Неискушённый

Он себе даже не представлял, насколько! Антал был близок с Тенебрис не только как прескверный со своей богиней, но и как мужчина с женщиной. Однако посвящать любопытного господина в такие подробности не было никакой нужды. И желания. Антал замолчал, нервно сделав глоток из своего фужера. Элейн, которая и сама не до конца знала всей правды о его отношениях с богиней, всё же смогла понять: Эней затронул нечто очень личное. Такое, о чём точно не говорят с первым встречным. Она мягко обратилась к нему:

– Эней, не стоит об этом.

Тот настаивать не стал и лишь произнёс:

– Прошу, простите, господин, если сказал лишнего. Не хотел вас обидеть.

Надайн вновь тяжело и демонстративно вздохнула. Слова младшего брата казались ей чем-то диким. Мало того, что общается с прескверным, как старый приятель, так ещё и обидеть не хотел! Ей, кажется, даже стало за него стыдно. А, быть может, стыдилась она в первую очередь себя. За то, что не могла так же спокойно реагировать на присутствие избранника Тенебрис. Не могла принять, что он действительно помог Элейн отыскать Бартоломью. Надайн всё ещё ни капли не верила ему. И, наверное, не поверила бы никогда.

Антал всё смотрел на ресницы Энея и решился спросить:

– Господин Беланже, я заметил в вас интересную особенность – светлые ресницы. Госпожа Надайн ваша родная сестра, но её ресницы, однако, чёрные.

Эней охотно поддержал разговор и ответил, вновь отпив из фужера:

– В нашей семье только мужчины наследуют данную особенность.

– Все без исключения?

– Да. Не было ни одного мальчика с чёрными ресницами. Всегда светлые.

– Чудесно, – улыбнулся Антал. – Смотрится весьма необычно.

Эней кивнул, подлив себе вина и вновь глотнув. А Антал тем временем сделал свои выводы о Дьярви. Всё больше улик указывало на то, что он выходец из этой семьи. Осталось лишь отыскать хоть какое-то упоминание сына Надайн. А главное – его имя.

Надайн наконец прекратила играть в гляделки с Анталом и перевела встревоженный взгляд на брата. Она тихо заметила:

– Ты в последнее время как-то много пьёшь.

Тот оставил несчастный фужер и взял в руку целую бутылку:

– Разве?

Элейн тоже обратила на это внимание и спросила:

– Эней, ты себя плохо чувствуешь?

Он обезоруживающе улыбнулся:

– Да с чего вы это взяли, милые? Всё в полном порядке, уверяю вас! Нет причин для беспокойства.

А потом залпом осушил бутылку. В глазах Надайн всё больше нарастала тревога. Она смотрела на брата, очевидно, задаваясь кучей вопросов. И тем не менее бездействовала. Как будто не знала, как подступиться, как узнать, что его так терзает.

Антал заметил, что к еде Эней почти не притронулся. Как будто явился на ужин исключительно ради выпивки. Хотя с виду и в самом деле казался спокойным.

Наступила напряжённая тишина. Было видно, как Надайн захлестнуло беспокойство, однако она не произнесла больше ни слова. Не знала, как спросить? Не понимала, что делать в сложившейся ситуации? Ей, вероятно, очень хотелось бы, чтобы все ушли, чтобы внутрисемейные проблемы решались не перед гостями, но она молчала. Не попросила Антала и Элейн уйти. Потому что не хотела оставаться с братом наедине? Быть может, ждала, что кто-то из гостей расспросит его подробнее, настоит на откровении. Но только не сама. Казалось, Надайн попросту не имела понятия об эмоциях и чувствах. Видела, что с братом явно что-то не так, понимала умом, что он, вероятно, от чего-то страдает, но ничего не предпринимала. Его ответ её явно не устроил. Однако она не спешила уговаривать ответить честно. Даже движения хозяйки усадьбы стали какими-то скованными. Она сидела и бездействовала. И тогда Антал понял: Надайн не умеет проявлять сочувствие. Либо не знает, как, либо не хочет. Да, она выказала Элейн поддержку, выразила сопереживание об утрате, но то были лишь заученные слова, не подпитанные искренними чувствами. Надайн испытывала явную неловкость от того, что кому-то рядом плохо. Потому что не знала, что с этим делать.

