Легко видеть

Повисло молчание. Стало слышно, как под ветром негромко шумит тайга. Наконец, Галя спросила:

– Значит, кроме как с женой, ни с кем?

– Да. Исключения возможны, только если Господь Бог прямо укажет, с кем мне сблизиться кроме нее. Или жена сама пожелает разрешить мне это. Все остальное для меня теперь смертный грех.

– А разве я не подпадаю под первый случай? Вы же сами, уговаривая нас взять продукты, доказывали, что не будь на то особой Господней воли, мы бы и не встретились здесь.

– Это разные вещи. Возможность предложить вам помощь, когда у меня есть излишки и определенное представление о долге помочь коллегам по увлечению – здесь я действительно усматриваю Божью Волю и Божественный Промысел. А в то, что таким образом Господь Бог указывает нам с вами вступить в связь, я далеко не уверен.

– Почему? Разве этого мало?

– Мало. Я, конечно, не претендую на то, что знаю все способы, какими Господь Бог доводит свою волю до сознания смертных, но все-таки полагаю, что это должен быть либо Глас Божий, либо какое-то знамение, вполне однозначно указывающее на конкретную особу, словом – Перст Божий. Ничего подобного мне явлено не было. Вот в чем дело, дорогая. Не думайте, что я не замечаю ваших достоинств или что меня отталкивает ваша сексуальная раскованность.

– Вы, я думаю, просто не позволяете себе вглядываться в женщин из-за боязни обидеть жену!

– Вовсе нет! – засмеялся Михаил. – Наоборот! Никогда и нигде не отворачивался от женской красоты, и жена это прекрасно знает. Я свободно делюсь с ней своими впечатлениями, и она не сомневается, что это не в ущерб ни ей, ни мне. Да что я объясняю – вы же скульптор и сами знаете, что каждая новая встреча с красотой обогащает душу. Это же радость – знакомиться с неизвестными прекрасными творениями Божьими. Как же можно отворачиваться от них?

– Вы все-таки отворачиваетесь, – с упреком сказала Галя.

– Нет. Идите сюда.

Михаил притянул ее за плечи и обнял, еще не зная, что сделает вслед за этим, но тут же нашел, что сказать.

– Вы не привыкли к осечкам. При ваших данных это вполне естественно. Но сейчас и речи нет об осечке. Когда-нибудь вы поймете, что сто, ящие связи устраиваются на Небесах. И то, что решают Небеса, основывается не только на таких вещах, как красивое лицо, выразительные глаза, манящая фигура, волнующая грудь. – При этих словах руки Михаила коснулись Галиных грудей и пожали их с двух сторон.

– Минимум пятый номер, – вслух определил он.

– Пятый, – сдавленным голосом подтвердила Галя.

– Да у вас за что ни возьмись – все предмет восхищения, – продолжил свою хвалу Михаил, желая предельно смягчить свой отказ, и одновременно сознавая, что движется дальше по все более и более тонкому льду. – Мало этого, любого, на кого падет ваш выбор или благосклонный взор, обязательно приведет в волнение мысль, что им интересуется по-современному свободная, сексуально-раскованная женщина, которая готова отдаться без оглядки на какие-то глупые моральные ограничения. В этом деле у нее, конечно, может проявиться серьезный недостаток, но не сейчас, не в начале обольстительной работы, а потом.

– Какой?

– Не больно строгая избирательность. Возможно даже всеядность, потому что само дело она давно уже любит больше любого из своих партнеров.

– Это, к сожалению, не обо мне.

– Ну тогда, значит, к счастью. И все же сознайтесь, что вас не раз подмывало желание, чтобы было именно так. Иначе как вы можете чувствовать себя свободной женщиной? Ведь именно такое самоощущение для вас важнее всего – разве я ошибаюсь?

– Конечно, оно очень ценно, – глупо было бы отрицать. Но разве может быть иначе, когда уже не веришь во всепоглощающую и вечную любовь?

– А вы что, совсем изуверились?

– Да.

– Давно? Еще до Игоря?

– Ну, что вы! Задолго до него!

– А с ним вы давно?

– Порядком. Года три уже… Да что об этом?.. А жена когда-нибудь давала вам разрешение на стороннюю связь?

– Нет. Честно говоря, я даже не представляю себе, как я мог бы ее об этом просить. Ведь в самом вопросе уже заключен повод для незаслуженной горькой обиды. Вы согласны?

– Зачем же вы тогда упомянули о возможности действовать на стороне с ее разрешения?

– Только для того, чтобы объяснить вам существо дела. Я принадлежу ей по своей любви, по своей воле и по осознанию своего долга. Это она вправе решать, делиться мною с кем-нибудь еще или нет, а я такого права не имею.

– А если Бог скажет или велит вам, вы будете спрашивать у нее разрешение?

Галин вопрос заставил Михаила ненадолго задуматься.

– Думаю, нет. В надежде на то, что в подобном случае буду Свыше застрахован от неприятностей сам и не доставлю неприятностей жене.

– Да-а, – сложная у вас система взглядов, – не то насмешливо, не то сочувственно протянула Галя. – Зато я честно и определенно далека от признания высшей ценности любви и монобрачия. Есть тяга к человеку – хорошо. Прошла эта тяга – до свидания.

– Вашу иронию я понимаю. Монобрачие и для меня – не самоценный принцип. Речь идет о моем восприятии жены как редчайшего и неповторимого Дара Небес, воплощенного в высшее чудо – взаимную любовь, к тому же и прошедшую совсем не простое испытание жизнью.

Одно представление о долге хранить супружескую верность меня, конечно, вряд ли бы удержало от сторонних связей. Как не удерживало и в первом браке. Не знаю, можно ли это понять из словесных объяснений, если не почувствуешь на себе особого воздействия данной Богом твоей истинной половины.

– А у меня все-таки есть уверенность, что я вам послана.

– Вы серьезно?

– Конечно. Тем более, что не в моих правилах самой делать первый шаг к мужчине. А тут меня словно что-то подталкивало.

– Может, это от стремления помочь старику, который сам никак не решается пуститься во все тяжкие?

– Вряд ли, – засмеялась Галя. – К тому же столько стариков мне проходу не давали. Уж каких только предложений не наслушалась от них! В том числе и от очень выгодных стариков. Нет, как хотите, а в стариковскую нерешительность я не верю. Скорее меня притягивает в вас то, чего не хватает мне. Наверно, я все-таки порядком разбрасывалась, в этом вы правы. Но понимаете – некому, совершенно некому оказалось себя всю целиком посвящать, чтобы потом не пожалеть об этом.

– Ну, моя кандидатура на такую роль в вашем случае тоже не годится.

– Ну, это как сказать. Не узнавши, не определишь.

– Мы с вами – порождения разных эпох, – возразил Михаил. – Очень разных. Поэтому важные представления о жизни у нас обязательно не совпадают.

– Ну и пусть не совпадают. Подумаешь – трагедия! Было бы желание понимать друг друга и терпимость. А у вас она, кстати говоря, есть.

– Терпимость?

– Да. А что, вас удивляет?

– В общем, да. Если под терпимостью иметь в виду способность к пониманию другого человека – то да, такая терпимость для меня характерна. А вот терпимости в смысле примирения с тем, что для меня неприемлемо, что задевает и оскорбляет достоинство, во мне нет. Кстати, вы были замужем?

– Была. В девятнадцать лет.

– А развелись с мужем когда?

– В двадцать два.

– Он был виноват перед вами?

– Был. Но, откровенно говоря, я просто воспользовалась этим как поводом для развода, потому что первая начала изменять ему.

– Он не знал?

– По-моему, нет, поскольку пытался застрелиться.

– Не очень-то вы его жалуете, – усмехнулся Михаил. – Или это из-за того, что он немного промахнулся?

– Из-за этого тоже.

– А больше уже замуж не выходили?

– Больше? Нет.

– Ну, а детей завести не тянуло?

– Нет, нисколько. А почему вы спрашиваете?

– Просто интересуюсь. Сам я стал отцом без специальных намерений, бездумно. Просто так получилось само собой – и все. Может, это самое естественное из всего, что может быть в таком деле.

– Да, пожалуй. Но мне в вашем вопросе послышалось некое… осуждение, что ли.

– Упаси Боже! Какое осуждение! Во-первых, я принципиальный противник чрезмерного умножения человеческого рода, из-за чего у людей на Земле возникает множество бед. Во-вторых, я не ханжа. А если и подумал о вас и о детях, так только потому, что вы уже не в юном возрасте, и не придется ли вам потом пожалеть об упущенной возможности. Знаете, мне случалось наблюдать в лицах маминых бездетных подруг у нас в гостях какую-то тень, когда они смотрели на меня, потом и на мою дочь. Было ли это действительно запоздалое сожаление, трудно сказать. Но такое подозрение, глядя на них, у меня возникало.

– Не берусь вас опровергнуть. Но до меня мысль о необходимости материнства пока еще не дошла – скажем, так. О-о! Слышите?

По тенту громко застучали капли дождя.

– Надеюсь, в дождь вы меня из палатки не выпроводите?

– Нет, конечно, если для вас ночевка со мной не будет чревата неприятностями.

– Я предупредила Иру, что могу не придти на ночевку.

– И что она?

– Возможно, слегка удивилась, но вида не подала.

– Она тоже скульптор?

– Да.

– А Дима?

– Нет, он инженер. Вы и про Игоря хотите знать?

– Не против.

– Инженер, к тому же кандидат технических наук.

– Женат, имеет ребенка?

– Да. До недавнего времени имел и меня. Возможно, не одну меня. Но счет все равно не в его пользу.

– Правильно! Таким ни в чем нельзя уступать!

– Вы просто прелесть, с полуслова понимаете меня!

Галя повернулась к нему лицом и приникла к губам. Михаил не стал уклоняться. Галя разжала рот. Он тоже. Ее язык немедленно прошелся по его нёбу. «Целоваться умеет», – подумал он, чувствуя, что уже весь напрягся для предложенной Галей работы. Михаил стиснул ладонями ее груди. Галя слегка застонала, чуть отстранилась и прошептала набатным шепотом:

– Ну так как? Мы бум или не бум?

Лед уже трещал под ногами. Михаил представил, как начнет сейчас проваливаться сквозь него и, чтобы хоть за что-нибудь как-нибудь удержаться, должен будет еще крепче ухватиться за ее груди. Ничего другого не оставалось. Других точек опоры в пределах досягаемости не было.

– Подвинься немного, – сказал ей Михаил, неожиданно для самого себя, переходя «на ты». – Сейчас я тебе постелю.

Он расстегнул и снял с себя пуховик и постелил его поверх надувного матраца. Сквозь грохот сильных дождевых струй по крыше не было слышно, что делает Галя, но Михаил не сомневался, что она не теряет времени даром. Нащупав у стенки фонарь, он сказал:

– Я хочу посмотреть на тебя.

– А я и хочу показать себя вам, – сразу откликнулась Галя.

Михаил включил свет, направив основной луч на вход палатки, чтобы не ослепить женщину, но и в боковом свете ему все было видно. На Гале остались только лифчик и трусики. Михаил сказал:

– Повернись, – и она послушно подставила спину, чтобы он расстегнул застежку бюстгальтера.

– А теперь повернись обратно.

Он как завороженный смотрел на крупные и хорошо стоящие удлиненно-эллипсоидные груди – как раз той формы, которую он особенно любил. Правая рука сама потянулась к одной из них и поддержала ладонью снизу. Некоторое время он молча смотрел, затем сказал:

– Приляг.

– Я понравилась тебе?

– Ты и так это знаешь.

Это была правда. Она нравилась и без труда прошла сквозь все линии его обороны, или того, что он воображал своей обороной – смяла их уверенно и умело, а он, на словах такой правильный, праведный и верный своей любви, уже вступил в контакт с женщиной, у которой кроме вакхической внешности и художественной профессии была еще и откровенная возбуждающая сексуальная экспансивность, но неизвестно, что еще в человеческом плане. Да, еще родственная увлеченность водным туризмом. И этого оказалось достаточно, чтобы она добилась своего вопреки его долгу служить только интересам Марины? «А что, разве они пострадают?» – малодушно спросил он себя. – «Пострадают», – честно ответила его трезвость. – «От Марины из-за этого коитуса ничего не убудет,» – дружно откликнулись чувственность и возбуждение, давно уже искавшее выход накопившемуся напряжению. Он ощущал себя на последнем рубеже. Перешагнуть через него означало окунуться в море непредсказуемых последствий, даже если думать, что удастся немедленно вынырнуть и выбраться из него на семейную твердь.

Михаил вновь включил и почти тотчас погасил фонарик, но и за долю секунды он успел убедиться, что Галя лежит поверх пуховика уже совсем без ничего. Долг нормального мужчины был откликнуться на этот призыв. Отказ был равносилен позору всему мужскому роду. Ведь Господь Бог не зря установил разделение всех сущих на две половины и обязал каждую из них стремиться к соитию с другой. Правда, Господь Бог еще много чего завещал и другого, чему тоже следовало категорически подчиняться. Но данный вызов в данную секунду воспринимался как важнейший императив. По крайней мере, здесь, в плотном мире, он выглядел не менее важным, чем приоритетная верность любви, совсем не отрицающая секс, а наоборот – идущая с ним по жизни рука об руку.

Галя издала со своего ложа какой-то звук. Это не было слово. Просто сигнал, если не короткий стон. Словно последняя капля упала в чашу, переполнив ее, и Михаил сразу нашел ладонью то место, на которое только что смотрел. Пальцы коснулись самого верха ложбины между бедер и поросли треугольника тоже. Бедра, повинуясь раздвигающему усилию его руки, тотчас разошлись в стороны. Путь был открыт. К наслаждению и внутреннему позору. Наслаждаться можно было всю ночь, а позор ощущать, возможно, до самой смерти, если не дольше. Но отступать было поздно и некуда. Оказалось, что он уже перешел через Рубикон в какой-то момент до того, как коснулся пальцем Галиных губ. И теперь совсем не имело значения, в какой именно момент, почему и зачем. Так было устроено очень, очень задолго до того, как возник он, Михаил, и, тем более, до того, как в нем созрело сознание долга. Теперь он мог надеяться на прощающую Милость Господа Бога только по наперед неведомым грешникам основаниям.

Галя догадалась, что ей лучше взять инициативу на себя. Её действия были выверенными и точными, рассчитанными на их неотразимую привлекательность и надежное запоминание чудодейственных ощущений, легко превращающих мужчин в рабов своей памяти, а главное, в слуг и рабов женщины, практикующей эти ласки и действия. Все, о чем мечтаешь, думая о сексе, можно было получить без уговоров и принуждений, просто пользуясь стремлением искушенной в таких делах дамы сломить дурацкое сопротивление упрямца, который отказывается понимать свою выгоду. Выгоду получателя желанных наслаждений. Выгоду лица, временно пребывающего в одиночестве и имеющего возможность беспрепятственно и безответственно вносить разнообразие в личную жизнь. – «Вот ты теперь кто, – подумал про себя Михаил. – Точь-в-точь «командировочный» герой из бесконечной череды воистину народных баек и анекдотов, раскрепостившийся по случаю на воле. Тоже мне – «одинокий странник, затерявшийся в безлюдной тайге».

Галины ласки были очень приятны, и все же они были не в состоянии изгнать из его головы нелицеприятные мысли о самом себе. Михаил понимал, что скоро неминуемо настанет очередь действовать и ему. Какую разрядку устроить ей в благодарность за удовольствие и усердие? Здесь могли быть разные варианты. Самый обычный и потому не больно подходящий для человека, который все еще желает спасти свою репутацию верного и надежного мужа в собственных глазах. Не совсем обычный, в соответствии с китайской практикой «Дао любви», когда женщине дают полное удовлетворение, а себе другое, без истечения семени. Правда, Михаил не верил в такое «полное» удовлетворение женщины без гормональной приправы к тактильным ощущениям, ну, а в мужское без явной разрядки – тем более, но все же он знал, как надо поступать и в этом случае. Будет ли Галя рада чему-то еще, кроме этого, он пока, естественно, не представлял, хотя и оральные, и мануальные способы ей, без сомнения, были очень хорошо знакомы.

И все же существовал риск, что Галя, благодаря своему умению, разнесет в пух и прах его намерение отделаться минимальным вкладом в это упоительное, но нежеланное партнерство. «Почему нежеланное? – возразил он себе. – Она тебе с первой же встречи понравилась». – «Верно, но это же не значит, что я был готов с ней спать». – «Ошибаешься. Очень даже значит». – «Не путай две вещи – свое активное желание и спокойное созерцание потенциально подходящей партнерши. Так вот – активно я ее не желал». – «А тебе и нужды в этом не было. Тебя просто чуть опередили – вот и все».

Была ли в этом доля правды? Какая-то – несомненно была. Однако, отнюдь не бóльшая, чем бывало в городе, когда какая-то дама давала понять, что стремится к сближению, догадываясь, что он сам тоже ее вожделел. Ведь там это не всегда приводило к постели, но здесь-то уже привело. Да, любить себя он не запрещал. Во-первых, потому что запретить чужое чувство невозможно. Во-вторых, зачем пытаться это делать, если результатом может быть, хотя и не обязательно, преображение чужой любви в мстительность и ненависть?

Галя переменила позу. Михаил понял, что теперь она собирается полностью принять его в себя. «Боже! – подумал он. – Дай мне не обидеть ее и не причинить никакого вреда Марине!» Галя потянула его обеими руками к себе. «Кончено», – как-то совсем отрешенно пронеслось в голове по поводу своих стараний удержаться. Он не мог сказать Гале: «Сгинь!» или «Изыди, Сатана!» – тем более, что она не была Сатаною, да и вообще, наверно, хуже его не была, а, возможно, была много лучше, если действует по побуждениям любви, которая, как известно, всегда права. – «А твоя любовь к Марине разве не права?» – мгновенно возник встречный вопрос. – «Права», – немедленно ответил он. И в тот же миг вошел в Галю.

Она была страстной и делала все, чтобы он поскорей забурлил. Утомившись, она какое-то время не тратила усилий, но, отдохнув немного, снова превращалась в активную фигуру и заставляла его вновь работать с наибольшей возможной частотой. Ее стенания, как и подвижность, побуждали Михаила к тому, чтобы он не давал ей роздыха, и, наконец, он добился того, чтобы она разрядилась полностью, так и не дождавшись его.

– Наконец, она перестала корчиться и стонать. Михаил провел ладонью по ее лбу. Лоб был мокрым.

– Поцелуй меня, – услышал он. – И чего ты не захотел кончить со мной?

Михаил промолчал. Объяснять было бы долго, да и не хотелось. Но поцеловал он ее с удовольствием. В ответ она поцеловала его несколько раз. Потом сказала:

– Да, хорошо быть твоей желанной женщиной, теперь я точно знаю. Отчего ты молчишь? Или я тебе не понраилась?

– Не говори глупости. Сама же знаешь, что понравилась.

– Из тебя похвалу приходится вытягивать клещами!

– Ты привыкла к похвалам, я понимаю. Прелести очевидны. Поведение – на уровне самых высоких ожиданий. Тебя не в чем упрекнуть, можешь быть спокойна.

– А я с тобой совсем не хочу быть спокойной!

– И хочешь, чтобы и я с тобой с ума сошел? Ты, наверно, привыкла к тому, что мужики, познавшие тебя, теряли после этого голову?

– А ты не хочешь терять?

– А зачем? Разве о нас скажешь, что мы подходим друг другу?

– Но ведь подошли же! – с вызовом сказала Галя.

– В постели – как будто да. В остальном-то вряд ли.

– Почему ты так думаешь?

– Да неужели не ясно? Мы люди разных поколений.

– Но ведь нам же было хорошо!

– С этим не спорю. Но ведь жизнь только к этому не сводится.

– Ну и что?

– А то. Воспитание разное. Вкусы разные. Предпочтения разные. Самоограничения и привычки – разные.

– Да какое это имеет значение!

– Для кратковременных встреч действительно не имеет. А для устойчивой связи очень даже имеет – смею уверить. Как тут гармонию построишь? Это и с родственниками не просто, а уж при солидной разнице в возрасте – один в своей ментальности безнадежно устарел, другой забежал со своей новой моралью далеко вперед паровоза. Но это так – в принципе. А в конкретном случае, сама знаешь, я принадлежу не тебе.

– Ты жалеешь, что я к тебе пришла?

– Нет, об этом я не жалею. Пожалуй, даже радуюсь. Вот своим поведением гордиться не могу. А твое-то что? Естественное и искреннее.

– Ну, Слава Богу, хоть это признал!

– А что остается? – усмехнулся Михаил. – Когда Небо посылает тебе испытание, остается одно – стараться его как-то выдержать. Вот с этим у меня получилось неважно.

– Да что ты? Ты вполне выдержал его! В таком возрасте!

– Это я с твоей точки зрения выдержал. Не со своей.

– Не надо мучиться угрызениями. Ты все сделал достойно. И от жены ничего не украл, не оторвал. И даже не бегал на сторону.

– Ну да – сторона прибежала ко мне. А я воспользовался.

– И что? Разве неправильно?

– Думаю, что неправедно.

Галя погладила его руку, затем поцеловала.

– Не бери в голову и не горюй.

– Я не горюю. А в голове это уже сидит. Будем укладываться? – он перевел разговор на другую тему. – Надо отдохнуть. Завтра у тебя будет не самый легкий день.

– Возможно. Знал бы ты, как мне не хочется туда возвращаться! Взял бы ты меня матросом в свой экипаж! А?

– Тогда совсем будет скандал.

– Я уже сказала – на Игоря мне наплевать.

– А я о другом. Скандальный факт для команды. Уж коли отправились в поход в каком-то составе, то уж будьте добры в нем же и вернуться назад. Вот если бы тебя кто умыкнул по большой любви и с твоего согласия – тогда другое дело.

– Умыкай! Я согласна!

Галя так живо выразила свою готовность, что им обоим стало смешно. Для нее это было бы славным романтическим приключением, обещающим неожиданный поворот в жизни. Для него же – не столько романтика, сколько глупость – непростительная, трагикомическая, а, главное, ненужная. Он и без умыкания вступил в кратковременное владение умелой и видной сексуально-раскованной женщиной, возраст которой был заметно меньше возраста его дочери, чем особенно скомпрометировал себя в собственном мнении, и, наверно, в глазах Господа Бога тем более. Лишь как мужчина, принявший вызов, был вроде бы не виновен – согласно природе вещей.

Образ голой Гали заслуживал того, чтобы о нем начали грезить, но заслонить собой образ Марины он оказался не в состоянии. Да и то сказать – никто кроме Марины не мог поднять в его душе такую радостную и горячую. Теперь же он мог ожидать, что на него полыхнет огненным стыдом, когда он подумает одновременно о Марине и Гале. В чью пользу будет сравнение, он знал наперед. Марина по всем статьям выходила на первое место. Вот объясняй теперь самому себе, что же заставило «чуток» отступить в сторону от идеала. Неужто так проявилась жалость к женщине, явно созданной для счастья и совсем его не имеющей, как было у него в свое время с Наташей Черновой, когда он принадлежал Лене. Да, основания для возникновения жалости к Гале, несомненно, имелись. У по-настоящему полноценной женщины должна быть любовь – у Гали ее не было. Полноценное развитие женщины венчает материнство – Галя до сих пор даже не думала рожать. И в этот поход, как и прежде, пошла с любовником, с которым могла без помех заниматься любовью, – а получилось так, что он ее вполне разочаровал, и ей даже думать о нем стало противно. Да, Галю было за что пожалеть, но несчастной, она, тем не менее, никогда не выглядела. Ни до этой ночи, ни сейчас – после нее. Хотя ночь не закончилась. Глядишь, далее снова захочется любви, а ему опять ее станет жалко. На кляче жалости можно далеко ускакать, покуда у нее не подкосятся ноги. Льстит Галя тоже умело. Разве не ласкает слух признание, как он хорошо справился с мужскими обязанностями даже без использования всего арсенала средств и запасов потенции? Разве можно оставить без внимания то, что мужчине самого сочного возраста она предпочла старика? Даже то, что она попросилась к нему в спутницы, то есть в экипаж матросом, тоже свидетельствовало о том, как она выделяет и ценит его среди тех, кого видит на Реке. И что? После этого он должен распустить перед ней павлиний хвост? – «Глупо, – ответил он себе на этот вопрос. – Не стоит этого делать. Приласкать, дать ей выпустить пар, снять напряжение – это куда ни шло, хоть и с грехом пополам с моей стороны. А вот давать ей перестраивать жизнь с моим участием и за мой счет – ни под каким видом нельзя».

Угревшаяся в пуховике, утомленная и расслабившаяся Галя давно спала, а к Михаилу сон все не шел. Ему не было холодно и пока не обжигал стыд за свою явно недостаточную стойкость, но, видимо, его продолжало не на шутку волновать неожиданное и непривычное присутствие женщины рядом с собой, причем не Марины. Под коркой сидело – протяни к Гале руку – и она снова твоя. Ведь подобного сближения в его жизни никогда еще не было. То есть случалось, конечно, что женщины старались его заполучить – и заполучали. Но такое происходило достаточно редко, причем ни разу в походах. А тут на / тебе… В прежние времена женская инициативность проявлялась не столь откровенно, чтобы не сказать беспардонно. Хотя чему удивляться? К «короткому замыканию» люди, принадлежащие новому поколению, приходят быстрее, проще, естественнее, не скрывая стремления вступить в половой контакт под романтическим флером или без него. Плохо ли это? Вряд ли плохо, если романтика не довлеет, но и не исчезает совсем. Хочется рано начать половую жизнь – начинай. Испытываешь тягу к человеку другого пола – скажи ему, признайся, это не стыдно, кем бы ты ни был или ни была она. Любовь ведь всегда права, если только обходится без принуждения и насилия. Галя в своих действиях прекрасно соответствовала откровенной современной морали. Тем более, что в походе все должно быть особенно честным и откровенным. Здесь нельзя было спрятаться ни за чужими спинами, ни за фальшивыми словами. Все приходилось доказывать исключительно делом. Из-за этого потребность в речевом общении часто сама собой понижалась до минимума. Он с Галей еще много говорил по старой привычке. К тому же результату они вполне могли бы придти и вовсе без слов. Типичная же в прежние времена бессловесная любовь могла быть очень горькой. Примером тому служила редко вспоминаемая Михаилом, но и не забывающаяся история, которая случилась в Харькове много лет назад. Он тогда после кавказского похода приехал на несколько дней погостить к бабушке и дедушке и повидаться с тремя кузинами, которых сызмальства любил. Михаил перешел уже на третий курс института, а кузина Инна училась в восьмом классе. К ней-то после занятий в школе и зашла за какой-то книгой одноклассница Юля. Высокая для своих лет, стройная, с красивым, ясным и строгим лицом, сероглазая девушка произвела на Михаила очень хорошее впечатление. Инна сказала, что Юля умница, что ее отец работает в физико-техническом институте, что она очень успешно учится, но ни с кем особенно не дружит. – «А с тобой?» – поинтересовался Михаил. – «И со мной тоже, – ответила Инна. – Это она случайно сегодня зашла.» И однако за несколько дней до отъезда Михаила она приходила к Инне еще два раза, и Михаил заметил, что Инна этим удивлена.