Легко видеть

А спустя еще годы он отчетливо понял, что подлинное родство объединяет не тех из поколений родителей и детей, кого связывают общие гены и кровь, а тех, кто с любовью растит и воспитывает ребенка, с теми, кто с доверием и любовью перенимают от них нравственные устои и знание жизни вместе с эстафетной палочкой неразрешенных и неразрешимых вечных проблем, с которыми им придется мучиться точно так же, как предкам. Но это Михаил осознал уже потом, когда на его глазах и при его участии росла и становилась все более хорошо и свободно мыслящим человеком любимая внучка Света, в которой его собственных генов не было совсем.

Лине пришлось очень долго добиваться согласия Михаила повидаться с дочкой – всего лишь, чтобы самому убедиться, что «девка – люкс»! Он уклонялся, зная, что такое знакомство будет чревато какими-то новыми, еще не ведомыми покушениями на его свободу. Лина каждый раз надолго замолкала, но отнюдь не забывала о своем намерении. Иногда она звонила, чтобы узнать, не было ли в его роду той или иной наследственной болезни, или чтобы сказать, что водила Милу в фотоателье и фотографии получились замечательные. Еще из разговоров с Линой Михаил узнал, что дачу они с мамой продали и купили большую квартиру в другом районе Москвы, где ребенку не могли бы рассказать о его не вполне законном появлении на свет. В конце концов, Лина попросила Михаила встретиться для разговора, и на это он без колебаний пошел.

Они сидели рядом на лавочке в Страстном бульваре и впервые за долгие годы смотрели друг другу в глаза. Внешне Лина изменилась очень мало – разве что стала серьезней. О себе того же Михаил, пожалуй, не мог бы сказать. После недолгих предисловий Лина приступила к делу. Ее беспокоило будущее Милы. Родственников в Москве почти не осталось, мама состарилась и, не дай Бог, вдруг случится что-то еще… Поэтому ей хотелось создать запасную опору для дочери – на всякий случай. Поэтому как Михаил посмотрит на то, чтобы познакомить Милу с его мамой – все было бы надежней для ребенка, так как?

Михаилу идея совершенно не понравилась. Он так и сказал Лине об этом, добавив, что совсем не хочет волновать свою маму таким знакомством, тем более, что она еще старше, чем Линина мать. Достаточно того, что о существовании Милы знает его жена. Лина стала о чем-то усиленно думать, затем сказала:

– Но если Лена знает, то, наверно, и маме можно узнать?

– Во-первых, это знает не Лена. Мы с ней разошлись, и я женился во второй раз. Во-вторых, у мамы не такое крепкое здоровье, чтобы взваливать на нее заботу еще об одной внучке.

– Но я не собираюсь перекладывать все заботы на твою маму! – возразила Лина.

– Тогда с какой целью ты затеяла разговор, если не с этой?

– Ну я же говорю – только на всякий случай! Ты против этого?

– Да.

– Подумай. У меня ведь есть телефон твоей мамы!

Михаил это знал. Лине случалось разыскивать его там. Он почувствовал, как окаменело его лицо, когда от Лининых слов повеяло шантажом.

– Ну что ж, звони, если хочешь. Я не могу воспрепятствовать.

Лина быстро смекнула, что сделала ошибку, и стала уверять, что понимает, как опасно нервировать пожилого человека такими новостями, и что она не будет этого делать, раз у мамы проблемы со здоровьем, и Михаил подивился, что он до сих пор одним отчуждающим движением бровей способен свести на нет всю заранее проработанную стратегию Лины. Это могло означать лишь одно – она до сих пор любит его и даже, видимо, на что-то надеется.

Она позвонила снова много месяцев спустя. На этот раз Лина сразу пригласила его к себе домой и, предупреждая его вопрос, сказала, что ее мама уже умерла.

– Ну посмотри на Милку, – убеждала она. – Все равно ведь я когда-нибудь скажу ей, кто ее отец, так уж лучше, чтобы она хоть немного тебя представляла.

– Но сейчас ты не будешь об этом говорить?

– Можешь поверить – сейчас не буду. Скажу, что ты мой давний знакомый.

Марина в те дни находилась в командировке. Михаил сказал, что придет.