Ей и не пришлось ничего делать. Эней вдруг заговорил сам:

– Как-то… тяжко на душе. Вероятно, дело в смерти Бартоломью. Пусть мы не были близки, но я страдаю! Иначе не могу объяснить такой мучительной скорби, одолевшей меня. Я ведь никого больше не терял. Хотя иногда кажется, что на деле из моей жизни ушёл некто очень дорогой сердцу. Но ведь мы не были так близки с Бартоломью…

Эней говорил так же, как и Бартоломью тогда в театре. Они оба оплакивали кого-то важного, но не понимали, кого. Не помнили.

И даже когда Эней прямо сказал о том, что его мучает, Надайн не ответила ничего. Вместо неё это сделала Элейн:

– Я понимаю твою боль. Знаю, как хочется из-за неё забыться. И вообще ничего не чувствовать больше. Но кого бы ты ни оплакивал – будь то Бартоломью или кто-то ещё, – и каким бы невыносимым это ни казалось сейчас, знай: станет легче. Если хочется пить – пей. Хочется плакать – плачь. И если хочется рухнуть без сил в самую бездну, то так и сделай.

– А как же потом из неё выбраться? – жалобно спросил Эней.

На это Элейн не смогла ответить. Она и сама скорее всего не выбралась бы, не будь рядом Антала. Тогда Эней встал из-за стола, оставив пустую бутылку, чуть пошатнулся и ушёл из трапезного зала, напоследок сказав:

– Спасибо за ужин, господа. Я пойду к себе и прилягу.

Надайн ушла после него, как только доела свой ужин. Последними трапезный зал покинули Элейн и Антал. Прескверный предложил прогуляться по усадьбе в поисках настоящего имени Дьярви. Время было не позднее, потому они никому не помешали бы, осматривая комнату за комнатой. Элейн охотно согласилась.

Они медленно шли, осматриваясь. Мимо проходила прислуга, занимаясь своими обычными делами. Ничего примечательного не попадалось на глаза. Вокруг только различные предметы искусства, дорогая мебель, цветы в огромных вазах…

– Неужели нам придётся искать в покоях хозяев? – высказал Антал мысли вслух.

Элейн кивнула:

– По всей видимости, да. Быть может, в каких-нибудь документах упоминается его имя.

Вдвоём они оказались в длинном коридоре, стены которого украшали портреты. Очень много портретов. Антал невольно остановился и принялся всматриваться в незнакомые лица.

Элейн пояснила:

– Здесь целые поколения семьи Беланже. И даже есть изображения самых первых.

Взгляды их метались от одного лица к другому. Портреты формировали своего рода семейное древо: внизу, под родительскими, обязательно висели изображения их детей. Таким образом они занимали всю стену – в высоту и в ширину. Антал быстро нашёл глазами портрет Энея, Надайн и её покойного супруга, а под ними… ничего не было. Лишь торчащий из стены гвоздь.

Антал остановил проходящую мимо служанку и спросил:

– Скажите, здесь висел портрет?

Женщина остановилась и испуганно уставилась на него. Конечно, она, как и вся остальная прислуга, уже была в курсе того, что в усадьбе отнюдь непростые гости: сама госпожа Дезрозье и… прескверный! Его старались обходить стороной и даже глаз не поднимали, страшась столкнуться взглядами. Вдруг разозлится? Вдруг нашлёт какое-нибудь гадкое проклятие, от которого потом до конца жизни не избавиться?! Однако сейчас он являлся гостем. К тому же, рядом с ним стояла принцесса. Потому служанка постаралась взять себя в руки и, чтобы случайно не выказать неуважения, призадумалась. И через секунду, кивнув, ответила чуть дрожащим голосом:

– Да, господин. Портрет был. Да только пропал куда-то.

