Иметь и не потерять

скачать книгу бесплатно

– Я тут живу.

– Я тоже.

– А, пассажир, – почему-то так определил мой гостиничный статус объявившейся сосед (позже я узнал, что на блатном жаргоне это обозначает – временно проживающий).

– Выпить хочешь? – Он достал из-за пазухи бутылку коньяка, какой-то сверток и прошел к столу.

– С этого бы и начинал, – погасил я невольное напряжение – мужик-то был внушительный и во хмелю.

– Андрей, – нечто вроде улыбки промелькнуло на его изуродованном шрамом лице. – Точнее, Андрей Рогов.

– Виктор Деев, – представился и я. Выказывать какое-то недовольство по поводу столь необычного появления было не в моих правилах – тем более делать это в самом начале жизни в чужом краю.

– А я тут залег у одной. – Андрей начал раздеваться. – И два дня, как в сказке, пролетели…

И пошел у нас доверительный разговор, из которого я узнал, что Андрей воевал в Афганистане, где получил ранение в плечо и резаный шрам щеки, что в настоящее время работает вахтовиком на нефтяных промыслах – далеко на Севере, и сейчас не в смене. И, чем больше я слушал своего нового знакомого (а послушать было что – ведь он воевал), тем больше проникался к нему симпатией. Да и Андрей, вероятно, почувствовал некую родственную душу, хотя и не опаленную войной, но понимающую и его неприкаянность, и недооценку того, что пришлось ему вынести в кровавом аду, и его поиски самого себя в непростом текущем времени. Удовлетворил он и мое любопытство по поводу полученного ранения и шрама на щеке.

– В одном из боев я устроил пулемет в щели между камнями, – без особого азарта стал рассказывать Андрей. – Удобно, как в бойнице. Грудь и голова в защите, а вот плечо в ту удлиненную щель видно было. Снайпер и продырявил мне его. А «духи» прут. Пришлось не кровь останавливать, а прикусить язык от боли и стрелять. – Он вылил остаток коньяка в стакан, повертел его в пальцах.

– А шрам? – напомнил я.

– В рукопашке случилось, когда у меня еще плечо побаливало. Я одного «духа» завалил, а второй сзади налетел – я и не удержался на ногах. А «дух» здоровым бугаем оказался – не сразу вывернешься. Вижу – он кинжалом мне в лицо целит. Это чтобы в глаз и в мозг. Напряг я обе руки и столкнул кинжал вбок, да зацепило щеку. «Дух» на миг отвлекся, пытаясь вырвать кинжал из земли, я его и поймал за кадык. Откуда сила взялась в ослабленной ранением руке: захрустело под пальцами – «дух» захрипел и скатился с меня мешком. – Андрей умолк, уставившись взглядом в угол. Словно там увидел погибших в бою товарищей.

Да и мне неловко стало. Выходило, пока я осваивал азы наук и разгуливал с девчатами, Андрей смотрел смерти в глаза и терял друзей в боевых стычках. И каким-то ничтожно маленьким школяром показался я сам себе в сравнении с Андреем, хотя разница в возрасте у нас была небольшой.

Мы проговорили едва ли не до глубокой ночи, и изрядно нагруженные впечатлениями друг о друге, завалились спать.

3

Со смешанным чувством тепла и горечи на душе проснулся я утром и, чтобы не разбудить Андрея, потихоньку собрался и вышел на улицу.

Серело небо. Темными пятнами проступали близкие увалы, между которыми плескались зыбкие огни низовой части города. Шумел в сосновых ветках ветер, и все – ни живинки, ни звука.

