Легко видеть

Глава 15

Ближайшие восемьдесят километров до начала очередного каскада мощных порогов Михаил мог пройти без особого риска догнать компанию Игоря. Конечно, какие-то безымянные пороги и шиверы тоже способны были подложить сплавщикам свинью не хуже, чем знаменитые сложные пороги. Однако не стоило думать о коллегах по сплаву только плохое. Допустимо было предположить, что на этом сравнительно простом участке они обретут должную уверенность в своей способности безаварийно преодолевать препятствия, ради чего они, собственно, и явились сюда. Однако на что у них на самом деле хватит терпения, осмотрительности и ума, сказать наперед было невозможно.

Михаил продолжал думать о делах этой компании уже наплаву. Ее предводитель Игорь был главным лицом, от которого зависело, что предпримут эти люди и что их ждет после встречи с порогами, если он еще мог монопольно управлять большинством. Михаилу вспомнились очень обидные по форме Верины слова, которые она в верховьях Самбыла бросила ему в лицо как обвинение: «Пять человек, кроме тебя, смотрели путь, и все говорят, что пройти можно, и только ты один говоришь, что нет!» Пять к одному. Не простое, а прямо-таки подавляющее большинство. Что ж, попробовали… А кто оказался прав? Ему бы и тогда, и теперь впору было бы радоваться выигрышу в споре с большинством, но испытывал он одну только горечь. С тех пор Михаил уже никогда не сомневался, что постижение Истины не является плодом коллективного труда большинства, что идеология коллективизма вообще не имеет отношения к определению истинности в любой сфере, что Истина открывается прежде всего одиночкам, которые глубже и дальше других проникают в неведомое. Ну, а в этом походе при условии, что Господу Богу будет угодно, чтобы сам Михаил успешно прошел этот участок, по расчетам выходило так, что встреча с компанией Игоря произойдет где-то на третий-четвертый день, считая и сегодняшний. Раньше вряд ли. Форсировать сплав во что бы то ни стало Михаил не собирался. Он пришел сюда не для того, чтобы ставить свой личный рекорд. Словно в подтверждение своей решимости не спешить изо всех сил Михаил даже остановился на рыбалку в устье довольно солидного левого притока, но, потратив час, не поймал на блесну ничего и двинулся дальше.

Вечером, уже устраиваясь на ночлег, он ощущал неопределенное беспокойство и не нашел для его объяснения никаких причин, кроме одной – ему каким-то образом передаются на расстоянии страсти, кипящие в умах и душах людей из Игоревой компании. Гипотезу нельзя было проверить, покуда он не узнает о положении дел в ней (и скорей всего – от Гали, раз уж она заговаривала с ним на этот счет). Он еще раз взвесил, сколько дней ему самому может понадобиться на оставшийся путь без изнурительной гонки, чтобы решить, сколько продуктов из своих избыточных запасов он сможет отдать встречным людям. Получилось немало. А что еще он мог сделать для них? Видимо, ничего, если только его не попросят поскорей отвалить от них с предложениями о помощи. В любом случае забегать вперед даже в мыслях не стоило. Исходить надо было из другого: он никому не обязан, ему никто не обязан. Здесь, в тайге, каждый отвечает за себя – или ему тут нечего делать. Взрослые люди могут поумнеть, если заметят за собой ошибки и перестанут делать их. Это только молодость из-за нетерпения и наличия большого запаса сил может позволить себе делать одни и те же ошибки беспрестанно. Зрелости такое поведение уже не по карману. Растранжиривать нервы и здоровье в прежнем стиле уже непозволительно. Поневоле надо умнеть.

Пройдя за день километров шестьдесят, Михаил встретил только два несложных порога и три шиверы. Покуда это был самый простой участок пути. Завтра все должно было резко измениться. Михаил достал карту и стал вглядываться в особенности ближайшего порожного каскада. Особо характерных ориентиров начала порожистого участка ни на карте, ни в описании маршрута не было. Значит, после последнего правого притока – а это километрах в восьми от верхнего порога – надо было проявлять особую бдительность. Переведя взгляд на обзорную карту, Михаил вновь удостоверился, что именно этот участок Реки подходит ближе всего к автотрассе, проложенной к западу от нее. Он измерил его, еще не вполне отдавая себе отчет, зачем он это делает, потом догадался. Не ему сейчас следовало мерить километры вдоль притока, ведущего к трассе, и окончательно решать, что делать – идти до устья Реки или уходить в жилуху по запасному маршруту. Его выбор и так был ясен – только к устью, куда же еще.

Утро выдалось облачное, довольно прохладное, но без дождя. Поэтому Михаилу не понадобилось напрягать всю силу воли, чтобы выкупаться перед завтраком в Реке. Когда он ел, на память ему пришли любимые собаки, дожидавшиеся очереди, чтобы полакомиться шкварками и вылизать жир с остывшей сковороды. Кроме Марины он всерьез скучал только по собакам. Громадная часть души, пусть и не монопольно, принадлежала этим лохматым и хвостатым детям, и не было никакой возможности, да и нужды отделять любовь к ним от любви к самым родным и близким людям. Они всегда оставались роднёй.

После завтрака потянулись уже надоевшие сборы в дорогу. Упаковка вещей, подкачка баллонов «Рекина», облачение в «гидру», навьючивание на себя всех причиндалов, с которыми не следовало расставаться ни при каком обороте событий – все это заняло два часа, прежде чем Михаил с чувством облегчения и тревоги счел себя готовым к встрече с серьезной водой.

Всего через час после начала сплава Михаил заподозрил, что вплотную приблизился к каскаду, хотя внешне ничего особенного заметить не смог. Он пристал к внутреннему берегу перед поворотом Реки вправо, зачалил судно и пошел вперед пешком. Немного погодя шум, достигший ушей, подтвердил, что пристал он вовремя.

Порог действительно впечатлял. Вода срывалась со скального уступа, протянувшегося от берега до берега и где круче, где положе обрушивалась в нижний бьеф, а там делилась на струи крупными камнями, довольно густо усеивающими русло. Безусловно, в него опасно было влететь сходу, но, заранее наметив путь, можно было пройти без особых проблем. Нижняя шивера просматривалась до конца, а дальше виднелся чистый быстроток перед поворотом Реки влево. Вот там и надо было успеть пристать к левому берегу. Главная трудность заключалась в том, чтобы верно определить глазомером расстояние до берега по линии основного слива, поскольку на нем самом ориентиры отсутствовали. Тут помог бы береговой сигнальщик, но что о нем было вспоминать?

Глазомер, однако, не подвел. Михаил оказался над сливом ближе к правому берегу всего на метр-полтора от намеченного места и вполне успел подправиться веслом до того, как с высоты около двух метров ухнул со своим судном вниз, где уже ждал стояк, готовый укрыть его с головой. Нос байдарки вознесло, потом опустило в веере брызг, и дальнейший несложный слалом по шивере до конца нижнего плеса Михаил проделал благополучно.

Там он снова сходил на разведку и нашел второй порог менее мощным, но более заковыристым, чем первый, потому что проходы между камнями были у¢же, а линия сплава в шивере в целом напоминала латинскую букву S. Будь перепады в пороге и шивере более солидными, первопроходцы непременно назвали бы препятствие Интегралом. Но это все-таки был не интеграл, который неизвестно, как брать с первого или даже второго взгляда, задача была попроще, однако аккуратности при заходе требовала очень большой. Зато с ориентирами здесь дело обстояло много лучше.

Михаил выбрал для прохождения четвертые ворота от левого берега между двух гладких валунов, куда уходила основная струя, разбивавшаяся ниже слива на две более узкие, из которых надо было попасть обязательно в правую, чтобы гарантировать себя от неприятностей до чистого, но короткого плеса, за которым начинался правый поворот Реки.

Уже почти после прохождения этого порога, Михаилу вспомнилась как на мгновенной фотографии, Река, которую он успел охватить взглядом всю целиком с вершины водослива – каньон с крутыми склонами, множество струй, на которые дробилась сорвавшаяся со ступени вода и которые продолжали более мелкими прыжками спускаться ниже, и там струи снова дробились и снова сбивались, пока все они не вливались в плес. Это была звуковая фотография, потому что от всех перепадов и сбоев струй шел оглушающий шум, на фоне которого терялись ощущаемые телом удары днища о воду, после которых в носу по бортам беззвучно вспыхивали вееры брызг, и именно они воспринимались главным украшением удачного прохождения участка. Работая веслом и педалями руля, Михаил не чувствовал напряжения, словно для правильных маневров достаточно было одних усилий мысли, настолько точно байдарка устремлялась туда, куда надо, и лишь пристав к берегу, он ощутил кроме упоения еще и изможденность от нервов и от работы в шивере. И все-таки основным было упоение.

Впервые подобное чувство после идеального прохождения он ощутил на одном из верхних порогов Стрельны на Кольском, где река делала красивую крутую дугу, прежде чем упасть вниз в высоких скальных воротах. То, что чувство его тогда не обмануло, подтвердила и Вера Соколик, наблюдавшая с берега: «Радуйся, Горский, прошел лучше всех!» Ей почему-то всегда прощался безапелляционный тон суждений, словно она являлась последней судебной инстанцией, тон, которому почему-то многие сразу безоговорочно верили, хотя она далеко не всегда бывала права – настолько этот тон соответствовал ее убедительной мощи и красоте. Но в тот раз она действительно не ошибалась – все было очевидно и так. Конечно, та трасса на Стрельне была много проще и маловодней сегодняшней, и случилось это много-много лет назад, однако вспоминать этот скромный успех по-прежнему было приятно.

Михаил не уставал восхищаться Рекой, особенно когда ее красу дополняла атмосфера тревоги за будущее. Однако его уже угнетало, что склоны постоянно ограничивают кругозор, запирая его не только по сторонам, но даже спереди и сзади. Подниматься же до высот, с которых была бы видна горная страна, а не короткий участок ущелья, было слишком долго и хлопотно, чтобы часто позволять себе такое удовольствие и в кавычках, и без. Впрочем, он отдавал себе отчет, с чем столкнется, еще когда собирался сюда. И еще он знал, что как только горы станут ниже и положе, он враз соскучится, вспоминая теснины, пороги и мчащуюся как на вираже велотрека единую воду Реки.

До сих пор Михаил не заметил никаких следов продолжительных остановок компании Игоря. Это ободряло. Дав себе немного передохнуть, Михаил отправился дальше. Нервы требовали периодического расслабления, зато, удовлетворив их потребность в отдыхе, удавалось сохранять высокую реактивность и работоспособность на воде. От скорости реакции сейчас зависело особенно многое – сила при работе веслом, конечно, тоже требовалась, но все же не так постоянно, как умение вовремя уворачиваться и просчитывать лучше варианты решений в режиме импровизации.

Новый порог в крутостенном каньоне тоже начинался на повороте. Правую стену в сужении подмыло мощной навальной струей и теперь она неприятно нависала над водой. В этой нише байдарка по высоте борта поместилась бы целиком, зато гребцу было бы не сносить головы, попади он туда. В таком случае для спасения жизни ему лучше было бы опрокинуться через борт прочь от стены, но и это само по себе очень неприятное дело еще не обещало спасения, поскольку под такими стенами поверхностный слой воды всегда утягивается вниз. Словом, от ниши надо было держаться подальше, а поток как раз был сильно сужен камнями, обильно набросанными у левого берега. Получалось, что предстояло выбирать между Сциллой и Харибдой. Харибдой, конечно, являлась ниша. Слалом у левого берега казался все же менее рискованным. Однако «Рекину» были одинаково противопоказаны и рискованные перевороты со «всадником без головы», и слалом среди плохо окатанных скальных глыб. Надо было решить, сможет ли Михаил развить достаточную скорость, чтобы успеть проскочить мимо стены несмотря на сильное свальное течение.

Он подобрал пару веток и бросил их к выходу струй из камней, чтобы понять, за какое время их поднесет к стене. Получилось секунд около пяти. Это было не так уж мало, но все же пустяк при ширине чистого потока до нависающей стены метров около семи и длине всей навальной стены, в том числе и за нишей, около семнадцати. Длина корпуса байдарки без руля составляла ровно четыре. Чтобы ее хотя бы одной кормой не припечатало к скале, эти четыре метра следовало приплюсовывать к семнадцати. Итого двадцать один. Двадцать один метр Михаил при собственной скорости, без учета переносной скорости потока, около трех с половиной метров в секунду мог пройти за шесть секунд. Это было на секунду дольше времени сноса к стене. – «Значит, номер не пройдет?» – подумал он. Но ведь байдарка уже будет разогнана спутной струей еще на подходе к стене, и дальше в потоке тоже будет составляющая скорости вдоль стены. Неужели это не позволит выиграть не только секунду, но и две? Ведь еще какое-то время понадобится для того, чтобы компенсировать отклонение корпуса байдарки от стены градусов на 20-30, чтобы замедлить свал к стене. «Думай получше и решайся!» – приказал он себе. Сбоя от своей психики Михаил не ожидал. Сколько раз в критические моменты на маршрутах на него находило особое состояние, когда, зная об опасности, но отрешенно думая только о том, что надо стараться сделать во что бы то ни стало, он успевал это сделать. Значит, стыдно будет и сейчас не рискнуть. Михаил напомнил себе, что если не успеет проскочить мимо ниши, придется кувырнуться. Очевидно, напоминание об этом дало ему сил развить достаточную скорость после прыжка с последнего слива на самом большом возможном удалении от стены. Когда Михаил увидел, что приблизился к стене на пять метров, он отвернул нос байдарки от нее градусов на 30 и тем почти наполовину уменьшил скорость сноса. Он вложил всю силу в греблю, не будучи уверен, что проскочит опасное место в оставшиеся несколько секунд. Краем глаза он видел, что ниша уже осталась позади, но вся длина прижимной скалы еще не кончилась. Когда расстояние до нее уменьшилось до полутора метров, он изогнулся к ней и сделал быстрый укол веслом, отпираясь от камня, одновременно нажав педалью руль влево, чтобы случайно не повернуться от этого укола носом к стене. Наконец он понял, что маневр удался, и дальнейший путь до конца участка был уже много проще, но и там Михаил не сбавлял внимания, хотя греб уже не через силу, пока не прибился к берегу перед следующей шиверой. Вот тогда только он ощутил, сколько нервов потребовало от него выполнение намеченного плана. Пожалуй, решение пройти вдоль этой прижимной стены было в этом походе самым рискованным и трудным. Сколько еще подобных задач он мог решить, не допустив ошибок ни при планировании, ни при прохождении? Было ясно, что не бесконечно много. Терпение Господа Бога могло истощиться в любой момент. Однако сознавать, что пока еще удаются такие вещи, Михаилу было приятно. Не желая вернуться в молодость, он все-таки хотел поступать по-молодому. Без этого благоразумная старость не выглядела особенно достойной. И не потому, что без риска ничто не щекотало нервы, а потому, что без рисков не протекала нормальная жизнь, а жить, пока живешь, хотелось полноценно – и в старости в том числе.

Тем не менее, он задумался, стоит ли сегодня после такой встряски продолжать сплав, и в конце концов решил устроить себе часовой перерыв, а тогда и решить, хватит ли ему этого для отдыха. Он снял с себя «мамбрин», поясничный бандаж и рубаху гидрокостюма и полез вверх посмотреть, нет ли здесь жимолости и, на всякий случай, места для палатки.

Через час с небольшим он все-таки отправился дальше. Глядя перед тем со своего склона на другой, под которым находилась прижимная скала, он так и не понял, как тут проходила компания Игоря. Их «Таймени» были длиннее «Рекина», вертеться на них в узкостях на слаломной трассе было сложнее, а вдоль стены, как казалось Михаилу, они вряд ли решились бы пройти. Впрочем, он мог и ошибаться. Ведь у них были экипажи из двух человек, они могли развить большую скорость или, на худой конец – провести байдарки на страховочных концах мимо стены вдоль противолежащего берега. Однако, как бы то ни было, прижим их не остановил и для ремонта они тут явно не задержались.

Следующий порог оказался не сложным. После беглого просмотра с берега Михаил быстро прошел его. Дальше потянулся большой плес, что казалось странным, ибо ущелье по-прежнему было стиснуто понизу крутыми скалами. И, с одной стороны, это было хорошо, потому что позволяло расслабиться, а с другой – и не очень здорово, потому что отсутствие видимого уклона на плесе означало, что где-то его подпирает порог с крупным локальным перепадом. Скоро все сомнения в этом отпали, и порог оказался действительно хорош. Главный слив находился по центру.

Струя в нем шла с высоты полутора метров вниз и наскакивала на скальную плиту, отбрасывающую воду вверх-вдаль. По бокам от главного слива было спокойней, особенно справа, но дальше шел резвый слалом по шивере. Медленно проходя мимо нее и стараясь запомнить хотя бы границы участков, где надо было маневрировать, чтобы перейти с одного фарватера на другой, Михаил досмотрел шиверу до конца и столь же медленно, думая, как проходить, вернулся обратно.

Он решил скользнуть с главного слива вбок, чтобы не приложиться днищем к трамплину прямо под ним. Проткнув косой вал, байдарка послушно миновала плиту, а там пошло – то прямая гребля, то поворот, то уход к дальнему берегу, то возвращение в центр.

Наконец, шум и кипение вод осталось за кормой. Еще одним рискованным местом на пути к Марине стало меньше. – «Сколько их еще осталось впереди?» – силился вспомнить он. Выходило порядком, но уже меньше того, что было пройдено до сих пор. Однако это все еще была даже не середина пути, а просто большая часть сложных препятствий. На сегодня Михаил не ставил себе задачу пройти весь каскад из восьми известных по отчетам порогов, но, тем не менее, он осилил его весь и тем самым вполне заработал дневку. Место для бивака нашлось рядом с последним порогом. Уже поставив палатку, Михаил обнаружил несколько ниже по течению бивак, где останавливалась компания Игоря. Три палаточных площадки, свежие щепки около кострища говорили об этом достаточно красноречиво. Следов, свидетельствующих о сложном ремонте, видно не было. Это улучшило настроение Михаила. Значит, у них все шло путем. Следовательно, и ему можно было перестать думать об их проблемах.

Подступал вечер. В одной отсыревшей под гирокостюмом одежде сделалось прохладно, но Михаил решил переодеться только на ночь, зная, что, вертясь у костра, к тому времени успеет подсохнуть. Однако засиживаться у огня под ветром, несмотря на исчезновение гнуса, его не тянуло. Почистив зубы и умывшись, он залез в палатку, а там в тепле пуховика и «слоновьей ноги» с полным правом отдался бездумью и покою. Так прошло несколько минут. Затем, случайно вспомнив, что где-то вдали идет другая жизнь, протянул руку вбок и нащупал маленький радиоприемник. Щелкнул выключатель, раздался чуждый миру здешних звуков раздражающий шум. Подкрутив ручку, Михаил наткнулся на политические новости, хотя искал не их, а какую-нибудь успокаивающую или разумную музыку. От программы новостей он не ждал важных сообщений. И действительно, вполне ординарные события подавались ведущими и комментаторами как чреватые угрозами в самом скором времени, из чего явствовало, что все власти всегда и непременно были глупы, и только одни журналюги и приглашаемые ими к микрофону люди чего-то стоили. В головах этой публики царил невообразимый нигилистский хаос. На любую идею, на любое предложение у них находилась только отрицательная реакция. Они давали в эфир только негативные и катастрофические прогнозы, причем последним отдавали явное предпочтение. Раздувание тривиальных событий до масштабов сенсации стало самым обычным делом. Смесь сообщений о нарушениях прав человека, о неисполнении государством его обязанностей, о всеобщей коррупции и крушении нравственных основ, о геноциде нации, о гибели отечественной промышленности, сельского хозяйства и вообще экономки, о кризисе деторождения, культуры, науки – все вроде бы действительно важное (и действительно важное – без дураков), но опошленное, нелепо раздутое, без вскрытия действительных основ безобразий, поскольку весь этот поток грязи выливался в интересах одних групп подлецов на другие группы подлецов, которые также не оставались в долгу – и все это превращалось в привычную жвачку для обывателей – для их пересудов и дальнейших извращений ими смысла. Фактически пресса подхлестывала негативное развитие страны, а не содействовала улучшению ее положения.

Особенное кипение в прессе происходило вокруг национальных проблем и проблем сохранения единого великого государства. Вот уж, воистину, где шло в ход все, кроме разума! Права на личные свободы мешались с правами народов на самоопределение. Признанная международными актами территориальная целостность существующих государств бездумно противопоставлялась столь же международно признанному праву отдельных народов на государственное самоопределение.

Короче, принципиальные недостатки и пороки юриспруденции в области международного права многократно умножaлись, доводя суть отношений между разными категориями субъектов этого права до полной бессмыслицы. Никому не приходило в голову ранжировать по важности все эти противоречащие и претендующие на приоритет права, да и самих субъектов права тоже с точки зрения главного критерия обеспечения выживания всего человечества в целом. Обострение взаимной нетерпимости разных социальных сил достигало бескомпромиссного накала, доводя его не только до грани боевых действий, но и заводя конфликты за эту грань. Словом, слушать и даже аргументированно оппонировать всей этой гадости и глупости давно уже стало тошно.

Михаил вполне отдавал себе отчет, что его оценки и мнения никого не интересуют. Везде хватало умников и без него. Тем более, что сойти за умника мог любой бойкий трепач, кому давали в руки микрофон или кого помещали перед телекамерой, а уж и то, и другое легко покупалось – было бы только чем платить. Решение задачи вхождения в правящий круг становилось самодостаточной целью для всех «господ», провозглашающих себя борцами за социальную справедливость и лучшее будущее человечества, а уж о «товарищах» и вовсе не стоило говорить.

Ни одна индивидуальность с благими намерениями и честными мозгами, не болеющая корыстолюбием, решись таковая выйти на социальную арену, не смогла бы пробиться наверх ни при каких обстоятельствах. Исключение – и то лишь по прямой воле Господа Бога – могли составить мессианские личности масштаба Будды или Христа. Для остальных, потенциально пригодных для честного управления мирскими делами, дорога к власти была перекрыта абсолютно во все времена. Конечно, Всевышний благословлял и других людей рангом пониже возвещать Его Волю, прорицать будущее или увлекать за собой массы доведенных до психического отчаяния или наоборот – воодушевления людей. Такие фигуры тоже были известны в истории. Библейские пророки, основатель ислама Мухаммед, Мартин Лютер, Ян Гус, Андрей Дмитриевич Сахаров. Однако были фигуры и другого рода, совсем неблагой природы, которым, однако, при попустительстве темных сил, испытующих человечество по Воле Всевышнего, но на свой лад – такие как император Ци Шихуан Ди, Александр Македонский, Ашока, Атилла, Чингисхан, Акбар, Наполеон, Ленин, Гитлер, Сталин, Мао Цзэдун. Во всяком случае им было разрешено проявить себя во всех своих аппетитах и властвовать над большими массами людей хотя бы некоторое время.

Но имелась еще одна категория, которой уже безусловно Милостью Божьей давалась возможность спокойно совершать важную мыслительную аналитико-синтетическую работу по осмыслению мира и всего, что в действительности происходит в нем, с тем, чтобы хотя бы жаждущие знаний о своей роли в социуме и Мироздании с их помощью могли распознать, что им допустимо делать, а что нет. В основном это были философы, идеи которых очень редко принимались кем-либо в качестве руководства к действию – хотя бы отчасти.

Сюда безусловно относились ведомые Михаилу только по именам индийские Махатмы и Махариши, Гермес Трисмегист, Пифагор, Платон, Аристотель, Кант, Декарт, Гегель, Николай Константинович Рерих, Елена Петровна Блаватская. Отнюдь не равняя себя со столь значимыми фигурами (равнять он считал – не его дело), к этой категории людей Михаил относил и себя.

Он прекрасно сознавал, что не смеет претендовать не только ни на какую социально значимую роль, но даже и на какую-либо известность в системе постигнутых человечеством знаний – во всяком случае еще при жизни. Таково было Небесное Предопределение, и Михаил не имел никаких сомнений на этот счет.

Михаил давно не вслушивался в то, что вещало радио, поскольку оно утомило его вызывающей трескотней, а музыки ни на одном канале все не передавали. Но однажды ему пришлось насторожиться и переключить мысли в другое русло. В очередной раз обшаривая эфир, он наткнулся на знакомый голос и заключительные слова какой-то передачи: «Текст читала Марина Ковалева». – Эту даму он немного знал – через Люсю, сотрудницу института, с которой у него была долгая взаимная симпатия, если не больше. Марина и Люся вместе учились в МВТУ. Потом Марина увлеклась театром и стала актрисой, затем переквалифицировалась в диктора на радио. Во время ее чтения никогда не бывало ошибок в ударениях и произношении слов, в отличие от громадного большинства ее нынешних коллег. Из этого Михаил заключил, что свою работу она уважает, да и сама работа ей нравится. А еще он хорошо помнил, что узнал о Марине от Люси еще до того, как познакомился с ней.