скачать книгу бесплатно
– А ты чего не заходишь ко мне, когда бываешь в городе?
Иван покосился на Митькину «Волгу», стоявшую у ограды, и полез в карман за пачкой сигарет.
– Я в нем бываю раз в год, и то день-два от силы. Пока туда-сюда крутнешься – и назад надо. Да, честно сказать, и не тянет меня в твои хоромы. К тому же мы всем кагалом туда приезжаем, не хочется от своих отрываться.
– Ну и на том спасибо. – Митька потянулся к лопате. – А я-то думал, что тебе хоть иногда хочется повидать брата.
– Иногда хочется. – Иван поглядел, как Митька снова начал ворочать снег, и сердце у него и вовсе отошло. – Пошли-ка в дом, чего нам тут травить друг другу души.
Митька уловил перемену в настроении брата и кивнул:
– Иди, я до конца откопаю ворота – машину надо загнать в ограду…
3
Мужики гуртились на крыльце, дымили сигаретами, вглядываясь в серые сумерки, наплывающие со стороны леса. Говорили мало и рассеянно. Женщины, наоборот, вели бойкую беседу в избе, рассматривая Галинины наряды. Их голоса хорошо были слышны из-за дверей.
– Не останови, так до утра просудачат о тряпках, – сказал Митька и щелчком забросил окурок далеко в снег. – Вот натура, только бы им наряды.
– Затоковали, – отозвался и Паша Демин. – Еще мужикам косточки не перебирают, стесняются, знают, что слышим их, а то бы вовсе про все забыли.
– Чего вы хотите: бабы. Хлебом не корми, а дай им лясы поточить, – вставил свое дед Кузьма.
Иван промолчал, а Андрей Кузин не осудил женщин:
– Пусть потешат душу. Они работают больше нашего. Им и поговорить как следует некогда.
– Это у кого как, – не согласился Митька.
– Я про деревенских говорю…
Дверь приоткрылась, и Дарья крикнула:
– Давайте, мужики, к столу.
Сразу все оживились, заговорили вперебой, задвигались.
– Ты, Володя, садись в угол святой, под икону, – распоряжалась Дарья. – И Юрика с собой бери. Митя да Иван со своими женами тоже к ним…
Пили неторопливо, степенно…
– Ну и нажарила ты, теть Даша, – напарила, пальчики оближешь, – похвалил закуску Паша Демин, – где только такое мясо сохранила.
– Не домашнее это – Митя из города привез. – Дарья моталась от кути к столу, стараясь угодить гостям, присаживалась на краешек скамейки, выпивала чуток.
– С рынка? – спросил Паша у Митьки.
– Ешь, Паша, ешь, не отравишься. – Митька смеялся и чаще других прикладывался к стакану. – На рынке теперь шаром покати, а про магазины и говорить не стоит – пусто. Достукались в долбаной перестройке до ручки, загнали народ в продуктовый тупик…
Все внимательно слушали Митьку, не перебивая. Это потом, после третьей или четвертой чарки, разговоры покатятся, зашумят за столом, выплеснут накипевшее, а пока слушали.
Водка стояла на столе вольно, но, по обычаю, ее разливал по стаканам Иван как старший в доме, хотя не было ничего зазорного, если кто-нибудь и сам тянулся к бутылке.
– Ну и красивый у тебя Володька, – шептала Дарье Тася Кузина, жена Андрея, – вылитый артист. Повезет же кому-то. – Она вздохнула, перевела взгляд на Андрея. Маленький крепыш Андрей внешностью не мог похвастаться, и белотелая, стройная Таисья не один раз выговаривала ему, что они не пара. Вышла за него Тася не по любви и не по расчету. Просто в деревне не густо было с женихами, а возраст подпирал. Но Андрей был человеком смирным, работал за троих, жил по-крестьянски крепко и расчетливо. Троих детей настрогал, а сам, как сел за рычаги трактора после службы в армии, так и не уходил. И каждый год, в посевную или в осеннюю страду, Андрей был среди лучших в совхозе. Его хвалило начальство, уважали сельчане, а с Иваном он дружил едва ли ни с детства…
– Повезет, если не попадется какая-нибудь привередливая, – отозвалась Дарья, – а то будет из него веревочки вить – характер-то у него мягкий.
– Да за него любая пойдет…
– Не в красоте счастье, – ввернула свое Аксинья.
– Скоро, Мить, и я себе машину куплю, – ершился Демин. – Пусть не такую, как у тебя, – поменьше, но новую. Директор совхоза обещал решить этот вопрос.
– Зачем она тебе? – Митька смотрел с насмешкой. – Коров будешь на ней пасти.
– А для куражу, я что – хуже других?
– Ну-ну, купишь, если будешь так с деньгами жаться, – вмешался в разговор Иван. Он только краснел от водки да потирал лоб по привычке.
Паша погрозил ему пальцем.