Налетные мысли начали раскачивать и без того зыбкое настроение. Все, что я услышал вчера от Андрея о перехлестах судьбы и никчемности бытия начало мешаться в каком-то жутковатом переплясе, выдавливая из сознания мое давно устоявшееся представление о жизни. Те выстроенные мною понятия добра и зла, правды и лжи оказались вовсе не на том месте, где они находились в моем восприятии, и затекали в душу новым потоком. Я как бы увидел многое с иной стороны, с изнанки, что ли. Думай не думай, делай выводы…

Пока я «страдал» в прикидках на жизненный прицел, подошел автобус, и теперь уже свое, близкое накатило – предстоящая работа нарисовалась, люди, с которыми предстояло поднимать производство. А они были разные и по возрасту, и по профессии, и по статьям наказания. Успокаивало лишь то, что среди них, как я убедился при первом знакомстве, имелись и классные кузнецы, и токари, и литейщики, и штамповщики, даже специалисты с высшим образованием и научными степенями. Один услужливый резчик металла, как бы между прочим, известил меня к концу первой же смены, что только что приносивший чертежи инженер-конструктор Огарков являлся сотрудником одного из научных институтов Ленинграда и занимался разработкой атомных теорий. Попал он в колонию за подделку сигарет. Заметив как-то брошенные на свалке, у табачной фабрики, мешки с табаком, а в другом месте – вывезенные на металлолом станки, Огарков, собрал из разных механизмов и запустил в действие производственную линию по выпуску самых востребованных тогда сигарет «Прима». Свой цех он развернул в подвале жилого дома. Готовые сигареты сдавались в торговые киоски на выгодных условиях для продавца и для Огаркова. Да недолго работало тайное производство – заложили удачливого предпринимателя не то завистники, не то законники, и получил он за свою индивидуальную активность внушительный срок. Даже его важные научные достижения и разработки не помогли. Мысли, мысли, и почти все вопросительные. С ними я и прошел проходную.

Работа! Влез я в нее, как говорят, с головой, а точнее – целиком и полностью, уж таковым я был, что поделаешь.

* * *

Перед выходными Андрей заявил мне:

– Наше знакомство, Витек, надо отметить в более шикарном месте – пойдем в ресторан. О деньгах не думай – они у меня есть…

И как было устоять перед таким приглашением в моем-то возрасте?! Не то чтобы я был новичком в подобных вечеринках – бывало дело, заскакивали и мы в Приреченске в рестораны, особенно после шабашек, но тем не менее знакомство с новым местом – всегда в интересе.

И скоро мы сидели за одним из столиков тогда единственного в Северске ресторана. Андрей, поглядев меню, пальцем подозвал шнырявшего между столиками официанта и после обильного заказа, в который входили: и красная икра, и виноград, и деликатесные копчености, что для меня тогдашнего являлось невообразимой роскошью, добавил:

– И двух девочек. Да покрасивей! – Он сунул какую-то купюру в карман официанта, и тот как отрапортовал:

– Будет сделано!

Андрей повернулся ко мне:

– А мы, пока то да се, начнем потихоньку нагонять веселье.

И, словно по его желанию, вдруг загремела музыка – на эстрадном возвышении зашлись в игровом азарте музыканты.

Слетела с души легкая завеса неловкости, утонули в глубине сознания все наслоившиеся за последние дни тревоги, ушло в корзину памяти родное далекое. И, когда мы уже изрядно наговорились, перед столиком выпорхнули две девушки в нарядных платьях.

– К вам можно?

Андрей окинул их прицельным взглядом.

– Чего ж нельзя, садитесь.

Я почувствовал, как краснею – такого поворота событий я не ожидал, полагая, что он пошутил, заказывая официанту девочек. Но они вот – рядом. Причем довольно привлекательные. В Приреченске мы себе таких выкрутасов не позволяли.

Загуляла душа в трепете раздумий, забилась птичкой в клетке. Горячительные мысли потянулись, а Андрей уже вел фривольный разговор и бесцеремонно пытался погладить округлое колено той, что сидела поближе к нему.

– Расслабься, – понял он мое замешательство. – Сходи, потанцуй, а то девочка заскучает.

И я пошел, хотя и без желания, все еще ощущая некоторую неловкость и легкий внутренний стыд.