– Кто был на нём изображён?

– А вот этого не помню, господин. – Она нахмурила брови и сделалась озадаченной. – Так странно! Портрет висел на месте, где располагаются изображения детей господ. Но у хозяйки ведь нет никаких детей! Или же…

Служанка напряглась, выискивая в памяти утраченное знание. Но, проиграв эту битву, сдалась и только неуверенно пожала плечами:

– Не помню. Знаю только, что портрет в самом деле тут висел. Но вот чей – сказать не могу.

– Я понял, спасибо, – ответил прескверный.

И женщина, поклонившись, быстро ушла. А Элейн, разочарованно вздохнув, взглянула Антала:

– Что ж, значит, всё-таки придётся влезть в хозяйские покои.

– Я, очевидно, плохо на тебя влияю, госпожа.

Элейн снисходительно улыбнулась и ответила иронией:

– О да, господин Бонхомме! И как вообще я до такого докатилась? Повелась на твоё обаяние, как юная девица, и теперь, словно ведомая, участвую в твоих преступных авантюрах.

Антал сделал шаг, нависнув над принцессой, и медленно прошептал:

– Негодяйка какая.

Они смотрели друг другу в глаза, стоя очень близко. Воцарилась тишина. Антал было подумал, что Элейн вот-вот в смущении опустит взгляд, но та не сдавалась. Она заколдовывала. Очаровывала. И впрямь в её синих глазах можно запросто утонуть, как в океане.

Принцесса вдруг тихо произнесла:

– Я ни у кого не видела таких глаз, как у тебя, Антал.

Одна только эта фраза сработала удивительным образом – прескверный проиграл игру и первый опустил взгляд. В смущении.

Элейн продолжила:

– От них у меня мурашки бегут по коже.

– Это хорошо или плохо?

– Ощущения приятные. Вероятно, всё дело в том, как именно ты смотришь.

– И как же я смотрю?

– Не так, как, к примеру, на Надайн. Или на других людей. Меня, в отличие от них, ты не пытаешься уколоть или отпугнуть. По крайней мере, я так чувствую.

Антал кивнул и ответил абсолютно честно:

– Это так.

Хотелось бы Элейн услышать от Антала нечто подобное. Хотелось бы знать, что чувствовал он сам, когда она смотрела на него, и что видел в её глазах. Но он молчал и по обыкновению своему не спешил открываться.

– Рад это слышать, – вдруг сказал он, чуть отстранившись. – Всё-таки мы друзья.

Элейн нервно хохотнула, вскинув в изумлении брови:

– Да, точно! Друзья! Что ж, друг, тогда пойдём искать дальше?

Антал кивнул и двинулся вперёд. А Элейн зашагала рядом, разочарованно вздохнув.

«Какая интересная у вас дружба, Антал! Сердечко твоё из-за подруги так и колотится!»

Богиня вновь вторглась в мысли.

«И как умело ты прикидываешься идиотом. Стараешься игнорировать этот несчастный зачаток чувств к ней. Не переживай. Мы искореним его вместе, как заразу! Это ведь всё такие глупости, Антал!»

Он не отвечал Тенебрис. Но был несказанно рад, что она ошибалась. Нет, Антал не игнорировал «этот несчастный зачаток чувств». Всё-таки от него никуда не денешься. Но и действовать не решался. Или попросту не хотел. По крайней мере, не сейчас. Ему всё ещё было необходимо получше приглядеться к Элейн, привыкнуть к ней. Он предполагал и то, что принцесса, возможно, тянулась к нему лишь из-за нужды. В конце концов, Элейн сейчас переживала тяжёлые события, а в такие моменты человеку обычно нужен другой человек. Чтобы справиться было легче. И потому вполне вероятно, что её желание сблизиться временное. Вынужденное. Необходимое.

Так или иначе, Антал был слишком осторожен с людьми. Тем более с Элейн. Ведь если всё это окажется чем-то несерьёзным и мимолётным, то жизнь станет куда сложнее. Будет больно и плохо. Поэтому Антал не спешил. Не бросался опрометчиво к первому человеку, проявившему к нему тепло. Он не позволял себе бездумно отдаться происходящему с головой. Не хотел плыть по течению и надеяться, что в итоге всё будет хорошо. Нет, сейчас определённо не время.

Тенебрис покинула мысли прескверного, не получив ответа. Она была необычайно молчалива в последнее время. Антал причины не знал да и не хотел знать. Он лишь чувствовал, что отдаляется от неё. Связь с богиней слабела. И было так страшно думать, что это лишь иллюзия.

– Предполагаю, если Дьярви действительно член семьи Беланже, то мы без труда найдём его покои. Идём в крыло с хозяйскими комнатами, – сказал Элейн.

Антал ответил:

– Только вот, судя по всему, прескверный хорошо подчистил за собой. Портрет с семейного древа явно неспроста куда-то делся. Поэтому вполне вероятно, что и в покоях мы не отыщем ни одной зацепки.

– Что ж, для начала обыщем каждый уголок, а уже потом будем думать, что делать дальше.

Принцесса взяла Антала под руку и повела за собой. Они вновь миновали множество коридоров и просторных помещений. Пересекли даже бальный зал, в дальней части которого одиноко стояли музыкальные инструменты во главе с роялем. На них не играли. Интересно, как давно? Сейчас стояла тишина. Траурная.

Вдвоём они оказались в совершенно другой части дома. Свет тут был приглушён, и даже слуг поблизости не оказалось. Элейн помнила, какие из покоев принадлежали Надайн и Энею, но помимо них здесь располагались ещё несколько комнат. Принцесса подошла к каждой, пытаясь открыть двери, но раз за разом они оказывались заперты. Видимо, были закрыты за ненадобностью – в них никто не жил. Как вдруг из самой дальней показался дворецкий. Он взглянул на гостей, поклонился и спросил:

– Госпожа, вы заблудились? Гостевые комнаты расположены в другой части дома. Или желаете видеть хозяйку? Я могу её найти.

– Да, мы с господином Бонхомме прогуливались и заплутали, – она невинно похлопала глазами. – Нет, не стоит беспокоить Надайн. Скажите, пожалуйста, чьи это покои?

Она подошла к дверям комнаты, из которой только что вышел дворецкий. Он лишь на мгновение нахмурился в поисках ответа на вопрос, а потом уже привычно неуверенно произнёс:

– Я не помню. Знаю лишь то, что уже много лет слежу в этих покоях за порядком, как и в других хозяйских. И сегодня, не задумываясь, выполнял свою работу: смахнул пыль с комода, сменил цветы в вазе… Но там никого не было уже много дней. И кровать каждое утро остаётся нетронутой.

Элейн с пониманием кивала, а потом заявила:

– Я хочу в них заглянуть. Раз уж тут никто не живёт.

– Я не уверен, госпожа… – замялся было дворецкий.

Как вдруг послышался голос Энея:

– Эти покои заняты, Элейн.

Очевидно, разговоры его разбудили. Он выглядел уставшим. И, выглянув из своей комнаты, едва стоял на ногах. Был пьян.

– Кем? – спросила принцесса снова. – Кем они заняты?

Эней не ответил и лишь скривился, точно от боли. А потом сказал:

– Не помню. Но они точно были заняты… кем-то. Я каждый день в них прихожу, потому что ищу кого-то. И не нахожу. Я совсем запутался.

– Мой господин, вам плохо? Принести воды? – Дворецкий озабоченно взглянул на хозяина.

Тот кивнул, прикрыв глаза и массируя переносицу. И дворецкий ушёл. Тогда Элейн сказала:

– Эней, у нас есть догадки о том, что с тобой происходит. Со всеми нами. Это долго объяснять. Но мы пытаемся разобраться. Есть большие подозрения, что ваша семья действительно кое-кого потеряла совсем недавно. От того тебе так тяжко.

– Но мы никого!.. – возразил Эней, а потом осёкся, задумавшись.

Его растерянный взгляд метался. И не успела Элейн ничего сказать, как господин Беланже высказал догадку сам:

– Мы кого-то забыли, да? Это «забвение»?

Он в ужасе взглянул на Антала.

– Господин Бонхомме, это так? Кого-то из нашей семьи прокляли?

– Всё больше зацепок указывает на это, да, – ответил Антал.

– Поэтому я кого-то оплакиваю! О, Пресвятой Сальваторе, что же это творится?! На кого же ты нас оставил, за какие грехи покинул? Как же так? Неужели благословение наше настолько ослабло?

Он был нетрезв, поэтому даже прослезился. Его пошатывало. Очевидно, на одной несчастной бутылке вина за ужином Эней не остановился и позже раздобыл ещё. Элейн поняла, что продолжать этот разговор сейчас не имело смысла, потому подошла и, мягко положив руку ему на плечо, сказала:

– Ложись спать, Эней. Мы разберёмся. Мы всё выясним. Утро вечера мудренее.

– Как же я могу спать, зная, что мы кого-то потеряли?! – Эней всё отчаяннее причитал и обливался слезами.

Тогда Антал решительно подошёл к нему и щёлкнул пальцами. После чего господин Беланже моментально потерял сознание и едва не упал. Но Антал поймал его, взял на руки и донёс до постели, куда и уложил. Элейн даже понять ничего не успела, а когда поняла, возмущённо прошептала:

– Ты наложил на него «дрёму»?!

Антал укрыл Энея и тихо ответил:

– Да. И меня очень беспокоит то, как легко у меня это получилось. Ваше благословение действительно угасает, Элейн.

Он обернулся и посмотрел на принцессу, заверив:

– Не волнуйся, когда мы уйдём отсюда, я сниму проклятие. Тогда он и сам уже будет крепко спать. А сейчас ни к чему поднимать шум.

Элейн стояла как вкопанная, встревоженно глядя на Энея. Антал забеспокоился и осторожно спросил:

– Ты же мне веришь?

Принцесса вздрогнула от его вопроса и закивала:

– Да. Конечно, верю. На меня просто внезапно накатило осознание того, как мы беспомощны. Я чувствую, что не могу снять даже такое маленькое проклятие…

– Поэтому сниму его я. Не сомневайся. А сейчас пойдём и осмотрим злосчастные покои.

Комната эта была такой красивой, что разбегались глаза. Потолок был покрашен в тёмно-синий цвет, на нём виднелись нарисованные золотой краской звёзды и луны. Большая кровать, скрытая парчовым балдахином действительно оставалась нетронутой – покрывало идеально разглажено, и подушки не примяты. На стенах висели гобелены с изображениями цветов, солнца и небес… Взгляд Антала приковал туалетный столик, уставленный многообразием флаконов с духами и ароматными маслами. Там же было несколько дорогих больших шкатулок, ломящихся от украшений. Очевидно, хозяин этих покоев любил кольца и различные подвески. Все они, несомненно, были мужскими, хоть и небольшого размера. Даже Анталу, обладающему тонкими пальцами, эти кольца не пришлись бы в пору. А ведь Дьярви тоже пытал особую любовь к кольцам, которые мастерил Антал.

Элейн принялась осматриваться, заглянула в шкафы, где обнаружила лишь избыток мужских одеяний, потом влезла в ящики, но и там не оказалось ничего примечательного. На книжной полке было несколько записей, написанных размашистым каллиграфическим почерком. Они, к сожалению, тоже не несли никакой полезной информации – только заметки о прочитанных книгах.

Антал не представлял, где искать. Он оказался прав насчёт того, что прескверный прибрал за собой, не оставив никакого намёка на существование Дьярви. И что-то подсказывало, что в покоях Надайн и Энея они также ничего не найдут. Внутри разжигалась злость. И чем больше Антал думал об этом, тем сильнее она нарастала. Тот прескверный едва ли не по щелчку пальцев уничтожил человека, забрал его из семьи и стёр все воспоминания. Как будто Дьярви никогда и не было. Как будто он не рождался, не рос и не жил вовсе. Складывалось впечатление, будто самого прескверного отыскать будет легче, чем какое-то упоминание о Дьярви. А времени оставалось всё меньше. При том, что у Бартоломью его даже не было. Его убили сразу, не дав шанса на спасение.

Да, прескверных ненавидели по понятным причинам. Антал тоже ненавидел. Если, конечно, имел на это право.

– Антал! – воскликнула вдруг Элейн радостно. – Посмотри! Посмотри скорее!

Принцесса стояла у двери и, чуть наклонившись, разглядывала деревянный косяк. Антал тут же подошёл, но поначалу ничего не увидел из-за того, что дерево было тёмным. Его, кажется, несколько раз покрывали лаком, пытаясь скрыть старые дефекты. Но если приглядеться и пощупать, то можно было обнаружить на нём отметки. Отметки роста и возраста. Целая шкала, начинающаяся где-то на уровне середины бедра и поднимающаяся выше. И в самом верху, где отметка заканчивалась на возрасте восемнадцати лет, было написано имя. Рамон.

– Рамон! Его зовут Рамон! – Элейн смеялась от радости.

А потом она замолчала, будто пробуя это имя на вкус. Оно отзывалось где-то в сердце, но память по-прежнему сопротивлялась. Вспомнить принцесса всё равно ничего не смогла.

Антал тихо выдохнул. Он был счастлив.

– Одной проблемой меньше, – произнёс он.

– Поедем в Домну завтра? – спросила Элейн.

– Да. И вернём Дьярви… или Рамона домой.

Элейн ещё раз пригляделась к отметкам:

– Кажется, и рост его соответствует.

Антал согласился. Он подумал о том, что Дьярви был на удивление низким для взрослого мужчины. Рост его был примерно такой же, как и у Элейн. Сам по себе проклятый выглядел миниатюрно. Это объясняло размер колец в шкатулках.

Элейн была необычайно рада, что обнаружила отметки. Такая мелкая деталь, которая, очевидно, ускользнула от прескверного, и он не смог её скрыть. Это было большой удачей. Или всё же судьбой? Кажется, даже ей хотелось, чтобы Рамона спасли.

– На душе стало легче, – сказала принцесса, покидая покои. – Я счастлива, что…

Она замолчала, поджав губы, а потом всё-таки закончила мысль:

– Что хотя бы кого-то мы сможем спасти.

– Да, – согласился Антал. – И возможно, если повезёт, Дьярви… вернее, Рамон сам расскажет нам, кем же является этот загадочный прескверный, посягнувший на жизни наследников благословлённых семей.

– Если, конечно, его не подведёт память.

Антал не удержался и выпалил:

– Да, в последнее время именно память вас, венценосных господ, очень подводит.

Элейн опешила. Шутка была настолько неуместной… но при этом смешной, что она поначалу так и стояла с открытым ртом, а потом всё-таки звонко расхохоталась. Антал был рад, что смог её рассмешить. Ему доставлял необычайное удовольствие тот факт, что Элейн понимала его юмор и даже поддерживала.

Уходя, Антал снял «дрёму» с Энея. Тот крепко уснул. После чего они с принцессой разошлись по гостевым покоям, дожидаясь завтрашнего дня.

На завтраке Энея не оказалось. Надайн объяснила, что он, как и планировал, отправился во Дворец Дезрозье, чтобы оказать помощь и поддержку Нерону. Кажется, о вчерашнем разговоре он даже не вспомнил и перед отъездом ни словом не обмолвился об этом со старшей сестрой, ведь та молчала. Вместо него за столом появился новый человек. Мужчина, которому на вид было около пятидесяти лет, скромно, чуть пригнувшись, вошёл в трапезный зал и тихо поприветствовал господ. Он был дорого и со вкусом одет. Обладал тёмными волосами, чуть тронутыми сединой. Они едва касались его плеч. Незнакомец был тихим, почти не поднимал головы. Голос его был мягким. А в тусклых зелёных глазах читалась грусть.

Надайн представила его:

– Это Ансуре Гишар. Учитель музыки и вокала. Элейн с ним, несомненно, уже знакома.

Мужчина поклонился гостям. А вот представлять прескверного хозяйка усадьбы не торопилась. Решила, что это ни к чему. Она пренебрегала самим его присутствием и всё ещё старалась делать вид, что его тут нет.

Тогда Антал представился сам:

– Рад знакомству, господин Гишар. Моё имя Антал Бонхомме. Скажите, а кого же вы здесь учите?

Ансуре замялся и забеспокоился, услышав громкое имя, и как будто бы сделался меньше. Он нервно теребил скатерть, его глаза метались. Всем своим видом мужчина демонстрировал тревогу и растерянность. Вероятно, в его голове роилась куча вопросов о том, как вообще знаменитый прескверный, устроивший резню на Аукционе Фонтанель пять лет назад, мог оказаться тут, в обществе представителей благословлённых семей. Но спрашивать об это учитель, конечно же, не стал.

Он только тихо ответил, пожав плечами:

– Я не…

– Не помните, очевидно, – закончил фразу Антал.

Учитель кивнул и добавил:

– Знаю лишь то, что уже несколько лет прихожу сюда преподавать пение и игру на рояли. Но госпожа Надайн и господин Эней никогда не являлись моими учениками, поэтому никак не могу понять, кого же я учил всё это время. Мы, конечно, и с принцем Бартоломью занимались. – Он предался воспоминаниям и печально улыбнулся, устремив взор куда-то вдаль. – Он ведь писал пьесу. И я помогал ему немного. А теперь…

Ансуре вздохнул, вновь потупив взгляд:

– А теперь на сердце моём невероятная тяжесть. Позвольте, госпожа Дезрозье, выразить глубокое сочувствие.

– Спасибо, господин Гишар, – ответила Элейн и, не желая и дальше выслушивать соболезнования, задала вопрос: – Так вы пришли сюда сегодня, потому что должны были провести с кем-то урок?

Ансуре закивал:

– Да, госпожа.

– Но вам ведь уже известно, что мой брат мёртв. А никого другого среди своих учеников вы не помните. Так зачем пришли? – спросила Элейн, сощурив глаза.

– Я велела, – ответила вдруг Надайн.

Она отложила ложку, устало подперев щёку рукой. А потом вдруг перевела взгляд на Антала.

– Всё происходящее кажется более, чем странным. И ваш вопрос о том, есть ли у меня дети, господин Бонхомме, казался мне каким-то абсурдным. Но сегодня я вдруг осознала, что многие вещи как раз на это и указывают. Поведение Энея, учитель, приходящий сюда вот уже несколько лет, чьи-то пустующие покои, а ещё этот рояль в бальном зале, на котором никто из нас никогда не умел играть!

Она прикрыла глаза, собираясь с мыслями, а потом подытожила:

– В общем, мне кажется, что вы не просто так задали мне этот вопрос, господин Бонхомме. И я подумала, что Ансуре мог что-нибудь знать о… ком-то. Вероятно, о моём дитя. Которого я забыла. Скажите, это проклятие, верно?