скачать книгу бесплатно
– Мне-то не знать, дорогой Ивасик! На веку, как на долгой ниве – все что угодно может встретиться. Так-так! Чем же ты прогневил Огневика? А?
Ивась опять замялся.
– Ну, понимаете, плевал на огонь, на раскаленную плиту.
Дед понимающе кивал головой.
– А потом он за это мою бабушку убил.
– Она что, тоже на огонь плевала?
– Да нет, – отмахнулся Ивась – она наоборот, говорила мне, что за это Огневик на меня разгневаться может. А я не послушал, все плевал, когда никого рядом не было. Вскоре после этого бабушка и умерла.
– Ну, а потом что было?
Ивась уже окончательно оправился от смущения и рассказал деду Ничипору все, как на духу. И о том, как он впервые увидел Огневика, и как он кричал ему обидные слова, и как он по совету Коли Комизерко окатил его водой из макитры, и как Огневик чуть не сжег его в степи у костра.
– Да, милый Ивасик, в трудном положении ты оказался. Огневик не любит всего того, что ты натворил. Он хозяин и повелитель огня. И ведет себя подобно огню. Огонь, если с ним бережно и верно обращаться, поможет во всем. Он и согреет, и еду приготовит, и свет даст вечером. Но стоит начать небрежно с ним обращаться, он и обожжет, и хату спалит, и тех, кто в хате. Целые села и города сгорали вместе с их жителями. Понял?
– Конечно, а что же тут не понять?
– А то, что ты не понял, что силой Огневика не взять.
– Это я как раз понял, дедусь Ничипор. Вот и жду от него наказания. Но слишком уж он жесток, этот Огневик.
– А силой, Ивасик, такие дела не делаются.
– Так что же мне делать?
– Прощения попросить.
– А он и слушать не станет. Сожжет меня – и все тут.
– А ты пытался?
– Нет. Но это и так ясно.
– Ничего тебе не ясно. Дело в том, что, как и с огнем, если с ним обращаться хорошо, как твоя покойная ныне бабушка, он помогать будет. И тепло в печке сохранять будет, и пище, что готовится на ней, пригореть не даст, и вкус ей придаст отменный. И много кое-чего еще поможет сделать.
– Так почему же он тогда мою бабушку убил?
– Да не убивал он твою бабушку. Сама она умерла, сердце у нее давно уже никуда не годилось. Ты сам придумал, что это Огневик сделал, вот и прогневил его еще раз. А он клеветы ох, как не любит! Да и кто ее, собственно, любит? А потом ты еще с этим Колей охотиться на него вздумал. В общем, Ивасик, виноват ты перед ним. Очень уж виноват.
– Что же теперь делать, дедушка Ничипор?
– Да я же сказал тебе. Прощения попросить.
– А как это сделать, растолкуйте мне, пожалуйста. Я такой непонятливый!
– Не скажи! А как напасть на Огневика все понял? То-то. Так вот, чтобы зря не рисковать и не терпеть ненужного страху, подойди к печке сейчас, пока она еще не топится. Огневик там все равно живет. Открой дверцу и скажи: так, мол, и так. Виноват перед тобой в том-то и том-то. А коли в чем еще – прости, не упомнил. Прости, скажи, Огневичок. Это я по молодости, по неразумности. Пообещай ему сухих дровишек всю зиму, свежей соломки, сенца. Скажи, что печку сам подбеливать будешь регулярно и трубу закрывать своевременно.
– А если он не простит?
– Обязательно простит, поверь мне старому.
– Спасибо, дедусь Ничипор. Дай Вам Бог здоровьица и долгих лет жизни!
– За здоровьице спасибо. А вот жизни, сколько Бог отмерил. Ну, давай, Ивасик, за доброе дело.
Ивась сделал все в точности так, как дед Ничипор сказал. Открыл печную дверцу, сел около нее на скамеечку и стал просить прощения:
– Здравствуй, Огневичок! Виноват я перед тобой. Прости меня глупого, что бабушкину смерть тебе в вину поставил. Прости также за то, что плевал в огонь и на горячую плиту. И за ту выходку с макитрой с водой тоже прости. И что ругал тебя плохими словами, прости. И может еще что сделал и забыл повиниться, еще раз прости. Я это все не от злого нрава творил, а по молодости своей, по глупости. Я больше никогда не буду делать ничего подобного! И дровишки для тебя всегда буду просушивать, и свежим сеном тебя угощать буду, и соломой. И печку, жилище твое, в чистоте и порядке содержать буду. И трубу закрывать своевременно буду. Только прости меня. Пожалуйста!
Тут в печке что-то то ли вздохнуло, то ли всхлипнуло. И тоненький голосок тихо-тихо так пропищал:
– Хорошо, Ивась. Растрогал ты меня. Давай помиримся. Я больше не держу на тебя зла. Не держи и ты на меня.
– Что ты, какое там зло. Спасибо, что простил меня!
Вскоре наступила осень. Потом зима. Как и раньше, Ивась любил по вечерам сидеть у горячей плиты и греться. А перед тем как лечь спать, он обычно подходил к угасающей печке и благодарил Огневика за тепло и приготовленную пищу. Уже лежа в своей постели, он отчетливо слышал, как Огневик потихоньку там ухал и едва слышно мурлыкал свою песенку.
Но больше всего Ивась был благодарен мудрому и доброму дедусю Ничипору.
Юлий Гарбузов
23 января 2000 года, воскресенье
Харьков, Украина
Птичка
Фантастический рассказ
Я увидел его, когда наклонил рукой густой кустик сныти. Оно лежало на черной земле, покрытое крупными каплями утренней росы. Белое, с едва уловимым розоватым оттенком яйцо, чуть меньше страусиного – того самого, которое я видел в коллекции своего шефа. Я так и стоял, наклонившись и придерживая жмут упругой сныти. А оно смотрело на меня, поблескивая радужными искрами в прозрачных каплях росы. В нем было что-то необыкновенное, что-то ласкающее душу самым невыразимым образом. Оно завораживало, не давая оторвать взгляда. Я протянул руку и погладил его. Поверхность показалась мне бархатистой и неописуемо приятной на ощупь. Капли росы размазались по скорлупе и тут же исчезли. Оно было теплым, чтобы не сказать горячим.
Какая птица могла снести его в этих краях? Самая крупная из наших птиц – это дрофа, но ее уже Бог знает сколько лет здесь не встречали. Однако для дрофиного оно было слишком велико. Я поднял его и стал рассматривать в лучах утреннего солнца. Чувствовалось, что под его прочной скорлупой билась жизнь, какая-то особая, неведомая жизнь, пробуждающая к себе чувство необыкновенной нежности, подобной той, которая возникла во мне, когда я впервые взял на руки моего новорожденного сына-первенца. Я положил его в лукошко, в которое намерился было собирать грибы, и накрыл листами сныти. Мое эмоциональное возбуждение было столь велико, что ни о какой грибной охоте уже не могло быть и речи.
Я повернул к дому и медленно побрел по узкой лесной тропинке, время от времени запуская руку в лукошко под травяной покров и нежно поглаживая столь необычную находку.
Такого прилива нежности я уже не испытывал более трех месяцев – с тех пор, как от меня ушла жена. Она уехала с командировочным, который в последнее время зачастил из Москвы в организацию, где она работала заведующей сектором. Высокий, стройный красавец-мужчина, полковник, доктор технических наук. Мне, конечно, не чета. Она сказала, что наши дети уже взрослые, и нас больше ничто не связывает, а этого человека она полюбила по-настоящему; меня же не любила никогда. Это было правдой. Я помог ей собрать вещи и пожелал им счастья. Когда за нею захлопнулась дверь, а спустя минуту я услышал звук мотора увозящей ее машины полковника, меня охватило неописуемое чувство обиды, горечи и душевной боли. Как же так? Вместе прожито более четверти века. Сколько радостей и горестей мы разделили с нею! И вдруг какой-то незнакомец вот так запросто взял и увел ее из моего дома. А до меня не было дела никому.
Квартира опустела. Образцовый порядок быстро обратился в свою противоположность, а в моем сердце поселилась черная меланхолия. Ничто меня не радовало. Квартира осталась за мной – чудесная трехкомнатная. Многие бабы набивались ко мне в жены, но никаких чувств кроме отвращения я к ним не испытывал. Пробовал пить. Но алкоголь только усугублял мою тоску, снижал и без того низкую работоспособность и вызывал физическое недомогание. Сыновья были далеко, жили каждый своей жизнью и во всем сочувствовали матери. Одиночество давило со всех сторон.
И вот я почувствовал, что необычная находка пробудила во мне что-то доброе и нежное. Так, видимо, люди, прожившие всю жизнь бобылями, находят выход для нереализованных чувств отцовства или материнства в уходе за кошками, собаками или другими животными. Размышляя, я незаметно оказался у порога собственного дома.
– Ну, как, много грибов собрали? – спросила сидевшая у подъезда старушка.
– Да нет, ничего не собрал.
– А в корзинке что? Небось, белые все?
Ничего не ответив, я вошел в подъезд и поднялся на лифте на свой шестой этаж. Войдя в квартиру, я тут же положил яйцо на кровать и пошел мыться и переодеваться, а минут двадцать спустя стал внимательно рассматривать находку, не переставая удивляться.
Вооружившись очками и лупой, я увидел, что скорлупа найденного яйца не сплошная, а вся в мельчайших отверстиях, через которые временами мелкими порциями выходила какая-то вязкая жидкость. Потом пузырек воздуха, проходя, вновь открывал отверстие, а жидкость растекалась кольцеобразно вокруг него и быстро затвердевала, наращивая, таким образом, скорлупу. И яйцо как бы росло. Медленно, но росло.
Я попробовал смыть затвердевающие кольцеобразные наросты, но у меня ничего не вышло. Яйцо всосало воду через отверстия, и процесс роста вроде бы даже ускорился. Я поливал его еще и еще, пока отверстия не закрылись и не перестали вбирать воду. Как видно, яйцо напилось. Я прекратил смачивание и стал наблюдать дальше, забыв даже пообедать. Спустя пару минут, отверстия снова открылись, и процесс роста продолжился. Потом я снова полил яйцо водой, и все повторилось как ранее.
Размышляя над тем, что это может быть за яйцо и что мне нужно с ним делать: то ли отнести туда, где взял, то ли отдать соответствующим специалистам, то ли оставить у себя и отложить все решения на «потом», я не заметил, как пролетело время. Почувствовав голод, я решил не возиться дома с кухней, а выйти пообедать в кафе, находящееся в пятнадцати минутах ходьбы от моего дома.
Я шел по направлению к кафе, не замечая ни шума улицы, ни прохожих и вообще ничего, что творилось вокруг меня. В кафе было пусто. Мне было все равно, чем утолить голод, и я взял первое, что подвернулось под руку: суп с фрикадельками, паровые котлеты и стакан компота.
– Обедаете? Приятного аппетита. Позвольте составить вам компанию, уважаемый Константин Саввич, – услышал я сзади мягкий женский голос.
Это была давняя приятельница моей бывшей жены. Но после того, как мы развелись, и моя жена переехала в Москву к своему новому мужу, их общение постепенно «сошло на нет». Она чуть более полугода, как овдовела и искренне тосковала по своему покойному мужу. Их единственная дочь, которая еще при жизни отца вышла замуж за молодого шведского предпринимателя, оформила, наконец, выездные документы и переехала к нему в Швецию. Так что наши судьбы во многом были сходны, и мы невольно тянулись друг к другу. Однако наше общение ограничивалось только телефонными беседами и случайными встречами, как сегодня. Нас все время разделял какой-то невидимый барьер. То ли мы еще не успели смириться с потерей супругов, то ли осознание невозможности повторения тех отношений, которые могут устанавливаться только в молодости, подспудно тормозило наше сближение. Я искренне обрадовался встрече.
– Конечно, конечно, Милочка! Всегда рад разделить с тобой одиночество.
– Ну, зачем же так меланхолично, Костя? Ведь я нахожусь в подобной ситуации. Вокруг нас столько интересных людей, а ты – одиночество! Да что, на твоей Светке свет клином сошелся? Одиночество! Ты еще мужчина хоть куда. Любая за тебя пойдет с радостью. Вон сколько женщин вокруг тебя, которые истосковались по вниманию, мечтают о семейном уюте, хотят о ком-то заботиться, с кем-то постоянно общаться. Тебе пока что нет и пятидесяти, при желании можешь и детей еще родить.
– Да каких там детей, Милочка. Перестань шутить. Давай лучше покушаем да поговорим на отвлеченные темы.
Обедая, мы говорили о работе, которая осточертела и ей, и мне. Она работала в поликлинике участковым врачом, уставала как проклятая. Если раньше ее радовало то, что на этой работе она может выгадать для себя часок-другой, то сейчас это было ни к чему, не для кого выгадывать. А моя научная работа стала никому не нужной. Зарплату платили все реже и все меньше, перешли на сокращенную рабочую неделю. Перспектив никаких. Впереди мог быть только базар с его грубыми суровыми законами. Такая жизнь была не для меня. Но надо было как-то выживать, и мы обговаривали возможные варианты.
Закончив обед, мы вышли на улицу и остановились, не решаясь разойтись. С минуту помолчали.
– Куда ты сейчас, Костя?
– Домой, разумеется.
– И что намереваешься делать?
Я замялся в нерешительности.
– Уж не завел ли ты даму сердца? Вижу, что завел. Расскажи. Ну, расскажи, пожалуйста. Как интересно!
– Да какая там дама сердца, Милочка! Просто я не знаю, что делать, понимаешь?
– В чем не знаешь, что делать? Что вызвало такое замешательство? Может быть, я смогу чем-то тебе помочь?
– Может быть.
– Тогда рассказывай.
– Понимаешь, это просто так не расскажешь. Ты никуда не спешишь?
– К сожалению, спешить некуда. А что?
– Тогда давай зайдем ко мне домой.
– А ты не боишься, что твои соседи что-то подумают?
– Да ну их к чертям! Пусть думают, что хотят. Мы с тобой взрослые и свободные люди, в конце концов. Какое нам дело до них?
– Ладно, пошли. Так что там у тебя, что рассказать невозможно?
– Понимаешь, Милочка, сегодня утречком я решил пойти в лес за грибами. Благо, лес через дорогу. Пошел, но грибов не нашел ни единого. Вернее, не успел найти. Едва углубившись в лес, я наткнулся на него в траве.
– На кого это «на него»? – недоумевала Милочка.
– На яйцо, большое такое и живое. Такое приятное на ощупь и теплое.
– Ну и что же в этом удивительного?
– Да то, что оно огромное и живое.
– Яйцо – это будущая жизнь, поэтому не удивительно, что оно живое. А огромное, это какой величины, с дом, что ли?
– Да нет, как страусиное, чуть поменьше.
– Странно, откуда оно могло здесь взяться, страусиное? Такое скажешь!
Мы дошли до моего подъезда и стали подниматься на крылечко. Старушки, сидящие рядом на лавочке, оживленно зашушукались. «Вот стервы любопытные, – подумал я, – теперь им на весь вечер будет тема для обсуждения». Мы с Милочкой встретились взглядами и рассмеялись, поняв друг друга без слов. Войдя в мою квартиру, она ахнула от неожиданности.
– Костя, как ты можешь жить в таком беспорядке! Ведь у Светки всегда был образцовый порядок, на зависть всем.
Я ни слова не ответил, только посмотрел на нее и вымученно улыбнулся. Видимо, в моем взгляде она усмотрела укор, потому что осеклась и замолчала.
– Прости, я не хотела причинить тебе боль… Ну, показывай, где эта твоя таинственная находка?
– Да вот, на кровати. Видишь?
– Ого! Да оно и впрямь страусиное.
Она подошла к кровати и стала рассматривать мою находку сначала без очков, потом в очках, а потом погладила ее рукой.
– Да, на ощупь оно в самом деле приятное, как будто бархатное и чуть-чуть влажное.
Она помолчала.
– Тепленькое. Что за птенчик там, внутри? Интересно бы знать. Знаешь, Костя, а давай разобьем его, и я приготовлю из него яичницу нам на ужин!
Я чуть не задохнулся от возмущения.
– Как это, разобьем? Какая там яичница! Оно же живое, понимаешь? Живое! Как ты могла такое предложить? Это же варварство, живодерство!
– Ладно, ладно, не будем разбивать. Но что ты с ним, в конце-то концов, собираешься делать? Если яйцо не насиживается, оно со временем остынет, и зародыш погибнет. Что тогда? Оно протухнет, а ты все будешь любоваться? Дальше что?
– Не знаю, Милочка. Постараюсь сохранить в нем жизнь.