От партнерши тонко пахло духами, в которых я еще не разбирался. Под рукой чувствовалось ее упругое и горячее тело, сбивало мысли, и я не мог пошевелить языком – на ум не приходило ни одного подходящего слова. Молчала и девушка – то ли ожидая моих вопросов, то ли наслаждаясь музыкой. Так и протоптались мы весь танец в молчании.

– Что-то ваш друг какой-то робкий, – доложила она Андрею. – За весь танец – ни слова.

– Осмелеет, когда будет надо, – отрезал Андрей, пополняя рюмки.

Шло время – вечер гудел застольями, а я все еще испытывал стеснение перед девушками, отгоняя мысли о том, чем все это закончится.

Но музыка на то и есть, чтобы менять наше настроение. В конце концов общий накал танцевального азарта втянул в свой круговорот и меня, несколько охмелевшего от коньяка, фривольного разговора и легкого флирта, и уже в каком-то полубредовом состоянии прыгал и я в хаосе всеобщего обалдения – то с Викой (так звали одну из девушек), то с Лелькой. Андрей не танцевал, ссылаясь на неумение, и все налегал на выпивку и закуску. Меня даже нет-нет да и пугала мысль о том, что он напьется и забуянит или того хуже – «отключится». И после очередного танца я предложил Андрею сходить в туалет, что мы и сделали, извинившись перед девушками.

– Не парься, – усмехнулся Андрей, когда я ему сказал о своих опасениях. – Эта доза для меня семечки. Видел бы ты, как мы в афгане надирались после стычки с «духами». Так что запас трезвости у меня еще есть немалый. Скажи лучше – на какую из этих птичек ты больше запал, чтобы не мешать друг другу?

– Ты угощаешь – тебе и выбор, – еще не до конца осмыслив его слова, промямлил я.

Андрей отмахнулся.

– Мне все равно. Они обе друг друга стоят.

– Тогда я с Викой, – снова, почти не подумав, выпалил я.

– Ну и пошли закругляться. – Андрей зашагал через ступеньки. Я – за ним.

* * *

В такси ехали почти молча. Андрей сидел впереди. Я сзади – между девушек. Вика на правах хозяйки дома подсказывала дорогу.

Тепло наплывало на меня с обеих сторон от тесного соприкосновения с девушками, и голова слегка кружилась. Мысли тянули в таинственную неизвестность, нагоняя в душу сладкую истому. На утопающего, самовольно бросившегося в воду, я не походил. Скорее на парашютиста в ночном прыжке.

Ехали долго какими-то улочками среди частных домов, узкими переулками и долгими пустырями. Уже и голову стали прояснивать трезвые мысли, когда машина затормозила возле неказистого домика. Андрей сунул водителю деньги, и мы потопали к калитке, следом за Викой.

Свет не зажигали. Едва раздевшись, Андрей ухватил Лелю в охапку и поволок в соседнюю комнату. Вика включила торшер и стала торопливо снимать с себя платье. Я стоял возле стола, немея от какого-то смешенного чувства – жгучей тревоги и потаенной стыдливости.

– Иди сюда, глупенький, я тебя согрею, а то ты съежился, как цуцик. – Вика высоко подняла подол ночной рубашки, отстегивая подтяжку чулка, и я увидел на ее красиво очерченном бедре длинную наколку в виде меча, опоясанного змеей. Причем еще не совсем зажившую. Меня как током шибануло. Легкое чувство брезгливости, невесть откуда наплывшее в мою душу еще при виде унылой обстановки в доме, едва ли не сфонтанировало.

– Разложи-ка ты мне раскладушку, – заметив в углу переносную койку, хрипловато попросил я, отворачиваясь.

– Ты что? Ненормальный? Вот двуспальная кровать с чистейшим бельем, и я в твоем распоряжении, а ты – раскладушку!

– Откуда это у тебя? – не стал я темнить, кивнув на татуировку.

– А, это. – Она чуть-чуть смутилась. – Брат практиковался.

Я не поверил в брата. Мысли закрутились вокруг мнимого любовника, возможной заразы. Да так сильно – не отогнать. Несуразица какая-то – брат выкалывал рисунок у сестры на бедре!

