скачать книгу бесплатно
– Как? Каким образом? Сам будешь его насиживать? Или у тебя инкубатор есть?
– Не знаю. Похоже, что оно не нуждается ни в насиживании, ни в инкубаторе. Оно в лесу жило само по себе. Его нужно только вовремя подпаивать.
– Как это, подпаивать? Оно что, пить умеет?
– Да, представь себе. Сейчас я тебе покажу, и ты сама все поймешь.
Я дал ей увеличительное стекло, осветил яйцо настольной лампой, и она принялась с удивлением рассматривать его поверхность. Потом я мокрой губкой увлажнил скорлупу, и Милочка аж цокнула языком от удивления.
– Вот это да! Оно втягивает воду! Оно действительно пьет!
Я продолжал смачивать поверхность до тех пор, пока не закрылись отверстия, и вода не перестала всасываться. Милочка снова удивилась.
– Смотри, напилось. Это надолго?
– На пару часов. Или даже больше. А потом оно снова начнет пить. По-моему, оно поглощает воду, что-то там с нею делает, затем выделяет слизь, которая, затвердевая, наращивает скорлупу. Увеличивает ее толщину, растет. А может быть и не увеличивает, а растворяет ее изнутри. Таким образом, яйцо растет.
– Возможно. Давай проверим. У тебя есть чем замерить его хотя бы только в длину?
– Конечно, есть.
Я принес метровую линейку и два треугольника.
– Подержи. Вот так. Двадцать четыре сантиметра и три миллиметра. Сейчас запишу. Перемерим через сутки. Если не будет заметно, то где-то через неделю перемерим еще разок. Но неизбежно эффект роста в конце концов заметим. Если он имеет место, конечно.
– Ну и что? Что мы потом будем с ним делать?
– Посмотрим, чем все это кончится, что из него вылупится.
– А если динозавр? – игриво спросила Милочка.
– Ну, динозавр – так динозавр.
– И что мы с ним будем делать?
– Не знаю. Посмотрим.
Наступила неловкая пауза. Мы не знали, что сказать друг другу. Мне не хотелось, чтобы она уходила. Ей, видимо, тоже. Мы оставили мою находку в покое и перешли из спальни в залу. Я включил телевизор. По первой программе говорили о выборах президента. Я переключил на вторую. Там стреляли, бегали, дрались. На следующей гремела какая-то дикая музыка, дальше – реклама, клипы и тому подобное.
– Выключи, – попросила Милочка, – смотреть нечего. А у тебя нет кассеты с какой-нибудь медленной ласковой музыкой? Чтобы нервы отдыхали.
Я поставил Адамо. Нежный голос певца успокаивал и придавал нашей встрече оттенок близости, создавал интимный настрой. Я предложил потанцевать. Она медленно встала с кресла, подошла и положила мне на плечи свои мягкие теплые руки. Улыбаясь, посмотрела мне в глаза, и мы щека к щеке медленно поплыли в танце по совсем еще недавно такой пустой и неуютной комнате. Аромат ее косметики и дыхания, близость ее еще упругого и стройного тела слегка возбуждали меня, но я по началу не хотел заходить дальше, что-либо изменять. Просто хотелось, чтобы этот танец длился бесконечно.
– Смотри, уже вечер – совсем темно. Мне пора.
– Куда это тебе пора?
– Домой. Поздно уже.
– У тебя что, дома дети плачут? Кто-то ждет тебя – не дождется?
Она улыбнулась и посмотрела на часы.
– Но домой-то возвращаться надо. Не оставаться же мне у тебя на ночь.
– А почему бы тебе и вправду не остаться? Мы ведь с тобой оба такие одинокие! И мне было бы так приятно твое общество. Останься, ну пожалуйста.
С минуту она помолчала, а потом каким-то глухим, не своим голосом сказала:
– Понимаешь, Костя, еще ведь и года не прошло после смерти Толика. А я его так любила!
– Я Светлану тоже любил. Что же нам теперь, в монастырь, что ли?
– Ну почему в монастырь? Люди осудят, ведь меня все знали как порядочную женщину, и ты, в том числе.
– Да что мы, ради них живем на свете? Привыкнут, куда им деться.
– К чему? К тому, что я…
– Ну что ты, Милочка! Ведь жизнь есть жизнь, и мы с тобой пока еще живые люди. Останься… Пожалуйста…
Я прижал ее к себе и нежно поцеловал. Она припала к моей груди и, дыша мне за пазуху, отрицательно замотала головой.
– Я ведь не для этого к тебе шла, поверь, Костя… Я шла только посмотреть твою лесную находку, и все.
– И я тоже тебя приглашал без всякой задней мысли. Но мне стало так хорошо с тобой… И тебе тоже, я знаю…
– Ты прав, Костенька. Мне хорошо с тобой, даже очень. Но что будет дальше, потом? Чем это все закончится? Я могу всерьез влюбиться, а ты все о Светлане думаешь, я знаю. Ведь ты ее всегда любил, а куда твоя любовь могла деться?
– Вот ты и помоги мне забыть ее. Ведь я ее просто обязан забыть, понимаешь? А я помогу тебе поскорее забыть Толика…
– А я не хочу, понимаешь, не хочу забывать его! Хочу сохранить о нем память в сердце на всю оставшуюся жизнь.
– И что, так и будешь тосковать все время? Не нужно, милая. Ведь нам не так много осталось в жизни радостей. Мне уже до пятидесяти рукой подать, а ты – немногим моложе. Нужно…
Она заплакала. Я усадил ее на кресло и присел на подлокотник. Через минуту она успокоилась и вытерла слезы. Улыбнувшись, она встала и, тряхнув еще не тронутыми сединой светло-русыми волосами, произнесла свой вердикт.
– Ладно, будь что будет. Я пойду на кухню, посмотрю, что у тебя есть из продуктов и попытаюсь приготовить какой-нибудь ужин. А ты – приготовь постель.
Я отправился в спальню и, чтобы застлать чистые простыни, решил перенести яйцо в залу на диван. Взяв его в руки, я опять ощутил нежное чувство, как и утром, и погладил его. В нем вроде что-то забилось. Мне стало еще приятнее, захотелось прижать его к щеке, и я сделал это. Теперь я отчетливо ощутил, что внутри что-то легонько шевельнулось и чуть затрепетало, и это вызвало у меня еще больший необъяснимый прилив теплых чувств. Мне не хотелось с ним расставаться, но здесь предстояла первая ночь с Милочкой. Поэтому я, превозмогая себя, отнес его в залу и направился на кухню.
Там в моем новом клетчатом переднике по-хозяйски хлопотала Милочка. На сковородке шипела и стреляла яичница с ветчиной, а в кофеварке дымился ароматный кофе, купленный еще Светланой.
– Не боишься пить кофе на ночь? – спросила Милочка.
– Нет. Если я не сплю, то лишь тогда, когда о чем-то думаю, переживаю. А когда я счастлив, как сегодня, я сплю нормально и после кофе, и после чая, и после чего угодно. По рюмочке коньячку?
– Да, но только в кофе.
После ужина она отправилась в ванную, а я – к своей удивительной находке. Погладив ее, я опять ощутил под скорлупой легкий трепет, а по моему телу, разогретому кофе с коньяком и воображением, вновь пробежала волна непередаваемой нежности, сочувствия и желания защитить беззащитное существо, какой-то сладкой жалости, как к грудному младенцу. Я сидел и гладил его, наслаждаясь эмоциями, наполнявшими каждую клеточку моего организма.
– Костя, я уже готова и жду тебя. Поторопись, не то я усну, и ты меня до утра уже не добудишься!
Я отошел от дивана и, оглянувшись на прощанье, вышел из залы. Приняв прохладный душ и, наскоро вытершись, я вошел в спальню. Милочка лежала на спине, закрыв глаза и вытянув руки вдоль туловища поверх одеяла, на светланином месте. Я подошел к кровати и откинул край одеяла. Милочка тут же погасила свет, повернулась ко мне лицом, и мы сплелись в объятиях.
Потом мы лежали рядышком и беседовали тихо-тихо, словно нас мог кто-то подслушать. Ее голова лежала у меня на плече, и я ласкал ее тяжелые светлые волосы. Временами она глубоко вздыхала и тесно прижималась ко мне, нежно целовала меня в шею, а потом снова расслаблялась. Это было так приятно! Светлана никогда так не делала.
– Милочка, ты такая хорошая. Я, кажется, люблю тебя, – сказал я и поцеловал ее в трепещущие губы.
– Костя, милый, можно тебе поверить свой тяжкий грех?
– Конечно, ласточка моя!
Я снова привлек ее к себе и поцеловал в плечо, в шею и снова в губы.
– Я первый в жизни раз изменяю своему мужу…
– А я – жене. Но твоего мужа давно уже нет в живых, Милочка! Он мертв, а мы, слава Богу, пока еще живы.
– А Светка? Она жива. И у меня такое чувство, как будто я ворую…
– Она давно от меня отреклась. Сказала, что никогда меня не любила. И это правда, святая правда.
– А, по-моему, она лгала. Вы же прожили более четверти века. И ушла она из сугубо корыстных побуждений. Ей хотелось роскоши, денег и лживого почитания со стороны окружающих. Скоро ее полковник наскучит ей, и она, как женщина умная, поймет, что к чему, и к тебе снова запросится. И ты не устоишь. Ты ее любишь, она тебя тоже. А то, что мы с тобой сейчас делаем – не что иное, как прелюбодеяние. Она вернется, и вы вместе осудите меня.
– Нет, Милочка, насчет ее любви ко мне ты ошибаешься. Она мне сказала правду, что никогда, понимаешь, ни-ког-да меня не любила. Только лгала, что любит.
– И ты поверил? По-моему, ты просто-напросто не знаешь женщин.
– Да, Милочка. Поверил искренне. Она во мне никогда не видела ничего хорошего. Только выискивала недостатки. Все, что я о ней помню – это упреки, укоры, уколы, макания в грязь да удары рожей об асфальт. Сделай ей на копейку – выругает за то, что не на рубль. Сделай на рубль, выругает, что не на сотню. И так до бесконечности.
– Так почему же ты с нею жил столько лет?
– Не знаю. Вероятно потому, что любил.
– Костя, ты такой порядочный и честный. В этом твоя сила и слабость.
– Не знаю, Милочка. Может быть, ты и права. Но факт есть факт. Она пинала меня в лицо, а я, идиот, пытался делать все, чтобы она заметила мои достоинства.
– Костя, ты действительно идиот. Или святой, не знаю. Как ты мог мириться со всем этим?
– Видимо, просто любил.
– Но рано или поздно эмоции должны были поставить все на свои места.
– Они и поставили. Теперь я должен, наконец, прозреть и сделать переоценку ценностей.
– Ладно, Костя, давай спать. Завтра нам обоим на работу.
Она повернулась на правый бок, сделала глубокий вдох и в конце выдоха уже глубоко спала. А я еще долго не мог уснуть. Все думал о Светлане, о будущем наших с Милочкой отношений и о птенце, который, если будет все в порядке, когда-то вылупится из яйца. Что мне потом с ним делать, как и чем кормить, до каких размеров он вырастет и как себя поведет? Отношения с Милочкой отошли на задний план и совсем меня не волновали. «Время покажет», – думал я. С этими мыслями я и уснул.
В шесть утра нас разбудила трель телефонного звонка. Я давно уже установил телефон в режим будильника. Поэтому моя реакция была спокойной. Я потянулся и медленно стал приходить в себя. Милочка мигом вскочила и, осматриваясь вокруг, никак не могла понять, где она находится. Но тут же все вспомнила и, закрыв лицо руками, попросила:
– Костя, отвернись, пожалуйста, мне нужно встать и одеться.
– Зачем же мне отворачиваться? Вчера же…
– Это было в каком-то водовороте эмоций, воспоминаний, философствований и прочего. Сейчас наступило утро, а с ним пришло прозрение, протрезвление, и все стало на свои места. Забудем вчерашнее. Ничего не было.
– Милочка, не нужно противиться своим чувствам. Все было и будет повторяться еще и еще. Я теперь не смогу без тебя.
– Ладно, Костя. Потом все выясним. А сейчас нам обоим пора на работу.
– Пора.
Она побежала в ванную для утреннего туалета, а я наведался в залу. Яйцо лежало на диване, как и вчера вечером. Я подошел и погладил его. Опять внутри его трепет, но в этот раз какой-то нервный, с короткими перерывами; опять то же щемящее нежное чувство. Поверхность его была сухой, и после прикосновения к нему на пальце остался едва заметный белый порошкообразный налет. Я понял, что оно хочет пить.
В ответ на смачивание зародыш ответил особым трепетанием, которое я почему-то воспринял как знак удовлетворения, радости или благодарности. Когда оно напилось, его поверхность вроде бы чуть-чуть потеплела, и движения зародыша стали более мягкими и спокойными.
– Костя, завтрак готов! Поторопись, – послышался из кухни голос Милочки.
На столе уже стояли две тарелочки с творогом, политым сметаной, и две чашки горячего кофе. А на середине стола – круглая хрустальная вазочка с печеньем. Все было расставлено с особым вкусом, гармонично, логично, одним словом, как надо. «И когда она успела навести здесь порядок и чистоту?» – подумал я, садясь за стол.
– Может, тебе маловато, или ты еще чего хочешь?
– Спасибо, Милочка, мне и этого много. Я теперь очень мало ем, особенно по утрам. Так что этого – предостаточно.
– Ты уже проведал своего будущего питомца?
– Да, только что. Оно хотело пить. Я напоил его, и оно поблагодарило меня.
– Сказало «спасибо» или как-то еще?
– Как-то еще.
– Как же?
– Особым трепетом под скорлупой, приливом тепла к поверхности и чем-то еще, чего не выразишь словами.
– Костя, ты определенно заболел психически. От длительного воздержания, наверное? Но после нынешней ночи все должно было пройти. Или это остаточные явления?
– Милочка, ты в своем амплуа. Сугубо по-медицински ставишь диагнозы.
– Такая уж у меня профессия – ставить диагнозы.
Она допила последний глоток кофе и принялась мыть посуду.
– Милочка, вот тебе ключи.