С бутылкой вина для распития с Линой и шоколадкой для Милы он вошел в квартиру, где еще никогда не бывал. Она показалась ему просторной и скучной. Милу, когда она пришла домой после игры во дворе, он нашел симпатичной девочкой, немного застенчивой, чем она напомнила ему себя в том же возрасте, а ей уже исполнилось одиннадцать лет. Мила исподтишка посматривала на гостя и делала вид, что продолжает увлеченно играть в какие-то игры со шнурками. Больше всего его удивило, что Мила носит очки. Сколько он помнил, никто из его родни в подобном возрасте не нуждался в коррекции зрения. Особого же сходства Милы с собой, на котором так настаивала Лина, кроме светлого цвета волос, Михаил не заметил. Девочка выглядела мягкой и доброй, хотя и явно балованной всеми, кто вертелся вокруг нее и Лины.

Михаил поинтересовался у Лины, назвала ли она дочь Милой в честь подруги, и немедленно получил подтверждение. Видимо, таким образом Лина выразила благодарность подсолнуховолосой Миле за то бегство от крика младенца из одного купе вагона в другое. Правда, от ребячьего крика в итоге все равно убежать не удалось, по крайней мере – Лине. Однако благодаря Миле орал уже не чужой и незнакомый, а собственный Линин ребенок. Похоже, что дав дочери имя подруги, Лина некоторым образом обязывала «виновную» подругу взять на себя какую-то долю ответственности за судьбу маленькой тезки. Михаил знал от Лины, что у Милы был в любовниках солидный человек, капитан первого ранга, который вынужден был соблюдать осторожность из-за пошаливания сердца. В этом не было ничего особенного, и все же Михаил понял, что этого было достаточно для в определенной степени ревнивого отношения Милы к подруге, у которой с Михаилом не возникало подобных ограничений, но, поскольку Лина была в этом не виновата, то, значит, тем более был виноват и заслуживал неприязни Михаил. Нетрудно было без риска ошибиться представить, что после разрыва с Леной Мила называет его не иначе как подонком.

После ужина Лина повела Михаила в самую просторную комнату. Электропроигрыватель, стоявший когда-то возле тахты на подоконнике, теперь находился там. Лина сразу же поставила одну из памятных пластинок тех времен, когда ее захлестывало счастье. Он понял ее желание пробудить в нем ностальгический настрой и повлек Лину танцевать. Мила заглянула в комнату и с удивлением уставилась на мать. В ответ на вопрошающий взгляд Михаила она смущенно и в то же время благодарно шепнула: «Она никогда не видела меня такой!» Когда эта пластинка кончилась, Михаил спросил, где другая, с Луи Армстронгом, под которую он пел: «Когда с девчонкой лег в постель…?» – «Нету, разбилась,» – виновато ответила Лина, но он понял, что ей было в высшей степени приятно, что он помнит те дорогие подробности не хуже ее. Можно было ожидать, что она даст ему понять, что не против возобновления давней связи. Откуда ей было знать, что как раз этого-то он совсем и не хотел. Михаил спросил, чью фамилию носит Мила – не мужа ли другой ее подруги, который с самого начала предполагался для роли запасного номинального отца. Лина подтвердила – его. «Правда – добавила она, – Мила в его отцовство не верит. Как-то раз моя приятельница услышала разговор наших дочерей – а дело было на курорте, где мы вместе отдыхали. Так вот, Милка сказала: «Дядя Володя только записан отцом, а на самом деле отец не он». – Совершенно спокойно об этом сказала». – «Наверное, ее не очень занимает, кто на самом деле?» – предположил Михаил. – «Да как сказать? – возразила Лина. – К тайне, особенно такого рода, всегда есть интерес». С этим Михаил и не думал спорить. Он даже спросил себя, не пробудится ли у Милы интуиция после того, как у нее на глазах мать словно подменили, когда она танцевала в объятиях словно свалившегося с неба мужчины, о знакомстве с которым не говорила дочери никогда и ничего. Но вслух ему не хотелось рассуждать на эту тему, и он промолчал. Все равно даже после визуального знакомства симпатичная Мила не стала ему ни ближе, ни дороже. В нем не всколыхнулось ровным счетом ничего. Михаил знал немало случаев, когда на склоне лет мужчины заявляли о своем авторстве в появлении на свет детей, которых со времен ветреной молодости и не думали признавать своими. Но, видимо, он до такой кондиции или возраста еще не дошел. К тому же он сильно сомневался, что взрослым детям, выросшим без отцов, нужно столь запоздалое признание.

Лина позвонила ему уже на следующий день. На сей раз о Миле не было и речи. Она напрямик сказала, что была очень рада всему, что сопутствовало его появлению в ее доме, и добавила, что если он хочет, то все у них может быть, как прежде. Высшего результата достичь было нельзя. Михаил поблагодарил, но от ответа уклонился.

И Лина не звонила еще несколько лет, но потом вдруг взяла и предложила ему встретиться с Милой как отцу. «Я подумаю», – ответил ей Михаил. Встречаться с внебрачной дочерью втайне от Марины ему претило. Намеренно встречаться с Милой с глазу на глаз было бы, скорей всего, неудобно для обоих. Лучше было бы позвать Лину с Милой к себе домой. Эту мысль он высказал Марине. Она не сразу взяла в толк, о какой его дочери Миле и от какой Лины идет речь, но потом вспомнила его давнее признание, сделанное в самом начале любви, и согласилась позвать их к себе.

Лина сильно удивилась такому повороту дела и тем дала Михаилу повод заподозрить, что она не очень-то поверила ему, когда он сказал, что с его стороны о Миле знает только жена. Теперь в это нельзя было не верить. Лина взяла тайм-аут, чтобы обдумать его предложение. В конце концов она решила послать к ним с Мариной одну Милу – вроде как за книгой.

Встреча под этим предлогом и в самом деле прошла непринужденно. Они все вместе пообедали, потом в том же составе устроились на диване – Мила, Марина, Михаил, внучка Света и обе колли – Ньюта и Бетси. Никому из непосвященных и в голову бы не пришло, что этот сюжет правомерно было бы назвать на библейский манер «посещение взрослой внебрачной дочерью блудного отца». Дочь действительно стала почти совсем взрослой – в этом году она кончала математическую школу с английским языком. И блуд, то есть секс без любви с его стороны, тоже действительно имел место. Так что квазибиблейское название сюжета можно было считать вполне правомерным. И снова Михаил не ощутил в себе никакого прилива чувств к Миле кроме обычной симпатии к приятной малознакомой девушке. Дальше и на этот раз дело не пошло.

А еще через пять лет с небольшим Лина сообщила, что Мила закончила университет и сейчас они с дочерью и ее мужем готовятся к отъезду в Германию – насовсем. «Почему в Германию?» – спросил Михаил. Когда-то, давным-давно, он советовал Лине уехать в Америку, где у нее имелась состоятельная родня. Она-таки съездила в Штаты на рекогносцировку. Там выяснилось, что родственники ей не гарантировали ни помощи, ни трудоустройства. Здесь-то она занималась медицинской кибернетикой, а чем бы она могла заниматься там, никто не сумел бы сказать – видимо, только не медицинской кибернетикой. Но по-настоящему удивила его не сама благоразумная осторожность Лины при выборе лучшего места под солнцем, а масштаб развернутой ею разведывательной работы. Оказалось, что кроме Штатов Лина побывала и в Израиле, и в Южно-Африканской республике и даже в Австралии. Но в двух последних странах ей показалось чересчур уж жарко, а на историческую родину ее вообще не тянуло никогда. Германия показалась наиболее подходящей для благоустроенного и надежного бытия. Сейчас Лина хотела, чтобы Михаил пожелал Миле счастья и удачи, а еще – чтобы он до конца не утрачивал с ними связь. С этой целью она дала телефон подруги – той самой, чей муж наделил Милу своей фамилией и отчеством. Лина собиралась подробно информировать ее о своих и Милиных делах. Михаил поинтересовался, как у них дела со знанием языка.

– Я более или менее знаю немецкий, примерно, как и английский, а Мила осваивает.

– Кто ее муж?

– А-а! Примерно такой же лоботряс, как и она. Ничего, думаю, жизнь их заставит что-то самим делать для себя. Не век же матери думать за нее. Так ты позвонишь?

– Позвоню.

И он позвонил и поговорил и пожелал, хотя все это делал с не проходящим чувством неловкости и за себя, и за Милу, и за свои с натугой выходящие наружу слова. Потому что как только услышал ее голос и назвался Михаилом Николаевичем, уже зная, что она знает, что он ее отец, все остальное, сказанное им, ему самому уже не казалось настолько интересным, чтобы это стоило произносить вслух. Он с трудом выполнил данное Лине обещание. От знаменательного крика младенца в одном из соседних купе до отъезда за рубеж выпускницы МГУ минуло как раз четверть века. Человек, к появлению которого на свет он был причастен, стал достаточно взрослым и, как надеялся Михаил, не менее равнодушным к генетическому отцу, чем этот генетический отец был равнодушен к своему генетическому отпрыску.