– Брат – не брат, а мне это отвратно. Я буду спать отдельно – на раскладушке, – твердо стоял я на своем.

Вика попыталась приблизиться ко мне. Причем ее тугие груди сами собой будто выпрыгнули из-за низкого выреза ночной рубашки и как бы вперились коричневыми сосками мне в лицо. Но из-под легкого подола «ночнушки» торчал синий, с красноватой окантовкой от незаживших еще проколов, меч татуировки, словно втыкаясь мне в душу, и я почти резковато оттолкнул от себя Вику.

– Может, ты неспособный? Или больной?

– Со мной все в порядке, но спать я буду на раскладушке. Было бы пораньше – уехал бы отсюда к себе.

– Чего ж ты мне весь вечер голову морочил?

– Я не знал про наколку. Судя по ее свежести, кто-то не так давно с тобой забавлялся, а этот кто-то может быть и заразным.

– Дурак! – отпарировала Вика и стала налаживать раскладушку, достав постель из шкафа, стоящего у стены.

– Ну и спи, хрен с тобой! – услышал я ее напоследок и завалился на холодную простынь.

Еще улавливался какой-то шепот в соседней комнате, Викины вздохи, а уже заволакивало сознание туманной дымкой, и крепкий сон потянул меня в небытие.

Вышли мы утром с Андреем с тяжелыми головами, болью в висках, при пакостном состоянии на душе и долго оглядывались. Лелька немножко сориентировала Андрея, и он, ломясь впереди, то и дело заворачивал за какие-то дворы. Я едва поспевал за ним, заново обкатывая все, что произошло вчера, и некое чувство сожаления о том, что я не ощутил тот умопомрачительный, уже знакомый мне, трепет женского тела, не испытал тот внутренний ожог, выплескивающийся благодатной вспышкой из озаряющего душу блаженства. Но что случилось – то случилось…

Вышли на какую-то освещенную магистраль, и Андрей остановился.

– Считай, добрались. Сейчас такси остановим – и в гостиницу: отсыпаться. Впереди выходной. Ты что-то не поладил с Викой? – Он пристально поглядел на меня.

– Было дело, – не стал вилять я и рассказал ему про свои опасения.

– Может, ты и правильно сделал, а может, и нет. Хотя кто не рискует – тот, известно, не пьет шампанское. А у меня все прошло, как по уставу…

После еще пару раз затягивал меня Андрей в ресторан на посиделки, правда без девочек. Не знаю, чем бы и как бы закончилось мое дальнейшее сближение с ним и куда бы оно меня увело, на какую бы жизненную дорожку толкнуло, несмотря на мое более-менее твердое стояние «на ногах», если бы я не перебрался через несколько дней из гостиницы в общежитие.

Как-то почти сразу прекратились мои дружеские встречи с Андреем (работа занимала много времени, и приходилось возвращаться в общежитие поздно, в сумерках), а чуть позже Андрей и вовсе исчез, причем так же неожиданно, как и появился когда-то на пороге гостиничного номера.

4

Соблазны личной жизни откатились куда-то в неопределенное будущее. И хотя тоска по дому стала утихать, задавленная навалившимися обязанностями и заботами, мысли о родных краях, о бабьем лете, чаще всего наступающем там в это время, о солнечных днях и тепле – нет-нет да и травили душу. Раза два или три я выбирался в центр города, на берег реки, и подолгу стоял на самом яру, вглядываясь в туманные дали, туда, где за Уралом остались родные и друзья, осознанные и неосознанные превратности судьбы, мечты и надежды – все то, что я ценил в жизни, имел и потерял. В такие минуты хотя и наплывал в душу тонкий налет грусти, но светло мне было и умиротворенно.

И потекли дни в трудовой запарке, даже не потекли, а полетели – приходилось и конструированием заниматься, и наладкой оборудования, и работать на рабочих местах. В общем, накатилась истинная практика для истинного инженера, не шедшая ни в какое сравнение со студенческими отбываловками на заводах, где на нас смотрели, как на временную обузу. Нелегко было, но я понимал, что все мои производственные метания когда-нибудь пригодятся в жизни, помогут достигнуть инженерных, а возможно, и административных высот.