Как-то осенью Иван возвращался с охоты поздно. Стояла глухая ночь, и даже огоньков не было видно на улице, лишь одинокий фонарь высвечивал исковерканный тракторами отрезок дороги да угол магазина. Проходя мимо Пашиной избы, Иван заметил узкую полоску света, пробивавщуюся через щелку в ставне. «Рассохлись, видно, доски, – подумал он мельком, – а то Паша плотно все подгоняет…» Что заставило Ивана перелезть через изгородь палисадника, не ведомо. Только, когда он прильнул глазом к щели, – обомлел: Паша и его жена Лизавета сидели в ночном белье за кухонным столом. Перед ними лежали бумажные деньги, собранные в пачки по цвету. Пачки были высокие, ровные, а вокруг них стояли столбиками монеты. И у Паши, и у его жены лица были какие-то отрешенные, бледные. Ивана охватил безудержный смех. Он шарахнулся из палисадника, но заметил, что свет в избе Деминых потух.
Потом он спросил Пашу один на один:
– В чулки кладете?
Тот сразу все понял, отвел глаза.
– А, это ты, значит, под окошком шарился. Зайди, как-нибудь, успокой Лизку, а то она места себе не находит – думает, что кто-то чужой подсмотрел, как мы деньги считали…
Паша работал скотником и вместе с Иваном увлекался охотой. Отношения у них были приятельские, добрые.
– Сыграй что-нибудь, Ваня, – попросила Таисья, – хватит вам разговоры вести.
Иван не стал отнекиваться, взял поданную Нюрой гармонь и растянул меха.
Здесь на этой скамье
Не встречаю я больше рассветов.
Только сердцем своим
Я тебя постоянно зову…
Все притихли, а Нюра опустила голову: Иван пел эту песню редко, под особый настрой, и она знала, кого зовет его сердце.
Я тебя не виню,
Нелегко ждать солдата три года…
Аксинья утирала глаза концом фартука. И Дарья потупилась.
– Давай лучше плясовую! – снова крикнула Таисья, когда Иван, склонив голову, свел меха, и первой заторопилась из-за стола.
* * *
Разошлись далеко за полночь. Проводив гостей, Дарья с невестками стала прибирать в доме, а братья вышли на крыльцо покурить.
Сырая и тихая ночь окутала деревню и, если бы не белизна снега, в двух шагах ничего бы не разглядеть. Тускло и слабо мерцали звезды, и разогретые хмельным братья не чувствовали холода.
– Простынете – не одетые! – крикнула им Дарья.
– Мы ненадолго, – отозвался Иван, закуривая, и, помедлив, спросил у Володьки: – Какие у тебя планы на жизнь?
Володька не курил и вышел с братьями на крыльцо за компанию. Он привалился плечом к прохладному косяку и спокойно произнес:
– Пока никаких. Скорее всего, учиться пойду в институт, на вечернее отделение.
– Понятно, только почему на вечернее?
– А на одну стипендию не протянешь – придется работать.
– Да уж ясно, – ввяз в разговор Митька.
Иван повернулся к нему:
– Вот и давай – будем помогать брату чем можем.
Тот хмыкнул:
– Ты же меня коришь за мебель, а с одной зарплаты какая помощь.
Иван выпустил струйку дыма, помедлил, обдумывая ответ, но Володька опередил его:
– Благодарствую за проявленную заботу, только я сам о себе позабочусь – пойду баранку крутить, нравится мне это, а у вас свои семьи, свои заботы.
– Я уже беседовал насчет тебя с Алексеем Гавриловичем, как только узнал о твоем близком приезде, – заявил вдруг Митька. – У него сейчас шофер временный, не ахти какой. Понравишься – будешь как сыр в масле. И квартиру он тебе может сделать сразу, как только засобираешься жениться.
Володька рассмеялся.
– Я ведь не женщина, чтобы нравиться.
– Не в этом смысле сказано, – слегка обиделся Митька, – о поведении и работе.
– А кто такой Алексей Гаврилович? – погасил Иван зарождавшийся спор братьев.
– Директор мебельной фабрики. Мужик стоящий. Я ему квартиру деревом отделал по специальному заказу – он мне вот эту машину выбил. – Митька кивнул на «Волгу», стоявшую в ограде. Кооператив небольшой организовал, где я сейчас и работаю.
– Жук, видно, порядочный этот твой Алексей Гаврилович, – Иван отогнал рукой дым от лица. – Наверняка он тебе и материалы на мебель гонит.
Митька кинул свою сигарету в снег, и она, описав красную дугу, затухла с легким шипением.
– Гребет, конечно, под себя, – не стал он спорить, – но и нас не обижает. А Вовке чего надо? Его дело – баранка: отвез – привез, чисто и не пыльно, и спроса никакого.
– Заманчиво, – ответил за Володьку Иван, – но надо с матерью посоветоваться. У нее свои планы насчет Володьки.
– Раз учиться решил, то какие могут быть планы в деревне, – возразил Митька. – Самое правильное дело.