Впрочем, он все-таки пару раз звонил Лининой подруге. В первый раз она была явно удивлена его расспросами о Лине и Миле, и потому отвечала довольно неохотно. Все же с ее слов стало ясно, что они все пока живут в Гамбурге в «отстойнике» и самостоятельной жизни еще не начинали. Ко второму звонку через год она уже, видимо, выяснила, кто такой Михаил Николаевич Горский и поэтому говорила вполне любезно и охотно. Лина постоянно не работает, но этим не тяготится. Временных заработков ей хватает. Ребята живут отдельно от нее. Мила добилась того, что ее очень ценят на работе. Трудится она по специальности, то есть кибером и программистом, и зарабатывает очень хорошо. Это было приятно слышать. Дочь не посрамила ни матери, ни генов отца, ни родины с ее высшей школой. Легкое беспокойство по поводу ее судьбы, которое, хотя и вовсе не часто, но все же посещало его, после этого совсем улеглось. Оказалось, что Мила все-таки не чужая. Эмбрион вырос в человека без его участия. Что ему оставалось сказать? Только одно – «Слава Богу!» и «Так держать!»

Поток мыслей и образов из истории с Линой и Милой, наконец, иссяк. Было очень странно, что эти мысли пришли к нему, если можно так выразиться, после ночи любви с другой женщиной, которую он удовлетворил, но отнюдь не оплодотворил. Отчего тогда столько всего вспомнилось о Миле? Еще стати ее матери, куда ни шло, можно было сопоставлять по памяти с прелестями Гали. Но Мила- то оказалась причем? Ответа на это не было.

Михаил прислушался. Струи дождя перестали молотить по крыше. Продолжалась лишь довольно редкая, но увесистая капель с веток деревьев. Галя тихо, еле слышно вдыхала и выдыхала. «Спит», – подумал Михаил.

Обворожительная, по крайней мере, без внешних изъянов женщина, чей путь пересекся с его путем на маршруте из «мечты идиота», набиралась рядом с ним новых сил. Михаил не готов был поручиться, что она не предпримет новую атаку на его уже лопнувшую, хотя еще и не разлетевшуюся вдребезги добродетель. Он по-прежнему не мог понять причин ее неистовой настойчивости и желания принять в себя бестолкового и упрямого старика, который, с объективной точки зрения, выглядел дураком, не понимающим своего счастья. Но вот как раз о своем счастье он все очень хорошо понимал. Оно было прочно и однозначно связано только с Мариной. Развлечения на стороне счастья дать не могли, зато подорвать или лишить счастья были способны вполне. Именно эта мысль и удерживала его от таких развлечений – наряду с нежеланием причинить хоть какое-то огорчение подобного рода любящей и любимой жене. Однако ему следовало быть готовым к новым попыткам сближения со стороны Гали. Наверное, она еще не знала осечек с мужчинами, которых желала. Да, собственно, и с ним у нее не произошло осечки, просто выстрел прогремел холостой. Неужто она боится допустить даже единичный случай отказа мужского механизма любви, оказавшегося в ее руках? Странно. Мужские осечки с кем только ни случаются. А поскольку она скульптор, мужские фокусы и проблемы ей легче понять, чем прочим женщинам. В жизни любого скульптора, какого бы пола он ни был, обязательно много тяжелой работы, с которой надо справляться именно по-мужски. Или она стесняется переспать с кем-то еще из своей компании при Игоре, хотя соблазнить, кого хочет, ей не представляет никакого труда? Зачем леди-скульптор усложняет себе жизнь беготней на отдаленный бивак к одинокому путнику весьма почтенных лет? Чтобы изучить экзотические варианты или познакомиться с более долгим опытом старца, который мог содержать что-то неведомое ей? Ну, это-то вряд ли. Не стоило сомневаться, что в свои тридцать четыре года она имела куда более разнообразный и разносторонний сексуальный опыт, чем Михаил, возраст которого был ровно вдвое больше, чем у нее. Если на то пошло, сексуальная опытность может набираться поразительно быстро, стоит только начать интенсивную половую жизнь, постоянно разнообразя круг партнеров. Наверное, это подтвердит любая проститутка, начавшая практиковать с юных лет. В пару лет, а то и за год, она способна превратиться в профессора – по этому поводу Михаил не имел ни малейших сомнений, хотя ни с юными проститутками, ни с проститутками вообще никогда дела не имел. Бог уберег, изнутри останавливал, да и денежных средств не давал. Но если бы они и водились, очень сомнительно, чтобы ему захотелось спустить свои денежки на платную любовь. Не зря же великий польский юморист – мыслитель Ежи Станислав Лец устами своего героя – песика Фафика – изрек: «Если вы хотите купить за деньги настоящую любовь, приобретайте собак!» – и это была святая правда. Собаченьки, приобретенные ими с Мариной за деньги, равно как и появившиеся на свет в их семье, все становились любимыми и отвечали любовью. Среди людей такое встречалось далеко не всегда между детьми и родителями. Конечно, абсолютно равнять отношения людей, особенно сексуальные, с отношениями между людьми и собаками, живущими в одной семье, было некорректно. Однако при сопоставлении этих отношений очень рельефно бросалась в глаза принципиальная разница – в первых любви могло и не быть, во вторых любовь присутствовала обязательно. И его отношения с Галей вполне годились в качестве примера ущербных связей. Он пополнил своим именем список из ее сотен, если не тысяч, любовников – проходных или постоянных. Она вошла в его куда более скромный список любовниц примерно из полутора десятка имен. В этом вот и заключался весь результат лобового столкновения на случайных, не главных, орбитах жизни его и ее. Упрекать в этом Галю не было никакого смысла. Ей хотелось сделать именно так, а не иначе. А вот себя ему было за что упрекать. Он ведь хотел иначе, но сделал-то ТАК! Каким будет наказание за проявленную слабость, Михаил еще не представлял, но мог ждать, что оно свалится на него в любой момент, несмотря на то, что Марине еще ничего не известно. Бог и так все знает. А самому было бы стыдно признаться в грехе любимой жене, даже более чем стыдно. Да и мужества не хватило бы. Потому-то в первую очередь и не надо было грешить. Но, что бы там ни получилось в будущем, сейчас надо было решать, что ему делать и с Галей, и с ее компанией.