Немало помог мне тогда в освоении специальной техники главный инженер производства – Лукашов Петр Петрович, не на много старше меня, но давно работающий в колонии и обладающий завидными инженерными способностями. Заметив через некоторое время мое трудовое усердие, да и, не поскромничаю, смекалку, он предложил мне должность мастера штамповочного участка. Мне и в радость – росту! Еще больше стало забот и хлопот – пришлось отвечать и за качество заготовок, выходящих с участка, и за трудовую дисциплину, и за план, и за технику безопасности, и еще много-много всяких «за». А тут дожди наладились, да не какие-нибудь сеянцы, а пробивные, холодные. Без резиновых сапог и до магазина не пробраться. Не раз и не два находило на меня уныние: в Приреченске в это время солнечно и тепло, яблок и груш ешь – не хочу, а в Северске – грязюка и морок, про фрукты и разговоров нет. Рыба и рыба, речная, всякая и во всяком виде. Разнообразила мое общежитское питание только столовая на территории колонии, в которой кроме каш и макаронов и щи бывали, и винегреты…

И замелькали дни, как страницы листаемой книги – один в один и без глубоких душевных зацепок…

* * *

Где-то через месяц после моего выдвижения на первую руководящую должность со мной произошел занимательный случай, прямо или косвенно сыгравший на укрепление волевой и духовной стороны моего характера.

Колонию от окраины города отделял глубокий, заросший деревьями лог, и, не ожидая служебного автобуса, а иногда и по случаю опоздания на него можно было через тот лог пройти по набитой тропинке на работу. Расстояние от окраины города до колонии не больше трех километров, и многие наши сотрудники пользовались той тропинкой: и быстрее выходило, и полезно было подышать свежим воздухом перед долгим рабочим днем.

На краю лога, на самом спуске в него со стороны города, возвышались два старых пня, оставшихся от когда-то могучих сосен. Их хорошо было видно издали, и по ним ориентировались в сумерках, когда тропинку не просто было разглядеть среди зарослей. Про этот лог ходили разные мифические разговоры. Одни говорили, что в нем убивали людей еще в прошлые века и расстреливали в Гражданскую войну, другие будто бы видели там приведения, а кто-то слышал глухие стоны. Я хотя и не принимал эти слухи всерьез, но что-то зацепилось в душе от них. И, как-то раз задержавшись на работе, я возвращался в общежитие через лог. Шел, озираясь. Не то чтобы боялся чего-то, но все же ощущал в груди холодок легкой тревоги.

В густом лесу и днем-то сумеречно, а вечером и вовсе темновато. Каждый куст зверем кажется. И будь ты хоть каким храбрецом – все равно в душе щекоток проклюнется. Щекотало в груди и у меня. И уже на выходе из лога, на привычном месте, я увидел знакомые пни и обомлел – их оказалось не два, как обычно, а три! Причем один из них шевелился. Ноги одеревенели, тело ослабло, но я продолжал двигаться, как по инерции, остро вглядываясь в едва качающийся пень. «Что это? Приведение? Морок? И что делать? Возвращаться? Насмешек потом не оберешься?..» А пень покачивался: туда-сюда, и с каждым его движением будто обрывалось у меня что-то внутри. Ни до, ни после я не испытывал такого пронзительного смятения. Но в самой глубине сознания все же теплилось простое чувство любопытства, и ноги двигали меня вперед. Еще два-три шага, еще… И вдруг, словно в кинокадре, проявилось нечто знакомое, людское: нарисовался сидящий ко мне спиной человек. Как водой меня окатили с головы до ног – так пошло в распыл оседлавшее мое тело напряжение. И теперь уже твердо я зашагал к кряжистым пням, среди которых сидел, покачиваясь, какой-то мужик. От него ощутимо несло перегаром. Тараща на меня пьяный взгляд, он пробубнил: