Легко видеть

– С вашей помощью, надеюсь, получится. И вам счастливого сплава. До свидания, – сказала Ира.

Михаил повернулся к Гале.

– До свиданья. Только не слишком торопитесь в порогах. Тогда все будет хорошо.

– До свиданья, – придвигаясь к нему, ответила Галя.

Они быстро обнялись, и она его поцеловала.

– Будь счастлива, – шепнул Михаил, и, подхватив пустой рюкзак и пальму, зашагал обратно. На границе бивака он оглянулся в последний раз. Галя смотрела ему вслед. Рядом с ней уже стояла Ира. Увидев его поднятую в приветствии руку, обе женщины дружно замахали в ответ. Михаил и с грустью, и с облегчением подумал, что больше не увидит их. По крайней мере здесь, на Реке.

Вернувшись к палатке, он из припасенных сухих щепок и поленьев быстро разжег костер и повесил над огнем котелок с кашей, затем спустился к воде. Вид у реки был совершенно неласковый, и купаться никак не хотелось, однако он заставил себя, напомнив себе формулу, которая всегда придавала ему недостающую решимость: «Между тобой и твоим ревматизмом – только холодная вода». Это была правда. Важно было только не переохладиться. Тогда ревматизм не приставал.

Вода и впрямь еще больше остыла. Он быстро мокнулся, намылился, и снова погрузился в реку, чуть-чуть проплыл. На берег он выскочил как ошпаренный и принялся интенсивно растираться, но согрелся не раньше, чем полностью оделся, взбежал наверх и постоял у костра. Только там он вновь почувствовал себя комфортно.

После завтрака Михаил забрался в палатку и занялся мелким ремонтом одежды, затем принялся за дневник. Предстояло решить, как писать о ночи, проведенной с Галей, если вообще об этом писать. Не писать совсем казалось несправедливым. Писать, как и чем они занимались, было и стыдно, и неосторожно. В конце концов, он упомянул, что вечером Галя к нему зашла, а утром он отнес к ним на бивак свои излишки продуктов. Сделав все, что собирался, он осознал, что управился поразительно рано. Сказался необычайно ранний подъем.

Но идти на охоту не имело смысла. Вся разумная дичь – а он знал, что вся она разумна, но особенно после такого дождя – ни за что не покинет своих сухих убежищ, даже если подойти к ней почти вплотную.

Оставалось только либо думать, либо писать, либо читать. Михаил выбрал последнее. Он погрузился в любимую повесть Андрея Скалона «Живые деньги», забыв обо всем другом. И снова его бередил не только изумительный текст, рождающий абсолютно реальные картины и образы, но и так и несбывшаяся мечта стать настоящим, постоянно живущим в глухомани таежником, а не гостевым посетителем тайги. И поскольку героями повести, наряду с людьми, были собаки, он еще сильнее затосковал без своих, о которых, конечно, и так не забывал, потому что ежедневно и почти ежечасно ощущал их совершенно непривычное отсутствие рядом с собой. Дома всегда приходилось смотреть себе под ноги, чтобы не наступить на какую-нибудь, когда они блаженно спали на полу, часто на самом проходе и в узостях, «на Гибралтаре», как он им говорил. Одно время в доме их было три. Умница Бетси, прекрасная колли, самая старшая и вполне сознающая, что она красавица и умница, ее младший брат от другого отца, но в еще большей степени – молочный сын, которого она выкормила грудью, сделав молоко без всякой беременности, вызвав его у себя только любовью, чтобы питать недельного щеночка после смерти их матери Ньюты от послеродовой инфекции. Их общими с Лизанькой-Бетсинькой стараниями крохотный Ньютик вырос в большого красивого черного колли, похожего на мать, но так навсегда и оставшегося маленьким несмотря на свой ум и матерость. Последним был черный, с единственным белым пятном внизу на груди, лабрадорский ретривер Богдан, невероятно сильный и быстрый для своей, в общем-то, не очень большой величины и тоже очень хороший пес, но не родившийся и не воспитывавшийся в их семье. У его появления в их доме была другая история.

Гуляя однажды в субботний день в середине марта вместе с Бетси и Ньютиком по набережной Москвы-реки, Михаил вдруг услышал будто от противоположного берега протяжный и горестный вой. Обе собаки насторожились и повернули головы к воде, подтверждая, что вой ему не причудился, но в чем все-таки дело, он сразу не мог понять. После короткой паузы вой повторился. К этому времени Михаил достал из кармана компактную подзорную трубу, которую имел обыкновение брать с собой на прогулку в ясную погоду. Ведя ее вдоль стены противоположной набережной на уровне уреза воды, Михаил почти сразу поймал в поле зрения устье большой трубы водосточного коллектора, в котором сидел и, высоко подняв голову, выл попавший в отчаянное положение черный пес. Он показался Михаилу достаточно крупным. Однако влезть на гладкую каменную стенку с нарастающей крутизной и карнизом на самом верху под гранитным парапетом у него не было никаких шансов. Впрочем, как и у тех двух более мелких собак, которых они с Мариной доставали прежде из Москвы-реки и канала. Михаил без всякого энтузиазма подумал, что придется лезть и за этим псом. Он продолжал идти вслед за спущенными с поводков Бетси и Ньютиком, погрузившись в лихорадочные мысли о том, что надо взять из дома, прежде чем идти на другой берег спасать. Веревку, нет – две, два – три карабина, ошейник и поясной широкий ремень для обвязки собаки, себе – высокие сапоги, электрофонарь, толстые кожаные перчатки и брезентовые рукавицы, да что-нибудь псу из еды – кто его знает, сколько он уже там ошивается. На время Михаил упустил из виду устье трубы, а когда вновь посмотрел, собаки там уже не было. Вывалиться из большой трубы пес не мог, и Михаил понадеялся, что в таком тоннеле он сам найдет себе дорогу наверх. Желания еще раз демонстрировать свои альпинистские умения, к тому же без острой необходимости, Михаил не имел. Все же, озадаченный внезапным исчезновением собаки, он на всякий случай еще некоторое время наблюдал за устьем трубы, но пес так и не появился. Михаил подозвал своих собак и на сей раз умница и умник без промедления сразу подбежали к нему. Это подтверждало, что они были встревожены. Обычно же их приходилось звать и окликать несколько раз, поскольку они считали, что прогуливают Михаила в той же степени, в какой он считал, что прогуливает их. Дома он рассказал Марине о воющей собаке и о ее внезапном исчезновении. Во время вечерней прогулки по той же набережной он вслушивался и вглядывался в плохо различимую противоположную набережную, но бедствующего пса не было ни слышно, ни видно, и это успокоило Михаила.

Однако уже назавтра, в воскресенье, он сделал крайне неприятное открытие – собака снова сидела в устье трубы и выла, правда, уже не так громко, как накануне. Наверное, потому, что сутки были упущены, и она ослабела без еды. Досадуя на себя, Михаил сразу повел Бетси и Ньютика домой, по дороге повторяя про себя, какие понадобятся сборы и с кем идти. Лучше было бы с Мариной, но она уже занялась какими-то делами по дому. В крайнем случае можно было ограничиться участием четырнадцатилетней Светы, всегда готовой откликнуться на собачью беду.

Света явилась на зов к ним буквально через четверть часа, чем очень обрадовала Михаила, хотя тут же и огорчила. Он велел ей одеться потеплей, а она пришла в холодных модельных ботинках (не терпелось обновить покупку) и в куртке без капюшона. Стоять в таком виде на страховке под сильным холодным ветром не обещало ей ничего хорошего. Однако внучка не поняла причины его недовольства, и от этого оно еще больше возросло. За высокими резиновыми сапогами пришлось лезть на антресоль, штормовка, веревки, теплая куртка – все было в разных местах, и Марина начала сердиться, что они еще не уходят и мешают ей убирать. Только оказавшись на мосту через Москву-реку, Михаил вспомнил, что не взял для спасаемой собаки еду. Он заколебался было – вернуться за едой или идти вперед, но, решив, что в случае возвращения «пути не будет», решил двигаться дальше.

Они со Светой быстро, подгоняемые ветром и нетерпением, добрались до противоположного берега, спустились по лестнице на набережную и скоро добежали до места, где по приметам Михаила должна была находиться труба. Заглянув там за парапет, Михаил убедился, что не дошел до нее всего несколько метров. Он поискал глазами, за что заложить коренной конец веревки. Кроме решетки над водосливными отверстиями в мостовой привязать было не за что. Она была в стороне от нужного места спуска, но, к счастью, не закрыта льдом. Он приступил к делу. Репшнур он сложил вдвое, опустил сдвоенный конец в щель толстенной решетки и с трудом поймал его пальцами, пропущенными сквозь соседнюю щель. Дальше было проще. Завязав один репшнур булинем, он присоединил к нему второй – страховочный репшнур, велел Свете надеть рабочие рукавицы и объяснил, как стоять и что делать на страховке, а сам перебросил тело через парапет, провел двойной репшнур под правой ногой, оттуда перед грудью через левое плечо за спину, зажал веревку в правой руке и оттолкнулся от стенки. Спуск «дюльфером» он не забыл и, быстро спустившись к воде, шагнул вбок и встал в устье трубы. Она оказалась большим овальным тоннелем высотой в метр двадцать и шириной около девяноста сантиметров. В согнутом состоянии в неё вполне можно было войти, и он понял, что идти туда придется, потому что пса от устья не было видно. На всякий случай он крикнул: «Собака, собака! Иди сюда!» – но она не появилась. Михаил приготовил фонарь, но еще не включал его, потому, что света пока хватало, и двинулся вглубь, в неизвестность по мелкому ручью, текущему по дну тоннеля, к поперечной трубе, обмазанной цементом и пересекавшей его почти на половине высоты. Поверх нее еще как будто можно было протиснуться дальше. Как только Михаилу удалось заглянуть в затрубное пространство, он понял, что полез не зря. Его взгляд сразу наткнулся на два желто-зеленоватых глаза, горевших в полутьме на фоне смутно угадываемой головы. Собака находилась в еще одной трубе, впадавшей в тоннель слева на высоте в четверть метра от дна. По-видимому, там было сухо. Михаил снова позвал собаку голосом и приглашающим жестом, но она не сдвинулась с места. Михаил перекинул ногу над поперечной трубой, затем под самым сводом протиснул свое тело вперед. Теперь он был перед самой собакой на расстоянии вытянутой руки. Собака с сумрачной настороженностью продолжала следить за ним. Так они стояли в молчаливом зрительном контакте, пока Михаил соображал, что делать. Собака явно не спешила покидать свое безнадежное убежище и не была рада его появлению. Он осторожно протянул руку к собаке, чтобы погладить ее. В ответ она беззвучно показала ему полосу белоснежных зубов. – «Не сердись, – сказал он, стараясь вложить в свой голос как можно больше убедительности. – Я же вытащить тебя пришел. Не сердись». На сей раз он коснулся шеи за головой и легонько погладил шерсть. Зубы скрылись, но, как только он попытался прощупать, нет ли ошейника, за который можно было бы вытянуть пса, вспыхнули белизной вновь. Это было уже второе предупреждение, и его следовало принять всерьез. – «Так что мне делать с тобой, если ты не сдвинешься с места? – спросил он. – Ведь здесь ты помрешь. Это точно!». Собака спрятала зубы, но не шевельнулась. – «В последний раз спрашиваю тебя, пойдешь со мной или нет!» – еле сдерживая гнев и досаду, воскликнул Михаил и еще раз протянул руку. Губы собаки опять слегка разомкнулись. – «Дурак! Зачем же ты звал на помощь, если не желаешь выходить?» Он уже понял, что столь иррационально мог вести себя только кобель. Более практичная сука на его бы месте не кочевряжилась. Впрочем, уже было так, что одна из поднятых им из воды сук, метисная болонка, укусила его, когда он брал ее на руки – должно быть, нервы взыграли после перенесенных потрясений. – «Пойдем, – добавил Михаил, впрочем, уже не надеясь переубедить кобеля, – глупо ведь погибать после того, как к тебе пришли». И вдруг он понял, что пес вовсе не звал на помощь себе людей, которым по какой-то серьезной причине уже совсем не верил. Кто-то ведь столкнул его предательским образом в реку, и не все ли теперь ему было равно, что это сделал не Михаил, а кто-то другой из той же породы двуногих. Значит, вой, который привел Михаила сюда, был просто горестной жалобой на судьбу и на свою доверчивость к людям. Вот почему он решил не выходить, предпочитая погибнуть, нежели еще раз быть гнусно обманутым в ожидании добра от них.

Михаил ощутил острый стыд за всю породу, к которой принадлежал сам, перед приготовившимся к смерти в одиночестве представителем другой породы, чьи предки заключили с его предками вечный договор о дружбе и поддержке, который, однако с тех пор неукоснительно соблюдался только собаками, почти всеми собаками, и мало кем из людей. – «Что же мне делать с ним? Оставить и вылезать обратно с пустыми руками?» – подумал Михаил. Ему было жаль и отчаявшуюся собаку, и напрасных усилий – и Светиных, и своих. Напоследок он все-таки попробовал потянуть пса за голову. В ответ тот полностью обнажил свои зубы. – «Ох, и мерзавец же ты! – с неожиданной для себя злобой выпалил Михаил. – Оставайся на месте! Я еще вернусь за тобой!»

Он перелез обратно через поперечную трубу и пошел к свету. Снаружи его сразу остудил ветер, а солнце – так просто почти ослепило после полутьмы.

– Светлана! – крикнул он, задрав голову вверх.

Голова внучки сразу появилась из-за парапета.

– Пес здесь, но не хочет идти. Он без ошейника, и его не за что ухватить. А чуть потянешь – показывает зубы.

Света кивнула. Ей ничего не надо было объяснять.

– Придется вернуться домой, взять там еду и снова вернуться сюда!

Судя по Светиному лицу, она уже сильно подмерзла.

Михаил, перехватывая руками репшнур, попытался подняться по стене самостоятельно. Однако тонкая веревка проскальзывала между пальцами и ладонями еще до того, как он мог дотянуться до карниза. После двух бесплодных попыток Михаил сказал:

– Позови на помощь кого-нибудь из прохожих, чтобы вытащили меня.

Светина голова немедленно исчезла из вида. Михаил достал карабин, прощелкнул в него сдвоенный репшнур и стал дожидаться помощи сверху. Вскоре рядом со Светой из-за парапета свесился какой-то мужик. Михаил кинул им ходовой конец репшнура, чтобы дать им двойной выигрыш в силе, а сам ухватился рукой за карабин, как за шкив. – «Крепко взяли?» – крикнул он наверх. – «Взяли!» – дружно ответили оба голоса. – «Тогда тяните!» – скомандовал Михаил и зашагал вверх по стене. Через несколько секунд он уже стоял на карнизе и благодарил мужика.

– Там пес сидит в трубе, но сам за мной не пошел, – объяснил он свое появление снизу от воды. – Придется идти за подмогой.

– А у меня мать умерла, – грустно сказал мужик. – Может, поможете? – И тут Михаил обратил, наконец, внимание на жалкий вид мужика и понял, что тот просит помочь ему не чем-нибудь, а деньгами. Врал ли он насчет матери, Михаил не стал рассуждать. Если не врал, надо было помочь, если врал – Бог ему судья. Михаил полез в карман и достал оттуда все, что там было. Света была удивлена, однако она никогда не встревала в действия деда, поскольку считала, что, в конце концов, он всегда оказывается прав.

– Вот спасибо! – с просиявшим от счастья лицом воскликнул мужик, приняв деньги, и с такой быстротой отвалил прочь, словно боялся, как бы их не забрали обратно.

Михаил выбросил мысли о нем из головы и стал поспешно отвязывать веревки от решетки и засовывать их, не распутывая, в рюкзак, потому что Света совсем замерзла. Они сразу понеслись бегом и бежали до самого моста, а потом еще и вверх по лестнице.

– «Согрелась?» – спросил наверху Михаил. – «Немного!» – «Бежим еще?» – «Бежим!» Все же на середине моста они вынуждены были перейти на шаг.

– Придем домой, сразу полезай в горячую ванну!

Света молча кивнула в ответ. Михаил же продолжил:

– В следующий раз знай, что участь всех, кто в холодную погоду стоит на страховке идущего первым – это мерзнуть. Поэтому всегда одевайся тепло, без дураков. А то явилась на спасаловку, как на выставку мод.

– Дед, я ведь не знала. Мне показалось, раз солнышко светит, значит, тепло.

– Вот и узнала какое тепло в марте месяце, – проворчал он, в душе гордясь своей любимицей, без раздумий явившейся на помощь, потому что ОН позвал и потому что в беде оказалась СОБАКА. Несколько лет назад, когда Михаил точно так же у нее на глазах спускался за собакой с набережной, она призналась бабушке, как ей было страшно смотреть на деда, висящего над рекой спиной к воде на отлете от стенки. Сегодня, Слава Богу, она уже так за него не боялась.

Минут через десять они явились домой, и там Света сразу отправилась в ванну. Михаил объяснил Марине причину неудачи – пса можно было отвлечь от жесткой обороны только чем-нибудь из неотразимой еды. Он добавил, что теперь придется идти им вдвоем. Марина совсем не пришла в восторг от этой новости, однако сказала, что сначала надо будет покормить Свету и поесть самим. Это сулило большую задержку, но Марина была права – он тоже чувствовал усталость и голод. – «Теперь после обеда будет еще труднее заставить себя вернуться к этому проклятому псу», – представил он себе, но тут же подумал, что проклятый пес ничего не ел, как минимум сутки с лишним, и понял, что сумеет себя заставить.

Все получилось, как он и опасался. После обеда, а еще больше – после волнения и долгого пребывания на холодном ветру клонило ко сну. Он с трудом заставил себя вытащить из рюкзака и собрать веревки в бухты. Заниматься этим было особенно неприятно из-за того, что они отчасти намокли и вымазались. Потом он достал из холодильника два ребра с мясом. С этим он и Марина вновь отправились спасать пса.

На сей раз они переехали Москву-реку на удачно подвернувшемся троллейбусе и по крутому переулку поспешили все к той же набережной, под которой устроился пес. Михаил быстро заложил веревки за уже знакомую чугунную решетку водослива, еще раз проверил, все ли у него при себе, включая бараньи ребра, ремни, карабины, фонарь и нож, потом поцеловался с Мариной и перешагнул за парапет. За всем этим с любопытством наблюдали молодой человек и две прогуливающиеся с ним девицы. Они не удержались от вопроса, что он собирается делать. Он сказал. Они заглянули вниз и, скорей всего, не поверили. Михаилу было все равно, верят или нет. Он пошел «дюльфером» вниз под взглядами праздношатающихся, чувствуя, что получается вполне технично. Он сноровисто сбросил веревку с плеча через голову и закрепил конец за торчащую в устье тоннеля арматуру, чтобы разгулявшийся ветер не снес ее вбок, и, не мешкая, двинулся вглубь. Пес встретил его тем же взглядом горящих глаз в том же месте, что и в первый раз.

Остановившись перед ним, Михаил достал из кармана штормовки одно баранье ребро и протянул его мясной стороной к кобелю. Пес накинулся на еду так, что ребро сразу же затрещало. Михаил рассчитывал надеть на него ошейник, пока он будет жрать мясо и дробить кость, но не тут-то было – пес сразу перестал есть и напрягся к бою. Михаил убрал руки и дал псу доесть ребро до конца и, едва тот покончил с ним, протянул второе ребро. Пес вцепился в него и едва не вырвал кость из кулака Михаила. Других ребер в запасе больше не было. С трудом удержав ребро, Михаил потянул за него кобеля к себе. Тот упирался, но все же постепенно выполз из боковой трубы, не находя в себе сил выпустить из зубов кость, чтобы укусить руку, мешающую ему целиком завладеть ребром. Наконец, Михаил рывками подтащил сопротивляющегося кобеля к поперечной трубе и уперся в нее спиной. Теперь предстояло самое сложное – перелезть через трубу самому и выволочь за собой собаку. Успех целиком зависел от того, сумеет ли он удержать в руке баранье ребро. Пес то и дело порывался завладеть им единолично и долго такое перетягивание продолжаться не могло.

– Чертов болван! – неожиданно даже для себя взревел потерявший терпение Михаил и со всей силы стукнул пса по лбу левой рукой. От неожиданности тот разжал зубы и сделал движение назад.

– Не уходи! – крикнул Михаил, но тотчас одернул себя и сказал уже спокойным тоном. – Не уходи, а то пропадешь!

Он воспользовался паузой, чтобы перелезть через трубу и после этого просунул ребро под трубой. Пес, хоть и не сразу, а после новых уговоров, снова вцепился в мясной конец. Соблазн для голодной собаки был все-таки непреодолимым. Едва не выпустив свой конец ребра, Михаил проволок упрямца под трубой и перевел дух. Шаг за шагом, медленно, с остановками он подтянул за собой пса к устью трубы и сумел там выставить его перед собой, чтобы отрезать обратный путь, и только тогда отдал ребро в полное распоряжение измученного голодовкой упрямца. Пока тот со страстью обгладывал и дробил зубами кость, Михаил без промедления провел под грудью пса и застегнул на спине широкий ремень, а потом уже надел ошейник. Это удалось без особого труда. Предположив, что пес во время подъема будет биться в обвязке и может выскочить из нее, Михаил достал короткий линь и связал поверху ремень с ошейником так, чтобы пес не оказался висящим вниз головой. После этого он завел под линь карабин и защелкнул сквозь него ходовой конец репшнура и закинул его вверх Марине. Собака в это время уже не делала попыток удрать обратно в тоннель, но, видно, горько пожалела об этом, едва Марина потянула его за веревку наверх. Особенно отчаянный вой огласил реку, когда пес уперся спиной в карниз под парапетом. К счастью, подергав другую веревку, которую Михаил предусмотрительно привязал снизу, как нирал, удалось отклонить пса от стены. Марина рывком подтянула его вверх и перебросила за парапет. Теперь предстояло выбраться из реки самому. Как раз в этот момент из-за парапета высунулись три головы – той самой троицы, которая прогуливалась по тротуару перед спуском. – «Помогите моей жене вытянуть меня!» – крикнул Михаил. Парень кивнул и исчез. Марина спустила карабин, отстегнутый от обвязки пса, он схватился рукой и пошел. Встав на карниз, Михаил заглянул за парапет. Спасенный пес сидел у ног Марины, и у Михаила впервые шевельнулось к нему теплое чувство – все-таки не удрал, как только оказался на свободе, не проявил неблагодарности, не ушел по-английски, не попрощавшись.

– Ах ты, чертова кукла! – беззлобно выругал его Михаил. – Что бы тебе раньше меня не послушаться! Дважды, мерзавец, вынудил за тобой нырять в эту дыру! Думаешь, было приятно?

Пес смотрел на него и слушал, но с какими мыслями, нельзя было понять.

– Что теперь делать с ним? – спросила Марина.

Михаил ответил не сразу. Он мысленно благодарил Бога, что Он дал Марине, Свете и ему спасти этого черного упрямца. Михаил поцеловал Марину, благо посторонние уже отошли. Спасенный выглядел крайне истощенным. Сквозь невысокую, но густую черную шерсть отчетливо выпирали ребра.

– Да, отощал, – покачав головой, сказал Михаил. – Придется тебя взять с собой, помыть, покормить. Авось Ньютик и Бетси тебя не съедят и не выгонят.

Михаил убрал веревки в рюкзак и соорудил из линя поводок.

– Ну, вроде готово. Пошли?

– Да.

– Ты не очень замерзла, пока я возился с ним?

– Нет, не очень. А что, совсем не шел?

– Едва-едва пересилил его. Неужели в трубе было лучше, чем здесь? – Обратился он вновь к бедолаге.

– Эх, дурень, – укорила пса Марина. – Не мог сразу понять, что тебе только добра желают? Вон сколько времени пропало из-за твоего упрямства!

Они все вместе перешли проезжую часть набережной и оказались на газоне, тянувшемся вдоль фасадов домов. Здесь пес присел и долго делал свои дела. Как-то противоестественно быстро вдруг стало совсем темно. Михаил удивился – неужели он столько времени провел под землей? Быть того не могло, однако темень наступила всамделишная, совсем ночная. Они пробирались по газону среди луж. В одном месте Михаил придержал Марину рукой, чтобы свернуть в другую сторону, и в ту же секунду прямо перед ней всего в каком-нибудь метре громко ударилась о землю тяжелая пластиковая сумка.

– Господи! – в ужасе прошептал Михаил, представил, что бы случилось, если бы он не удержал Марину от шага вперед. Похоже, было, что сумку бросили с большой высоты абсолютно прицельно, но кто? Ни в одном окне над ними не было заметно ничего подозрительного. Но именно в этой псевдонейтральности дома, откуда только что покушались на жизнь Марины, ему явственно почудилось, что покушение было неслучайным и что причиной его было спасение ими пса. Ведь чьей-то злой волей он был низвергнут в реку, потом заперт в подземелье. Чьей-то злой волей он был настроен на то, чтобы оттуда не выходить и изо всех сил сопротивляться собственному спасению. И вот теперь в отместку за жизнь, которую они с Мариной только что вырвали из лап смерти, на них со снайперской точностью обрушили тяжелую сумку. Случайно все это следовало одно за другим? Нет, нет и нет!

Михаил увлек Марину подальше и прочь от гнусного места. Он так спешил, словно в них могли бросить еще какой-то тяжелый предмет, что ему только потом пришла в голову мысль, как хорошо, что он не стал интересоваться содержимым сумки, словно она могла быть заразна или взрывоопасна.

– Ну и сволочи! – выругался он неизвестно в чей адрес, хотя прежде всего надо было благодарить Бога за то, что Своим вмешательством в этот черед усилий стоящего за событиями Зла Он спас Марину.