Продуктов для этих туристов ему действительно было не жаль. Себя он не обделял. Задерживаться в тайге без нужды не собирался. Значит – отнес им продукты – и о / ревуар! А дальше только и старайся их не догонять – они все равно будут спешить, но и отставать особенно не отставай, чтобы самому поскорее явиться к Марине. Тогда и станет ясно, о чем сможешь ей сказать, о чем – нет, но в любом случае стремясь искупить свою греховность. Даже без полной исповеди. Просто с покаянием (и с полным раскаянием) внутри себя. Мог ли он рассчитывать на то, что жена ему простит помощь женщине, которая об этом попросила? Вряд ли. И женщина эта не обделена мужским вниманием, и жена имеет законное право не разделять свое самое интимное и дорогое ни с кем – причем не только как жена. Марина всегда была для него сразу всем – лучшей женщиной, лучшей женой, лучшей любовницей, лучшим человеком и – больше того – небесной душой, с которой изо всех сил стараешься сравняться, наперед зная, что так высоко не взлетишь. «Господи, помоги! Помоги мне самому не срамиться и любимую не огорчить!» С этой мольбой он и уснул.

Михаил открыл глаза от какого-то шороха. В палатке было уже довольно светло, и он сразу увидел, что Галя сидит спиной к нему около входа и стаскивает с плеч пуховик. На голых плечах не было бретелек. Значит, он мог еще раз увидеть ее прекрасную грудь. Для этого достаточно было окликнуть ее. Она бы повернулась. Но он не позвал, пока она не надела лифчик и свитерочек.

– Доброе утро, – сказал Михаил. – Сказочное явление уже собирается упорхнуть из моего дома?

– Доброе утро, – улыбнулась Галя. – Пора и честь знать!

– Тебе надо спешить? – спросил он.

– Да, лучше особенно не задерживаться. Уже шесть часов.

– Боишься, что хватятся?

– Ничего я не боюсь. Но там действительно могут хватиться, только не потому, что я сбежала…

– …К офицеру чужого гарнизона, – заключил за нее Михаил.

– А причем тут офицер и чужой гарнизон?

По ее вопросу Михаил понял, что она не в курсе анекдота, который он имел в виду.

– Знаешь, мне однажды понравилась такая байка: «Жена офицера не считается развратницей, если она живет с офицерами своего гарнизона. Она считается развратницей, если живет с офицерами чужого гарнизона».

– А, вот в чем дело! Сказано не дурно! Но шум у нас поднимался и без выхода в чужие гарнизоны. Здесь все же глухая тайга.

– Верно. Об этом я не подумал.

– Это ты-то не подумал! Ты так думаешь, что даже Я не сумела тебя охмурить!

– Прости, но большего дать тебе не мог.

– Да я же не обижена, хотя немного задета. Но это уже моя вина. Согласен?

Михаил отрицательно покачал головой.

– Не согласен? – живо спросила Галя. – А отчего?

– Соблазнительно, конечно, считать себя невиновным, устоявшим. Но мы же оба знаем – немного осталось, чтобы ты могла ощутить свою полную победу.

– Ну, неполная победа – это не победа!

– Пять с минусом – это все-таки пять. И что тебя так задевает этот минус?

– Ты даже на время не забыл со мной своей жены. Ведь так?

– Так, разумеется, так.

– Вот видишь, а ты еще говоришь о моей победе.

Михаил промолчал. Он тоже одевался. Галя обернулась на шорох.

– Зачем тебе вставать в такую мокрядь? Поспи еще.

– Нет, я тебя провожу.

– Не надо! Лежи!

– Помогу отнести продукты. Если нас увидят вместе, можно будет сказать, что ты встретила меня около вашего лагеря.

– Ерунда. Пусть думают, что хотят! Не играет роли.

– Роль действительно уже сыграна, – подтвердил Михаил. – Кстати, забыл узнать, как тебе спалось?

– Замечательно! Было тепло и мягко. Кажется, даже снилось что-то приятное, только уже не помню, что.

Галя расстегнула молнии входа.

– В тайге все мокро? – спросил Михаил.

– Да.

– Промокнешь в своих кроссовках.

– Ничего страшного. Тут недолго идти.

Галя вылезла наружу. На всякий случай он сказал:

– Подожди, я сейчас.

– Конечно, подожду. Но ты пока не спеши вылезать.

Михаил натянул на ноги высокие сапоги, достал куртку и непромоканец, потом переложил консервные банки и баллоны с продуктами в рюкзак. Наконец, и он вылез из палатки.

Тайга действительно выглядела насквозь промокшей. Капли висели на ветках и хвое лиственниц, на листьях кустов. Мох был пропитан водой, как губка. Одного взгляда вниз было достаточно, чтобы увидеть, насколько вырос уровень реки. По сравнению с вечером прибавка составила метра два, но вряд ли это могло быть пределом.

– Надень непромоканец, – сказал он Гале, – а то под капелью вымокнешь обязательно.

– Ну и что? Высохну потом.

Михаил нагнулся и вытянул из палатки ружье и пальму».

– А это зачем? – поинтересовалась Галя.

– Я не оставляю ружье, когда покидаю бивак. А то неизвестно, в чьих руках оно окажется после возвращения даже в безлюдной тайге. А пальмой я буду стряхивать воду с веток. Ну как, пошли?

В душе у него что-то сжалось. Наверно, уже начали рваться нити, которые он решил разорвать. Они шли сосредоточенно и молча. Да и о чем можно было говорить в последние четверть часа?

На чужом биваке их не встречали. Никто еще не встал после сна. Хотя вроде бы уже полагалось. Или они раздумали спешить? Впрочем, вероятнее было другое – никому неохота было вставать, разжигать костер из мокрых дров и готовить скудный унылый завтрак.

Михаил выгрузил из рюкзака продукты перед Галиной палаткой. Там что-то услышали и спросили:

– Галка, ты?

Голос принадлежал Ире.

– Да. Михаил Николаевич принес нам продукты.

– Сейчас я выгляну, – пообещала Ира. – Ой, сколько вы отрываете от себя! – через минуту воскликнула она, высунув голову из палатки.

– Не беспокойтесь, – прервал ее Михаил. – Себя не обидел.

– А как же мы с вами рассчитаемся?

– В Москве отдадите. Я оставлю Гале свой телефон.

– Спасибо, вы нас здорово выручили!

– Не стоит говорить. Смог оказаться полезным – и ладно. Счастливого вам пути и благополучного окончания похода.