно сказать, в некотором роде даже и – заматылюкывалось. Не находишь?

– Чего?

– До мажор тут надо было играть! Вот чего! Шелести дальше.

Дальше выяснилось, что накануне Тягин по настоятельному приглашению Одной Очень Большой Государственной Корпорации (ООБГК) ездил в столицу на совещание.

– Сказали – готовь срочно документы на тендер. Я, было, попытался донести до них сущность реальности момента, но меня активно не поняли. Объяснили, что знать ничего не хотят, вопрос у них, мол, проработан. Дали мне в зубы документацию. А после тормозят меня в коридоре два хлыща, по виду – нежной ориентации, и представляются директором и еще одним директором, но – по развитию, не помню как называющегося ООО. Которое и будет генподрядчиком. Короче – прокладка. И сразу предупредили меня, что тридцать процентов от моей сметы пойдут им «на администрирование проекта». Я было к Генке жаловаться, а он мне, мол, чего я вскипел, тут, говорит – так. Я ему объясняю, что всё, чего мы можем таким макаром достигнуть – это имитация без реального выхлопа. Кстати, мне в коридоре на это и намекнули… На что он уверенно предположил, что при подобном исходе хлыщи скорее всего выкрутятся, его, Генку, возможно уволят, а уж меня – посадят точно. Как крайнего и слабое звено в схеме.