– Никто за меня не будет решать, где и что мне делать! – твердо произнес Володька. – Даже матушка…
Глава 2
1
Оттесняя коней от загона, Иван увидел среди доярок, торопившихся на дойку, Дусю Храмцову, и давняя, привычная, как заноза, боль засаднила в груди, тело налилось неотвратимым жаром, который он испытывал не раз. Перед глазами у него поплыл теплый летний день, березы в клейких листьях, ярко зеленая трава, цветы и Дуся в нарядном платье. «Ждать будешь?» – приглушая волнение, спросил тогда Иван.
Она, ничего не сказав, крепко обняла его и поцеловала.
Потом другой день представился Ивану, пасмурный, сугробистый. Он встал поздно после вечеринки, устроенной по случаю его возвращения из армии, и вышел на улицу подышать свежим воздухом, людей посмотреть, себя показать. Брел Иван без цели вдоль улицы, и у магазина столкнулся с Дусей. Он растерялся на миг: не мог ни слова сказать, ни тронуться с места. И тут на крыльцо выкатился Мишка Храмцов, ее муж, и Дуся кинулась мимо.
– Здорово, Вань. – Храмцов протянул ему руку. – Отслужил?
Иван, не ответив, прошел мимо.
Про Дусю ему сказали еще по приезде, а неладное Иван почувствовал в армии, когда на второй год перестала она отвечать на его письма.
– Знаешь, сынок, – говорила Ивану мать, – вертелся около нее Храмцов долго, но Дуся держалась, хотя и не отталкивала его. А Храмцов хитрый: подарочки, разговоры и обещания всякие, тут машину купил, дом новый поднял, и не устояла она перед соблазном…
Иван все же поймал тогда Дусю в темноте, после дойки, схватил, прикрывая рот. Обмякла она, на шею кинулась, целовать начала…
Вспомнилась ему и жаркая изба Деминых. На лавках, у стенок, ребята и девчата. Идет игра в фантики. Хитрый Паша наказывает Дусю за ошибку в игре.
– Ваньку Тулупа целуй! – кричит он. – Ваньку!
Ивану дух захватывает. Он замирает, видит Дусины глаза, широкие, открытые, и молневой ожег ее твердых и горячих губ. У него даже в голове зазвенело, прокатилась по всему телу тугая волна дрожи.
– Вот это приложилась! – выкрикнул кто-то. – Тулуп даже загорелся до ушей.
– Гляди, кабы он потом не свернулся, как лист лопуха на солнце…
По правилам игры, назначенный поцелуй мог быть и в щеку, а Дуся сыграла на этом. И стыдно было Ивану до перехвата горла, и медово-сладко в груди…
«Один раз шагнул ни туда, куда надо, – торопя лошадь, жег мысли Иван, – и теперь до конца дней буду играться в воспоминания. Увести ее надо было тогда, сразу, как пришел из армии, плюнуть на обиду и всякие разговоры…»
Кони фыркали и теснились, обходя разводья подмерзших луж. Иван отчетливо слышал, как тоненько звенел и лопался лед в ямках, как дружно стучали копыта на проплешинах луга, и торопил табун. Он гнал их туда, где на приозерных пашнях остались одонки овсяных скирд, к самой Лушкиной гриве.
Грива эта, с редкими вековыми березами, дикой вишней и малиной была любимым местом камышинцев. Никогда не паханная, не топтаная скотом, она имела обширные покосы, ягодные и грибные места, ковровые поляны ярких цветов… Сжатое с трех сторон озером, грива по окаему постоянно выбиралась утками и всякой луговой живностью для гнездования. С накатом лета и почти до августа наполнялась она боем перепелов, трескотней коростелей, свистом погонышей, что осветляло души камышинцев, волей или неволей слушавших эту гармонию природы. Не раз из-за Лушкиной гривы разгорался сыр-бор: находились умники – предлагали распахать ее и засеять пшеницей. Но деревня вставала против этих намерений и выигрывала. Даже районное начальство не решалось гнуть свое против дружного протеста сельчан. Только последний управляющий Дровенюк, под давлением партийного руководства, решился послать туда мощный трактор, да Андрей Кузин отказался ковырять плугом заветное место. Дело дошло до исполкома и райкома. После долгих споров и прикидок послали в область бумаги с просьбой отвести Лушкину гриву под совхозную зону отдыха. Документы ушли, да так и застряли где-то…
Иван отпустил своего коня и подошел к широкой протаявшей луже. Сквозь чистую снеговую воду видно было каждую былинку на ее дне, каждый листочек, и грустно стало Ивану, детство вспомнилось…
Брел он в охвате весеннего восторга, любуясь степным размахом и слушая торжество яркого дня. Над его головой кружил белобрюхий куличок-травник, тревожась о своем гнезде, и у Ивана, тогда Ванятки, в ушах звенело и от его тоненького теньканья и от шумов, долетающих с приозерья. Дальше и дальше манила его за собой беспокойная птица, и вдруг тревожный зов перекрыл все звуки:
